Текст книги "Приятное и уединенное место"

Автор книги: Эллери Куин (Квин)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

Я знаю, что это кажется ахинеей, папа, но уверен, что Туллио переименовал себя в Нино, так как кто-то в глубокой древности разработал символическую систему, где N-I-N-O образует девятку.

Наступило молчание.

Наконец инспектор Квин решительно щелкнул вставными челюстями.

– Хорошо, сынок, я приму это во внимание. Что мне терять? Но с другой стороны, что я приобрету? Что это нам дает?

– Более правильным был бы вопрос: что это дало Нино? Очевидно, немало, судя по его сказочному успеху. Хочешь убедиться в том, до какой степени он поклонялся в своем святилище великому богу девятки? Все это содержится в опубликованных подробностях его биографии, которые я изучал последние два дня и которые, кажется, никто не принимает всерьез, кроме меня.

– Что ты имеешь в виду?

– Импортуна подписывал контракты и другие важные документы только 9-го числа, а также 18-го или 27-го, обе цифры которых в сумме составляют девять. Новые предприятия «Импортуна индастрис» начинали действовать, а старые ликвидировались также только по этим числам, хотя это зачастую означало задержку, причиняющую неудобства и даже крупные финансовые потери для участников сделки. Как сообщает вице-президент одной из дочерних компаний «Импортуна индастрис», однажды Импортуна задержал подписание договора на три дня до 18-го числа, прекрасно зная, что это обернется убытком более чем в двадцать миллионов долларов.

Обрати внимание, что Импортуна женился на Вирджинии Уайт 9 сентября 1962 года. В девятый день девятого месяца года, чьи цифры в сумме составляют восемнадцать, а цифры этого числа, в свою очередь, образуют девять. Более того, число 1962 кратно девяти. Наш покойный друг не рискнул вступать в брак в тот день, который не был бы связан с девятью во многих отношениях.

– Учитывая то, что произошло спустя пять лет, – заметил инспектор, – брачное число нашего покойного друга не принесло ему удачи.

Эллери с любопытством посмотрел на отца:

– Ты предполагаешь, что его жена…

– Кто здесь предполагает? – прервал инспектор. – Продолжай, Эллери, ты меня заинтриговал. Как еще он использовал число «девять»?

– Какой номер жилого дома в Ист-Сайде, который купил Импортуна? 99. Сколько там этажей? Девять. Можно не сомневаться, что он приобрел здание именно по этой причине. Или что он, по крайней мере, не стал бы его покупать, если бы не номер и количество этажей.

Постоянство этого человека просто пугает. В одном из рапортов указывается, что на каждом предмете одежды Импортуны есть его монограмма, где к буквам «НИ» добавлена закорючка, похожая на цифру «девять». Такая же причудливая монограмма присутствует, подобно гербу, на его личных и деловых бумагах, чемоданах, автомобилях, самолетах, яхтах и так далее. Даже к своей подписи он всегда прибавлял маленький росчерк, напоминающий девятку.

Импортуна поистине был одержим этим числом. Знаешь, как он ходил, диктуя или думая вслух? Девять шагов в одну сторону и девять в другую – я услышал это от Питера Энниса. Он говорит, что давно обратил внимание на странный ритм походки Импортуны, но понял его смысл, только посчитав шаги.

– Да этот тип был просто психом! – воскликнул инспектор Квин.

– Конечно. Кто, кроме выдающегося психа, мог сделать столько денег? Импортуна покупал серии книг, только если они содержали девять, восемнадцать, двадцать семь или другое число томов, кратное девяти. В его квартире ты найдешь книги на любую тему – от «Вымерших птиц Новогебридских островов» до «Истории гинекологии». Очевидно, для Импортуны было важно их количество, а не содержание.

– Ладно, – сказал старик. – Допустим, он помешался на числе «девять». Но я хочу знать, как это поможет нам, несчастным копам, найти его убийцу. Как число «девять» связано с убийством?

– Вот-вот! – воскликнул Эллери, как будто поймал отца на слове. – Не знаю, как это число поможет нам найти убийцу, но то, что оно связано с убийством, факт. Даже несколько фактов.

– В самом деле, – пробормотал инспектор. – Время преступления…

– Это один из них. Удар, разбивший часы Импортуны во время нападения, произошел в девять часов девять минут вечера. Я бы этому не поверил, если бы сам не видел часы. Кстати, Импортуна не случайно, заказывая их, велел выложить цифры рубинами. Рубины, наряду с гранатами и гелиотропами, считаются приносящими удачу – особенно если камни находятся неподалеку от кожи. А что может быть ближе к коже, чем наручные часы?

– И количество ударов…

– Да, девять черепных травм от девяти ударов. А док Праути утверждает, что Импортуна был мертв уже после первых ударов.

– И это все девятки, связанные с убийством?

– Не все, папа. Вспомни орудие убийства – абстрактную чугунную скульптуру с изящным завитком. Тебе не показалось, что она напоминает цифру «девять»?

Итак, вот три девятки, являющиеся элементами убийства, – продолжал Эллери, обращаясь к своим ногам и дергая себя за нос, – и я отказываюсь допускать даже математическую вероятность, что это совпадения. Смерть в девять часов девять минут вечера, причиненная орудием в форме цифры «девять», которым ударили Импортуну по голове девять раз… – Эллери так энергично покачал головой, что у его отца заболела шея. – Существует лишь одно объяснение, которое может меня удовлетворить. Убийца, полностью информированный о всепоглощающей вере Импортуны в мистические свойства числа «девять», постарался буквально насытить преступление этим числом – привлечь к нему внимание. Мне даже хочется сказать, сам не знаю почему, – похоронить его под нагромождением девяток. Заметь, что ему было незачем бить свою жертву по голове девять раз – согласно медэксперту, Импортуна умер гораздо раньше девятого удара.

Удовлетворял ли он таким образом собственную страсть к фантазии, гротеску, причудливую тягу к соответствию даже в таких вещах, как убийство? Если Импортуна буквально жил девятками, убийца полагал, что он должен и умереть от них.

– Я этому не верю, – фыркнул инспектор. – Это означает, что убийца такой же чокнутый, как Импортуна. Два психа в одном деле для меня чересчур, Эллери.

– Согласен.

– Неужели?! – удивленно воскликнул старик.

– Разумеется. Человек, который спланировал и осуществил убийство Джулио, а потом, после самоубийства Марко, прикончил Нино, пронизав свое преступление числом «девять», обладает, возможно, извращенным, но весьма острым умом. Убив Нино подобным образом, он бросил эти девятки нам в лицо. Я почти слышу его смех. И все же я испытываю неприятное чувство, что…

– Что он псих!

– Ты сам только что сказал, что этого не может быть.

– Значит, я передумал, – заявил инспектор. – Такое дело способно свести с ума всю полицию.

Если бы он знал, что сумасшествие только начинается, то тут же сдал бы свой полицейский значок и утащил бы Эллери на какой-нибудь необитаемый остров, никогда не ведавший о преступлениях.

* * *

Первое из анонимных посланий (их нельзя именовать анонимными письмами, поскольку некоторые из них не содержали письменных сообщений) прибыло во вторник 19 сентября с утренней почтой. Оно было отправлено накануне – на конверте стояла дата: «18 сентября» – в районе, обслуживаемом почтовым отделением вокзала Грэнд-Сентрал. Конверт с маркой был самым обычным – из тех, что продают во всех почтовых отделениях Соединенных Штатов от Мэна до Гавайев. Послание было адресовано инспектору Ричарду Квину, Главное полицейское управление на Сентр-стрит, Нью-Йорк, штат Нью-Йорк, 10013. По словам экспертов, адрес написали одной из миллионов шариковых ручек с синей пастой, которыми ежедневно пользуются в цивилизованном мире и даже в некоторых не вполне цивилизованных местах. Буквы были не письменными, а печатными и лишенными какой-либо индивидуальности, поэтому графологическая экспертиза ничего бы не дала.

Первыми словами инспектора Квина при виде содержимого конверта были: «Почему мне?» Вопрос был не вполне в стиле Иова,[60]60
  Иов – в Библии (Книга Иова) праведник, чью веру Бог подверг жестоким испытаниям.


[Закрыть] хотя инспектору хотелось добавить «О боже». В расследовании дела Импортуны участвовало много чинов департамента куда более высокого ранга, чем Ричард Квин. В самом деле, «почему мне?». Но никто не мог ему ответить, покуда Эллери не нашел ответ и на другие вопросы.

Как ни странно, инспектор без малейших колебаний связал послание, отправленное 18 сентября, каким бы загадочным оно ни казалось непосвященному, с убийством Импортуны. Он сделал это без благословения Эллери, поскольку был уведомлен о роли в деле числа «девять».

Изучение пункта отправления вблизи Грэнд-Сентрал не привело ни к чему. Хотя позднее – когда Эллери указал на почтовый индекс 10017 и на вероятность того, что последующие сообщения анонимного отправителя будут исходить из почтовых отделений, сумма цифр индексов которых также составляет девять, – появилась надежда, что устройство наблюдательных пунктов у таких отделений может дать позитивные результаты. Следующие послания действительно были отправлены из почтовых отделений в Трайборо (индекс 10035), на Черч-стрит (индекс 10008) и на Морнингсайд (индекс 10026), но анонимщика схватить не удалось.

На содержимом конвертов отсутствовали отпечатки пальцев или какие-либо другие следы, поддающиеся идентификации. Что касается самих конвертов, то обнаруженные на них отпечатки не совпадали с отпечатками, принадлежащими лицам, прямо или косвенно связанным с Импортуной, Импортунато или «Импортуна индастрис». Как выяснилось, они были оставлены почтальонами или почтовыми клерками во время рутинных процедур. Проверка этих служащих не выявила даже отдаленной их связи с семьей или предприятиями Импортуны.

Когда было признано, что первое сообщение («Если его можно так назвать!» – сердито проворчал инспектор Квин в разговоре с одним из своих начальников) пришло от убийцы, интенсивно разыскиваемого нью-йоркской полицией, руководство распорядилось держать все сведения о его прибытии, содержимом и самом существовании строго в пределах департамента, да и то на ограниченной основе. Из офиса первого заместителя комиссара поступило предупреждение о том, что любое нарушение этого приказа, повлекшее за собой утечку в прессу, на радио или телевидение, приведет к суровым дисциплинарным взысканиям. Когда стали приходить другие послания, предупреждение повторили в еще более строгих выражениях.

Инспектор Квин извлек из обычного конверта со штемпелем почтового отделения Грэнд-Сентрал утром 19 сентября часть ни разу не использованной игральной карты с красной рубашкой. Самым примечательным было то, что карту аккуратно разорвали пополам.

Это была половинка девятки треф.

Как только инспектор увидел цифру «девять» в углу, перед его мысленным взором сразу же предстало видение девяти очков на целой трефовой девятке. Поэтому он обращался с половинкой карты так, словно она была пропитана ядом, убивающим моментально, при первом прикосновении.

– Это от убийцы Импортуны, – сказал инспектор Эллери, которого вызвал в управление. – Об этом свидетельствует девятка.

– Не только девятка.

– Что-нибудь еще? – осведомился уязвленный старик, ожидавший поощрительного похлопывания по спине за то, что он так хорошо усвоил урок.

– Когда его отправили?

– 18 сентября, согласно штемпелю.

– Девятого месяца. А цифры числа 18 в сумме составляют девять. И более того, – добавил Эллери, – Импортуна был убит 9 сентября – за девять дней до отправки послания.

Инспектор стиснул голову ладонями.

– Мне кажется, это ночной кошмар, и я сейчас проснусь… Ладно, – продолжал он, взяв себя в руки. – Девятка треф разорвана пополам. Девятка сама по себе является значимой фигурой. Согласен насчет девяти дней и всего прочего. Несомненно, это имеет отношение к делу Импортуны. Но какое?

Серебристые глаза младшего Квина блеснули.

– Тебе когда-нибудь гадали на картах в Кони-Айленде?[61]61
  Кони-Айленд – район Нью-Йорка (Южный Бруклин), где находятся парк развлечений и пляж.


[Закрыть]

– В Кони-Айленде? – Инспектор произнес эти слова, как будто пробуя их на вкус и находя его мерзким. – Гадали на картах? Нет!

– Каждая из пятидесяти двух карт в колоде имеет свое индивидуальное значение, отличающееся от остальных. Например, пятерка бубен в современной гадальной системе означает телеграмму. Валет червей – проповедника. Туз пик…

– Это я знаю, спасибо, – мрачно прервал инспектор. – Лучше скажи, что означает девятка треф.

– Последнее предупреждение.

– Последнее предупреждение? – удивленно переспросил старик.

– Но эта девятка не означает последнее предупреждение, папа.

– Соберись с мыслями, сынок. Сначала ты говоришь, что она означает последнее предупреждение, а потом – что не означает! Эллери, я не в подходящем настроении для шуток!

– А я не шучу. Целая девятка треф означает последнее предупреждение. Но если карта разорвана пополам, ее смысл меняется на противоположный. Таковы правила.

Инспектор выглядел озадаченным.

– Ты имеешь в виду, что это… первое предупреждение?

– Похоже на то.

– Но почему? Первое предупреждение о чем?

– Этого я не могу сказать.

– Почему?

– Потому что не знаю.

– Не знаешь? Эллери, ты приходишь в мой кабинет, порешь чушь насчет гадания, а потом оставляешь меня ни с чем! Я ведь должен представить рапорт.

– Мне бы очень хотелось помочь тебе, папа. Но я понятия не имею, о чем он нас предупреждает в первый раз или в последний.

– От тебя помощи как от козла молока! – рявкнул инспектор и поспешил с таинственным ключом навстречу рандеву на Голгофе.

Ночью, ворочаясь в постели с боку на бок, он вспоминал подробности. «Половинка девятки треф означает последнее предупреждение…» – «Что это значит, Квин?..» – «Не знаю, сэр…» – «А что думает этот чудак… я имею в виду вашего сына, Квин? Это дело по его части…» – «Эллери тоже не знает, сэр…» Недовольные голоса и лица начальников грозили появляться и в будущих сновидениях.

* * *

Второе послание пришло в таком же конверте и тоже было адресовано инспектору Квину. Однако внутри не было ни половинки, ни целой игральной карты; в конверте лежал листок дешевой белой бумаги без водяных знаков, на котором под микроскопом обнаружили кусочки клея и красной ткани, приставшие к одной из коротких сторон.

«Листок, – гласило заключение из лаборатории, – был вырван из обычного блокнота, который можно купить за десять центов в любом канцелярском магазине. Отследить его происхождение не представляется возможным».

Текст, написанный на листке шариковой ручкой и прописными печатными буквами, проливал на историю не больше света, чем лабораторный рапорт:

ОДИН ИЗ ДРУЗЕЙ ДЕТСТВА НИНО СТАЛ СУДЬЕЙ ВЕРХОВНОГО СУДА.

Подпись отсутствовала.

Высшие полицейские чины, к тому времени уведомленные Эллери через отца относительно роли в деле числа «девять», смогли разглядеть ее и в этом послании, хотя смысл его ускользал и от них, и от самого Эллери. Допустим, один из приятелей детства Нино трудится в Верховном суде Соединенных Штатов. Как мрачно прокомментировал этот факт заместитель комиссара по юридическим вопросам, ему повезло, но что из того? (Никто и мысли не допускал, что речь могла идти о Верховном суде штата Нью-Йорк или какого-либо другого штата. В конце концов, только один знаменитый верховный суд[62]62
  Имеется в виду Верховный суд США.


[Закрыть] состоял из девяти членов).

Само послание также состояло из девяти слов.

– Хотите знать мое мнение? – сказал первый заместитель комиссара. – Черт бы все это побрал!

Тем не менее рутинные правила требовали проверки «друзей детства Нино» и их карьеры, поэтому начальство распорядилось начать расследование.

* * *

Третье послание напоминало первое – конверт содержал новую игральную карту, но на сей раз целую.

Это была девятка червей.

– Я скоро начну кусаться! – проворчал инспектор Квин. – Что девятка червей означает в гадании?

– Обычно разочарование, – ответил Эллери.

– Разочарование? По какому поводу? Чье?

– Возможно, он пытается сообщить нам, – предположил Эллери, дергая себя за нос с такой силой, что у него на глазах выступили слезы, – что разочарование ожидает нас.

Следующее послание выглядело более вразумительно:

РАНЕЕ НИНО БЫЛ ПОЛУПРОФЕССИОНАЛЬНЫМ БЕЙСБОЛИСТОМ В БИНГЭМПТОЫЕ, ШТАТ НЬЮ-ЙОРК.

– Нино когда-нибудь играл в полупрофессиональный бейсбол? – осведомился инспектор.

– Ты меня спрашиваешь? Понятия не имею! – В эти дни Эллери отвечал очень громко, словно он или весь мир оглох.

– Я просто подумал вслух, сынок. Бейсбольная команда выходит на поле в количестве…

– Девяти человек. Это я уже понял, спасибо.

– И сообщение…

– Снова состоит из девяти слов. Это я тоже заметил. Чего я не понимаю – что все это значит? К чему ведет?

Меморандум инспектору Р. Квину от Лу Б. Мэлоуэна, шефа детективов: «Организуйте расследование бейсбольной карьеры Нино Импортуны, или Туллио Импортунато».

– Здесь тоже девять слов! – простонал инспектор.

Следующее сообщение опять прибыло в форме игральной карты, очевидно, из той же колоды. На сей раз это была девятка пик.

– Горе, – сказал Эллери.

– Еще какое, – буркнул инспектор. – Но что означает девятка пик?

– Я же только что объяснил тебе – горе.

– И все?

– Ну, по-видимому, горе для кого-то.

– Для кого именно?

– Не знаю. Может быть, для Вирджинии Импортуна? В конце концов, ее лишили мужа особо скверным способом.

– Но это никуда нас не приводит, Эллери.

– Не думаю, папа, что убийца, посылая нам эти сообщения, особенно стремится куда-либо нас привести – разве только в психушку.

– По-моему, именно это он и делает. Исключительно для забавы.

– Не могу с тобой согласиться.

– Но ты сам сказал только что…

– Ты веришь всему, что говорят люди? Цель этих посланий более рациональна и практична, нежели игра в пятнашки с нью-йоркским управлением полиции. Но беда в том, что… Черт возьми, папа, пожалуй, я вернусь домой и займусь моим романом!

– А он еще не закончен? – холодно осведомился его отец.

Эллери молча удалился.

НА РАНЧО НИНО В ПАЛМ-СПРИНГС ЕСТЬ ПЛОЩАДКА ДЛЯ ГОЛЬФА.

Такой же конверт, такая же бумага, такие же прописные печатные буквы, оставленные такими же чернилами и такой же ручкой.

Никаких зацепок.

– Читается как реклама недвижимости, – пробормотал Эллери. – Конечно, ты понял, на что он намекает?

– По-твоему, я совсем тупица? Девятилетний… я имею в виду, любой мальчишка это бы понял, – мрачно отозвался инспектор. – Частные площадки для гольфа обычно имеют девять лунок.

– Но даже если площадка Нино имела восемнадцать…

– Знаю, Эллери. Один плюс восемь равняется девяти.

– И в послании снова девять слов. Боже! – воскликнул Эллери без всякого намека на благочестие. – Как бы я хотел знать, что у этого типа в голове.

Если шестое письмо напоминало рекламу недвижимости, то следующее – во всяком случае, по содержащемуся в нем обвинению – отсылало к компетенции барона Рихарда фон Крафт-Эбинга:[63]63
  Крафт-Эбинг, Рихард, барон фон (1840–1892) – немецкий психиатр.


[Закрыть]

НИНО ПОЛУЧАЛ УДОВОЛЬСТВИЕ С ПОМОЩЬЮ КОШКИ С ДЕВЯТЬЮ ХВОСТАМИ.

– Вопрос в том, – размышлял вслух Эллери, – обвиняется покойный мистер Импортуна в том, что он был поклонником Захер-Мазоха[64]64
  Захер-Мазох, Леопольд фон (1836–1895) – австрийский писатель, описывавший сексуальное удовлетворение при причинении боли партнером (отсюда мазохизм).


[Закрыть] или же графа де Сада?[65]65
  Сад, Донасьен Альфонс Франсуа де, граф (маркиз де Сад) (1740–1814) – французский литератор, известный описанием половых извращений, в том числе сексуального удовлетворения при причинении боли партнеру (отсюда садизм).


[Закрыть]

– Это было бы лакомым кусочком для прессы, – покачал головой инспектор. – Думаешь, это правда?

– Откуда мне знать? – сердито отозвался Эллери. – Я не был посвящен в альковные тайны Импортуны. Хотя почему бы и нет? Имеющему пятьсот миллионов традиционный секс может казаться слишком ограниченным. Обрати внимание – этот тип пишет «кошка с девятью хвостами», а не «кошка-девятихвостка», как обычно называют такой хлыст. Интересно, он сделал это по невезению или с целью обойтись девятью словами? Не то чтобы это имело значение…

Инспектор поднялся, держа в руке конверт с новым посланием.

– Скажи, Эллери, почему эту штуковину так называют?

– Потому что она оставляет на теле жертвы следы девяти плетей, образующих хлыст, похожие на царапины от кошачьих когтей. Разумеется, я говорю не как участник или свидетель подобной процедуры. Мне это известно только понаслышке.

– Ну и пропади оно пропадом. – Инспектор вышел из кабинета, отправляясь к начальству с докладом о дальнейшем развитии событий.

– Подожди! – крикнул ему вслед Эллери. – У кошки девять жизней! Не забудь упомянуть об этом.

* * *

Почти неделя прошла без новых посланий.

– Все кончено, – с надеждой сказал инспектор. – Он прекратил меня доставать.

– Нет, папа, – отозвался Эллери. – Он просто ослабил лесу. Разве ты не чувствуешь, что попался на крючок?

– Почему ты уверен, что будет новое послание? – сердито спросил старик.

– Можешь в этом не сомневаться. Следующим утром послание легло на стол инспектора с первой почтой.

НИНО ЗАКАЗЫВАЛ СТАТУИ МУЗ ДЛЯ ВИЛЛЫ НА ЛУГАНО (ИТАЛИЯ).

– Ну и молодец, – проворчал инспектор. – А что это за музы? Может, он имел в виду мафиози?

– Музы куда древнее мафиози, папа, – устало объяснил Эллери. – Девять муз – девять дочерей Мнемозины и Зевса. Каллиопа, Клио, Эрато и так далее. Греческая мифология.

Инспектор прикрыл глаза дрожащей рукой.

– И конечно, снова девять слов. У Импортуны была вилла на Лугано?

– Что? Думаю, да. Хотя я не уверен. Какая разница? Главное, что этот кошмар будет продолжаться до бесконечности!

Заявление не требовало ответа. Тем не менее Эллери ответил на него.

– Нет, – сказал он. – Будет еще только одно послание.

Через два дня на стол инспектора Квина лег еще один конверт, который он вскрыл на публике, состоящей из его сына и наиболее стойких руководителей управления, заинтригованных пророчеством Эллери.

Из конверта выпала игральная карта с красной рубашкой.

Девятка треф.

– Но он уже присылал мне трефовую девятку, – запротестовал инспектор, как будто его анонимный корреспондент нарушил какое-то правило их таинственной игры. – В первом конверте.

– Он присылал тебе половинку трефовой девятки, – напомнил Эллери. – Что совсем другое дело. Между прочим, это говорит нам кое о чем. Чтобы раздобыть целую девятку треф после того, как он разорвал одну надвое, ему пришлось выйти и купить вторую колоду с красными рубашками.

– А это что-то меняет? – с беспокойством осведомился кто-то из начальства.

– Абсолютно ничего, – ответил Эллери. – Просто отмечено для протокола. Ну, джентльмены, вы понимаете, что это означает?

– Что? – хором осведомились остальные.

– Помнишь, папа, я объяснял тебе значение целой девятки треф?

Инспектор густо покраснел.

– Я… э-э… забыл.

– Последнее предупреждение.

– Верно! Последнее предупреждение о чем, Эллери? Кому?

– Не имею ни малейшего понятия.

Инспектор кисло улыбнулся начальству, извиняясь за неудовлетворительную работу своего отпрыска.

– Кто-нибудь в этом чертовом заведении знает хоть что-то об этих чертовых посланиях? – рявкнул первый заместитель комиссара.

Молчание.

– Если мне позволят вмешаться… – начал Эллери.

– Вы даже не числитесь здесь, Квин!

– Нет, сэр. Но я могу заверить вас, комиссар, что это было последнее послание.

– Откуда вы знаете?

– Потому что, сэр, – ответил Эллери, растопырив все пальцы правой руки и четыре пальца левой, – это сообщение было девятым.

* * *

Шло время, но послания больше не приходили. Эллери ощущал мини-удовлетворение от своего столь же миниатюрного триумфа. В эти дни он был рад любым крохам. Например, он первым из посвященных в секрет посланий указал, что промежуток между понедельником 18 сентября, когда был отправлен первый конверт, и воскресеньем 15 октября, когда отправили последний, составил ровно двадцать семь дней.

А число «двадцать семь» кратно девяти.

А два плюс семь в сумме составляют девять.

В голове у Эллери, подобно назойливому лейтмотиву, вертелась мысль: «Он буквально топит нас в девятках. Почему?»

Инспектор Квин читал и перечитывал старые и новые рапорты, пока не почувствовал, что может повторить их наизусть с закрытыми глазами в темной комнате. Ни один из них не проливал даже струйки света на непроглядный мрак этого дела.

Ранняя теория, что Нино Импортуна мог быть отравлен, прежде чем его ударили по голове, не подтвердилась токсикологическим обследованием его внутренних органов. Причина желудочного расстройства за несколько часов до смерти была отслежена вплоть до кулинарного кризиса, который в худшем случае мог стоить покойному мультимиллионеру услуг его темпераментного шеф-повара.

За несколько дней до праздничного обеда миссис Импортуна велела Сезару приготовить одно из любимых блюд ее мужа, cacciucco alia Livornese – суп по-ливорнски из морских продуктов, двумя из ингредиентов которого являлись омар и кальмар. Пользуясь этим итальянским рецептом, Сезар всегда настаивал на обращении к истокам, поэтому омар и кальмар были доставлены по воздуху из Италии. Вначале Сезар приготовил соус, в котором вымочил упомянутые ингредиенты, а попробовав результат, взвыл от ужаса. По его словам, кальмар имел guasto gusto – отвратительный вкус; он отказывался продолжать готовку cacciucco, поскольку на карту была поставлена его честь кулинара, грозя в противном случае уйти в отставку. Импортуна лично поспешил на кухню, попробовал кальмара и без колебаний согласился с Сезаром, который сразу сменил гнев на милость. Cacciucco исключили из обеденного меню. Вечером Сезар испытал легкое желудочное расстройство почти одновременно с более сильным приступом Импортуны. К несчастью, содержимое кастрюли вылили в помойное ведро, так что подвергнуть его анализу было невозможно. Но следы тела головоногого моллюска обнаружили в желудке Импортуны, и лабораторное обследование показало, что у него произошло небольшое и отнюдь не смертельное пищевое отравление. Испорченный кальмар не мог иметь связь с последовавшим убийством.

Другая теория, выдвинутая полицейскими чиновниками, считавшими анонимные послания работой какого-то психа, не связанного с делом, заключалась в том, что Нино Импортуна и его брат Джулио – а может быть, все три брата – были связаны с мафией, и основывалась на сицилийском происхождении клана Импортунато. Согласно сторонникам этой версии, мафия исподволь проникла в некоторые операции «Импортуна индастрис», и убийство братьев явилось результатом борьбы за контроль над огромной бизнес-империей.

Однако и эта теория не выдержала натиска детективов. Не было обнаружено никаких доказательств связи Нино, Марко, Джулио или какой-либо из их компаний с коза ностра.[66]66
  Cosa nostra – наше дело – одно из названий мафии (ит.).


[Закрыть] По этому поводу существовал консенсус не только между Центральным бюро расследований и другими нью-йоркскими экспертами в области организованной преступности, но и с информацией, переданной на Сентр-стрит из ФБР.

Если отсутствие прогресса в деле Импортуны-Импортунато у инспектора Квина и его коллег вызывало досаду, то Эллери воспринимал это как личное оскорбление. Его роман, на который уже перестал надеяться издатель, продолжал вяло тлеть на письменном столе. Эллери плохо спал, просыпаясь от ночных кошмаров, где постоянно присутствовали девятки, но подробности которых он не мог удержать в памяти более пары секунд, как бы отчаянно ни пытался. Эллери ел, как человек, страдающий недостатком железа в крови, терял в весе больше, чем могла позволить и без того худощавая фигура, и огрызался на всех, включая отца и бедную миссис Фабрикант, которая бродила по квартире Квинов с таким видом, словно вот-вот разразится слезами.

* * *

– Приятно посмотреть на живое лицо, даже если оно кислое, – сказал док Праути. – Здесь мы видим в основном мертвые. Как поживаешь, Эллери? Чем могу тебе помочь? – Медэксперт принадлежал к тому же поколению, что и инспектор Квин, и, подобно инспектору, был ходячим музеем допотопного юмора.

– Насчет кислоты вы правы. А что касается помощи, расскажите мне о времени смерти Нино Импортуны. – Эллери отвел взгляд от медэксперта, который жевал сандвич с арахисовым маслом и тунцом, лежавший в ржавой коробке для ленча на его столе. Сколько он мог помнить, Сэм Праути всегда приносил ленч на работу. В принципе Эллери ничего не имел против ленча в служебных условиях, но чувствовал, что обстановка на рабочем месте дока Праути к этому не слишком располагает.

– Время смерти Нино Импортуны? – Медэксперт прищурился, продолжая жевать. – У нас что – неделя археологии? Это древняя история.

– Знаю, удар по запястью Импортуны остановил его часы на десяти минутах десятого. Я имею в виду, соответствует ли это время результатам вскрытия?

– Ты хоть представляешь себе, сколько вскрытий мы произвели после этого?

– Не пудрите мне мозги, док. Вы помните подробности вскрытий даже двадцатилетней давности.

– Все сказано в моем рапорте, Эллери. Разве ты не читал его?

– Мне его никогда не показывали. Как насчет того, чтобы ответить на мой вопрос?

– Время на часах – полная чушь. По нашему медицинскому мнению, Импортуну убили около полуночи – даже немного позже. Примерно на три часа позже времени, которое показывали часы.

Жизнь шевельнулась в серебристых глубинах глаз Эллери.

– Вы имеете в виду, что его часы намеренно установили на десяти минутах десятого с целью указать ложное время смерти?

– С какой целью – не знаю. Это не моя епархия. И вообще, я никогда не мог понять, почему сообщаю официальную информацию гражданскому лицу, словно клерк в справочном бюро. Хочешь кусок сандвича? Моя старуха опять приготовила с арахисовым маслом и тунцом.

– Я скорее умру с голоду, чем съем хоть крошку. Вскрытие не показало ничего заставившего вас изменить мнение о количестве ударов по голове Импортуны?

– Я сказал – девять, так оно и было.

– Спасибо, док. Оставляю вас наслаждаться трупами тунца и арахиса. – Эллери повернулся. – Еще один вопрос. Прав ли я, считая, что часы Импортуны были разбиты одним из этих девяти ударов? Иными словами, при ударе по голове скульптура отскочила и попала по запястью – возможно, потому, что он вскинул руки, инстинктивно пытаясь отразить удар?

– Разве я это говорил? – осведомился доктор Праути, отплевываясь тунцом и арахисовым маслом.

– Я этого не утверждаю, а просто спрашиваю: так ли это?

– Не так. Во всяком случае, по моему мнению. Часы разбились от совсем другого удара. Ни на них, ни на руке не было следов крови или волос с головы. Если хочешь знать, что я думаю, то удар по часам нанесли другим орудием, а не чугунной скульптурой.

– А это фигурировало в вашем рапорте, док?

– Конечно нет! Я патологоанатом, а не детектив. В моем рапорте говорилось, что на часах и запястье отсутствуют кровь, волосы или фрагменты мозга. Это медицинское заключение. А все остальное не моя работа.

– Я тупею с возрастом, – пробормотал Эллери, стуча себя по лбу. – Почему я не настоял на том, чтобы прочитать ваш рапорт о вскрытии?

И он удалился бегом, оставив медэксперта вгрызающимся вставными зубами в труп яблока.

* * *

Вирджиния Уайт Импортуна приняла Эллери в гостиной ее личных апартаментов в пентхаусе. Он был удивлен при виде комнаты, обставленной в раннем колониальном стиле, как в сотнях тысяч американских домов, так как скорее ожидал помпезного стиля Le Roi Soleil[67]67
  «Король-солнце» (фр.) – прозвище французского короля Людовика XIV (1638–1715, на троне с 1643).


[Закрыть] или венецианской лакированной мебели и гипсовых статуэток восемнадцатого века.