Текст книги "Чудо десяти дней"
Автор книги: Эллери Куин (Квин)
Жанр:
Классические детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)
– Да, и за это я получил сполна. Горожане при встречах глазели на меня, как на чудо-юдо, и крутили пальцами у висков. А парни, приезжавшие на побывку, меня избегали. Наверное, они все думали – это потому, что я сын Ван Хорна. Ну, в общем, в годы войны я работал в ночную смену на большом авиационном заводе, у нас в городе. А днем орудовал с глиной и камнем у себя в студии. И старался поменьше показываться на людях. Но вот уменьшиться до размеров мальчика-с-пальчика я никак не сумел. Это было уж слишком. Так что порой меня замечали.
Эллери окинул взглядом атлетическую фигуру, растянувшуюся в кресле, и кивнул.
– Ладно, – отрывисто произнес он. – Давай перейдем к подробностям. Расскажи все, что тебе известно об этих приступах амнезии.
– Они наступают периодически, но никакой последовательности в них нет. И предупреждений тоже не бывает, хотя врачи утверждают, будто приступы случаются, когда я сверх меры возбужден или расстроен. Иногда затмение длится всего пару часов, а порой – три или четыре недели. Я отключался в самых разных местах: дома, в Бостоне, в Нью-Йорке, однажды в Провиденсе. А иной раз и на грязной дороге, в середине пути неведомо куда. Или в какой-нибудь старой развалюхе. Я никогда не мог припомнить, где находился и что делал.
– Говард. – Тон Эллери стал подчеркнуто небрежным. – Ты когда-нибудь проходил по мосту?
– По мосту?
– Да.
Эллери показалось, что Говард заговорил столь же небрежно.
– Как-то раз проходил. А почему ты меня спрашиваешь?
– Что ты обычно делал, когда кончался приступ? Я имею в виду, если шел по мосту.
– Что я… делал? – замялся Говард.
– Да, что ты делал?
– Но почему…
– Ты ведь собирался с него спрыгнуть, не так ли?
Говард уставился на него:
– Черт побери, откуда ты это знаешь? Я даже врачам ничего не рассказывал.
– Стремление покончить с собой проявляется весьма отчетливо. А еще какие-нибудь эпизоды? Я хочу сказать, когда ты просыпался, понимая, что готов расстаться с жизнью?
– Да, так было раза два, – с трудом выдавил из себя Говард. – В первый раз я плыл по озеру в каноэ. И очнулся, упав в воду. А во второй – пришел в себя, стоя на стуле в номере отеля. И на шее у меня висела веревка.
– А сегодня утром, когда ты собирался выпрыгнуть из окна?
– Нет, это было вполне осознанно. – Говард вскочил с кресла. – Эллери…
– Нет. Погоди. Сядь.
Говард сел.
– Что же говорят доктора?
– Ну, органика у меня совершенно здоровая. И никакой истории болезни с описаниями этих приступов нет. А будь они эпилептическими или какими-то еще, они бы отмечались в медицинской карте.
– Они пробовали тебе что-нибудь внушить?
– Под гипнозом? По-моему, да. Знаешь, Эллери, они используют этот трюк, гипнотизируют тебя, а потом, еще до того, как вывести из гипноза, непременно требуют, чтобы ты обо всем забыл. Как будто проснулся от глубокого сна. – Говард угрюмо усмехнулся. – По-моему, я нелегко поддаюсь гипнозу. У них получалось раз-другой, а потом все безрезультатно. Я не иду на контакт.
– А они не предлагали что-нибудь еще, более конструктивное?
– Я наслушался массу ученых разговоров, и, вероятно, довольно толковых. Но вот приступы они предотвратить не смогли. А последний психиатр, которого отец ко мне привел, предположил, что я страдаю избытком инсулина.
– Избытком… чего?
– Избытком инсулина.
– Никогда о таком не слышал.
Говард пожал плечами:
– Он мне это объяснил. Необычное явление, прямо противоположное диабету и его причинам. Когда поджелудочная железа не вырабатывает – врач так и сказал «не вырабатывает» – достаточное количество инсулина, ты заболеваешь диабетом. А если она вырабатывает слишком много инсулина, то у тебя возникает… ну, как это, знаешь, такое длинное и чудное слово… и это, помимо всего прочего, способно привести к амнезии. Что же, может, он прав, а может, и нет. Никто из них не уверен.
– Но должно быть, они проводили тесты на содержание сахара в крови?
– И не пришли к определенному выводу. Иногда я реагировал нормально, а иногда – нет. Повторяю, Эллери, суть в том, что они сами не знают. Говорят, что сумели бы все выяснить, если бы я с ними контактировал. Но на что они рассчитывают? На частицу моей души?
Говард взглянул на Эллери глазами полными отчаяния и тут же, опустив голову, уставился на ковер. А Эллери молчал.
– Они охотно допускают, что у меня случаются периодические приступы амнезии, хотя с функциональной точки зрения, да и с точки зрения органики все в полном порядке. Ну и чем они мне помогли? Чем, я тебя спрашиваю? – Говард скорчился в кресле и почесал затылок. – Не верю я ни одному врачу, Эллери, с их хвалеными диагнозами. И сам понимаю, что если эти провалы в черные дыры не прекратятся, то я… – Он опять вскочил с кресла, подошел к окну, посмотрел на Восемьдесят седьмую улицу и, не оборачиваясь, спросил:
– Ты можешь мне помочь?
– Не знаю.
Говард резко повернулся.
– Ну, хоть кто-нибудь способен мне помочь?
– А почему ты решил, что я тебе помогу?
– Что?
– Говард, я не врач.
– И прекрасно, я сыт по горло этими врачами!
– Но в конце концов они установят причину.
– А мне что прикажешь делать, пока они ее устанавливают? Съезжать с катушек, как последнему психу? Поверь, и уже близок к этому.
– Сядь, Говард, успокойся.
– Эллери, ты должен мне помочь. Я в отчаянии. Давай поедем вместе ко мне домой!
– Поехать вместе с тобой?
– Да!
– Но зачем?
– Я хочу, чтобы ты был со мной рядом, когда начнется новый приступ. Я хочу, чтобы ты за мной пронаблюдал. Увидел, что я делаю. Возможно, я веду…
– Двойную жизнь?
– Да!
Эллери поднялся, подошел к камину и снова выбил трубку.
– Давай, Говард, скажи мне начистоту, – произнес он.
– Что?
– Повторяю, скажи все как есть, начистоту.
– Что ты имеешь в виду?
Эллери искоса взглянул на него:
– Ты от меня что-то скрываешь.
– С чего ты взял, ничего подобного.
– Да, да, скрываешь. Ты не желаешь контактировать с врачами, людьми, которые способны тебе помочь и найти причину и тогда назначить лечение. А ведь нелегко определить твою болезнь. Ты и сам признал, что не был с ними откровенен, а кое о чем рассказал мне первому. Но почему мне, Говард? Мы познакомились десять лет назад и общались всего три недели. Отчего ты выбрал меня?
Говард не ответил ему.
– Я скажу тебе почему. Потому, что я, – начал Эллери и выпрямился, – сыщик-любитель, а ты считаешь, будто совершил преступление во время одного из твоих «затмений». А быть может, и не одного. Быть может, ты совершал их постоянно, как только случались приступы.
– Но я…
– Вот почему ты отказываешься от помощи врачей, Говард. Ты боишься, что они смогут это обнаружить.
– Нет!
– Да, – твердо возразил Эллери.
Говард ссутулился. Он повернулся, сунул забинтованные руки в карманы пиджака, который дал ему Эллери, и уныло опустил голову.
– Ладно. Полагаю, что ты докопался до сути.
– Ну, вот и хорошо. Теперь у нас есть основа для дискуссии. А поводы для подозрений у тебя имеются?
– Нет.
– А по-моему, имеются.
Говард внезапно расхохотался. Он вынул руки из карманов и поднял их.
– Ты сипел мои руки, когда я к тебе пришел. Такими они были, когда я утром очутился в ночлежке. И мой пиджак с рубашкой ты тоже видел.
– Значит, дело в этом? Что же, выходит, ты с кем-то подрался.
– Да, но что там произошло? – Говард повысил голос. – Я не уверен, что следы побоев – от драки, Эллери. Не знаю. А хотел бы выяснить. Вот почему я приглашаю тебя ко мне приехать.
Эллери прошелся по комнате, посасывая свою пустую трубку.
Говард с тревогой следил за ним.
– Ты обдумываешь? – спросил он с надеждой.
– Да, обдумываю, – ответил Эллери. – И не исключаю возможности, будто ты по-прежнему что-то скрываешь.
– Да что на тебя нашло? – воскликнул Говард. – Ничего я не скрываю.
– Ты в этом убежден? Ты убежден, что все мне рассказал?
– О, Господи на небесах, – не выдержал Говард. – Ну чего ты от меня добиваешься? Что я, по-твоему, должен сделать – содрать с себя кожу?
– Отчего ты так горячишься?
– Ты считаешь меня лжецом!
– А разве не так?
На этот раз Говард не стал кричать. Он подбежал к креслу и с сердитым видом уселся в него. Однако Эллери продолжал настаивать:
– Разве не так, Говард?
– Не совсем. – Молодой человек вдруг заговорил рассудительно и мягко. – Естественно, у нас, девушек, есть свои секреты. Личные тайны. – Он даже улыбнулся. – Но, Эллери, я выложил тебе все, что знаю об амнезии. Можешь мне не верить, но я сказал правду.
– В данном случае я тебе поверить не могу.
– Благодарю покорно.
Эллери бросил на него быстрый взгляд. Говард устроился на краешке кресла, сжал руки и больше не улыбался, не злился, но и не был спокоен. Его настроение изменилось, и эмоции стали иными, чем в минувшие полчаса.
– Есть вещи, о которых я не вправе говорить, Эллери. Если бы ты знал, то понял бы почему. Они связаны с… – Говард осекся и медленно встал. – Прости, что побеспокоил. Я пришлю тебе одежду, как только вернусь домой. Ты не одолжишь мне какую-нибудь мелочь на дорогу? У меня нет ни цента.
– Говард.
– Что?
Эллери приблизился к нему и положил руку ему на плечо.
– Если я в силах помочь, то докопаюсь до сути. Я поеду к тебе.
Говард опять позвонил домой и сообщил старшему Ван Хорну, что Эллери собирается через несколько дней приехать к ним погостить.
– А я-то думал, ты вскрикнешь от изумления, – услышал Эллери голос Говарда и его радостный смех. – Нет, не знаю, отец, долго ли он у нас пробудет. Но если ему понравится готовка Лауры, то, по-моему, он сможет и задержаться.
Когда Говард вышел из кабинета, Эллери сказал ему:
– Да, я отправлюсь вместе с тобой, Говард, но, пожалуй, это не совсем точно. Мне понадобится еще день на сборы.
– Само собой. Естественно. – Говард заметно приободрился и чуть ли не подпрыгнул от удовольствия.
– К тому же я сейчас пишу роман…
– Возьми рукопись с собой!
– Придется. Я связан договором, и мне нужно сдать книгу в срок, а времени у меня в обрез.
– Наверное, я должен чувствовать себя как последний подлец, Эллери…
– Научись владеть собой и не распускайся, – усмехнулся Эллери. – Ты сможешь предоставить мне пишущую машинку, в хорошем, рабочем состоянии?
– Все к твоим услугам и наилучшего качества. Более того, в твоем распоряжении дом для гостей. Там тебе никто не станет мешать, однако я буду рядом. Дом всего в нескольких ярдах от центрального особняка.
– Звучит соблазнительно. Да, кстати, Говард, не рассказывай близким, почему я приехал. Я предпочитаю свободную атмосферу, без всякой напряженности.
– Провести моего старика не так-то просто. Он только что сказал мне по телефону: «Тебе пора обзавестись телохранителем». Конечно, он пошутил, но отец очень хитер, Эллери. Ручаюсь, он уже догадался, зачем ты к нам явишься.
– Все равно, постарайся об этом не говорить.
– Я скажу, что тебе нужно закончить роман и я дал тебе шанс поработать в уединении, за много сотен миль от безумной толпы. – Здоровый глаз Говарда снова затуманился. – Эллери, возможно, ты у нас задержишься. Вдруг очередной приступ случится со мной через месяц…
– Или никогда не случится, – перебил его Эллери. – Тебе это не приходило в голову, мой милый немецкий друг? Иногда подобные эпизоды прекращаются так же внезапно, как и начались.
Говард усмехнулся, довод Эллери его явно не убедил.
– А не остаться ли тебе здесь, со мной и моим папашей, пока я не соберу вещи?
– Похоже, тебя беспокоит, доеду ли я до дому.
– Нет, – возразил Эллери. – То есть я хотел сказать «да».
– Спасибо, но уж лучше я отправлюсь сегодня, Эллери. А не то они будут волноваться.
– Ну конечно. А ты уверен, что с тобой все в порядке?
– Целиком и полностью. У меня никогда не было двух приступов подряд. Самое меньшее недели через три. – Эллери дал Говарду деньги и спустился с ним по лестнице.
Они обменялись рукопожатиями перед распахнутой дверцей такси, и Эллери вдруг воскликнул:
– Но, Говард, как же я, черт возьми, до тебя доберусь?
– О чем ты?
– Я и понятия не имею, где ты живешь!
Говард недоуменно уставился на него:
– Разве я тебе не говорил?
– Никогда!
– Дай мне листок бумаги. Нет, погоди. У меня же есть записная книжка. Интересно, переложил ли я все мои вещи и ниш костюм? Да, она здесь.
Говард вырвал листок из толстой записной книжки в черной обложке, настрочил на нем адрес и уехал.
Эллери следил за такси, пока оно не свернуло за угол. А потом поднялся к себе, держа в руке вырванный листок. «Говард совершил преступление, – размышлял он. – И это не «возможное» преступление в состоянии амнезии, которою он так боится. Нет, он помнит о своем преступлении и совершил его в здравом уме. Именно оно и связанные с ним обстоятельства и есть те самые «вещи», о которых Говард не может говорить. Это его «тайны», и он сознательно их скрывает. А его возражения не имеют ничего общего с его эмоциональными проблемами. Но преступление породило в нем чувство вины, и он, в отчаянии, обратился ко мне. Психологически Говард готов к наказанию, он даже стремится к нему».
Но какое он совершил преступление?
На этот вопрос нужно было ответить в первую очередь.
И ответ, видимо, кроется в доме Говарда, в…
Эллери поглядел на листок бумаги с адресом Говарда.
И чуть было не выронил его.
Написанный Говардом адрес был таков:
«Ван Хорн
Норд-Хилл-Драйв
Райтсвилл».
Райтсвилл!
Маленькая, приземистая железнодорожная станция в Лоу-Виллидж. Крутые, вымощенные булыжником улицы. Круглая площадь, старинная конная статуя поддерживает легкую на вид бронзовую фигуру основателя города Джезрила Райта. Отель «Холлис», аптека в Хай-Виллидж, которая должна была сохраниться до сих пор, магазин для мужчин Сола Гауди, промтоварный магазин «Бон-Тон», страховое агентство Уильяма Кетчема, три позолоченных шара над входом в магазин Дж. П. Симпсона, элегантное здание Райтсвиллского национального банка, типография Джона Ф. Райта…
Улочки с вмятинами от колес… Стейт-стрит, городская ратуша из красного кирпича, библиотека Карнеги и мисс Эйкин, высокие, покорно склонившиеся вязы, Лоуэр-Мейн, редакция газеты «Райтсвиллский архив», с типографским оборудованием за окнами из плотного, тусклого стекла, старый Финни Бейкер, агентство по продаже недвижимости, кафе-мороженое Эла Брауна, кукольный театр и менеджер Луи Кейхан… Хилл-Драйв и кладбище в Твин-Хилл, «Перекресток Райтсвилла» в трех милях вниз по дороге, городок Слоукем, закусочная на 16-м шоссе и кузница с неоновой вывеской, отдаленные пики гор Махогани.
Все эти старые картины ожили в его памяти, когда он, нахмурившись, уселся в потрепанное кожаное кресло, которое полчаса назад занимал Говард.
Райтсвилл…
Где был Говард Ван Хорн, когда Эллери наблюдал за развитием трагедии Джима и Норы Хейт?[3]3
См. роман Эллери Квина «Несчастливый город».
[Закрыть] Она произошла в самом начале войны, когда Говард, по его признанию, жил дома и работал на авиационном заводе. Почему во время следующего визита Эллери в Райтсвилл, вскоре после войны, когда он пытался раскрыть дело капитана Дэви Фокса, ни разу не наткнулся на Говарда?[4]4
См. роман Эллери Квина «Убийца – Лис».
[Закрыть] Вероятно, он сталкивался в ходе раскрытия этих дел лишь с немногими райтсвиллцами. Но разве в то время, когда Эллери занимался делом Хейтов, он не стал широко известен в местных кругах? И Гермиона Райт – тому свидетель. Его имя облетело город. Вряд ли Говард мог остаться в неведении и не слышать о его приезде в Райтсвилл. А ведь Норд-Хилл-Драйв – прямое продолжение Хилл-Драйв, где жили Райты и Хейты. Эллери останавливался у них – сначала в коттедже Хэйтов, а после в комнате для гостей в доме Райтов, совсем рядом, наверное, в десяти минутах езды от поместья Ван Хорнов, никак не больше. Теперь, подумав о Райтсвилле, Эллери уловил в самой фамилии Ван Хорн нечто знакомое.
Он был уверен, что старый Джон Ф. упоминал о Дидрихе Ван Хорне, и не раз, как об одном из points d’appui[5]5
Столпы (фр.).
[Закрыть] города, общественном деятеле и миллионере-филантропе. Да, кажется, он ссылался на слова, сказанные о Дидрихе судьей Илаем Мартином. Но отец Говарда явно не входил в группу Райта-Мартина-Уиллоби, а не то Эллери непременно бы встретился с ним. Однако это было вполне понятно – они составляли костяк традиционного райтсвиллского общества. А Ван Хорны относились к промышленным элементам города, они были магнатами, местными «Мицубиси», одними из многих членов Загородного клуба, то есть чем-то средним между старой элитой и нуворишами, неспособными преодолеть сословные преграды. И все-таки Говард должен был знать, что Эллери жил в их городе. А если он не искал с ним встречи, то, значит, намеренно избегал общения с прежним приятелем с рю де ля Юшетт. Но почему?
Впрочем, Эллери не стал всерьез размышлять над этим вопросом. Очевидно, в те дни у Говарда начался новый приступ болезни. А быть может, он слишком испугался пересудов и не захотел напоминать о себе. Или, по всей вероятности, глубоко укоренившееся чувство вины парализовало его волю.
Эллери опять набил трубку. Нет, не в Говарде дело, его беспокоит странная связь с Райтсвиллом, где нужно будет расследовать уже третье по счету преступление. Тяжелое и обескураживающее совпадение. А Эллери не любил совпадений. И это упорно не выходило у него из головы. И чем больше он размышлял, тем тревожнее становилось у него на душе.
«Будь я суеверен, – подумал Эллери, – то сказал бы, что это судьба».
Странно, что в ходе раскрытия предыдущих райтсвиллских дел у него тоже была тяга к бесплодным умозаключениям. Не раз он гадал, нет ли в этом какой-то единой системы, скрытой системы, которая никак не поддается разгадке. И хотя он вроде бы сумел раскрыть дела Хейта и Фокса, но их суть и в том и в другом случае вынудила его утаить правду, а окружающие восприняли его рискованные райтсвиллские расследования как бесспорные неудачи.
И теперь еще дело Ван Хорна…
Черт бы побрал Райтсвилл и всех его обитателей!
Эллери сунул листок с адресом Говарда в карман своего прокуренного домашнего жакета и раздраженно набил трубку.
Но затем поймал себя на мысли о том, что же произошло с Альбертой Манаскас. И о том, пригласит ли его Эмелин Дюпре порассуждать об искусстве прохладным вечером. У него отлегло от сердца, и он улыбнулся.
День второйКогда поезд подъехал к Слоукему, Эллери подумал: «А пожалуй, здесь почти ничего не изменилось».
Правда, на гравиевых дорожках стало чуть меньше лошадиного навоза, исчезли и некоторые приземистые домишки около станции, а решетки на витринах магазинов словно создали новый узор на старой фреске; кузница волшебным образом превратилась в гараж, о чем сообщал неоновый знак, появившийся вместо прежней вывески, дом Фила Динера – бывшая наскоро перестроенная развалюха – уступил место величественному новому зданию с сине-желтым навесом. Но из-за открытой двери кабинета начальника станции, как и тогда, виднелась лысая голова Гэбби Уоррума. И казалось, все тот же уличный мальчишка в пыльных башмаках и заношенных джинсах сидит в той же ржавой ручной тележке под окном станции и жует резинку, поглядывая по сторонам все так же злобно и безучастно. Да и очертания пригодного ландшафта остались прежними, изменился только его колорит, – ведь это был Райтсвилл, окрасившийся в защитные тона бабьего лета.
Все те же поля, те же холмы, то же небо.
Эллери невольно вздохнул.
В этом и состоит очарование Райтсвилла, решил он, спустившись с чемоданом на платформу и поискав глазами Говарда. Даже приезжий чувствует себя здесь как дома. Легко можно понять, почему десять лет назад в Париже Говард показался ему таким провинциалом. И пусть вы, как Линда Фокс, любили Райтсвилл или, как Лола Райт, ненавидели его, но уж если вы тут родились и выросли, то город останется с вами за семью морями и четырьмя углами.
Но где же Говард?
Эллери побрел к восточному концу платформы. Оттуда хорошо просматривалась авеню Аппер-Уистлинг, протянувшаяся через Лоу-Виллидж к одному из парков на площади. Любопытно, подают ли еще в чайной мисс Салли ананасные муссы с орехами – фирменный знак райтсвиллского хорошего тона – и можно ли вдохнуть аромат «изысканной» смеси из перца, керосина, кофейных зерен, ботинок на каучуковой подошве, уксуса и сыра в супермаркете Сидни Готча. По-прежнему ли прочесывают окрестности Данс-ленда в Гроуве озабоченные матери, ищущие вечерами своих детей, по-прежнему ли…
– Мистер Квин?
Эллери обернулся и увидел рядом с платформой огромный джип, способный испугать любого своими размерами. За рулем сидела приветливо улыбающаяся девушка.
Несомненно, он когда-то видел ее в Райтсвилле. Облик девушки был ему смутно знаком.
На дверце машины красовалась позолоченная надпись: «Д. Ван Хорн».
Говард никогда не упоминал о сестре, черт бы его побрал! Да еще о такой хорошенькой.
– Мисс Ван Хорн?
Девушка удивленно взглянула на него:
– Я просто поражена. Разве Говард не говорил вам обо мне?
– Даже если и говорил, то его слов мне было недостаточно. Я ими не насытился, – галантно откликнулся Эллери. – Почему он не сказал, что у него красавица сестра?
– «Сестра». – Она тряхнула головой и рассмеялась: – Я не сестра Говарда, мистер Квин, я его мать.
– Прошу прощения?
– Ну, вернее… я его мачеха.
– Значит, вы миссис Ван Хорн? – воскликнул Эллери.
– Это наша семейная шутка, – с озорным видом заявила молодая женщина. – И я так долго вас боялась, мистер Квин, что не сумела устоять перед искушением и рискнула встретить вас сама. Так сказать, для первой примерки.
– Боялись меня?
– Говард о вас часто вспоминал и говорил, что вы очень милый. Но вы же настоящая знаменитость, мистер Квин. У Дидриха собраны все ваши книги. Мой муж считает, что вы величайший мастер разных загадочных историй и равного вам нет в целом мире. А я несколько лет скрывала от близких свою тайну. Однажды я видела вас в Лоу-Виллидж, вы ехали вместе с Патрицией Райт в ее автомобиле с открытым верхом. Тогда я подумала: ну как же ей повезло, она самая счастливая девушка в Америке. Мистер Квин, это ваш чемодан вот здесь, на платформе?
Во всяком случае, начало было приятным и обнадеживающим.
Эллери уселся рядом с Салли Ван Хорн, почувствовав себя важной шишкой, настоящим мужчиной, и нелепо позавидовал Дидриху Ван Хорну.
Когда они отъехали от станции, Салли пояснила:
– Говарда до того расстроила перспектива проехаться по городу с разбитым лицом, что я попросила его остаться дома. Но сейчас я сожалею об этом. Но ни словом не обмолвиться обо мне! Немыслимо.
– Простая справедливость побуждает меня оправдать мошенника, – заявил Эллери – Он упоминал о вас, но как-то вскользь. Дело в том, что я не был готов…
– Встретить такую молодую?
– Ну да, нечто в этом роде.
– Вы не одиноки. Наш брак многих изумляет. Ведь когда я вышла замуж за Дидриха, у меня появился сын старше меня самой. Вы, кажется, незнакомы с моим мужем?
– Не имел удовольствия.
– Дидса никто не считает стариком. Его и пожилым-то не назовешь. Годы в его случае ничего не значат. Он громадный, сильный и удивительно молодой. Да к тому же, – с легким вызовом добавила Салли, – красивый.
– Я в этом уверен. Говард тоже до отвращения напоминает греческого бога.
– Нет, они совершенно не похожи. Рост и фигуры у них одинаковые, но Дидс черный и уродливый, как старый орех.
– Но вы же сами назвали его красивым.
– Так оно и есть. Когда мне хочется его подразнить и довести до белого каления, я говорю, что такие уродливые красавцы мне еще не попадались.
– А вам не кажется, что ваше определение звучит парадоксально, – хмыкнул Эллери.
– Вот и Дидрих того же мнения. А потом я говорю, что такие красивые уроды мне еще не попадались, и он вновь сияет от удовольствия.
Эллери она понравилась. Нетрудно было догадаться, что солидный мужчина с сильным и твердым характером, каким, судя по отзывам, и был Дидрих Ван Хорн, мог в нее влюбиться. И хотя Эллери дал бы Салли лет двадцать восемь – двадцать девять, ее облик, фигура, смех и сверкающий взгляд были как у восемнадцатилетней девушки. В возрасте Ван Хорна и с его темпераментом, очевидно нерастраченным за долгие годы одиночества, подобный магнит мог стать неодолимо притягательным. К тому же отец Говарда, похоже, обладал поистине звериным чутьем и юность Салли должна была взволновать его натуру. Однако он хотел, и знал, что хотел, видеть в жене не просто партнершу в постели. Эллери понял, что Салли, конечно, была способна удовлетворить старшего Ван Хорна и чисто сексуально. Она казалась на редкость обаятельной, у нее было зрелое и в то же время молодое тело, в улыбке угадывался живой и острый ум, а блеск ее глаз обещал вспышку огня. Салли держалась дружелюбно и непосредственно, однако Эллери ощутил – за этим что-то кроется. Ее прямота была естественной, совсем как у ребенка, но в улыбке чувствовалась печаль, сразу старившая Салли. Пока они болтали, Эллери подумал, что эта улыбка сильнее всего способна заинтриговать. Она противоречила ее облику, но делала миссис Ван Хорн еще привлекательнее. Он снова принялся гадать, где же они встречались и когда… И чем пристальнее он разглядывал Салли, сидевшую за рулем и беззаботно щебетавшую о том о сем, тем лучше понимал Дидриха, который без сожаления решил расстаться с холостой жизнью.
– Мистер Квин? – Салли посмотрела на него.
– Извините, – поспешно откликнулся Эллери. – Боюсь, что я пропустил мимо ушей вашу последнюю фразу.
– По-моему, вас больше интересовали виды Райтсвилла и вы попросту мечтали, чтобы я перестала верещать.
Эллери посмотрел в окно джипа.
– Неужели мы на Хилл-Драйв! – воскликнул он. – Как это нам удалось так быстро доехать? Разве мы уже миновали центр города?
– Конечно, миновали. А где вы были? О! Я знаю. Вы подумывали ваш новый роман.
– Боже сохрани, – возразил Эллери. – Я думал о вас.
– Обо мне? Ну надо же. Говард не предупредил меня об этой стороне вашей натуры.
– Я думал о том, что все мужчины в Райтсвилле, несомненно, завидуют мистеру Ван Хорну.
Она смерила его быстрым взглядом:
– Как приятно это слышать.
– Я сказал правду.
Она вновь стала следить за дорогой, и он обратил внимание на ее порозовевшую щеку.
– Благодарю вас… Я отнюдь не всегда чувствую себя адекватно.
– В этом часть вашего обаяния.
– Нет, я серьезно.
– Поверьте, я говорю вполне серьезно.
– Неужели?
Салли нравилась Эллери все больше и больше.
– Прежде чем мы доберемся до дому, мистер Квин…
– Эллери, – поправил он ее. – Я предпочитаю, чтобы меня называли по имени.
Она покраснела еще гуще, и Эллери догадался, что ей сделалось не по себе.
– Конечно, – продолжил он, – вы можете по-прежнему звать меня мистером Квином, но я первым делом сообщу вашему мужу о том, что влюбился в вас. Да! А потом заживо похороню себя в этом доме для гостей, о котором Говард раструбил мне на все лады, и буду работать как одержимый, заменив жизнь литературой… Что вы на это ответите, Салли?
Эллери улыбнулся ей и подумал, какой нерв миссис Ван Хорн он ненароком сумел задеть. А его признание отчего-то явно обидело Салли, и на мгновение ему даже почудилось, что она вот-вот заплачет.
– Простите меня, миссис Ван Хорн, – произнес Эллери, прикоснувшись к ее руке. – Я правда виноват. Извините.
– Вам нечего себя винить, – сердито пояснила Салли. – Дело только во мне. Мой комплекс неполноценности до сих пор дает о себе знать. А вы очень умны… – она осеклась, а потом рассмеялась, – Эллери.
Он тоже улыбнулся.
– И любите глубоко копать.
– Бесстыдное увлечение. Ничего не могу с этим поделать, Салли. Вторая натура. У меня душа любопытного мальчишки.
– Вы меня в чем-то заподозрили.
– Нет, нет. Я просто блуждаю в потемках.
– И что же?
– А об этом вы мне сами скажите, я вам разрешаю, Салли, – весело объявил Эллери.
Она опять как-то странно усмехнулась. Но усмешка вскоре исчезла.
– Возможно, я вам сейчас признаюсь… – неуверенно начала Салли и через минуту-другую добавила: – Мне почему-то показалось, что я смогу быть с вами откровенной и… Нет, это уж совсем чудно… – Она оборвала себя на полуслове. Эллери промолчал. Наконец Салли проговорила совершенно иным тоном: – Я хотела спросить вас о Говарде, пока мы еще в дороге.
– О Говарде?
– Полагаю, что он вам сообщил…
– О своих приступах амнезии, – как ни в чем не бывало ответил Эллери. – Да, он мне о них упомянул.
– Интересно, в чем их причина. – Она не отрывала глаз от дороги, как только джип стал взбираться в гору. – Естественно, что отец Говарда и я о них особенно не распространяемся… Я имею в виду, при Говарде, когда он рядом… Но, Эллери, мы до смерти ими напуганы.
– Амнезия встречается чаще, чем принято считать.
– Должно быть, вас ничем не удивишь и вы привыкли ко всему непонятному. Эллери, как по-вашему, нам есть о чем беспокоиться? Я хочу сказать… он действительно болен?
– Конечно, амнезия – это отклонение от нормы, и нужно определить ее источник.
– Мы столько раз пытались. – Она снова расстроилась и даже не скрывала своего огорчения. – Но врачи в один голос заявили, что он слишком замкнут и недоверчив.
– Я так и понял. Но не волнуйтесь, Салли, он избавится от своих приступов. В целом ряде случаев амнезия проходит без следа. Господи боже, это что, особняк Райтов?
– Что? А, да. В вас пробудились воспоминания?
– Как обычно в поездках. Салли, а как поживают Райты?
– Мы их редко видим. Это другое общество, там, на Хилл-Драйв, Вы, наверное, слышали о смерти старого мистера Райта?
– Джона Ф.? Да, жаль. Я был к нему очень привязан. И пока я здесь пробуду, мне просто необходимо хоть раз навестить Гермиону Райт…
Вышло так, что они больше не возвращались к разговору об амнезии Говарда.
Эллери ожидал, что столкнется с роскошью и изобилием, но в характерно райтсвиллском стиле, то есть традиционном и домашнем. И потому оказался абсолютно не подготовлен к представшей перед ним картине.
Джип свернул на Норд-Хилл-Драйв, проехав между двумя монолитами из вермонтского мрамора, и плавно заскользил по ухоженной частной дороге, обсаженной по обеим сторонам итальянскими кипарисами, изумительными английскими тисами, каких Эллери ни разу не встречал в Америке, и парадом разноцветных кустарников. Даже ему, человеку весьма далекому от садоводства, пришло в голову, что эти яркие кустарники скорее результат неустанных забот богача, чем беспорядочные усилия природы. Дорога взвивалась вверх по спирали, мимо каменистых оград, садов и террас, и заканчивалась под навесом большого современного здания на самой вершине горы.
К югу от Норд-Хилл-Драйв раскинулся город, расположенный в долине, которую они только что миновали, – гроздья игрушечных построек выпускали из труб клубы дыма. На севере распластались Махогани, Уэстуард, а за городом на юге тянулись обширные фермерские поля, придававшие Райтсвиллу сельский колорит.
Салли переключила скорость.
– До чего же здесь красиво.
– Что? – переспросил Эллери: она не переставала его удивлять.
