Текст книги "Клинки Приречья (ЛП)"

Автор книги: Эллен Кушнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

Красивой смерти там не маячило. Станет Сент-Вир возиться с безоружным. Но я побился об заклад с Хэлом, вот мы и увязались за ними.

Школяр стоял у стены, белее белого на фоне грязного камня и своей черной мантии.

– Помни, – частил он хрипло. – Одним ударом, в сердце. Говорят, ты скор.

Эти молокососы эдакими бывают ослами. Школяр школяром, а мальчишка-мечник, которого все тут кличут Фраер Дэн, не к добру, видать, вознамерился Сент-Вира впечатлить. Такие, как он, думают – в поединке главное дерзость и кичливые позы, вот он одну и принял.

– Дай, я, – слышу, говорит, и меч выдернул.

Но Сент-Вир – он Сент-Вир и есть. Ох, не махать бы Дэну тем мечом у него под носом. Кто другой мог и промешкать чуток, да заметить, что клинок не в его сторону смотрит. Но Ричард Сент-Вир – он на руку скор.

Такого попробуй невзлюбить. Меч выхватил и рубанул сбоку прямо по Дэну – отменный выпад, никто другой и развернуться не успел бы. Ну, Дэн взвизгнул и упал, а Сент-Вир чертыхнулся, как понял, что натворил.

Школяр даже с дороги не поспел убраться. Уставился на беднягу Дэна.

– Надо было дать ему шанс, – говорит.

А Сент-Вир в ответ:

– Не его дело.

Но я там был, я-то видел: его меч был в ножнах, пока Дэн не подкатился. Что он там ни собирался сделать со школяром, уж только не подарить ему быстрый поцелуй хладной стали, как говорят рифмоплеты.

– Хочешь выпить?

К Розали они вернулись вместе. С того дня их порознь никто не видел.

***

Никто б тут об заклад не побился, когда они стали спать вместе, потому как узнать наверняка было негде. Их домодержица Мария, шлюха и прачка, сдававшая комнаты в старом особняке, окна которого выходили на внутренний двор с колодцем, где она стирала, хоть и была своя в доску, но тут заартачилась: нечего-де совать нос в дела мастера Сент-Вира, он почти всегда хоть за жилье платит в срок, не то что другие… Только с чего бы еще Сент-Вир раз за разом показывал, что всякий, кто хоть пальцем его малахольного студента тронет, будет ответ перед ним держать? Как ни крути, а забияк, драчунов и сводников из-за Алека полегло в том году немало. Что до Сент-Вира, у того закон был один: что бы ни было, Алека не трожь.

Я так кумекаю, лорд Рогхэд не знал о Сент-Вировом правиле Алека. Да и откуда, коли он со Всхолмья был, один из шатии? На что старику-нобилю сдался Алек, мы только гадать могли, только когда он исчез, никто не сокрушался. А вот фехтовальщик от того обозлился как черт. Кое-кого расспросил, пришил пару лиходеев-наемников, сдуру полезших в Приречье, возвернул Алека в целости и сохранности, а уж после от души позаботился и о лорде Рогхэде.

Ну, а что еще он мог сделать? Закон есть закон. Только у Города законы свои. Они на него убийство навесили да в застенок кинули. Это здесь никому не по нраву было, да что проку? Мы в Городе не одалживаемся. Сами за себя, без ходатаев, но уж коли тебя замели – бог помочь.

Только Алек поперек устава пошел. Ради Сент-Вира, вишь ты. Хотя мы в ту пору того не знали. А думали, нудно ему стало, или сиротливо, или поджилки затряслись – вот и слинял снова. Фабиан Гринспен – тот божился, что видел его с перерезанным горлом у Дороги Суконщиков. Только Фабиану на слово веры нет. А Рыжая Сьюки говорила, Алек-де с Моста кинулся в любовной тоске. Ну, а потом Шустрый Вилли возвернулся, расторговавшись при Магистрате, да принес на хвосте, что видел Алека в экипаже с гербом герцогини Тремонтень, и разодетого от макушки до пят в золотые кружева и зеленый бархат. Чудно это было – Вилли-то зря не скажет, – но куда чуднее, что на другой день объявился Сент-Вир, а вскоре за ним и Алек – волосы острижены, но в той же старой черной мантии, а сам еще ехиднее, чем обычно. Ну, все и принялись подначивать Вилли: где ж твои золото и бархат?

Бархата не было, да и денег тоже. Может, он всё спустил, чтобы выручить Сент-Вира. Я-то знаю, что Алек опять на мели: хотел было раскрутить его на пятак серебром против моего ближайшего шанца на работенку в Городе, а он мне вместо – одну из своих проповедей, которая, если в двух словах перетолмачить, гласит: «Отвали от меня, не то Сент-Вир отрежет тебе яйца». Что ж, славно, что они остаются сердечными друзьями. Всё вернулось на круги своя. Только молва ползет от тех из наших, кто на Всхолмье подрядился драить полы и скрести посуду, что Алек, по-правдашнему, близкий сродственник герцогини. Так что, может, насчет бабла он и врет. Хотя с чего б ему тогда ни купить себе какой приличной одежонки?

***

Алек, заправляя волосы за уши, выскочил из спальни в их комнатах у Марии. Ричард, уступая ему дорогу, повременил с очередным выпадом. Алек никогда не мог толком расположиться в пространстве.

– Ты моих сапог не видел? – вопросил Алек. – Я их вчера снял – и поминай как звали. Думаю, кто-то их съел. Пойду на рынок. Будь добр, не съешь тут без меня еще что-нибудь нужное. Нынче будет шэд – эти сельди вмиг расходятся. Принесу нам немного. Так где мои сапоги?

– За кроватью.

– Уже смотрел.

– Посмотри еще.

Алек появился снова уже обутым, но стискивая плащ у горла.

– Ну вот, потерял булавку для ворота.

– Вот она. – Ричард взял булавку с каминной полки, стараясь не потревожить невеликое собрание драгоценных Алековых книг. – Пойти с тобой?

– Защищать от кровожадных торговок рыбой? – Алек опять заправил волосы за уши и с досадой тряхнул головой, когда упрямые пряди выбились снова.

– Тут ничего не поделаешь, – сказал Ричард. – Просто подожди. Отрастут когда отрастут.

– Как философично, – саркастически протянул Алек. – Так и вижу мудрого старика-фермера из назидательных хрестоматий для юношества.

– Сколько они отрастали в первый раз?

– Годы, – проворчал Алек. – А я был посмешищем для всего Университета, оттого что выглядел неофитом. Когда я ушел, они едва-едва отросли как следует. Единственное, что у меня в конце концов получилось. И тут же пришлось опять их остричь, лишь бы достойно представлять герцогиню на Совете.

– Что ж, это сработало, – заметил Ричард.

– Не то чтобы игра не стоила свеч, – добавил Алек. – Бабуля едва не умерла, увидев меня при памяти.

Волосы отрастут снова, но их длины и сейчас хватало, чтобы Ричард мог запустить в них пальцы, что он и сделал.

***

Никто не знает, кто владеет львиной долей Приречья, верно – родня Алека, только они, верно, те купчие схоронили, потому как кто ж польстится на обветшалый крольчатник? Тут сам приплатишь, лишь бы не иметь этой рухляди.

Юнцы всегда верят в удачу. Только состариться удается немногим. А таким, как этот Алек, она плывет прямо в руки, хоть по ним попервах и не скажешь.

***

Ричард не искал письма, но у фехтовальщика было чутье на то, что его окружало. Он знал, как расставлены вещи в комнате, и замечал, если что-то менялось. Письма были припрятаны по всему дому: под матрасом, на каминной полке за книгами Алека, даже в старой паре прохудившихся зимних сапог, собирающих пыль в углу, потому что их никто не удосужился выбросить.

Ричард знал, что Алек – безбожный скряга – ни за что не сожжет письма, раз бумага исписана лишь с одной стороны. Ричард видел, что это хорошая бумага, гладкая и плотная, а чернила на ней – аккуратные и четкие. Он понятия не имел, о чём толковали письма. Но узнал грузные печати, воск которых Алек рано или поздно, наверное, растопит, чтобы сызнова пустить в оборот: «Тремонтень».

***

Я ошивался у Розали в тот день, когда пришли вести.

– Тремонтень! – запыхавшись, позвал Вилли с порога таверны. Но Алек даже глаз не поднял от костей. Он, как всегда, проигрывал, и, как всегда, не желал бросить игру и приберечь деньжата.

– Эй, Алек, послушай! – Шустрый Вилли добрался, наконец, до стола, где Алек играл в кости с Хэлом и Толстяком Роджем. – Эй! – Он задыхался. Еле дух переводил, ей-богу. – Я тебя зову, не слышишь, что ли?

– Я слышал, что ты кого-то зовешь. В чём дело, Вилли? С тебя льет, как с дешевой свечки, и смердишь ты похуже моего фарта.

– Я с новостями.

Пальцы Алека стиснули край стола, да кто его попрекнет? Новостью-то всегда могло оказаться, что Сент-Вир где-то истекает кровью.

– Ладно, выкладывай. У нас тут игра в разгаре.

– Твоя бабуля преставилась.

– Бабуля? О какой бабуле ты говоришь, Вилли?

– Ты знаешь, о ком я. Герцогиня. Герцогиня Тремонтень. Она умерла. Прошлой ночью. Я тебе рассказать пришел.

– О, пра-авда?

Он взял костяшку и долго на нее смотрел.

Потом произнес:

– Глаза змеи, – и бросил.

Мы все уставились на две опрятные точки посреди стола. Потом Алек поднялся и вышел из таверны. И много дней не показывался. Но Хэл держал для него увязанные в носовой платок деньги – всё до последнего медного пескаря. Кому охота объясняться с Сент–Виром. Да и ясно было, что удача повернулась к Алеку лицом.

***

– Ты разве не пойдешь ее проводить? – спросил Ричард. Он упражнялся в их комнатах, тупоконечным мечом делая выпады в стену, густо испещренную пометами его прежних тренировок. У Алека была собственная сталь – штопальная игла, с которой он научился обращаться еще в университете. Она тоже была тупой – и слава богу, памятуя способы, какими Алек применял острые предметы.

– Я избегал ее, пока она была жива. И гоняться за ней теперь было бы фарисейством.

– Я слышал, там могут быть фейерверки. Тебе нравятся фейерверки.

– Их устраивали в прошлом году в память лорда Гэйлинга. Это всех приободрило. А покойная герцогиня Тремонтень, я уверен, желала бы нашей глубочайшей удрученности. Полагаю, там будет хор.

Ричард знал, что ступает на зыбкую почву, но любопытство взяло верх:

– Значит, они тебя не ждут?

Алек пронзил иглой носок.

– О нет, они ждут меня, Ричард. Представление много потеряет без полоумного внука рука об руку с его свирепым мечником.

– Надень студенческую мантию, – шутливо предложил Ричард. – Она черная. Это их огорчит.

– Может, нацепить серебряную цепь тебе на шею и вести в похоронной процессии?

Ричард поморщился.

– Лучше не придумал?

Игла застыла в пальцах Алека.

– Лучше? Значит, ты против? А я было надеялся, что задумка тебе по душе.

Алек терпеть не мог, если кто-то что-нибудь узнавал о нем. Даже Ричард. А нынче всё открылось. Всему городу. Всему Приречью.

– Если решишь пойти, я пойду с тобой, вот и всё.

Ричард вернулся к тренировке, ритмично ударяя мечом в стену и нарочито не глядя на Алека, но слушая его уксусно-медовый голос:

– Что бы ни было, отправимся на похороны Тремонтеней и вольемся в величавое шествие величавых людей, во всём блеске являющих свое величие. Ведь они нас ждут. И нам не хочется их разочаровать. А после мы сможем проделать в ком-то из них дырку-другую. Вот этого они не ждут. Только подумай, как это всполошит сошедшихся плакальщиков. Даже станет городской сенсацией. Герцогиню забудут напрочь. – Алек снова ткнул иглой в дыру на носке, которая и не думала уменьшаться. – Впрочем, ее и без того скоро забудут. Ее власть закончилась, ведь так? Этим людям больше нет до нее дела. Они будут напоказ выражать соболезнования, тут же прикидывая, кто теперь станет ее преемником в устройстве наипомпезнейших обедов. Ты ведь знаешь, я никогда ей не нравился. На обедах я ужасен. Слова клещами не вытянешь. Да еще и неуклюжий. А ей нравятся ловкие люди. Ты произвел на нее впечатление. Для нее ты был бы желанным гостем. Ты когда-нибудь на нее работал?

– Никогда. Ты это знаешь.

– Что ж, еще не поздно. Взойди на Всхолмье и покажи всем, что ты умеешь себя держать. Если меня там стыдятся, это не значит, что и тебя тоже.

– С чего бы я пошел туда без тебя?

– С чего бы ты пошел туда со мной?

Ричард положил руки Алеку на плечи.

– Давай, – сказал он, – вообще никуда не пойдем. – Он ощущал исходившее от Алека напряжение.

– Как трогательно, – протянул Алек. – Как по-семейному.

Ричард взял Алека за руку, разжав стиснутую ладонь. На коже пылали алые отметины, но раны не было. Ведь это просто штопальная игла. Ричард поднес руку к губам. Ладонь была обжигающе горячей.

***

Сдавалось, что на похороны герцогини Тремонтень собиралось все Приречье, опричь Алека. Хоть его одного там, пожалуй, и ждали. Остальные просто норовили потолкаться вдоль пути похоронного кортежа от особняка на Всхолмье до Каменного Города. Нобили – те верхом поедут за шествием и пристроиться на них поглазеть может всякий, а нам только того и надо. Добрая яркая процессия – самый фарт для карманников, да и мужчина куда быстрее вспоминает о шлюхе, когда ему напомнят о бренности тела.

***

Если Алек желал прятать продолжавшие приходить письма, Ричард не собирался об этом заговаривать. Если Алек больше не желал перебираться через реку, не желал ходить по книжным лавкам и театрам – что ж, время от времени с ним такое бывало. Все книги слишком старые, сетовал Алек, а в театре не дают ничего, кроме комедий. Он терпеть не мог комедии. Алек пил без просыху. Отчего делался расхлябанным и неуклюжим, склочным и капризным. Это пройдет, думал Ричард.

Как-то, когда они возвращались домой с рынка, путь им преградил незнакомый мечник, выжидавший в конце аллеи. Меч незнакомца был в ножнах, но он звучно провозгласил:

– Я бросаю вызов Дэвиду Александру Тилману Кэмпиону, Герцогу Тремонтеню…

Ричард даже слов сперва не разобрал.

– Что за черт?

– Просто убей его, – сказал Алек.

Ричард вытащил меч.

– Я принимаю вызов.

Его соперник отсалютовал в ответ.

– Поединок до Смерти?

– Надеюсь, что так, – процедил Алек. – На их месте, я бы не рассчитывал, что отказу от герцогства будет довольно Первой Крови.

Город сделался опасен. Алек был наследником Тремонтеня. И люди по обе стороны реки охотились на его жизнь, лишь бы не пускать на порог особняка. На его счастье при нем был лучший из фехтовальщиков города, чтобы защищать его и денно, и нощно. Правила есть правила. Покуда Сент-Вир принимал вызов, честь была удовлетворена. Нобили сами завели такой обычай, не желая истреблять друг друга, если за них могли умирать другие. Всё, что требовалось от Сент-Вира, это всегда быть рядом и никогда не терпеть поражений.

К третьему поединку Ричарда стало одолевать любопытство.

– Так всегда бывает, если люди получают наследство? – поинтересовался он, обходя лежащего на мостовой мертвеца и очищая меч.

Алек отер лицо рукавом. Он едва успел сообразить, что происходит, как Ричард уже нанес смертельный удар.

– Нет, это всё мои треклятые родственнички. Оспаривают правопреемство.

– Что тут оспаривать? Разве ты не всегда был ее наследником?

Алек соскреб об угол стены что-то с подошвы сапога.

– Нет, Ричард. Думаешь, я всё это время от тебя таился?

Впрочем, так оно и было.

***

Что здесь хотелось знать каждому, это – почему? Почему этот рёхнутый, которому ума не хватало уносить ноги из Приречья, когда выпал шанс, прихватив своего достославного любовника? Или в том подначка была какая? Ну, а не хочешь быть герцогом, так чего бы напрямки не сказать об этом?

Не то чтобы мы против тех вызовов чего имели. Шухерные мечники со Всхолмья щедро платили, чтоб узнать, где бы можно сыскать его юную светлость. Ну, мы им и говорили, где бы. А где можно – никогда.

***

– Тогда кто? – Ричард вложил меч в ножны, но рукояти не выпустил.

– Никто. Она не называла наследника, пока здравствовала. Может, думала, это сделает ее бессмертной. Может, просто не могла решить.

Взбираясь по темной узкой лестнице к их жилищу, Ричард зорко высматривал приметы незваных гостей. Он первым открыл дверь и, лишь дождавшись, пока она захлопнется за ними, уточнил:

– Выходит, она умерла, не назвав наследника, и им сам собой стал ты?

– Нет, Ричард. – Алек бросил свою мантию на единственный стул в комнате и продолжил с нарочитой терпеливостью. – Ты что, не слушаешь? Она назвала меня. В конце концов. В самом конце.

Порывшись за томом «О понимании человека», он извлек письмо с тяжелыми печатями.

– Видишь? Всё весьма официально. Назван, избран, назначен. Как призовой розовый куст на ярмарке. Умирающей женщиной, которую они, верно, извели до смерти, пока она просто не кинула им имя, как кость.

Ричард залюбовался каллиграфическим почерком, четким и разборчивым, округлыми и заостренными буквами.

– Значит, теперь ты герцог Тремонтень?

Впервые он произнес это вслух. Слова прозвучали странно.

Алек резко сложил письмо, используя печати как груз.

– Ну, это кое от чего зависит, не так ли?

– И от чего же?

– От того, доживу ли я до конца испытания.

– Испытания?

– О да. Сезон охоты на меня открыт тридцать долгих дней после похорон.

– А потом? – рискнул спросить Ричард.

– Потом всё. Мы в безопасности. Мне всего лишь надо протянуть этот срок. После это уже не моя забота. И не твоя.

– Но если ты не хочешь герцог-

– Кто говорит, что не хочу?

– Хочешь?

– Я хочу, – сказал Алек, расстегивая рубашку Ричарда, – заставить их попотеть. А ты?

***

Мудренее стало, как они затеяли подсылать парней, которых мы знали. Первым Пижон пожаловал, отпрыск Стеффи – он еще чванился, как павлин, когда модный мечник из Города взял его на выучку, а Стеффи потом всем тут уши прожужжала, что ее чадушко теперь в фехтовальщиках при доме какого-то нобиля, оттого и не наведывается. Как Пижон заявился к Розали, его мамаша на радостях сама не своя сделалась. Признаться сказать, вид он имел хоть куда: дюжий, откормленный и одет с иголочки. Платье, хотя, было на нем не цветов благородного какого дома. Вот мы и решили, что он здесь не по службе, только маху дали. Ну, заказал он на всех по чарочке и спрашивает: «Что-де нового?», а может: «Что слышно?», а может, чего еще в том же духе.

Мы друг с дружкой переглянулись. Не мог он не знать.

– Ищешь Сент-Вира? – Розали ему в лоб. Пижон ей никогда особо не нравился.

Пижон ухмыльнулся. Зубы у него крепкие.

– А если и так?

– Так – так так. Его все ищут. Но тебе пофартило.

Тут они, Сент-Вир и Алек, рука об руку и вошли. Алек смеялся, вскинув голову. А Сент-Вир его слушал со своей всегдашней полуулыбкой.

Все примолкли, даже вида не делая, что толковали не о них.

Сент-Вир парень обычливый. Кивнул всем в зале. Хотя на деле просто осматривался, а когда Алек подошел к стойке и заказал пива, то сгреб его за локоть и отодвинул подальше.

– Опять? – спросил Алек.

– Опять, – отозвался его приятель.

Пижон улыбнулся:

– Сент-Вир.

Тут Стеффи влезла – сплошь титьки да кудряшки.

– Помнишь моего сынка Пижона, а, Ричард? Вот, своей персоной, навестить нас пришел.

Пижон не снизошел хоть бы велеть ей заткнуться. Дальше свое гнул:

– Ты примешь мой вызов?

– От лица Его светлости? – спросил Сент-Вир. – Потому как если ты просто выпендриваешься, то лучше не надо.

Пижон выпрямился, враз сделавшись тем слугой знатного дома, каким уж выучился быть.

– Я бросаю вызов. Наследнику Тремонтеня. – Он кивнул на Алека, который усердно теребил выстрепанную нитку на манжете. – Это он?

Сент-Вир передвинулся, оттесняя Пижона подальше от Алека.

– Даже не думай.

– Тогда защищайся. – Пижон вытащил меч. Над верхней губой уже блестели бусины пота. Но по виду он наторелый был. Посетители отступили в стороны, делая ставки. Я сколько смог принял, вот и прозевал часть баталии. Тут Стеффи заголосила:

– Нет-нет-нет-нет-нет, – и Розали обхватила ее руками.

Сент-Вир пригвоздил к полу взмокшего Пижона, приставив клинок ему к горлу. К горлу, не к сердцу.

Сент-Вир окликнул:

– Алек?

Алек и сам взмок, все волосы с лица откидывал.

– Что?

– Спроси его. Спроси, кто его послал.

Мы ушам своим не поверили. Ежели мечники чего не делают, так не задают этого вопроса. Покровитель платит – он и музыку заказывает, он и опекает своего ставленника, вот тот и помалкивает. Таковы правила.

– Мне плевать, кто его послал. Шли бы они все к чертям собачьим.

– Значит, убить его?

Стеффи завопила.

– Да нет, – сказал Алек. – На кой? – И отвернулся.

Он вышел из таверны, и за ним Сент-Вир. А мы стояли, таращась на человека на полу.

– Хня, – пробормотал Пижон. Он трясся и не мог подняться на ноги. – Вот же хня.

***

На другой день меня осенило. Я поджидал Алека на улице, а не у Розали, где каждый мог нас увидеть. Ну, дождался, пока он вышел с корзиной, направляясь на рынок, подкатил к нему и говорю:

– Гляди, какая тут штука.

Он на меня глаза скосил вдоль своего шнобеля. Сверху вниз. Ну, что поделать, если я коротышка.

– Ага, – говорит, – вижу.

Я пропустил подколку мимо ушей. Куда денешься. И свое веду:

– Может, хочешь чего передать? Кому-то на Всхолмье? На словах, не на бумаге?

Он просто смотрел на меня. Но без этого своего гонора. Слушал, чуток опустив подбородок. И глаза у него были престранные.

– Можешь мне доверять. – Я старался не частить – говорят, есть за мной такой грешок. Получалось не очень – против его чудных глаз и безмолвствия. – Скажем, предложишь им что-то. Ну, не знаю, сотню золотых, тысячу… во что там они ставят дело? – Он фыркнул. – Тебе-то оно не надо, а вот им – куда как. Чего б ни воспользоваться? Всем камень с души, и ты в прибыли. И им хорошо, и тебе справно, и каждый при своем.

Он медленно произнес:

– Я не думал об этом.

Ха, еще бы.

Говорю ему:

– Только слово скажи. Я к твоим услугам.

– В самом деле?

То, как он на меня смотрел… ежели я когда сомневался, что он взаправду из них, то уж больше – нет. Оно не только в его глазах было, в голосе тоже. Пытливое что-то, мерильное, будто оценивал, сгожусь я за третьего ливрейного лакея слева или еще куда. Ему к услугам.

Да не про то я, опять же, думал. Я с ним твердо сговориться хотел.

– Я знаю, ты парень справедливый, так что даже цену не называю. В общем… ну, ты знаешь, где меня найти.

Он кивнул, повернулся и пошел прочь.

***

Ричард перехватил Алека, когда тот поднимался по лестнице. Было слишком темно, чтобы Алек мог разглядеть залитую кровью рубаху фехтовальщика, но железистый запах бил в ноздри.

– Не ходи туда, – предупредил Ричард. – Там мертвец.

– Там? – Алек указал подбородком на их дверь на верхней площадке. В руках он нес корзину фруктов. Истратил целое состояние на первые вишни из деревни.

– Там грязища, – пояснил Ричард. Вместе с Алеком он стал спускаться по узкой лестнице. – Скажу Марии прибраться.

Когда они вышли во двор, Алек заметил, что уголки рта фехтовальщика побелели.

– Я сам скажу.

Мария тоже была бледна.

– Это не я, – проговорила она. – Богом клянусь.

– Впустила несчастного выродка? У меня и в мыслях не было.

– Мы знаем, что ты терпеть не можешь оттирать кровь, Мария. Успокойся.

– Но кто? – спросила она. – Кто рассказал им, где вы живете?

– Всем известно, где мы живем, – протянул Алек. – Чудо, что они не пытались раньше. Может, в конце концов опостылело ждать. Не бери в голову.

– Долго еще? – спросил Ричард, когда Мария пошла наверх с ведром и тряпками, послав мальчишку сыскать кого-то, чтобы вынести тело.

– Семь дней, – сказал Алек. – И они перестанут присылать тебе новые игрушки.

– Не люблю, когда пакостят в доме.

– Мария тоже. Притащу ей еще ведро воды. Она ценит эти маленькие жесты.

– Пожалуй, – сказал Сент-Вир, – сегодня мы переночуем у Розали.

***

Чего я в тот вечер по улицам ошивался? Пытался на жизнь набарышничать, как и прочие. Управился рано, ну и двинул к Розали, пропустить стаканчик. Я и не думал за кем шпионить. Да заметил, как этот Алек в одиночку вышмыгнул всеми забытым черным ходом из таверны. При нем фонарь был. А мне и луны хватало. Ворошился он ходко, но минутой позже и Сент-Вир из той же двери появился. Фонаря с ним не было, я и решил, что он Алека вмиг нагонит. Только он не стал. Сент-Вир толком и одет не был – рубаха не завязана, куртка расстегнута, но в руке-то, конечно, меч. Он его на ходу пристегнул, а ступал сторожко и тихо, следуя за светом фонаря.

К бабке не ходи, было ясно, что что-то деется. Мне бы через плечо развернуться и шагать в таверну. Но я подумал, как знать? Не ровен час, им помощь занадобится. Вот и увязался за ними.

Алек к реке подошел против Университета. Вот и славно, решил было я. Надумал, наконец, воротиться откуда пришел! Но он только стоял на берегу, глядя через реку. А Сент-Вир стоял в тени, глядя на Алека. Как Алек к воде подступил, Сент-Вир напружинился, будто думал, этот сухофрукт туда бросится. Но Алек дальше двинулся, вдоль насыпи, ведя рукой по низкой стене, как по хребту огромного зверя.

Когда стена сошла на нет, он обратно в Приречье побрел, мимо запустевшего старого рынка, где только несколько бедолаг грелись у костра, отпугивая морок до рассвета. Зыркнули, как Алек проходил мимо, силясь съежиться, чтобы их не заметили. А он и не взглянул даже. Сент-Вир миновал их минуту спустя. Я себе прикинул, беды не будет, поискать среди них знакомцев, да эта кодла была не ахти как радушна.

На узких улочках держаться за ними стало труднее. Алек замедлил шаг. Будто стоял ясный весенний день и при нем было все время мира, чтобы добраться от Розали к своему жилищу. Слыхал я, Сент-Вир там нынче человека порешил.

Входить они не стали. Алек склонился головой к крошащейся каменной арке, что вела во двор. Рука у него была поднята, пальцы в кулак сжаты. Он пальцы распрямил не спеша, пробежал ими по наружной стене. И медленно отступил от дома, будто не хотел уходить. Потом нога за ногу побрел вниз по улице, где мы б его в потемках оба два потеряли, не будь при нем фонаря.

Знал он, что Сент-Вир за ним по пятам следует? Ну, а как иначе? Не думал же вправду, что один как сыч заберется в глухую ночь? Знал Сент-Вир, что это я у него за спиной слоняюсь? Пожалуй. А может, и нет. Может, каждый себе надумал прогуляться заполночь, да невзначай исходил вдоль и поперек все Приречье. Все закоулки, где оба любили поесть, и выпить, и сторговать что-то, учинить передрягу и выбраться из нее, убивать и стать притчей во языцех. Все до единого. Будто прощаясь.

Алек дошел до самого Моста – каменной махины, что ведет в ту часть Города, где тебе красуются богатые лавки, и изящные дома, и широкие тенистые дорожки вдоль реки, по которым прохаживаются их обитатели, пока взбираешься на Всхолмье, где нобили в своих поместьях млеют от свежего ветерка и отменного вида. Но в иных таки гнездится подлость и подлецы, кому до лампады кто твой хахаль, и кодекс чести, и всё и вся. Если Алек задумывал со своим фонарем ночным делом проскользнуть в особняк Тремонтеней, ему бы лучше глядеть в оба.

Темнота уж немного развиднелась. Теперь можно было различить его нескладный костлявый силуэт на фоне неба. Алек подошел к Мосту и остановился, даже не ступил на него. Просто стоял там, глядя на Город. Потом вскинул фонарь высоко над головой, то ли являя его реке, то ли являя себя всему миру. И зашвырнул штуковину подальше в воду.

Алек снова повернулся к Приречью, и к нам обернулся. Его лица было не разглядеть, но голос я слышал.

– Ричард? – позвал он в рассветную полумглу.

Смех и грех – смотрел-то он не в ту сторону.

Сент-Вир выступил из тени.

– Пойдем домой.

Они прошли в двух шагах от меня.

***

В Приречье, кто дорожит своим добром, держит двери на замке, но Ричард Сент-Вир давно покончил с этой привычкой. Тем утром, однако, он нашел дверь в их комнаты крепко запертой. Им пришлось снова спуститься к Марии за ключом.

Она вручила им холодный кусок старого железа. – Вот, вам пригодится. Может, и внутренний двор отгорожу калиткой. Как думаете?

– Пока не стоит.

Их жилище сияло безупречной чистой, старый ильмовый пол был выскоблен почти добела.

– Как страницы книги, – сказал Алек. Он вытащил тлеющую лучину из очага и что-то написал на полу, а потом стер надпись ногой, оставляя угольные разводы.

Ричард стоял посреди комнаты. Мебель была расставлена как придется. Во время схватки она, конечно, разлетелась во все стороны, а потом Мария вынесла ее, чтобы вымыть пол, и не вернула всё в точности по местам. Она пропустила кровяную крапину на стене. Ричард подтащил кушетку на привычное место между окном и очагом. Мозаичный стол, в залог за который некогда пошел бархатный плащ Алека, должен стоять ближе к стене. Ричард вспомнил день, когда Алек вернулся в Приречье, еще не остыв после прощальной стычки с герцогиней, – в руках какая-то снедь, а на бархате плаща мерцают крохотные осколки стекла.

Алек бросился на видавшую виды шаткую кушетку, из которой вылезала набивка. Беспокойно поерзал, поднялся, взял с каминной полки книгу из стопки, которую Мария вытерла и подровняла, и снова попытался прилечь.

Ричард прошел в спальню, где накануне притаился, выжидая, его противник. Теперь там царил порядок, но ему было тягостно сознавать, что кто-то посмел туда вторгнуться. Он открыл сундук, где хранились мечи. Казалось, всё на месте. Выбрал тренировочный меч и вернулся упражняться в переднюю комнату. Какое-то время тишину нарушали только его ритмичные притопы и постукивание меча о стену.

Потом Алек поднял голову от книги, которую не читал.

– Ричард, – сказал он, – пойдем в Тремонтень.

– Хорошо. – Ричард поднял меч. – Когда?

– Сколько времени у тебя займет сменить рубашку?

– А ты? Не собираешься переодеться?

Алек оглядел свои потрепанные манжеты.

– Нет. Не думаю.

Он накинул студенческую мантию и, не оглядываясь, вышел за дверь и стал спускаться по лестнице.

Не став тратить время на переоблачение, Ричард, прихватив ближайший пригодный меч, последовал за Алеком, нагнав его на площадке узкой лестницы. Алек не сказал ни слова – просто продолжал идти. Идти к Мосту. Он спускался по тесным переулкам, где ветхие дома почти касались друг друга в вечном сумраке. Он шел по улицам, где вода переливалась через края желобов, мимо фонтана в виде льва с отбитым носом, где женщины стирали белье.

Там история стала легендой. Как иначе ее назовешь?

– Куда это вы? – окликнула их Люси Бархатная Ручка, и когда Алек ответил: – В Тремонтень, – Люси отложила стирку и сказала: – Да ну? Как насчет чтобы мне пойти с вами? – Алек пожал плечами: – Почему нет? – И Люси пошла.

Они шли через Рыночную Площадь, где купцы и торговцы поднимали головы от прилавков со свежей рыбой и ворованными часами.

– Эй, Алек! – окрикнул Беззубый Джон. – Для тебя сегодня есть отменная форель!

Но Алек не остановился.

– Куда это вы? – спросил Джон, и Люси ответила: – В Тремонтень! – И Джон увязался за ними.

Они повстречали Хэла и Толстяка Роджа и те спросили: – Куда это вы? – и Джон ответил: – На Всхолмье. – И те тоже двинулись следом.

Таким манером к ним пристало еще трое или четверо, а уж дальше встречные просто вливались в толпу, потому как стоял самый день прогуляться непроторенной дорожкой.

В тот день я был с ними – в день, когда этот чудила Алек стал Герцогом Тремонтенем.

Вся наша ватага вышагивала по Приречью – хмельные и тверезые, на исходе и на зачине дня, потому как каждому хотелось приобщиться к перипетиям. Девчонки махали лентами и что-то распевали вразлад. А Сент-Вир охранял всех нас, будто шалое свадебное шествие, к которому примыкали другие мечники, добавляя ему пышности.