Текст книги "Клинки Приречья (ЛП)"

Автор книги: Эллен Кушнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

========== Юность буйная и грешная ==========

*****

– Матушка, он мертвый.

– Кто мертвый, Ричард?

Его мать не подняла глаз от теста, которое раскатывала. Они жили в деревне – смерть животных здесь была не в диковину. Да и сын ее был не так уж потрясен, кажется. Впрочем, с ним это нечасто бывало. Она, как могла, учила его ничего не бояться.

– Человек в саду.

Октавия Сент-Вир аккуратно отложила скалку, вытерла руки о передник и подобрала юбки. У порога она сунула ноги в деревянные сабо – земля по весне была еще грязной. Мальчик последовал за ней в сад, где под яблоней, неподвижно как мертвый, лежал человек, крепко прижимая что-то к груди.

– О нет, дорогой, он не мертв.

– От него пахнет смертью, – возразил ее сын.

Октавия рассмеялась.

– Ну да. Он мертвецки пьян, только и всего, к тому же, стар и, наверное, болен. На нем хорошие сапоги, но они стоптаны, видишь? Должно быть, он проделал долгий путь.

– Что это он держит? – Прежде, чем она успела его остановить, ее сын стал тянуть из рук старика какой-то предмет, который тот сжимал в складках своего грязного плаща.

Как труп в комедии, старик внезапно сел прямо, продолжая стискивать один конец длинного заостренного предмета, другой конец которого был сейчас в руках у ее сына. Острие меча, заключенного в растрескавшиеся кожаные ножны. Обычно сдержанная Октавия вскрикнула.

Старик издал яростный рык. На большее его бы сейчас вряд ли хватило, но пояснений не требовалось.

– Ричард, – произнесла Октавия, подбирая слова так тщательно, будто вернулась на урок риторики времен своего девичества, хоть там и были в ходу иные фразы, – положи меч этого человека.

Она видела, что сыну вовсе этого не хотелось. Его пальцы сомкнулись на головке эфеса, окруженной, в свою очередь, металлической воронкой, у которой, без сомнения, тоже было собственное название. Это была добротно выполненная деталь, предназначенная, очевидно, защищать кисть от любых посягательств извне.

Старик снова зарычал. Он потянул было меч на себя, но был так слаб, а хватка мальчика оказалась такой крепкой, что клинок просто выскользнул из ножен. Октавия увидела, как из-под кожаной оболочки проглянула острая сталь.

– Ричард, – она воспользовалась известным каждой матери Повелительным Голосом, – сейчас же.

Ее сын поспешно бросил меч и опрометью вскарабкался на ближайшее дерево. Там он отломал ветку, что было строжайше запрещено, и замахнулся ею в небо.

Старик торопливо вернул оружие в свое личное пространство зловония, лохмотьев, голода и дряхлости. Он закашлялся, харкнул, сплюнул, повторил всё сначала, и натужно стал подтягивать тело вверх, пока не привалился спиной к стволу яблони.

– Шустрый малец, – проговорил он. – Сверзится – шею свихнет.

Прикрыв глаза ладонью от солнца, Октавия посмотрела на мальчишку на дереве.

– Нет, – сказала она, – он никогда не падает. Вы привыкнете. Хотите воды?

*****

Старик помогал по хозяйству – не слишком усердно, но хоть как-то. Когда он был трезв, то колол дрова и носил воду для их скромного жилища. Руки у него были крепкие. Он даже протрезвел настолько, чтобы провести целый день и большую часть следующего, полируя песком каждый дюйм своего длинного – примерно по плечо мальчику – изъеденного ржавчиной меча, а потом снова и снова натирая клинок маслом. Ничьей помощи он не принял. Ричард набивался, конечно. Но старик заявил, что от того одна нервотрепка, вечно крутится волчком, постоял бы смирно хоть какую-растакую минуту, и со стола бы слез – да-не-вверх-по-стропилам-от-тебя-кого-хошь-кондрашка-хватит-давай-ка-топай-отсель-коли-шило-в-заднице.

– Это мой дом, – сказал Ричард. – А ты тут из милости.

– Ан нет. В прислугах я тут. Так-то вышло. На побегушках у госпожи твоей матушки, да хоть гордость моя при мне, а ей-то книги эти зачем все вообще? И папаша твой где?

Ему уже приходилось такое слышать.

– Остался в прошлом, – важно произнес он. – Не пришелся ко двору. Она больше любит книги. И меня. – Ричард снял с полки один из томов. Предполагалось, что сперва он должен спросить позволения, но матери поблизости не было. – Здесь рисунки. Звери изнутри. Наизнанку. Видишь?

Он выбрал самую наглядную картинку. В прошлом году ему было страшно ее рассматривать, но теперь, когда он был большой, это доставляло ему жутковатое удовольствие. Ричард без предупреждения сунул ее прямо под нос старику.

Его реакция оказалась куда более бурной, чем мог вызвать даже самый отвратительный рисунок. Как только Ричард ткнул в него книгой, тот отскочил назад, опрокинув стул, и выбросив вперед руку, попытался выбить книгу из рук мальчика.

Мальчишка проворно увернулся, спасая от старика материнскую собственность. Ему вовсе не улыбалось получить вместо обеда отбивную из своей же филейной части – такова была обычная в их доме кара за порчу книг.

Старик отступил, тяжело дыша.

– На пришествие Зверя глядишь, – прохрипел он. – Бесово отродье.

И снова ринулся к нему. Ричард быстро прикрыл книгу.

Старик принялся гонять его по комнате, нанося удары под разными углами – сверху, снизу, сбоку… Это было и страшно, и весело. Старик никогда не сумел бы даже пальцем до него дотронуться. Ричард заранее знал, куда нацелена его рука, хотя она, конечно, никогда не достигала цели.

Редко повышавшая голос Октавия, войдя в комнату, закричала:

– Что это, черт тебя возьми, ты тут делаешь с моим сыном?

Старик замер. Он выпрямился, и несколько раз глубоко вздохнув, сумел-таки внятно произнести:

– Госпожа, я его обучаю. Искусству фехтования. Вы не могли не заметить, что у него есть способности.

Октавия положила мертвого скворца, которого держала в руках.

– Боюсь, что не заметила, – проговорила она. – Что ж, продолжайте.

*****

Ричард упражнялся в саду, с палкой. Криспин, его лучший друг, тоже был бы не прочь, но родители внушили ему, что сталь-де лордам не по чину. Благородным господам надлежит нанимать тех, кто станет махать за них мечом, так же, как мыть посуду, гладить рубашки или подсчитывать расходы.

– Но это не сталь, – убеждал Ричард, – это дерево. Просто палка, Криспин, ну, давай же.

Старик не имел ни малейшего желания учить Криспина, тем паче, что это могло как-то дойти до его отца, поэтому Ричард просто показывал другу всё, чему научился сам, и они упражнялись вместе. Хоть он и видел, что получалось у Криспина не очень, но держал эту мысль при себе. Криспин был парень с характером. Он мог подолгу по-глупому таить обиду, искуплением которой обычно становилась драка или тщательно продуманный извинительный ритуал собственного изобретения.

Ричард ничего не имел против. Криспин был горазд на выдумку. Его затеи никогда не повторялись и не бывали скучными – а говоря по правде, и трудными тоже. Ричард запросто мог с завязанными глазами перейти ручей по сухому бревну или достать птичье гнездо из-под карниза над самым верхним окном. Правда, он получил дома нахлобучку, после того, как взбирался по дымоходу, потому что в дымоходах грязища, и матери пришлось потом повозиться, отстирывая всю его одежду. Но Криспин отдал ему за это свою лучшую биту, так что всё вышло совсем неплохо. Да и другие придумки Криспина ничуть не уступали его идеям с сатисфакцией. Именно Криспин додумался, как им заполучить предназначенные для гостей на трапезе Последней Ночи пирожные, и представить всё так, будто их стащила кошка. И он же прикрыл Ричарда в тот раз, когда они позаимствовали охотничьи копья отца Криспина, чтобы играть в Королей в саду, и позабыли вовремя вернуть их на место. Они никогда не ябедничали друг на друга, что бы там ни было.

Отец у Криспина был что надо – ну, разве что кроме пунктика насчет стали. Он сквозь пальцы смотрел, когда приятели попадались на воровстве яблок из его садов, и даже позволял Ричарду кататься на лошадях, что паслись на пастбище. Если тому удавалось поймать одну из них (но только не жеребую кобылу), он мог проехаться верхом, и Криспин вместе с ним – таков был уговор.

Отцом Криспина был лорд Тревельян – за ним хоть и числилось место в Совете Лордов, но Город он не жаловал и не появлялся там без особой надобности. Каждый Квартальный день управляющий Тревельянов приносил матери Ричарда деньги, которые ее семья посылала из города ей на содержание. Часть суммы тут же перенаправлялась обратно, ассигнованная на книги по естественной истории, которые леди Тревельян должна была привезти из города в следующий раз, как отправится туда за покупками. Леди Тревельян любила модные туалеты и театр. В Городе она бывала каждый год. Конечно, она не покупала книги самолично и, вероятно, охотно позабыла бы о них вообще, но муж строго наказывал ей позаботиться о них так же, как и обо всем прочем, в чем нуждалось поместье.

Важно, однако, было то, что деньги приходили, и приходили регулярно. Без них, говорила его мать, им бы пришлось поселиться в каком-нибудь погребе, к тому же, не слишком уютном.

– Почему мы не можем просто жить с твоей семьей? – спрашивал Ричард.

– У них слишком маленький дом.

– Ты говорила, что там семнадцать комнат.

– Семнадцать комнат, но нечем дышать. И негде резать летучих мышей.

– Мама, когда ты разберешься, как летают летучие мыши, ты напишешь книгу?

– Может быть. Но я думаю, куда интереснее было бы узнать, как дышат лягушки, тебе не кажется?

Так что, когда появлялись деньги, она всегда тщательно их пересчитывала и прятала в особый тайник – толстый том под названием «Жабы и их рефлексы». Картинки с жабами в нем остались на месте, а вот в рефлексах была прорезана полость, чтобы устроить схронку для монет.

Старый мечник исчез вскоре после очередного Квартального дня. Октавия Сент-Вир встревоженно перечла содержимое тайника, но все монеты оказались на месте.

Когда старик пришел в следующий раз, а потом опять собрался уходить, она сама дала ему несколько монет. Стояло дивное лето – поэтичное лето белых роз и зелено-золотистых нив, наливных румяных яблок на ветвях на фоне неба такой синевы, что оно казалось почти сказочным. Ричард обнаружил, что помнит большую часть уроков старика еще с той поры, как был совсем мальчишкой, а тот был так этим доволен, что в охотку показал ему не один и не два новых способа заставить воображаемый клинок танцевать в руке – «Он должен срастись с ней, парень!» – и будто отдельно от нее, перехитрить чужой меч и не сделаться мишенью.

Криспин изнывал от скуки, а потом начинал злиться.

– Тебе бы только фехтовать целыми днями.

– Это здорово, – отвечал Ричард, ударяя по стволу дуба деревянным мечом, достаточно крепким, чтобы не сломаться.

– Ничего подобного. Всё одно и то же, из раза в раз.

– Ничего подобного. – Ричард представил перед собой противника покрупнее и изменил угол удара. – Ну, давай, Криспин, я тебе покажу, как обезоружить любого на три счета.

– Нет! – Криспин пнул дуб. Ему хватало ума не пинать Ричарда, когда тот вооружен. – Ты зачем лупишь по этому дереву? – поддразнил он. – Хочешь его убить?

– Нет. – Ричард продолжал свои выпады.

– Ты хочешь его убить, потому что боишься на него взобраться.

– Вовсе нет.

– Докажи.

Так он и поступил.

– В поле черная кобыла, – сообщил Криспин, упрямо докарабкавшись до той самой ветки, где сидел Ричард.

– Скаковая?

– Ага.

– Давно?

– Кто ее знает.

– Сможем поймать?

– Можно попробовать. Если ты не предпочтешь сражаться с деревьями. А она задиристая.

Ричард швырнул в Криспина желудем. Тот уклонился и едва не свалился с дерева.

– Не делай так, – сухо произнес он, изо всех сил вцепившись в ветку. – А то я тебя к нашим лошадям близко не подпущу.

– Давай-ка слезать, – сказал Ричард. Он первым, не торопясь, спустился вниз, предоставив другу следовать за ним под прикрытием зелени. Криспин выходил из себя, если кто-то замечал его неловкость и начинал предлагать помощь. Он должен был попросить о ней сам, сколько бы времени ему на это ни потребовалось. Иначе он приходил в ярость.

До земли Криспин добрался с ног до головы облепленный корой.

– Пойдем сперва искупаемся, – предложил он, что они и сделали. По дороге домой они обнаружили оставленную без присмотра маленькую сестренку Криспина и ангажировали ее на роль Королевы Дианы, Идущей на Войну, соорудив колесницу из садовой тачки и однорогой козы, но тут всё пошло наперекосяк, хотя их вины в том не было: сиди девчонка спокойно и не верещи как резаная – так ничего бы не случилось. Однако их обоих высекли и разлучили на неделю. Ричард, впрочем, не слишком расстроился – так у него появилось больше времени упражняться. А когда мышцы трудились, боль от порки тоже проходила быстрее.

На зиму старик собирался вернуться в город – там-де можно согреться, а бухло хоть и поплоше, зато втридешева, коли знаешь, куда податься.

– Приречье, – сказал он, и Октавия откликнулась:

– Последний оплот.

– Нет, госпожа, – он обвел рукой хижину, – это здесь.

Но когда она дала ему денег, спросил:

– За что?

– За то, что учишь моего сына.

Он взял их и ушел своей дорогой, как раз когда поспели яблоки. На следующий год он вернулся, и еще через год, каждый раз оставаясь немного дольше. Он рассказывал, что в Кавингтоне у него племянница с четырьмя дочерьми, страшными как смертный грех. Говорил, будто в Северных горах так холодно, что зубы отмерзают и вываливаются, если не держать рот на замке. И поведал, что весь город нынче без ума от нового мечника, де Мариса, у которого до того ловкий тройной перевод, что глазом и не усмотришь.

– А показать можешь? – спросил Ричард, и старик сделал выпад (и промахнулся). Этот финт они потом разгадали вместе.

Когда он уходил, Октавия дала ему еще денег. Зря, наверное, потому что больше он не вернулся. Быть может, старина нежданно перешел в лучший мир, а может, его ограбили, или он попросту спустил всё до нитки. Вряд ли это имело значение. Но она надеялась, что на эти деньги он купит меч для Ричарда – и вот это кое-что значило.

Потому-то она отправилась в поместье Тревельянов, разузнать, нельзя ли с их помощью уладить дело. Наверняка, думала она, у них там множество мечей. У знати всегда есть оружие, даже если сами господа не дерутся на дуэлях. Есть ведь и мечники, которых нанимают на свадьбы, и стража, и… да мало ли кто еще.

Слуги в поместье ее знали, хоть и не слишком жаловали. Все они были деревенские, а она – девица из города, к тому же с внебрачным сыном и диковинными привычками. Но не их ума было дело не пускать ее к хозяину, коли тот желал ее видеть. И она склонилась в лучшем из своих реверансов перед лордом Тревельяном, сидевшим за столом в кабинете, корпя над бумагами, от которых был не прочь оторваться. Октавия Сент-Вир была прелестной женщиной – даже в выцветшем платье, со стянутыми в тугой узел волосами и кляксами на обоих локтях.

– Вы были так добры, – сказала она. – Я не отниму у вас много времени. Это касается Ричарда.

– Ох, дорогая моя, – добродушно отозвался лорд Тревельян. – Так он растлевает Криспина? Или Криспин растлевает его? – Она вопросительно на него посмотрела. – С мальчишками это, знаете ли, бывает, – продолжал он. – Тут нет ничьей вины, всё дело в возрасте. Меня это не беспокоит, и вам тоже не о чем волноваться.

– Вообще-то Криспину не нравится фехтование, – сказала она.

В свое время гувернер обучал его аллегориям, но он догадался, что ее слова не таят скрытого смысла. Догадался он и о том, что бедняжка ничего не знает о мальчиках, так что лучше ему, как часто говаривала его супруга, держать язык за зубами.

– Ну конечно, – сказал он, – фехтование.

– А вот Ричарду оно нравится.

– Я слышал, он подает надежды.

– В самом деле? – она произнесла это с некоторой сухостью, тем тоном, каким могла бы говорить ее мать. – Люди об этом судачат?

– Вовсе нет, – поспешил он ее заверить, хотя это было ложью. Люди успели заприметить весьма незаурядного сына Октавии Сент-Вир, да и захмелевший старик-мечник молол языком напропалую, покупая в деревне выпивку. Но лорд Тревельян сказал только:

– Криспин не столь искусно хранит секреты, как ему кажется.

– О, – улыбнулась она в ответ. Она и впрямь была очень хороша. Быть может, Сент-Виры были всего лишь банкирами, но банкирами отменной породы. – Но тогда вы мне, наверное, поможете?

– Да, – сказал он, – конечно. – Все дело было в ее глазах совершенно удивительного цвета. Скорее лиловые, чем синие, окаймленные густыми темными ресницами…

– Мне хотелось бы получить меч. Для сына. Нет ли у вас какого-нибудь старого, ненужного?

– Я могу посмотреть, – ответил он. И потянулся через стол. – Простите, не хочу вас смущать, но у вас пятно на локте. Вот здесь.

– Ох, – вырвалось у нее, когда он коснулся ее кожи. Пальцы у него были сильные и теплые… – Ох, – повторила она, позволив ему притянуть ее к себе. – Должна признаться, что не делала этого очень давно.

– Десять лет? – спросил он, и она ответила: – Четырнадцать.

– Да, конечно, четырнадцать. Простите.

– Ну что вы. Да, ему ведь едва исполнилось тринадцать. Так я могу получить меч?

– Вы, – галантно произнес он, – можете получить всё, что захотите.

*****

Мать Ричарда принесла ему меч. Это подарок, сказала она, от лорда Тревельяна, но Ричарду не нужно благодарить его, она уже это сделала, и он лишь смутит милорда.

Ричард не спросил позволения взять меч, чтобы показать его Криспину. Меч теперь принадлежал ему, и он мог распоряжаться им по своему усмотрению. Он уже успел отполировать клинок песком и маслом, в чем тот отчаянно нуждался. Сказать по правде, выбор из имеющегося оружия дался лорду Тревельяну нелегко. Там были старинные боевые мечи, за каждым из которых тянулся длинный шлейф семейной легенды. Были мечи для торжественных церемоний, но он знал, что Октавия таким не удовольствуется. Что ж, и правильно. Мальчик заслуживал лучшего. Впервые Тревельян задумался о будущем своих необычных арендаторов. Возможно, ему надо бы оплатить учебу мальчика, послать в город за настоящим учителем фехтования или даже отправить мальчика туда учиться. Ричард Сент-Вир уже сейчас был предан Криспину. Когда Криспин достигнет совершеннолетия, Сент-Вир может стать его личным мечником и охранять его в городе, где тот займет семейное место в Совете (ноша, которую Тревельян был только рад сложить со своих плеч), сражаться от его лица в неизбежных юношеских поединках во имя любви и чести, а когда-нибудь – увитый цветами, стоять в карауле на свадьбе Криспина. Тревельян улыбнулся этой мысли: добрый товарищ для его сына, друг всей жизни, искушенный в языке стали…

Криспин прикреплял наживку. То был его новый конек: один из их арендаторов был здешним докой по этой части, и Криспин вился вокруг его жилища, стараясь смесью лести, угроз и подкупа один за другим выведать секреты мастерства.

– Смотри! – Ричард взмахнул клинком, но аккуратно, у самой земли, где он не мог никого поранить. Оружие не было таким бритвенно-острым, как настоящий дуэльный меч, но и лезвие, и острие у него имелись.

Криспин кивнул, но не поднял головы.

– Осторожно… – бормотал он, не выпуская изо рта нитку, закрепленную на пальце рядом с крючком. – Подожди-ка… – он иголкой пощекотал перышко на крючке. – Готово! – и поднял вверх нечто, напоминающее одновременно мотылька и сухой лист.

– Красиво, – одобрил Ричард.

– Так-с. Ну-ка, посмотрим, – Криспин осторожно поместил своего мотылька на стол и поднял взгляд. – Итак, ты, наконец, обзавелся настоящим. Он острый?

– Не очень. Хочешь попробовать? Я зачехлю острие, не беспокойся.

– Не сейчас. Хочу порыбачить. Скоро сумерки. Будет клевать щука.

– Я дам тебе настоящий меч. – Ричарду было нелегко, но он все-таки сказал это. – А сам возьму деревянный.

– Говорю тебе, нет! Я весь день провозился с этим Крапчатым Королем. Сейчас или никогда. Я должен посмотреть, на что он годен! – Криспин поднял удочку, благоговейно зажав в ладони мотылька на крючке.

– Ох, ладно. Тогда я с тобой.

Ричард вложил тяжелый меч обратно в самодельные ножны, болтавшиеся у бедра, и последовал за господским сыном через внутренний двор и вниз по дороге, а потом через поля – туда, где лениво струилась заиленная река. День был будто отлит из золота. Ричард чувствовал, что такой день создан для приключения, вызова, безоглядной погони за солнцем – а вовсе не для того, чтобы стоять как истукан, выжидая, пока глупая малявка под водой купится на перышко и кусок лески, и отправится на обеденный стол. И все же он последовал за своим другом, наблюдая, как Криспин ловко забрасывает удочку.

Мальчикам уже и впрямь доводилось растлевать друг дружку – в точности, как подразумевал отец Криспина. Для них это был просто еще один способ испытать свое тело, так же, как карабкаться по деревьям, плавать или бегать наперегонки, примеряясь к темпу и скорости, и состязаясь друг с другом – и в этом тоже было несомненное сходство. Рыбалка, однако, была делом серьезным. Ричард приготовился ждать. Он спрашивал себя, потревожит ли Криспина и спугнет ли рыбу, если немного поупражняется, но решил не рисковать. Повозившись с крючком, Криспин снова закинул удочку.

Над водой жужжали комары и спаривались стрекозы.

– Завтра… – начал Ричард, но Криспин оборвал его:

– Шшш! Кажется, попалась.

Он приподнял конец удочки и леса натянулась. Ричард наблюдал за лицом Криспина: сосредоточенным, когда тот тянул, отпускал и снова натягивал лесу, и резко дернувшимся, как только рыба хлестнула по поверхности воды. Это была крупная остроносая щука, челюсти которой оказались в плену у крючка. Она противилась тяге лесы, а Криспин противился ей, когда, вспенивая воду, она взлетала в воздух – казалось, будто она хочет увлечь его в свою стихию, держа на конце почти невидимой лесы, приближаясь и удаляясь, танцуя на ветру. В конце концов, описав в воздухе змеистую серебряную дугу, щука с глухим ударом тяжко приземлилась на траву позади Криспина, жадно хватая ртом воздух.

– Ха! – завопил Криспин, глядя на свой задыхающийся трофей, и…

– Ха! – выкрикнул Ричард, свирепо вонзая меч в рыбий бок, где, по его прикидкам, должно было быть сердце.

Рыба замерла, еще раз трепыхнулась и шлепнулась оземь. Ричард грубовато выдернул меч, и рыбьи внутренности потекли по серебристым бокам.

– Зачем ты это сделал? – тихо спросил Криспин.

– Она всё равно умирала.

– Ты угробил ее.

– Это был благородный противник, – важно произнес Ричард. – Я нанес удар милосердия.

– Рыбе не дарят милосердную смерть, – голос Криспина звенел от негодования. – Это не олень и не гончая. Это рыба.

– Я знаю, что рыба, так что же?

– Посмотри на нее! – кулаки Криспина были сжаты. – Теперь она просто глупа. – Обрамленный зубами грозный рот щуки был беспомощно распахнут, крючок по-прежнему торчал из него, а перышки наживки казались уже никчемной добычей.

– Прости, мне жаль, – сказал Ричард. – Но ты всё равно сможешь ее съесть. Она и так хорошая.

– Я не хочу ее! – заорал Криспин. – Ты ее угробил!

– Так вытащи хотя бы наживку у нее изо рта. Это же отличная наживка. Правда.

– Уже нет. Хотя была, но ты и ее угробил. Тебе нравится разрушать, так ведь?

О нет, вздохнул про себя Ричард. Он видел, к чему почти неизбежно идет дело. У него и в мыслях не было уйти – вышло бы только хуже. Теперь придется дожидаться развязки.

– Уходи, – сказал Криспин. – Ты мне не друг.

– Конечно же, друг. Я был твоим другом утром. И остаюсь им сейчас.

Криспин пнул рыбу, изо рта которой потек клейкий ручеек. Ее глаза были открыты. Выглядела она и впрямь довольно глупо.

– Говоришь, будто тебе жаль, но это не по правде.

– По правде. Мне жаль. Жаль, что я угробил твою рыбу. Это отличная рыба.

– Тогда докажи.

Начинается, подумал Ричард. По телу пробежала невольная легкая дрожь.

– Как?

Он ждал. Криспин задумался.

Чем дольше размышлял Криспин, тем хуже казалось дело. Он точно выдумает что-то ужасное. Заставит его съесть рыбу сырой? Он не знал, сможет ли.

– Дай мне свой меч, – велел Криспин.

– Нет! – Это было слишком.

– Я верну его.

– Клянешься?

– Если сделаешь, как я скажу. Мне он ни к чему, – презрительно бросил Криспин. – Такой старый хлам.

Ричард положил руку на эфес.

– Всё равно поклянись.

Криспин закатил глаза, но произнес одну из их ритуальных клятв:

– Пусть Семь Богов съедят мою печенку, если я не верну его тебе. После того, как ты извинишься.

– Ладно, держи, – Ричард извлек клинок и протянул его Криспину.

– Не так. Ты должен встать на колени. Встать передо мной на колени и поднести его как должно.

Он опустился на колени в траву перед Криспином, меч покачивался на вытянутых руках. Удерживать его было нелегко.

– Хорошо, – сказал его друг.

– Это всё?

– До поры до времени. – Криспин нехорошо улыбался, из чего следовало, что у него на уме что-то еще. Что именно? – спрашивал себя Ричард. Ожидание стоило ответа. Руки хоть и ныли, но терпимо.

– Ты собираешься его взять или нет?

– Дай его мне.

Ричард еще немного вытянул руки и Криспин схватился за рукоять. Избавление от тяжести показалось глотком воды в жаркий день.

– Теперь поднимайся.

Он встал.

Криспин помпезно поднес меч к его груди. Ричард смотрел вниз на острие клинка у своей рубахи. Это давалось нелегко. Ему пришлось призвать на помощь всё свое самообладание, чтобы сдержаться и не дать отпор.

Криспин кивнул.

– Ты прошел первое испытание, – произнес он нараспев. Он отложил меч в сторону. Ричард надеялся, что трава не слишком мокрая. Солнце клонилось к горизонту. Но еще не стемнело.

– А теперь второе. Готов? – Ричард кивнул. – Сними мой сапог.

Он опустился на колени рядом с ногой Криспина и стянул его левый сапог так, как, он видел, делал лакей лорда Тревельяна после охоты. Криспин сохранял равновесие, опершись на плечо Ричарда, – что ж, он и не мог иначе, если бы он упал, вся затея пошла бы насмарку.

– Теперь чулок.

Ричард снял смятый чулок с его ноги. Он довольно приятно пах кожей, шерстью и самим Криспином.

– Что мне с ним делать?

– Положи куда-нибудь, где сможешь потом найти. Это не займет много времени.

Голая ступня Криспина упиралась в бедро прямо над полусогнутым коленом. Криспин был похож на акробата, балансирующего перед прыжком. Будь над ними дерево, он мог бы замыслить отправить своего друга раздобыть лучший плод с самой верхушки. Но, строя всевозможные предположения, Ричард, однако, по опыту знал, что любые его догадки не будут иметь ничего общего с тем, что скажет Криспин. Так и вышло.

– А теперь сунь язык мне между пальцами.

– Что?

Криспин ничего не ответил и не пошевелился. Нога оставалась где была. Криспин оставался где был. Слова прозвучали. Невозвратимые.

Нога оставалась где была. Ричард склонился к ней.

В его теле что-то зазвенело. Ему это не понравилось. Это всего лишь нога. Она не могла иметь ничего общего с тем, что он чувствовал.

Он вдохнул запах Криспина. Руки Криспина зарылись ему в волосы, крепко держа голову. Он двинулся к следующему пальцу. Ощущение усилилось. Он ненавидел его, и в то же время – нет. Впрочем, выбора у него не было. Он чувствовал то, что чувствовал, хотел он того или нет. Хотя это казалось опаснее, чем всё, что он делал прежде, он принимал и опасность тоже. Он пробежал языком вдоль следующего пальца и почувствовал, как вздрогнул Криспин.

– Всё, – сказал его друг. – Довольно. – Но Ричард не поднял головы. – Провинность… провинность искуплена. Деяние прощено. – Это были ритуальные слова. Ричарду следовало остановиться, но он этого не сделал.

– Деяние…

Ричард перешел к следующему пальцу.

Криспин упал на землю. Его голая нога ударила Ричарда по губам, но Ричард знал, что это не нарочно, и сам упал рядом. Сцепившись, они катались по земле, стремясь к развязке битвы, которую не умели выиграть. Тесно прижавшись друг к другу, каждый тянулся к коже другого сквозь одежду, пока, наконец, они не додумались сорвать ее, увлекая друг друга к финалу, к которому уже приходили раньше. Но сейчас это было иначе: острее, безогляднее, насущнее – и исступленнее в конце, будто они принесли миру нечаянную жертву.

– Провинность искуплена, – выдохнул Ричард в ухо Криспину.

– Деяние прощено, – прошептал Криспин траве.

Они поднялись, почистились, снова оделись и отправились домой.

На следующий день Ричард помогал матери убирать на чердаке. Еще через день Криспин позвал его прокатиться на настоящей верховой лошади. Они ехали через луг с высокой живой изгородью, но не спешились, чтобы укрыться за ней. То, что случилось, случилось единожды и осталось в прошлом. Они никогда больше об этом не говорили.

*****

Старый мечник вернулся в конце лета и остался с ними на зиму. Говорил и пил он мало. Лицо у него было землистым и дряблым, глаза запали, руки начинали трястись, стоило ему позабыть о них. Ричард показал ему свой новый меч. Старик тихо присвистнул.

– Да это ж сущая диковина. Гордость минувших веков. Где его только выкопали? – Он поднял клинок и сделал несколько неожиданно проворных выпадов. – Когда-то был на ять. Хороший баланс. Длина не по тебе, хлопче, – сделан для кого повыше. Ну, теперь придется попотеть, сечешь?

Радости от него было нынче немного. Иногда он не вылезал из служившей ему постелью замызганной мешанины одеял и плащей, наваленной угрожающе близко от раскаленных угольев в очаге. А в иные, должно быть, лучшие свои дни вдруг хватался за меч или кочергу – что попадало под руку, и что-то гортанно рыча, лупил по ноге или по мечу Ричарда, если одному либо другому случалось оказаться поблизости, а потом переходил в наступление, будто Ричард был демоном, которого надо одолеть. В конце концов, он утихомиривался и принимался поносить или пояснять – и хотя дождаться было нелегко, оно того стоило.

– Никуда я стал не годен, – жаловался Ричард, в пятый раз получив клинком плашмя по ребрам. Просыпался он весь в синяках. – Всё позабыл, всему разучился.

– А вот и нет, – хмыкнул старик. – Ты растешь, всего делов-то. Руки-ноги что ни день на новом месте. Муторно, а?

– Еще как. – Ричард отважился на выпад и был вознагражден удачным касанием.

– Подвиньте стол, – рассеяно велела Октавия, исследовавшая на нем внутренности летучей мыши. Они и впрямь оставили его на другом конце комнаты пару дней назад, а она только сейчас заметила.

– Только ничего не сломайте, – она могла разуметь чашу или руку сына, а может, то и другое разом.

Все уцелело. Ричард рос всю эту зиму. У него появились волосы в непривычных местах. Голос стал ломаться. Но от этого ему лишь больше хотелось совладать с непокорным клинком.

– А ты будешь красавчиком, – поддевал его старик, пытаясь заморочить голову во время тренировки. – Славно, хоть ты знаешь, как махать этой штукой – сможешь отгонять надоедчиков.

Да, славно. Последнее, чего ему хотелось, так это людской докуки. Этой осенью одна дуреха завелась ходить за ним по пятам, таскалась как пришитая, а когда он на нее не повелся – так стала швырять в него всякой всячиной, ну он и взгрел ее немного, совсем чуток, да только мать, прослышав об этом, и ему закатила взбучку – испытать, как оно ему понравится. Она сказала, что это для его же блага, но он-то знал, что она просто сильно обозлилась. И еще сказала, что он никогда, ни за что не должен поднимать руку на женщину или девушку, даже если она очень назойлива. Даже если она ударит его первой. «Потому что, сын, – сказала она, – скоро ты станешь гораздо сильнее. Ты можешь причинить вред, сам того не желая. И это будет несправедливо. А кроме того, не за горами время, когда по твоей вине они могут оказаться в… э-э-э… сложном положении – но об этом мы поговорим в следующем году, ладно?»