Текст книги "Княжна Дубровина"
Автор книги: Елизавета Салиас-де-Турнемир
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)
– Однако какая эта Параша смѣлая! Изъ Сибири, одна и прямо къ Государю. Я бы не рѣшилась, сказала Лидія.
– Отъ чего? А я бы непремѣнно изъ Сибири пришла, еслибы папочка… сохрани Боже!… Голосъ Анюты оборвался.
– И съ Государемъ рѣшилась бы говорить, при всѣхъ…
– Конечно. Это ужь не мудрено, пришедши для этого изъ Сибири. Вотъ изъ Сибири прійти одной трудно, а правду царю сказать не мудрено. Вѣдь онъ царь и правду всегда обязанъ выслушать!
– Такъ, такъ, сказала Варвара Петровна одобрительно, – и Параша добрая дочь.
– Но вѣдь это сказка, замѣтила Лидія. – Въ сказкѣ не то что изъ Сибири, а и съ луны прійти можно. А на самомъ дѣлѣ изъ Сибири одной, пѣшкомъ придти нельзя.
– Не сказка, не сказка, закричала Анюта, – а сущая правда. Я знаю это навѣрное и папочка говорилъ.
– Дядя, поправила Варвара Петровна.
– Ну дядя, сказала Анюта нетерпѣливо и продолжала восхищаться Парашей.
– Да, это не сказка, сказала Александра Петровна, – я даже читала разсказъ этотъ по-французски, цѣлая книжка. Помнишь, ma soeur, мы читали это вмѣстѣ очень давно.
– Помню, отвѣчала Варвара Петровна, – но не піесу а разсказъ, кажется де-Местра, по-французски. Анна, поди теперь учиться, а въ четвергъ поѣдешь въ театръ смотрѣть твою Парашу и запомни, что съ нашей стороны это жертва. Ты возвратишься изъ театра позднѣе одиннадцати часовъ и можешь потревожить мою больную сестрицу.
– Я тихонько пройду заднею лѣстницей на верхъ, прокрадусь какъ тѣнь, прошмыгну какъ мышка, сказала Анюта улыбаясь.
– А карета? Вѣдь надо же въѣхать во дворъ, швейцару придется отворять большую дверь? люди будутъ ходить… это шумъ, безпокойство… но ужь такъ и быть, дѣлать нечего. Une fois n'est pas coutume! сказала Варвара Петровна.
Плохо училась Анюта несмотря на все свое стараніе. Она все думала, какъ поѣдетъ въ театръ, считала дни, плохо спала и просыпаясь по утру прежде всего вспоминала о Парашѣ и вскакивала съ постели. Такъ прошло два дня и насталъ четвергъ. Анюта ждала не дождалась, когда Катерина Андреевна войдетъ въ ея спальню. Она одѣлась, но ничѣмъ не могла заняться прилежно и считала часы и минуты. Миссъ Джемсъ напрасно выговаривала ей.
– Завтра буду учиться прилежно, обѣщаю вамъ, говорила Анюта, – а теперь не могу. Не дождусь, когда поѣду. Не сердитесь на меня.
Миссъ Джемсъ не упустила случая сказать, что должно владѣть собою, должно держать себя въ уздѣ и не хорошо пренебрегать долгомъ ради удовольствія.
– Развѣ это удовольствіе, воскликнула Анюта. – Увидѣть Парашу! это счастіе!
Миссъ Джемсъ не могла не улыбнуться и сказала:
– Какое однако вы дитя еще! А вамъ ужь двѣнадцать лѣтъ. Но полно, садитесь, я буду диктовать.
И диктантъ длился долѣе обыкновеннаго.
Насталъ часъ обѣда.
– Дайте мнѣ бѣлое платье и голубой поясъ, сказала Анюта, – я ѣду въ театръ.
– Совсѣмъ не нужно, отвѣчала Катерина Андреевна, – вы сойдете внизъ какъ всегда, а послѣ обѣда успѣете одѣться и надо спросить у тетушки какое платье она прикажетъ надѣть на васъ.
Анюта надула губы.
– Не все ли ей равно, какое платье я хочу надѣть, сказала она.
– А вотъ именно это хочу вамъ говорить запрещено, замѣтила Катерина Андреевна.
– Мало ли что запрещено, сказала Анюта разсердившись.
– Анна, Анна! протянула строго Англичанка.
«Выдумали противное имя – другое какое-то, не мое, точно не знаютъ, что меня зовутъ Анютой», подумала она про себя, но не сказала ни слова. Скоро однако ея неудовольствіе прошло; она предалась мечтамъ и съ радостію думала:
«Теперь пять. Шестой, седьмой, восьмой, считала она по пальцамъ: – черезъ три часа я буду въ театрѣ.»
Она сошла внизъ и увидѣла, что Варвара Петровна читала записку.
– Анна, сказала она, – вотъ записка отъ Вѣры Николаевны Вышеградской, помнишь ту старую даму, вдову министра. Она пишетъ, что къ ней нынче вечеромъ съѣзжаются всѣ ея внучки и проситъ меня привезти тебя.
Анюта окаменѣла.
– Она пишетъ, что у нея будетъ фокусникъ и петрушка и что она слышать не хочетъ чтобы тебя не было. Мнѣ жаль лишить тебя удовольствія ѣхать въ театръ, но театръ всегда при насъ, а у Вѣры Николаевны рѣдко бываютъ дѣтскіе вечера. Отказать ей нельзя, тѣмъ болѣе, что она звала тебя два раза, но ты кашляла, и я не могла привезти тебя.
Анюта стояла блѣдная и не вѣрила ушамъ своимъ.
– Анна, будь благоразумна, сказала мягко Варвара Петровна, – я отказать не могу старой почтенной дамѣ восьмидесяти слишкомъ лѣтъ. Тебѣ и тамъ будетъ весело, у нея угощеніе и подарки… Она задаритъ тебя, ты ей понравилась.
Анюта вышла изъ оцѣпенѣнія и бросилась къ Варварѣ Петровнѣ.
– Тетушка, закричала она блѣднѣя и краснѣя, – милая тетушка, прошу васъ, умоляю васъ, отпустите въ театръ, вы обѣщали.
– Я свое обѣщаніе сдержу. Въ первый разъ какъ будутъ давать Парашу я возьму ложу и ты поѣдешь съ Лидіей.
Анюта зарыдала.
– Слушай, Анюта, сказала Александра Петровна, – поѣзжай къ Вѣрѣ Николаевнѣ Вышеградской и будь мила, а я за это возьму еще другую ложу, и ты будешь въ барышахъ. Увидишь и Парашу и что-либо другое хорошее.
Анюта схватила Варвару Петровну за руки.
– Нѣтъ, нѣтъ, прошу, пустите меня въ театръ.
Видя, что Варвара Петровна смотритъ ужь холодно, Анюта стремительно бросилась къ больной теткѣ, упала на ея колѣна, схватила ея руки и со слезами прерывающимся голосомъ заговорила:
– Отпустите въ театръ, умоляю, тетя, милая тетя Саша, заступитесь за меня. Отпустите въ театръ.
– Анна, сказала Варвара Петровна строго, – терпѣть не могу сценъ. Что за трагедія! Сцены – признакъ самаго дурнаго воспитанія. Порядочныя дѣвочки ихъ себѣ не дозволяютъ. Встань, поди на верхъ, успокойся, а въ восемь часовъ приходи сюда одѣтая. Миссъ Джемсъ, надѣньте на нее розовое платье съ бѣлыми лентами. Она поѣдетъ со мной.
Анюта какъ ужаленная вскочила, затопотала на одномъ мѣстѣ, испустила какой-то вопль и наконецъ во гнѣвѣ своемъ не знавшемъ границъ закричала:
– Это тиранство, это жестокость! Не хочу, не хочу! Не поѣду къ старухѣ; что хотите дѣлайте, не поѣду!
– Анна, замолчи и иди на верхъ.
– Не поѣду! Не поѣду! Не хочу, не хочу! и Анюта въ порывѣ гнѣва отчаянно схватила себя за голову.
Александра Петровна въ ужасѣ откинулась въ свое длинное кресло и поблѣднѣла.
– Мнѣ дурно, произнесла она слабо.
Лидія и Варвара Петровна бросились къ ней.
– Вы никого не жалѣете, ни даже больной тетки, сказала миссъ Джемсъ съ укоромъ, глядя очень презрительно на плакавшую Анюту. – Идите на верхъ.
Анюта повиновалась и уходя бросила испуганный взглядъ на больную тетку, около которой суетились сестры. Когда Александра Петровна успокоилась, она выговаривала сестрѣ и огорчалась, что Анюта опять обнаружила свой дурной характеръ.
– Развѣ я могу отказать восьмидесятилѣтней старушкѣ, говорила Варвара Петровна, оправдываясь предъ сестрой. – Сознайся сама, что я ни въ чемъ не виновата; скажи: когда Анна выростетъ, жизнь всегда дастъ ей то, чего она захочетъ? Развѣ не придется ей отказаться отъ задуманнаго плана, отъ задушевнаго желанія? Если она не выучится управлять собою, изъ нея выйдетъ взбалмочная, своевольная, ни на что непригодная женщина, которая составитъ несчастіе всей семьи. При большомъ богатствѣ, что хуже необузданности и самодурства! Нѣтъ, и не говорите мнѣ за нее ни слова, я сдѣлаю все возможное, чтобъ ее исправить. Не правду ли я намедни говорила: рано радоваться; вотъ она и показала себя какова она есть – дикая, необузданная, своевольная дѣвочка.
– Однако, сказала Александра Петровна, понимая, что въ словахъ сестры заключается неоспоримая правда, – что теперь дѣлать? Я Анюту знаю, она ни за что не поѣдетъ къ Вышеградской, а силой нельзя везти ее туда, всю заплаканную. Боже мой, какъ она страшно схватила себя за голову.
– Не волнуйся, Анна еще дитя, ее исправить можно.
– Теперь восемь часовъ и пора бы ужь ѣхать.
– Очевидно ѣхать нельзя, сказала Варвара Петровна съ досадой; – Лидія, напиши записку къ Вѣрѣ Николаевнѣ и къ княгинѣ Бѣловодской и увѣдомь ихъ, что Анюта разнемоглась и не можетъ выѣхать.
– Вотъ ты и принуждена уступить ей. сказала очень недовольная всею этою исторіей Лидія. – Ужь лучше отпустила бы ее въ театръ.
– Ты ничего не понимаешь, и это не твое дѣло, сказала сухо Варвара Петровна своей меньшой сестрѣ; – завтра воскресенье, танцовальнаго вечера не будетъ; напишу ко всѣмъ приглашённым, что Анна больна. Это не пройдетъ ей даромъ. Я запру ее на цѣлую недѣлю на верху, пусть размыслитъ о своемъ прекрасномъ поведеніи. Это отучитъ ее отъ сценъ.
Варвара Петровна позвонила и приказала позвать миссъ Джемсъ; она отдала ей свои приказанія и знала, что она исполнитъ ихъ въ точности, безо всякой потачки.
Всякое утро Катерина Андреевна одѣвала Анюту, приговаривая: «Фуй, Фуй! какую сочинили исторію, а еще княжна. Дочери нашей прислуги ведутъ себя лучше, а о нихъ никто такъ не заботится какъ о васъ. Васъ ли не учатъ? Фуй! какъ дурно!»
Анюта молчала. Миссъ Джемсъ обращалась съ нею холодно и ни слова не говорила съ ней, когда классы оканчивались. Въ часъ обѣда она уходила внизъ, а Анюта оставалась въ классной одна, и ей приносили тарелку супу и кусокъ жаркаго. Всѣ въ домѣ знали, что она наказана; Анюта сгарала отъ стыда и горевала, что огорчила больную тетку. На третій день своего заключенія она чрезъ миссъ Джемсъ просила прощенія и обѣщала исправиться, но Варвара Петровна была неумолима. Цѣлую недѣлю, какъ было сказано, Анюта просидѣла въ классной, безъ книгъ, за уроками, а послѣ нихъ за вязаньемъ чулка и шитьемъ рубашки. Катерина Андреевна учила ее шить въ строчку. Эта злосчастная недѣля показалась ей годомъ. Арина Васильевна два раза навѣстила ее, но говорила строгія слова и, не внимая просьбамъ Анюты, не захотѣла остаться съ нею. Когда наконецъ она получила позволеніе сойти внизъ и увидѣла блѣдное, усталое лицо Александры Петровны, которая при ея появленіи расплакалась, Анюта совсѣмъ смутилась, цѣловала милую тетю Сашу и просила забыть эту бѣду: такъ назвала Анюта свою непростительную вспышку.
Глава III
Два мѣсяца протекли въ домѣ Богуславовыхъ въ совершенной тишинѣ и спокойствіи; Анюта сдѣлала большіе успѣхи, бѣгло говорила по-французски и начинала порядочно говорить по-нѣмецки и по-англійски. Учителя были ею довольны. Варвара Петровна не попрекала Анюту за прошлую вину и обращалась съ нею твердо, но не сурово. Анютѣ жилось сносно. Изъ дому, такъ называла она домъ папочки, приходили письма полныя любви. Маша писала, что Митя учится отлично, а Ваня похуже, но за то такой добрый сынъ и братъ, что вся семья любитъ его очень нѣжно и папочка невольно прощаетъ ему его разсѣянность, а иногда и лѣность. Она прибавляла, что они надѣются, что онъ благополучно перейдетъ въ слѣдующій классъ. Дѣвочки всѣ приписывали по нѣскольку строкъ. Анюта отвѣчала на письма, но зная, что ея письма проходятъ чрезъ руки Варвары Петровны, не хотѣла писать все что съ ней случалось и что она чувствовала, и оттого ея письма домой выходили очень безцвѣтны и отчасти сухи. Уроки танцованія были возобновлены, и Анюта все больше и больше веселилась: эти танцовальные вечера прерывали однообразіе ея жизни; ей очень рѣдко позволяли навѣщать Бѣлорѣцкихъ, да и то съ миссъ Джемсъ, не спускавшей съ нея глазъ своихъ. Къ другимъ знакомымъ ея не отпускали, да она и сама не желала ѣздить къ нимъ, такъ какъ не чувствовала къ нимъ особеннаго расположенія.
Наступила масляница. Александра Петровна сказала Анютѣ, что онѣ упросили Варвару Петровну отпустить ее въ театръ, что ей принесутъ афиши и онѣ вмѣстѣ выберутъ пьесу. Выборъ длился долго и подалъ поводъ ко многимъ разговорамъ и преніямъ, въ которыхъ Анюта не принимала никакого участія, такъ какъ мнѣнія ея не спрашивали.
– Лучше всего повезти ее въ балетъ, сказала Варвара Петровна.
– Какая скука, замѣтила Лидія. – Не правда ли, Анюта, ты не хочешь въ балетъ?
– Это такая пьеса гдѣ только танцуютъ? спросила Анюта, наслышавшаяся о балетахъ отъ Щегловыхъ.
– Да, конечно.
– Ни за что не хочу. Какое удовольствіе смотрѣть какъ другіе танцуютъ. Я лучше сама потанцую въ воскресенье.
– Дурочка, это не такіе танцы, сказала Александра Петровна, – притомъ декораціи, превращенія.
Анюта не знала что такое превращенія; ей объяснили.
– А!.. протянула Анюта презрительно. – Это, значитъ, фокусъ. Изъ розана выходитъ танцовщица… и что еще?
– Мало ли что? Ваня-дурачекъ ѣдитъ на конѣ по воздуху. Большіе корабли плаваютъ и много другаго. Такъ все это красиво и чудно, сказала Лидія. – Я видѣла нѣсколько разъ.
– Да, положимъ красиво, но я вѣдь знаю, что это машины. Это любопытно, пожалуй, но не интересно. Я хочу такое, гдѣ правда и трогательное.
– Анюта такая оригинальная, сказала Александра Петровна; – ну давайте искать правду.
И пустились онѣ въ погоню за этою правдой. Но не всякая правда годна была, по ихъ мнѣнію, для Анюты. Ревизоръ былъ забракованъ по рѣшительному отказу Варвары Петровны, Горе отъ ума – по отказу всѣхъ сестеръ вообще; наконецъ остановились на Скупомъ Мольера. Игралъ Щепкинъ, и какъ ни мало были знакомы тетки съ русскимъ театромъ и его артистами, онѣ видали Щепкина и, какъ всѣ, приходили въ восторгъ отъ его игры. Послали за ложей, и когда принесли билетъ бельэтажа, Александра Петровна торжественно вручила его Анютѣ.
Съ какою любовію, съ какимъ счастіемь и страхомъ, чтобы чего-нибудь опять не случилось, взяла этотъ билетъ Анюта и глядѣла на него не отрывая глазъ.
– Ну поди же, поблагодари тетушку Варвару Петровну. – Безъ ея позволенія я ничего не могу для тебя.
Анюта благодарила всѣхъ съ увлеченіемъ.
– Ну, теперь, Анюта, сказала Лидія, – намъ не надо опаздывать.
– Ужь конечно не надо, тетя.
– Сейчасъ послѣ обѣда одѣваться, сказала Лидія.
– Не лучше ли до обѣда? замѣтила Анюта.
– Лидія, ты сама какъ дитя, сказала Варвара Петровна смѣясь. – Мы обѣдаемъ въ пять, въ шесть отобѣдаемъ, а театръ начинается не раньше восьми.
– Въ афишѣ сказано – половина восьмаго, сестрица.
– Но развѣ ты не знаешь, что раньше восьми часовъ никогда не начинаютъ.
– Ну, а если начнутъ? Нѣтъ, ужь мы лучше загодя.
– Ахъ, пожалуста загодя, воскликнула Анюта.
– Оставь ихъ, сказала Александра Петровна сестрѣ: – ты видишь, онѣ обѣ какъ въ чаду, и она засмѣялась.
Ни единаго куска не проглотила Анюта во время обѣда и постоянно глядѣла на часы. Къ ея испугу, они пробили шесть, а Александра Петровна, медленно разговаривая съ сестрами, перебирала виноградъ и рѣзала грушу и точно забыла, что пора вставать изъ-за стола. Анюта взглядывала на нее съ безпокойствомъ. Наконецъ Александра Петровна замѣтила ея взгляды, опять разсмѣялась и сказала лакею: – Отодвинь кресло.
Всѣ встали и подошли къ ней, какъ къ старшей; она всѣхъ перецѣловала и когда чередъ дошелъ до Анюты, сказала ей:
– Твои глаза такъ и горятъ. Я свою грушу изъ-за тебя не доѣла, ну, такъ и быть.
– Позвольте мнѣ идти одѣваться.
– Ну иди, иди.
И Анюта, какъ дикая козочка, помчалась на верхъ. Еще изъ своей прихожей она кричала:
– Катерина Андреевна, скорѣй, скорѣй! Пожалуста, прошу васъ, скорѣй одѣваться!
– Да куда вы спѣшите – времени много. Смотрите на что вы похожи – красная какъ ракъ. Садитесь и сидите смирно, я васъ причешу.
Вившіеся густые волосы Анюты неохотно поддавались гребню и щеткѣ, а Катерина Андреевна хотѣла ихъ переупрямить; и чего только не вытерпѣла Анюта пока она ихъ приглаживала и всячески подбирала, чтобъ они не выбивались, но какъ она ни старалась, они все вились и эти тонкіе какъ паутина волосики стояли на лбу и вискахъ въ родѣ легкой золотой бахромки.
– Слава Богу, произнесла вздохнувъ, какъ послѣ тяжкаго мученія, Анюта и вскочила съ кресла. – Теперь скорѣе, скорѣе платье.
Наконецъ, послѣ долгаго ожиданія и платье и поясъ были надѣты. Нѣмка подала ей бѣлыя перчатки и хотѣла ихъ надѣть, но Анюта неожиданно выхватила ихъ изъ ея рукъ и была такова! Она бѣжала стремглавъ внизъ по лѣстницѣ и останавливать ее было некому. Миссъ Джемсъ не было дома, она отправилась къ знакомымъ.
– Какая дѣвочка, пробормотала Нѣмка; – какъ онѣ ни хлопочатъ, но не выдѣлаютъ изъ нея дѣвицу степенную и благоразумную. Огонь и вихорь! право такъ, а добрая.
А Лидія Петровна сидѣла уже въ гостиной нарядно одѣтая, въ черномъ атласномъ платьѣ, съ большою брилліантовою брошкой и черными бархатными бантами на гладко причесанныхъ бандо. Она уже ждала Анюту.
– А вотъ наконецъ и ты! воскликнула она, посмотрѣла на часы и сказала: – безъ четверти семь, пора ѣхать.
– Помилуй, куда? Еще и театра не освѣщали. Вы заберетесь прежде капельдинеровъ, право, сказала Варвара Петровна смѣясь.
– Но, сестрица, надо доѣхать, купить афишу, прочесть ее – на все это надо время, сказала Лидія.
Варвара Петровна махнула рукой.
Въ семь часовъ Лидія сошла съ лѣстницы довольно спокойно, но и ей хотѣлось бы бѣжать какъ Анютѣ, еслибъ она не стыдилась лакея и швейцара. Онѣ пріѣхали въ театръ когда только-что зажгли люстру, ложи были пусты, кресла тоже, только партеръ и раекъ кишѣли нетерпѣливою и шумящею публикой.
Анюта вошла въ ложу и совсѣмъ не звала что это такое.
– Гдѣ же представлять будутъ, тамъ внизу? сказала она показывая на кресла.
– Нѣтъ, какъ можно! Вонъ тамъ на сценѣ, занавѣсъ подымутъ.
– Зачѣмъ они хлопаютъ въ ладоши и что они кричатъ? спросила Анюта показывая на раекъ.
– Они скорѣе требуютъ представленія.
– А! и я хочу представленія! И Анюта изо всѣхъ силъ захлопала въ ладоши, но Лидія съ испугомъ остановила ее.
– Что ты? что ты? Хорошо, что съ нами нѣтъ твоей миссъ Джемсъ.
– Ахъ какъ хорошо, закричала Анюта.
– Боги мои, да не кричи такъ и не хлопай, это совсѣмъ неприлично. Сиди смирно. Въ театрѣ и вездѣ въ публикѣ надо сидѣть спокойно и чинно.
Анюта повиновалась, но горѣла отъ нетерпѣнія.
– Прочтемъ афишу.
– Прочтемъ, прочтемъ, а я было какую бѣду сдѣлала, совсѣмъ о ней забыла! подхватила Анюта.
И онѣ принялись изучать афишу, какъ будто читали самую интересную книгу.
Но вотъ занавѣсъ взвился, и Анюта вздрогнула и вся обратилась въ слухъ. Она забыла все и всѣхъ и жадно слушала всякое слово актеровъ и жадно слѣдила за ихъ движеніями. Ничто не ускользнуло отъ нея. Первое дѣйствіе окончилось, Занавѣсъ опустили.
Анюта молчала: она сидѣла очарованная и окаменѣлая.
– Ну что, хорошо? спросила Лидія.
– Какой онъ гадкій! Какое несчастіе имѣть такого отца! о, какъ мнѣ жаль его дочь! Ну что же дальше?
– Погоди, увидишь.
Но легко было сказать: погоди, а каково было ждать! Но всему есть конецъ. Кончилось и представление. Послѣ Скупаго шелъ какой-то водевиль, котораго видѣть Варвара Петровна не позволила бы, но Лидія сама была въ восторгѣ и хотя совѣсть ея не совсѣмъ была спокойна, но она не имѣла силы уѣхать и хохотала не меньше Анюты, когда на сценѣ появился Живокини. Давали Азь и Фертъ, и Анюта такъ смѣялась, что Лидія испугалась, находя это неприличнымъ, но унять Анюты не могла.
– Ну что, Анюта, какъ тебѣ вчера понравился спектакль? спросила на другой день Александра Петровна.
– Ахъ! я и сказать не могу. Только Скупой такой гадкій! Я сама понять не могу, отчего мнѣ стало его подъ конецъ жалко, когда онъ такъ отчаянно сожалѣлъ о своихъ деньгахъ.
– Оттого, что Щепкинъ дивно играетъ.
– Какая это игра, тетя, это не игра, а даже страшно. Право, мнѣ было страшно смотрѣть на него.
– Потому что скупость – порокъ, сказала опять съ указательнымъ пальцемъ вверхъ Варвара Петровна, – а всякій порокъ внушаетъ страхъ, долженъ внушать отвращеніе.
– Именно, страхъ и отвращеніе, воскликнула Анюта и прибавила робко – а мнѣ бы хотѣлось видѣть трогательное, такое хорошее, чувствительное, какъ Параша Сибирячка, заключила она со вздохомъ.
– Конечно мы и это устроимъ, сказала Александра Петровна.
– Когда, когда?…
– Когда-нибудь – на будущій годъ. Черезъ три дня Великій постъ, а потомъ весна, ужь въ театръ не ѣздятъ, рѣшила Варвара Петровна.
Наступилъ Великій постъ. Уроки были прекращены, и Анюта съ Лидіей ѣздили въ церковь по два и по три раза на день, а иногда, когда было не холодно, ходили пѣшкомъ до приходской своей церкви. Всѣ говѣли и въ домѣ воцарилось молчание, тишина и чтеніе священныхъ книгъ. Варвара Петровна заботливо слѣдила за Анютой и много съ ней разговаривала. Старый священникъ, добрый и умный, приглашенъ былъ исповѣдывать Анюту и такъ растрогалъ ее своими совѣтами на исповѣди, что она плакала. На другой день съ великимъ сокрушеніемъ сердца и умиленною душою молилась она за обѣдней и причащалась со слезами. Тетки, видя ея сердечное чувство, были всѣ очень съ ней ласковы, а послѣ обѣдни онѣ всѣ вмѣстѣ пили чай съ просфорами. Это было не лишнее, ибо Анюта строго постилась всю недѣлю и была очень голодна. Александра Петровна, причащавшаяся на дому, очень уставшая, но болѣе чѣмъ когда-либо добрая, сказала Анютѣ:
– Анюта, когда ты ведешь себя хорошо, ты моя радость и Богъ послалъ мнѣ тебя въ утѣшеніе! Я такъ люблю тебя. Не огорчай меня и будь всегда умница, какъ въ эти послѣднія недѣли.
Анюта, тронутая, долго цѣловала тетку. Однажды утромъ Арина Васильевна явилась на верхъ къ Анютѣ и отперла кіотъ.
– Что такое вы хотите дѣлать съ образами? спросила Анюта.
– Съ иконами, княжна, сказала Арина Васильевна поправляя Анюту. – Наступила Страстная недѣля и ихъ надо почистить и обтереть. Вищь какія ваши иконы старинныя, съ богатыми ризами; только надо бережно, чтобы не попортить жемчуга.
– Развѣ онѣ мои? спросила Анюта.
– Конечно ваши. Это тѣ самыя иконы, которыя всегда стояли въ спальнѣ князя, вашего прадѣдушки. Ихъ къ вамъ и поставили; а тамъ у меня въ кладовой цѣлый сундукъ съ фамильными иконами и ихъ приказала Варвара Петровна хранить до вашего совершеннаго возраста. Когда лѣта ваши преисполнятся, всё вамъ отдадутъ въ сохранности. Да вѣдь и не однѣ иконы, у васъ всего много: ларецъ съ брилліантами и жемчугами, богатства всякаго много.
Анюта слушала удивленная. Живя у тетокъ она совсѣмъ позабыла, что богата.
«Что мнѣ въ богатствѣ, думала она, – если я не имѣю рубля въ своемъ распоряженiи. Папочка давалъ мнѣ въ праздники рубль на лакомства, а съ тѣхъ поръ какъ я здѣсь, я и гривенника не видала».
– О чемъ вы задумались? спросила Арина Васильевна снявъ всѣ иконы.
– Вы говорите я богата, а у меня ничего нѣтъ. Когда я жила у папочки, у меня водились деньги, а здѣсь у меня нѣтъ ни единаго гроша.
– Вы маленькая, вы не сумѣете тратить деньги. У васъ все есть. Выростите большія, будутъ деньги всѣ въ вашихъ рукахъ. Вотъ тогда-то вамъ слѣдуетъ тратить ихъ по божьему.
– Я такъ и буду дѣлать.
– Какъ такъ, вы, я думаю, и не понимаете что значитъ по божьему.
– Нѣтъ, понимаю, Арина Васильева; это значитъ помогать бѣднымъ. Мнѣ папочка говорилъ, что не надо тратить деньги на затѣи и на одну себя, а Маша сказала: при такихъ-то деньгахъ можно сдѣлать сколько счастливыхъ!
– Коли они это говорили, знать они хорошіе люди.
– Ахъ, Арина Васильевна, вы и представить себѣ не можете какіе хорошіе!
– Наступаютъ великіе дни, сказала Арина Васильевна, – а вы, княжна, я вижу, сидите за какою-то свѣтскою книжкой. Успѣете начитаться во весь-то круглый годъ, а вы бы взяли божественную.
– Я уже говѣла, сказала Анюта.
– Ахъ, ахъ! говѣли; да развѣ тѣмъ и покончили. Вы подумайте только, дни-то какіе, когда Господь Богъ страдалъ и за насъ грѣшныхъ, за грѣхи наши великіе смерть принялъ. Вы о душѣ своей подумайте и Богу молитесь, къ Великому Свѣтлому празднику себя приготовьте. Господа платья себѣ заказываютъ къ празднику, а надо думать не о суетѣ, а о душѣ своей.
– Я не знаю, какъ думать о душѣ, сказала Анюта очень удивленная. – Скажите мнѣ.
– Надо думать о томъ, кого мы обидѣли, и о томъ, предъ кѣмъ не смирились, кого ослушались, кому должнаго не отдали, кому не помогли, о чемъ роптали, за что гнѣвались – и во всемъ этомъ раскаяться.
Въ эту минуту Арину Васильевну позвали и она поспѣшно своими неслышными шагами сошла внизъ.
Анюта давно уже повадилась въ свободную минуту украдкой забѣгать къ Аринѣ Васильевнѣ въ ея маленькую, чистенькую, въ одно окно комнатку, находившуюся близъ гостиной Александры Петровны. Всегда послѣ обѣда въ сумерки сидѣла старушка съ зажженною свѣчкой и читала огромную книгу, которую Анюта едва ли могла поднять.
– Что вы читаете? съ любопытствомъ спрашивала Анюта.
– Четь-Минеи, житія святыхъ, говорила старушка.
– Что это такое? спрашивала Анюта.
– Вотъ васъ учатъ многому, а настоящему-то не учатъ. Не знаете, какъ жили люди любившіе Бога паче всего и все ему отдавшіе, и самую жизнь свою; они умерли въ мукахъ, съ радостію, во имя Его.
– Зачѣмъ въ мукахъ, кто ихъ мучилъ?
– Злые люди, идолопоклонники. Да развѣ батюшка не училъ васъ этому?
– Батюшка учитъ меня катехизису и молитвы объясняетъ, литургію тоже, а объ этомъ не говорилъ. Разскажите мнѣ.
И Арина Васильевна принималась ей разсказывать о житіи того или другаго святаго простыми словами, но съ такимъ чувствомъ, что разсказывая плакала. Анюта слушала съ волненіемъ и трепетомъ и у нея на глазахъ блистали слезы.
Отъ миссъ Джемсъ не укрылись эти посѣщенія и бесѣды съ экономкой. Она увѣдомила объ этомъ Варвару Петровну.
– Арина Васильевна женщина изъ ряда вонъ, сказала Варвара Петровна; – она перенесла много несчастiй, живетъ какъ монахиня, отдаетъ всѣ свои деньги бѣднымъ и, окончивъ свои хлопоты по дому, молится. Я ее считаю чрезвычайно почтенною и не вижу бѣды, что Анна съ нею разговариваетъ. Она ничего не скажетъ ребенку дурнаго. Оставьте Анну въ свободное отъ занятій время ходить къ Аринѣ Васильевнѣ.
Всю Страстную недѣлю почти безвыходно, послѣ церковныхъ службъ, такъ какъ уроки ея прекратились, провела Анюта съ Ариной Васильевной, которая постилась какъ монахиня и всю Страстную ѣла только одну просфору и выпивала одну чашку чаю. Она читала съ Анютой и ее заставляла читать вслухъ и молитвы, и псалмы, и Евангеліе, и толковала съ ней. Старушка и дитя полюбили одна другую.
Настала Великая суббота, канунъ Великаго праздника. Какое движеніе, какая ходьба взадъ и впередъ; домъ молчаливый и пустынный вдругъ ожилъ. Всѣ слуги наперерывъ выказывали свое усердіе; они мыли, скребли, чистили, не оставили мышиной норки безъ чистки: ковры и драпри выбивали, бронзы массивныя окунали въ щелокъ и холодную воду и потомъ обтирали, серебро старинное вытаскали изъ шкаповъ и чистили его заботливо порошкомъ, и блестѣло оно при яркомъ свѣтѣ дня новешенькое, будто вчера купленное. Анюту забавляло все это; она была свободна: миссъ Джемсъ ѣздила въ свою церковь и заперлась у себя въ комнатѣ съ Библіей; Катерина Андреевна хлопотала за своимъ дѣломъ, тетушки были заняты, Лидія впопыхахъ пріѣхавъ отъ обѣдни уѣхала въ лавки, куда стремилась и Анюта, но Арина Васильевна покачала головой и сказала:
– Это грѣхъ большой!
– А тетушка поѣхала, возразила Анюта.
– Она поѣхала для другихъ, ее послали, и вы увидите, наша Лидія Петровна, душа добрая, бѣдныхъ не забудетъ.
Въ эту минуту въ залу, гдѣ Анюта вертѣлась около Арины Васильевны, вошла Варвара Петровна.
– Не забыли ли Чего, сказала она ей, – все ли приказали?
– Все, ваше превосходительство, и куличи, и пасхи, и жаркое, и хлѣбы, все заказано.
– Надо нынче же разослать.
– Въ десять часовъ все будетъ отвезено.
– Сестрица хлопочетъ особенно о Солдаткиной и Михуниной. Не забудьте послать имъ и варенья; онѣ до него охотницы.
– Будьте, покойны, все будетъ сдѣлано.
– Кому это? спросила Анюта, когда тетка ушла.
– Кому же какъ не бѣднымъ. Наши господа добрые, никогда не забываютъ бѣдныхъ.
Варвара Петровна воротилась.
– Ахъ, забыла, сказала она, – прикажите купить горшокъ желтофiоли и гіацинтовъ и отправьте къ старику Артемьеву; онъ цвѣты очень любитъ.
– Слушаю, сказала Арина Васильевна.
– Это кто, тоже бѣдный? Зачѣмъ ему цвѣты? спросила Анюта.
– А вы думаете, что бѣдный не долженъ любоваться дѣломъ рукъ Божіихъ? Да онъ любуется и радуется больше богатаго, ибо эта радость ему доступнѣе чѣмъ другимъ. Мало ли у васъ удовольствій, а у него такъ мало!
– Но быть-можетъ у него нѣтъ необходимаго? спросила Анюта.
– Быть-можетъ, и отъ того излишнее ему такъ дорого и сладко. Впрочемъ, ваши тетки оградили его отъ нужды.
– Анна, сказала Варвара Петровна возвращаясь опять, – тебѣ пора идти спать. Въ одиннадцать часовъ ты должна быть одѣта, мы поѣдемъ въ Кремль, въ придворную церковь. Ты вѣроятно никогда не была у Свѣтлой заутрени?
– Ахъ, какъ не была, всегда бывала, ни одной не пропускала. Мы всѣ всегда, какая бы ни стояла погода, ходили въ приходъ къ заутрени, и маменька всегда ходила съ нами.
– Но такой заутрени, какъ нынѣшняя, никогда ты не видала: торжественная, нарядная, свѣтлая заутреня въ Москвѣ!
– Одинъ звонъ Ивана Великаго, сказала Арина Васильевна какъ-то тихо, восторженно, – звонить не просто, а въ душу звонитъ и сердце умиляетъ.
– Подите, княжна, почивать и не безпокойтесь, я сана разбужу васъ вовремя.
Анюта ушла; Катерина Андреевна ее раздѣла и положила въ постель, укрыла, спустила шторы и занавѣси; Анюта очутилась въ темнотѣ и скоро заснула.
– Вставайте, пора, только-что успѣете одѣться, какъ надо ѣхать въ храмъ Божій, сказала Арина Васильевна стоя надъ постелью Анюты со свѣчой въ рукѣ.
Анюта вскочила и выбѣжала въ уборную, гдѣ были зажжены всѣ канделябры и лежало на креслахъ пышное бѣлое платье съ прошивками на розовомъ чехлѣ.
– Ахъ, прелесть какая, сказала Анюта, обращаясь къ Аринѣ Васильевнѣ, но ея уже не было, она ушла; Анюту одѣли и она сошла внизъ. Тетки ея Варвара Петровна и Лидія были тоже одѣты: Варвара Петровна въ богатомъ атласномъ платьѣ, съ наколкой на головѣ, а Лидія въ бѣломъ съ бантами. Безъ множества бантовъ Лидія никогда не обходилась.
– Ну поѣдемте.
Онѣ вышли на крыльцо, и вдругъ раздался ударъ въ колоколъ глухой, негромкій, медленный, а за нимъ еще ударъ и еще, а потомъ внезапно понесся со всѣхъ храмовъ Божіихъ великой Москвы торжественный, гудящій, сердце захватывающій гулъ всѣхъ колоколовъ; вездѣ зажглись огни и горѣли въ темномъ небѣ высокія колокольни и летѣли въ небеса ихъ высокія очертанія, точно и онѣ возносили главы свои къ высокому небу. Очарованная Анюта стояла на крыльцѣ, а возлѣ нея и лакей и швейцаръ отозвались на звонъ этотъ знаменіемъ креста. По ихъ примѣру невольно перекрестилась и Анюта.
– Иди же, пора, сказала изъ кареты Варвара Петровна.
– Минуточку одну, возразила Анюта, не будучи въ состояніи оторвать своихъ взоровъ отъ чуднаго вида и жадно слушая торжественный гулъ колоколовъ.
– Мы опоздаемъ, сказала Лидія.
Лакей помогъ Анютѣ войти въ карету, и она помчалась. Вездѣ горѣли плошки, въ домахъ сверкали огоньки; пѣшеходы, опережая другъ друга, стремились по улицамъ, кареты мчались во всѣхъ направленіяхъ. При огняхъ улицы Анюта видѣла все радостныя лица и разряженныхъ прохожихъ. А колокола гудѣли, гудѣли, и ихъ металлическіе звуки царили надъ проснувшимся великимъ городомъ. И вотъ въѣхали онѣ въ Кремль. Густыя толпы стояли около соборовъ и надъ ними продолжали гудѣть призывавшіе въ храмы Господни торжественные колокольные звоны. А внизу подъ Кремлемъ разстилалось обширное Замоскворѣчье за черною лентой Москвы-рѣки, и оно блистало огнями, и его безчисленные храмы съ высокими колокольнями горѣли на небосклонѣ; вокругъ церквей, тонувшихъ во мракѣ, то здѣсь, то тамъ появлялись живыя, движущіяся кольца огней.
