Текст книги "Княжна Дубровина"
Автор книги: Елизавета Салиас-де-Турнемир
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)
– Надо рѣшить прежде всего можно ли строить. Я непремѣнно желаю къ зимѣ имѣть теплыя, хорошія помѣщенія для дворни и для дѣтей, которыхъ у нея куча, и богадѣльню для старушекъ.
– Это дѣло мудреное. Надо строить на доходы. Капиталовъ не выдадутъ до твоего совершеннолѣтія – и чтобы строить на доходы въ такой неурожайный годъ, нельзя проживать много.
Анюта молчала. Предъ ней стояла зима въ деревнѣ, какъ тяжелое испытаніе. Она не рѣшалась.
– А теперь о прислугѣ, сказала она, помолчавъ. – Мнѣ надо буфетчика, кучера, скотницу и ужь конечно управляющаго – я этого держать не хочу.
– Потихоньку. Буфетчикъ нанятъ, но кучера я совѣтую оставить. За что ты будешь ему отказывать отъ мѣста, что онъ сдѣлалъ? Покупалъ сѣно, но ему этого не запрещали, онъ – не виноватъ – виновата ты сама. Вотъ теперь, когда ты ему приказываешь, если онъ ослушается твоихъ приказаній, то въ тотъ же день прикажи ему убираться; для примѣра надо поступать рѣшительно и отказать ему спокойно за проступокъ; но удалять человѣка, значитъ подать поводъ всѣмъ заподозрить тебя въ капризахъ. Чтобъ управлять, надо внушить довѣріе къ твоему разуму и убѣдить всѣхъ въ справедливости поступковъ.
– Вы совершено правы, тетушка, и все что вы говорите такъ умно и разумно, что мнѣ слѣдуетъ во всемъ просить у васъ совѣтовъ и указаній. Не оставьте меня.
Анюта поцѣловала Варвару Петровну. Старушка не ожидавшая такой ласки была даже тронута.
– А теперь, сказала она, – уже поздно, оставь меня, я устала. О попечителѣ подумаемъ завтра, la nuit porte conseil. Я переберу въ умѣ моихъ знакомыхъ и завтра пошлю за моимъ другомъ сенаторомъ Волжскимъ. Онъ дѣлецъ и дастъ мнѣ совѣтъ. Завтра же я поговорю съ твоею теткой, которая по хозяйству, ты сказала, хочетъ помочь тебѣ; она опытная. Отъ нея я узнаю кого она считаетъ въ домѣ твоемъ болѣе надежнымъ. Тебѣ я въ этомъ не вѣрю: ты молода еще.
– Правда, тетушка, и каждый день съ ужасомъ убѣждаюсь въ этомъ все больше и больше.
Варвара Петровна улыбнулась.
– C’est un défaut, сказала она, – don’t on se corrige tous les jours – и сколько такихъ, которые бы желали во что бы то ни стало воротить этотъ недостатокъ.
Когда Анюта вошла на верхъ, ее встрѣтила на лѣстницѣ Катерина Андреевна и заключила ее въ свои объятія. Старая Нѣмка выразила такую неподдѣльную радость при свиданіи, что Анюта удивилась; она и не воображала, что Катерина Андреевна такъ къ ней привязана.
– И какъ я рада! и какъ я рада! восклицала Нѣмка.
– Какъ вы поживаете? спросила Анюта.
– Сказать не могу, какъ мнѣ здѣсь безъ васъ скучно и грустно, а главное пусто. Я не привыкла жить праздно, а теперь у меня нѣтъ дѣла.
– А я думала вы давно нашли себѣ мѣсто.
– Теперь лѣто, всѣ разъѣхались въ деревни или на дачи и мѣсто найти, хорошее мѣсто, очень трудно. Надо дождаться осени. Я не люблю мѣнять мѣста, мнѣ надо надежное мѣсто, такое какое было у меня при васъ.
Анюта подумала, что это трудно; Катерина Андреевна почти самовластно распоряжалась ею – а при матери ребенка ей бы пришлось подчиниться. «Впрочемъ она никогда не обращалась со мною грубо, подумала Анюта, она была строга и аккуратна до крайности».
Поговоривъ съ бывшею своею няней, Анюта сказала, что устала, ушла въ свою комнату, поспѣшно раздѣлась и легла въ постель. Крѣпкій сонъ, сонъ молодыхъ и добрыхъ, сомкнулъ ея хорошенькіе глазки.
– Ну что? спросила Маша у Анюты, когда онѣ поутру сошлись въ бывшей классной Анюты для утренняго чая.
– Она преумная, взяла мою сторону и сказала, надо пріискивать другаго попечителя и дала мнѣ кое-какіе совѣты для управленія домомъ. Нынче хочетъ говорить съ тобою. Ты скажи ей что думаешь. Умъ хорошо, а два лучше, а приложить мой умъ будетъ три ума.
Анюта засмѣялась; Арина Васильевна говорила: домъ безъ троицы не строится.
– Это что-то не такъ говорится, сказала Маша.
– Все равно, смыслъ такой, что безъ Божьяго благословенія домъ не устраивается. Ахъ! а я объ Аринѣ Васильевнѣ и позабыла. Вчера не видала я ее. Какъ одѣнусь, такъ и сойду къ ней, и стыдно мнѣ предъ ней будетъ. Похвалиться нечѣмъ.
Улучивъ первую свободную минуту, Анюта сошла внизъ, прямо въ свѣтелку Арины Васильевны. Старушка надѣвъ очки на носъ читала свои утреннія молитвы изъ стараго, довольно истертаго молитвенника.
– Ранняя пташечка! воскликнула старуха увидѣвъ свою любимицу, съ которою расцѣловалась. Я все вчера поджидала васъ, но вижу ужь позднехонько, видно не придетъ и легла спать. Это что за пакетъ вы на столъ кладете?
– Это деньги для вашихъ бѣдныхъ, Арина Васильевна, – немного, что могу теперь.
– Не во множествѣ дѣло, а въ чувствѣ, въ любви. И грошъ данный съ любовію угоденъ Господу. Спасибо вамъ, я завтра раздамъ. Какъ вамъ живется, княжна дорогая, какъ вы въ своей вотчинѣ устроились?
– Плохо, Арина Васильевна.
– Что такъ? спросила старушка.
– Плохо, и по собственной винѣ. Пріѣхала я съ моею семьей и имѣла намѣреніе все посмотрѣть, да забыла… По правдѣ сказать, завертѣлась и завеселилась. И гости у меня были…
– Вѣстимо, вѣстимо, сказала старушка качая головой и ворча. – Врагъ-то силенъ, пробормотала старуха.
– Гуляла я много. Каталась… ну сказать вамъ не могу какъ это случилось, только два мѣсяца прошли, мелькнули, какъ одинъ день. А когда гости разъѣхались, мнѣ подали такіе счеты, что у васъ бы волосы стали дыбомъ.
– Такъ, такъ, всегда такъ бываетъ!
– Да это еще что, продолжала Анюта, – пока я веселилась, старушки, старики и дѣти, – у меня ихъ очень много въ Спасскомъ, – бѣдствовали и нуждались…
– А ты не знала? спросила Арина Васильевна съ укоромъ.
– Конечно не знала, а когда узнала, для одной было поздно. Она умираетъ. Конечно, я выписала доктора, да все поздно. Но вотъ моя главная бѣда…
– Какъ еще бѣда! Развѣ этой мало, княжна моя, что пока вы хохотали да тѣшили врага рода человѣческаго, христіанскія души томились и статься можетъ ввели вы ихъ въ грѣхъ великій – ропотъ въ сердца ихъ посѣяли, въ злую думу ввели и не мудрено. Видятъ, деньги какъ рѣка льются на затѣи да барскія прихоти, а у нихъ одежи нѣтъ, можетъ и голодали.
– Ахъ нѣтъ, это ужь неправда – никто не голодалъ, сохрани Боже, а правда, что многаго не было – особенно помѣщеніе дурное, сырое, холодное, вездѣ течь…
Арина Васильевна качала головой и наконецъ сказала:
– Вы зачѣмъ же это сюда пожаловали, повидаться что ли или по дѣламъ?
– По дѣламъ. Мой опекунъ – дядя Богуславовъ не хочетъ управлять имѣніями, надо другаго мнѣ попечителя пріискать.
– И слава Богу, какое его такое изъ Питера управленіе. Все что сказано въ книгахъ премудро. Сказано: двумъ господамъ служить не можно. Вотъ и онъ такъ-то. У него въ Питерѣ не одинъ господинъ а легіонъ ихъ, господъ-то его. Служба одинъ господинъ, суета другой, безденежье третій. Я заподлинно знаю, что онъ всегда безъ денегъ и всегда ждетъ ихъ разиня ротъ, какъ несытый галченокъ въ гнѣздѣ. Гдѣ ему управлять чужими вотчинами и черезъ это столькихъ несчастныхъ сдѣлать.
– Какихъ же несчастныхъ?
– Сначала вотъ тѣхъ, что безъ крова живутъ, а потомъ другихъ, которыхъ воровать попущаетъ своею безпечностію и недосмотромъ. Вѣдь онъ ихъ въ соблазнъ вводить. Считается это грѣхомь великимъ. Онъ не вы, княжна, вамъ по молодости, да неопытности простится, а онъ съ сѣдиной въ бородѣ. Куда ему управлять другими, слышала собой управить не умѣетъ. Пусть отступится отъ васъ.
– Другаго надо найти.
– Да, дѣло не легкое добраго да честнаго, да дѣльнаго, да осмотрительнаго! Авось найдете съ помощію Божіей, а помаленьку сами учитесь, это всего надежнѣе. Самой надо научиться; если Господь васъ поставилъ надъ всѣми, такъ и работайте для нихъ.
– Вдругъ нельзя, Арина Васильевна.
– Конечно нельзя. Наука трудная, но потрудитесь – до всего дойти можно. Предъ вами года и года. Просите у Бога мудрости и малодушество откиньте.
– Это въ будущемъ, а теперь я въ тискахъ, сказала Анюта. – Надо строиться, надо въ городѣ себѣ домъ купить, а денегъ нѣтъ.
– Денегъ нѣтъ? Какъ нѣтъ?
– Капиталы есть, но ихъ не выдаютъ. Я еще несовершеннолѣтняя. Не знаю что дѣлать.
– Доходы у васъ большіе, сказала старушка, – на доходы стройтесь.
– Нынче бездоходный годъ, сказала Анюта смущаясь. – Говорятъ неурожайный.
– Все же отъ такого богатства доходы есть.
Анюта молчала, колебалась, наконецъ рѣшилась и сказала:
– Доходы конечно есть, но если строиться, то я не могу на зиму въ Москву пріѣхать.
– Ну что жь? Не бѣда. Останьтесь въ деревнѣ.
– Это легко сказать, выговорила Анюта. – Мнѣ смерть не хочется. Я думала совсѣмъ другимъ образомъ прожить эту зиму.
– Какъ же другимъ образомъ?
– Пріѣхать сюда, повеселиться въ волю, пожить въ свое удовольствіе, посмотрѣть какъ другіе живутъ и тѣшатся – вѣдь я еще ничего не видала, все въ классной сидѣла и доучиться тоже хотѣлось мнѣ.
– Мало вы учились, мало на васъ денегъ истратили, отрѣзала какъ ножомъ Арина Васильевна, – а вотъ не выучили васъ чему надо, теперь я это вижу. Веселиться – діавола тѣшить! Душу свою невинную ему запродать!
– Что вы? что вы? Арина Васильевна, воскликнула Анюта съ негодованіемъ. – Развѣ невинныя удовольствія противны законамъ Божескимъ!
– Когда вамъ подвластные бѣдствуютъ, грѣшно тратить деньги на удовольствія, сказала старуха холодно. – Богу это противно. А еще въ церковь ходите, Богу молитесь. Не Ему вы Милосердому молитесь, а поклоняетесь идоламъ – прихотямъ своимъ суетнымъ! Душу свою губите! Отчетъ отдадите вы и за свои грѣхи тяжкіе, и за слезы неимущихъ и бѣдныхъ, и за ропотъ ихъ! Чай думаете, пріѣду въ Москву, нищимъ помогу, бѣднымъ денегъ подамъ; отъ избытка-то! На тебѣ Боже, что мнѣ непригоже. Нѣтъ, не угодна Богу будетъ эта милостыня. Начните со своихъ, кто на вашемъ пути поставленъ, ихъ устройте, ихъ призрите, нагихъ своихъ одѣньте, кровъ дайте, а потомъ ужь о чужихъ, не на пути вашемъ стоящихъ подумайте! Возьмите назадъ свои деньги, я ихъ не возьму. Онѣ грѣшныя деньги.
– Ахъ Арина Васильевна, сказала смущенная и испуганная ея одушевленіемь Анюта, – не отдавайте мнѣ ихъ назадъ, я обѣщаю…
– Вы уѣзжая все обѣщали. Мое дѣло теперь сторона, я сказала, дѣлайте какъ знаете. И оставьте меня, прибавила она тише, – вы меня въ грѣхъ ввели, гнѣвъ во мнѣ пробудили и все такое… не хорошее. Княжна, приходите, если пожелаете позднѣе, а теперь оставьте. Каяться надо… грѣхи мои тяжкіе!..
Анюта, видя, что щеки старухи горятъ, глаза заблистѣли, поняла, что она помимо воли взволновала ее и что въ ней кипѣло негодованіе. Она сочла за лучшее уйти. Горячія, страстныя, но гнѣвныя слова старушки произвели на нее обратное впечатлѣніе.
Ей бы идти въ монастырь, думала Анюта, – а не жить въ мірѣ; я обѣтовъ монашескихъ не давала. Сколько могу, сдѣлаю для другихъ, но въ мои лѣта я не могу да и не хочу отказаться отъ невинныхъ удовольствій. По ея мнѣнію, если пѣсню спѣть, то значитъ дьявола тѣшить. Ей вездѣ дьяволъ мерещится. Она аскетъ – ей бы жить въ пустынѣ, а не съ людьми.
Анюта ушла въ гостиную очень раздосадованная. Она нашла тетку Варвару Петровну и Машу въ оживленномъ разговорѣ. Лишь только Анюта вошла, какъ обѣ онѣ замолчали, Маша вышла, а Варвара Петровна обращаясь къ ней сказала:
– Все что я слышала отъ твоей тетушки, мнѣ весьма пріятно. Она говоритъ ты во всемъ разумная, немного скора и рѣзка, но съ дядей и съ ней нѣжна и главное послушна. Изъ ея разсказовъ я вижу, что дядя твой охраняетъ тебя заботливо и что онъ старыхъ понятій человѣкъ, приличія всѣ соблюдаетъ. Я должна повиниться предъ тобою.
– Въ чемъ тетушка, вы кромѣ добра мнѣ ничего не сдѣлали.
– Радуюсь, что ты это сознаешь, но я виновата предъ тобою въ томъ, что осудила родныхъ твоихъ не зная ихъ и пять лѣтъ старалась отдалять тебя отъ нихъ, считая ихъ людьми маленькими и незначущими. Я ошибалась – они люди достойные и почтенные. Вѣкъ живи и вѣкъ учись. Я начинаю знать имъ цѣну и вижу, что они хотя и бѣдные, но настоящіе дворянскаго рода люди – честные, а тетка твоя умная и хотя и жила въ глуши, такая достойная и благовоспитанная.
– Ахъ какъ я рада!
– А я еще болѣе рада, зная, что ты въ хорошихъ рукахъ. Въ твои лѣта на вольной волѣ жить нельзя. Черезъ часъ пріѣдетъ Волжской. Что-то онъ скажетъ? Поди теперь къ сестрицѣ, она тебя ждетъ не дождется. Ты ее развлекаешь и при тебѣ она здоровѣе.
Передъ обѣдомъ Варвара Петровна вошла въ гостиную, въ которой Анюта съ Александрой Петровной и Лидіей весело разговаривали и смѣялись.
– Анюта, сказала Варвара Петрова, – знаешь ли кого Волжской рекомендуетъ въ попечители?
– Кого, тетушка.
– Василія Ѳедоровича Завадскаго. Помнишь того самаго полковника, онъ теперь генералъ, который пріютилъ тебя на Кавказѣ.
– Какъ не помнить его! онъ навѣстилъ меня прошлою зимой.
– Ну вотъ его самаго. Волжской говорить, что семейство у Завадскаго большое, и что онъ небольшимъ своимъ имѣніемъ управляетъ отлично. У него должность въ Запасномъ Дворцѣ и онъ живетъ скромно и большой дѣлецъ. О честности его говорить не нужно – всѣ его уважаютъ.
– Но захочетъ ли онъ? Управлять чужими имѣніями не весело. Хлопотъ много…
– Но и выгоды есть. Какъ попечитель, онъ получаетъ по закону извѣстную часть доходовъ, при его небольшомъ состояніи это ему будетъ выгодно. Напиши ему письмо нынче же и скажи, что ты пріѣхала на одинъ день изъ деревни и просишь его, по важному дѣлу, пріѣхать завтра или даже нынче вечеромъ.
Анюта тотчасъ написала записку и принесла ее теткѣ. Ее тотчасъ отослали съ верховымъ въ Запасный Дворецъ.
На другой день генералъ Завадскій пріѣхалъ.
Онъ какъ всегда ласково и любезно встрѣтился съ Анютой и спросилъ улыбаясь, какое такое важное дѣло залетѣло въ ея хорошенькую головку.
– Тетушка лучше меня разскажетъ вамъ въ чемъ оно состоитъ, сказала Анюта серьезно, – а я васъ заранѣе прошу не отказать мнѣ.
Генералъ, видя лица Анюты и тетки ея, перемѣнилъ шутливый тонъ на серьезный и отвѣчалъ:
– Вы знаете, я всегда готовъ помочь вамъ чѣмъ могу.
– Варвара Петровна подробно, толково и ясно изложила ему все дѣло, лицо генерала Завадскаго измѣнилось; онъ слушалъ внимательно и чрезвычайно серьезно. Она кончила словами:
– Ну, что вы намъ скажете.
– Это дѣло чрезвычайной важности и обязанности большія. Управлять не видавъ имѣній нельзя. Мнѣ придется каждый годъ ѣздить ревизовать ихъ. Должность моя позволяетъ мнѣ отлучаться недѣль на шесть каждый годъ. Съ другой стороны, я человѣкъ небогатый, имѣю большое семейство, сыновья мои уже офицеры, ихъ надо содержать. Я говорю прямо: будучи попечителемъ, я получу большія слѣдуемыя мнѣ по законамъ деньги – и слѣдственно буду вознагражденъ за мои труды – но я рѣшиться не могу не посовѣтовавшись съ женой. Мы на все рѣшаемся сообща. Позвольте мнѣ подумать. Завтра я дамъ вамъ отвѣтъ. Считаю лишнимъ увѣрять васъ, что если приму ваше предложеніе, то исполню долгъ мой добросовѣстно.
Онъ простился и уѣхалъ.
– Онъ приметъ попечительство, сказала Варвара Петровна утвердительно. – Я въ этомъ увѣрена.
– Какъ я буду рада, воскликнула Анюта, – и мои дѣла повидимому будутъ въ хорошихъ рукахъ, и его дѣла денежныя поправятся.
На другой день Завадскій пріѣхалъ и объявилъ, что онъ согласенъ, и на благодарность Анюты сказалъ:
– Не благодарите заранѣе и возьмите въ соображеніе, что я не въ накладѣ и мои труды будутъ щедро оплачены и благосостояніе моего семейства упрочено. Это весьма для меня счастливая случайность.
Рѣшено было, что Завадскій не теряя времени поѣдетъ въ Петербургъ, приметъ счеты по опекѣ, посѣтитъ Спасское и тогда сообща все будетъ рѣшено, что можно предпринять и чего нельзя.
Анюта въ тотъ же день вечеромъ хотѣла уѣхать въ Спасское, но по просьбамъ тетокъ осталась еще на одинъ день. Она знала, что ей надо было зайти предъ отъѣздомъ къ Аринѣ Васильевнѣ, но ей не хотѣлось – послѣдній разговоръ оставилъ въ ней такое непріятное впечатлѣніе, что еслибъ она могла не оскорбляя старушки отложить свиданіе, то охотно бы это сдѣлала, но она сознавала, что ей нельзя, не должно уѣхать не повидавши старушки и отправилась къ ней готовясь на новый непріятный разговоръ.
Лишь только она вошла въ комнату, какъ старушка встала, низко касаясь пальцами пола поклонилась ей и сказала чистосердечно смиреннымъ и кроткимъ голосомъ:
– Христа ради, простите меня, я виновата предъ Богомъ и предъ вами: я осудила васъ.
– Что вы это, Арина Васильевна, сказала смущенная ея видомъ и поклонами Анюта.
– Вы молодая, вы неопытная, младенецъ вы еще, а я, старая грѣшница, забыла заповѣдь Божію: не судите, да не судимы будете. Я согрѣшила, простите меня!
Старушка опять поклонилась.
Анюта сказала:
– Умоляю васъ, не стыдите меня, не заставляйте меня горько сожалѣть о томъ, что и я не поняла всей вашей высоты, я тоже виновата, я ушла досадуя на васъ. И это мой грѣхъ, а не вашъ, я ввела васъ во гнѣвъ. Скажите, скажите, что прощаете!
– И прощаю, хотя не въ чемъ и благодарю за добро, котораго вы мнѣ желаете.
– Вотъ это правда истинная; всякаго добра желаю я вамъ и всегда, ежедневно молюсь за васъ, чтобы Господь и наставилъ и помиловалъ васъ и надѣлилъ васъ благами земными, и ниспослалъ на васъ блага небесныя. Деньги ваши нынѣ же снесу больнымъ и бѣднымъ.
– А теперь я скажу вамъ, заговорила Анюта, – что попечитель найденъ. Это генералъ Завадскій, тотъ самый, который пріютилъ меня на Кавказѣ, когда моя мать скончалась.
– Знаю, знаю; хорошій знать человѣкъ, когда сироту не оставилъ. Стало-быть все и устроится. А вы моего совѣта послушайте, дитя вы мое, княжна вы моя дорогая: если вамъ придется выбирать – выбирайте всегда Богу угодное; Ему послужите, а не своему малодушію; о молодости своей позабудьте, она еще предъ вами на долгіе годы; когда будете жить по Божьему, все придетъ къ вамъ вовремя и во всемъ благословитъ Онъ васъ. По совѣсти, по совѣсти живите и поступайте. Такъ ли?
– Такъ, такъ, и я буду это помнить и стараться съ собою совладѣть, сказала Анюта.
И опять крѣпко онѣ расцѣловались и послѣ обѣда Анюта уѣхала въ Спасское очень успокоенная и съ тишиной въ своемъ непорочномъ и добромъ сердцѣ.
Цѣлый мѣсяцъ жила она въ Спасскомъ безо всякихъ извѣстій о генералѣ Завадскомъ и этотъ мѣсяцъ могъ назваться для нея мѣсяцемъ испытанія; она ждала извѣстій изъ Петербурга съ лихорадочнымъ нетерпѣніемъ, горѣла желаніемъ начать постройки, чтобъ устроить и содержать въ порядкѣ, чистотѣ и довольствѣ старыхъ старухъ и малолѣтнихъ дѣтей многочисленной дворни. Кромѣ этой бѣды была и другая – у нея не было денегъ; данныя ей пять тысячъ благодаря огромнымъ счетамъ и непредвидѣннымъ расходамъ исчезли съ быстротой молніи. Она уже взяла всѣ деньги Маши, а на дняхъ Митя и Ваня должны были отправляться въ Москву и Митѣ надо было получить свои деньги обратно, чтобъ отправить ихъ; Митя тратилъ слишкомъ много по средствамъ Долинскаго, и это очень озабочивало отца, который прожилъ цѣлую жизнь на незначительныя средства и боялся всякаго маленькаго долга пуще чумы. Анютѣ хотѣлось бы облегчить Долинскому содержаніе сыновей въ Москвѣ, а оказывалось, что она вмѣсто того чтобы помочь имъ забрала у нихъ ихъ послѣднія деньги. Вотъ тогда-то она пожалѣла еще больше о своей безпечности и о томъ, что въ продолженіе двухъ мѣсяцевъ ея деньги переходили съ такою быстротой изъ ея кошелька въ карманъ ея домашнихъ обиралъ.
Въ одно утро, когда она особенно была озабочена, архитекторъ привезъ планы и смѣту. Подрядчикъ пришелъ и долго говорилъ съ Долинскимъ въ ея присутствіи; окончили тѣмъ, что все хорошо и условились въ цѣнѣ. Долинскій увѣрилъ Анюту, что цѣна подходящая.
– Такъ какъ же, сказалъ наконецъ подрядчикъ въ заключеніе, – когда строить прикажете? начинать пора; осень, чѣмъ раньше начнемъ тѣмъ раньше построимъ. Я бы тотчасъ привезъ и лѣсу и рабочихъ. Когда прикажете?
Долинскій обратился къ Анютѣ. Минута была рѣшительная. Если она рѣшится начинать стройку, ей надо остаться въ Спасскомъ. Этотъ вопросъ давно ее мучилъ. Она его покончила сразу. Въ сущности она рѣшилась уже въ ту минуту, когда въ послѣдній разъ говорила съ Ариной Васильевной и прощалась съ ней.
– Какъ же, Анюта, сказалъ Долинскій. – Это твое дѣло, не мое.
– Подождите минуту, сказала она подрядчику и вышла изъ комнаты взявъ подъ руку папочку.
– Если я останусь въ Спасскомъ, вы останетесь со мною? спросила она.
– Конечно останусь, но если отпуска не дадутъ, я долженъ буду выйти въ отставку и…
– Мы найдемъ другое мѣсто въ Москвѣ, сказала Маша. – У тетокъ большія связи, онѣ намъ помогутъ.
– Но ты сама не боишься соскучиться? Зима длинная, зимніе вечера еще длиннѣе, я самъ не живалъ никогда зимой въ деревнѣ, ты также.
– Но вѣдь это одна зима, я надѣюсь, сказала Анюта; – неужели и вы всѣ и я такіе пустые люди, что не можемъ прожить спокойно и даже пріятно въ семейномъ кругу одну только зиму. Если будетъ скучно, я знаю, что исполняю долгъ мой, и повѣрьте, что не была бы въ состояніи веселиться при мысли, что люди мнѣ подвластные холодаютъ въ гнилыхъ и грязныхъ норахъ. Эта мысль отравила бы всѣ мои удовольствія; я останусь здѣсь на зиму!
Анюта вошла въ переднюю и сказала подрядчику:
– Начинайте работать хоть завтра.
Когда они сошлись за завтракомъ, Митя не скрывалъ своего неудовольствія.
– Ты была всегда очень экзальтирована, сказалъ онъ, – и всегда строила воздушные замки.
– Я не знаю изъ чего ты это заключилъ?
– Еще въ Калугѣ, въ дѣтствѣ ты всегда мечтала о томъ что сдѣлала бы еслибы была богата, а потомъ какіе ты строила планы для нашей жизни вмѣстѣ, помнишь?
– Какъ не помнить!
– А потомъ, когда тебя увезли въ Москву, развѣ ты изо всѣхъ насъ издалека не сочинила какого-то патріархальнаго, полнаго всякими совершенствами семейства и издали не любила насъ съ какою-то неестественною горячностію и страстiю. Право, я понимаю, что твоя тетка была недовольна, ты точно героиня романа тосковала по насъ какъ по женихѣ тоскуютъ эти героини. Въ сущности, признайся Анюта, вѣдь ты насъ не знала уѣхавъ ребенкомъ.
Митя говорилъ съ сильною досадой и эта досада одушевила его – лицо его пылало и онъ потерялъ мѣру. Все семейство (только отца его не было въ комнатѣ) слушало его со смущеніемъ, а Ваня съ негодованіемъ. Анюта очень разсердилась; она покраснѣла, но перебирала въ рукахъ носовой платокъ свой, теребила его и недвижимо слушала его.
– Признайся же, вѣдь ты не могла въ двѣнадцать лѣтъ знать какіе мы люди, вѣдь встрѣтивъ ты могла въ насъ найти другихъ людей, чѣмъ тѣхъ какихъ себѣ представляла издалека!
– Я и нашла одного другаго, сказала Анюта, – это тебя…
Видя, что Агаша перемѣнилась въ лицѣ, Анюта тотчасъ прибавила: – но и ты, надѣюсь, скоро сдѣлаешься опять такимъ же какимъ я тебя оставила въ К**.
Къ обѣду пріѣхалъ Завадскій и вечеромъ просилъ Анюту принять его одного, ибо онъ пріѣхалъ сообщить ей о дѣлахъ.
Анюта позвала его въ свою круглую гостиную, также какъ папочку и Машу.
– Папочка мой попечитель, а отъ тетушки, прибавила Анюта, – я не имѣю ни тайнъ, ни дѣлъ о которыхъ бы она не знала, и безъ ея совѣта ни на что не рѣшаюсь.
Всѣ они сѣли за круглый столъ. Завадскій вынулъ и положилъ на столъ толстый набитый бумагами портфель и началъ говорить. Оказывалось, что генераль Богуславовъ съ великимъ удовольствіемъ сложилъ съ себя званіе попечителя и отдалъ Завадскому всѣ бумаги по управленію. Онѣ были въ отличномъ канцелярскомъ порядкѣ. Каждая копѣйка была расписана и тщательно внесена въ соотвѣтствующую ей графу расходовъ. Ни единой бумажки не было затеряно и всѣ расходы по воспитанію Анюты при счетахъ Варвары Петровны были приложены. Это воспитаніе богатой сироты оказалось крайне дешевымъ. Оно ограничивалось ея туалетомъ, деньгами, который платили ея гувернанткѣ, нянькѣ и горничной и за уроки ходившимъ къ ней учителямъ. За экипажъ, помѣщеніе, отопленіе, словомъ за всю матеріальную жизнь не было положено ни полушки.
– Мы живемъ въ своемъ собственномъ домѣ, мы пьемъ и ѣдимъ, намъ не прилично и не слѣдуетъ заставить нашу внучку платить за это. Нашъ домъ не трактиръ, мы ее приняли къ себѣ, сказали обѣ старшія тетки Завадскому, когда онъ имъ замѣтилъ, что въ счетахъ опущены эти расходы.
Анюта обернулась къ Машѣ.
– Я узнаю тетокъ. Настоящія Богуславовы – полныя чувства собственнаго достоинства и безкорыстія.
– У васъ, окончилъ генералъ Завадской, – за время вашего малолѣтства накопился большой капиталъ, но и я, какъ генералъ Богуславовъ, не могу вамъ предоставить его прежде вашего совершеннолѣтія. Я еще не былъ въ вашемъ Уфимскомъ имѣніи и здѣсь въ Спасскомъ ничего не осмотрѣлъ, но я былъ въ вашемъ Пензенскомъ великолѣпномъ имѣніи – это по богатству и величинѣ едва ли не больше владѣній какого-нибудь германскаго владѣтельнаго принца. Имѣніе нашелъ я не разореннымъ, но запущеннымъ и порядокъ бумажный далеко лучше порядка въ имѣніи. Расходы выведены правильно и копѣйка въ копѣйку равны приходу, но какъ малы эти доходы, и какъ велики расходы – это вопросъ другой. Надѣюсь поправить это. Годъ нынѣшній дѣйствительно плохой, неурожайный, но при вашемъ богатствѣ прожить можно, какъ дай Богъ всякому, только и я того мнѣнія, что постройку лучше бы отложить; вѣдь эти флигеля и богадѣльня и поправка службъ и дома не могутъ стоить меньше двадцати пяти тысячъ.
– По смѣтѣ двадцать пять тысячъ, сказала Анюта.
– Сумма огромная! я полагаю надо отложить постройку до будущаго года.
– Мы, дядюшка и я, приказали начать стройку, полагая что вы скоро не пріѣдете, а время уходитъ.
– Напрасно, сказалъ Завадскій недовольнымъ голосомъ, – вы, княжна, разсудите сами: покупать домъ въ Москвѣ и думать нельзя по нынѣшнему году, меблировать его тоже, а нанять приличный домъ, жить въ Москвѣ, выѣзжать… я слышалъ, что вы будете выѣзжать и даже принимать… и вмѣстѣ съ этимъ предпринять постройки, дѣло трудное. Въ долги входить въ первый же годъ моего управленія я не согласенъ.
– Мы, дядюшка и я, рѣшились начинать постройки потому, что положили въ виду неурожайнаго года не ѣхать въ Москву, а прожить въ Спасскомъ цѣлый годъ. Дядюшка такъ добръ, что согласился надзирать за постройками, а живя въ Спасскомъ и соблюдая экономію намъ денегъ много не нужно.
– Это дѣло совсѣмъ другое, сказалъ съ удовольствіемъ Завадскій, – это благоразумно и очень достойно съ вашей стороны; вы такъ молоды, что для васъ это большое лишеніе.
– Я не скажу нѣтъ, отвѣтила Анюта, – но я желаю устроить сперва Спасское, а потомъ ужь повеселюсь въ волю. Вы, надѣюсь, переночуете у насъ и быть-можетъ проведете здѣсь нѣсколько дней.
– Да, мнѣ необходимо завтра осмотрѣть Спасское и зайти въ контору. Когда вы проснетесь, я все уже обойду; я человѣкъ военный, встаю рано.
– А я тоже встаю рано; тетушка пріучила меня къ этому и къ жизни правильной и аккуратной.
– Замѣчательно умная и чрезвычайно честная ваша тетушка.
– О да, сказала Анюта, чувствуя къ Варварѣ Петровнѣ большую благодарность за то, какъ она воспитала ее и съ какимъ рѣдкимъ безкорыстіемъ поступала въ отношеніи къ ней въ продолженіе пяти лѣтъ ея у нея жизни. Съ укоромъ себѣ вспомнила Анюта какъ долго негодовала она на тетку за ея строгость, стойкость, непреклонность, какъ долго она не любила ее и не отдавала ей должной справедливости. Теперь она сознавала все, что она для нея сдѣлала и сколько было въ ней, несмотря на ея сухость и суровость, хорошихъ свойствъ.
– Я ей многимъ, многимъ обязана, сказала Анюта, – и знаю уже и теперь, что буду все больше и больше ее любить и должна всегда быть ей глубоко благодарна.
На другой день до завтрака Завадскiй уже обошелъ все Спасское, былъ на мызѣ, на конюшнѣ и на скотномъ дворѣ и ѣздилъ верхомъ въ Спасскіе лѣса, луга и поля. Онъ нашелъ въ лѣсахъ порубки, поля не слишкомъ хорошо обработанными; хозяйство запущенное какъ и въ Пензѣ.
– Вы совершенно правы, княжна, всѣ ваши строенія на мызѣ однѣ гнилушки, надо удивляться, какъ до сихъ поръ флигеля эти не завалились, я увѣренъ, что до нихъ стоить только дотронуться, чтобъ они рухнули, конюшня еще держится, но скотный дворъ изъ рукъ плохъ, а птичный дворъ и чуланъ скотницы и птичницы, потому что это не изба, а чуланъ, такая ужасная смрадная дыра, что гадко смотрѣть. Я понимаю, что вы настаивали на постройкахъ, далеко ли до бѣды съ этими развалинами – какъ еще тамъ никого не задавило.
– Если никого не задавило, сказала Анюта серьезно, – то ужь многихъ уморило; пока я была въ Москвѣ, одна изъ старушекъ, бывшая ключница прадѣда моего, умерла; говорятъ прошлую зиму много дѣтей умерло отъ горловыхъ болѣзней.
– Мудренаго нѣтъ. Вы хотите сохранить оранжереи?
– О да, сказала Анюта.
– Такъ ихъ поправить надо, когда пріѣдетъ архитекторъ, попросите его осмотрѣть и сдѣлать смѣту.
– Мнѣ нужна больница и школа, оранжереи подождутъ; вы видѣли какіе огромные расходы.
– Справимся, княжна, если вы проживете здѣсь, съ экономіей, прибавилъ генералъ Завадскій съ удареніемь на слово: экономія, – я вижу, что у васъ здѣсь большія траты; въ конторѣ я нашелъ огромные счеты за лѣтніе мѣсяцы.
– Огромные, сказала Анюта, – но тетушка отличная хозяйка, и мы вмѣстѣ возьмемся за домашнее хозяйство, но полевое и лѣсное это не моего ума дѣло.
– За него я возьмусь. Еще я хотѣлъ спросить у васъ объ одномъ, я нашелъ вашихъ очень дорогихъ и красивыхъ лошадей въ очень плохомъ состояніи; вашъ кучеръ объяснилъ мнѣ, что вы запретили ему покупать сѣно.
Анюта покраснѣла отъ досады.
– Да, я запретила, потому что у насъ есть свое сѣно, а кучеръ безсовѣстный человѣкъ, онъ утверждалъ, что наши лошади не желаютъ ѣсть нашего сѣна.
– Какъ? спросилъ удивленный Завадскій.
– Такія ужь лошади, сказала Анюта смѣясь безъ веселости, – что разборчивы и нашего сѣна не ѣдятъ.
– Какой воръ!
– Я не хочу держать его, сказала Анюта, – прикажите ему отправляться въ другой домъ и искать мѣста.
– Погодите, княжна, дайте мнѣ найти людей. Управляющій тоже никуда не годится, у скотницы скотина тоже дурно содержана.
– У меня была няня Нѣмка. Я желала бы ее взять къ себѣ – она женщина честная и толковая. Она, я думаю, согласится смотрѣть за птичнымъ и скотнымъ дворами, за порядками въ домѣ и вести расходы, которые тетушка и я будемъ повѣрять. И еще вопросъ: могу ли я пригласить къ себѣ, я хочу сказать, достаточно ли у меня денегъ, чтобы позволить себѣ на зиму взять учителя рисованія и учителя музыки. Еслибъ я имѣла ихъ, я бы занялась всю зиму.
– О, что до этого, то не стѣсняйтесь, это не огромныя суммы. Вотъ покупать домъ, меблировать – дѣло другое, разорительное въ трудный годъ.
– Еще хотѣла я у васъ спросить: вы были въ моемъ Петербургскомъ домѣ?
– Конечно былъ. Это не домъ – дворецъ!
– Я хотѣла бы продать его, я въ Петербургѣ никогда жить не буду.
– Продавать вы не имѣете права, а жить никогда не будете – это княжна вы сами не знаете. Вы молоды. Вы выйдете замужъ и если мужъ вашъ…
– О нѣтъ, прервала Анюта, – я не желаю идти замужъ. Пока и какъ можно дольше я желаю жить съ моими, сказала она глядя на Долинскаго и жену его.
