Текст книги "Княжна Дубровина"
Автор книги: Елизавета Салиас-де-Турнемир
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)
– Учитесь скорѣй по-англійски и по-нѣмецки и я вамъ доставлю множество самыхъ занимательныхъ книгъ. Вы не успѣете перечитать ихъ.
– Ахъ! успѣю, воскликнула Анюта. – Всю комнату завалите книгами и я все перечту.
Въ виду такого удовольствія Анюта стала ревностно учиться по-англійски и по-нѣмецки.
Вскорѣ послѣ посѣщенія Вышеградской. Анюту опять позвали внизъ. Вошедши въ гостиную она увидѣла женщину зрѣлыхъ лѣтъ и съ ней двухъ красивыхъ дѣвочекъ, почти однихъ лѣтъ съ нею.
– Не узнаете меня, сказала ей сидѣвшая на диванѣ дама и дочерей моихъ не узнаете?
– Не мудрено, сказала Варвара Петровна, – столько лѣтъ тому назадъ и Анна была тогда совсѣмъ дитя. Княгиня Бѣлорѣцкая и ея дочери, прибавила она обращаясь къ Анютѣ, – помнишь ли, ты пріѣхала съ ними съ Кавказа.
– Ахъ помню! помню, воскликнула Анюта, подошла къ дѣвочкамъ и онѣ расцѣловались.
– Подите, познакомьтесь опять, сказала княгиня, и дѣвочки отошли въ сторону и между ними завязался разговоръ.
– Помню, помню, вашъ большой домъ, говорила Анюта, – большія картины и бѣлыя статуи. Я ихъ боялась.
– Я и теперь боюсь ихъ въ потемкахъ, когда прохожу по пустой гостиной, сказала меньшая княжна Алина.
– Ну нѣтъ, я теперь бояться не стану, сказала Анюта.
– Увидимъ, возразила Алина, когда вы къ намъ пріѣдете, мы васъ заставимъ въ потемкахъ пройти по всѣмъ комнатамъ, да одну, одну. Когда вы къ намъ пріѣдете?
– Не знаю, когда позволятъ, сказала Анюта, научившаяся уже не располагать собою безъ позволенія.
– Надо поскорѣе. Вы часто ѣздите въ гости?
– Никогда, сказала Анюта. – Мы никого почти не видимъ, никуда кромѣ какъ въ церковь не ѣздимъ и живемъ такъ…
– Скучно, сказала старшая Нина.
– Ужасно скучно, воскликнула Анюта.
– Ну теперь мы попросимъ маму, у насъ множество знакомыхъ, пріятельницъ, она пригласитъ ихъ, а мы и васъ съ ними познакомимъ.
– И Мостовы, и Прилуцкіе, и Щегловы – съ ними такъ весело! Мы съ ними учимся танцовать и бываемъ въ театрѣ.
– Въ театрѣ! воскликнула Анюта одушевляясь. – Вотъ такъ счастіе! И видѣли Парашу Сибирячку.
– Нѣтъ, мы этой пьесы не видали.
– Не видали? Это прелесть! Прелесть! закричала Анюта громче чѣмъ слѣдовало.
– Анна! послышался голосъ Варвары Петровны изъ другаго угла гостиной.
Анюта тотчасъ понизила голосъ и продолжала тише:
– Не знаете такой прелестной пьесы, мнѣ ее читалъ Митя. Я плакала, какъ плакала!
– Да какое же удовольствіе плакать? сказала Алина, – я не люблю плакать, по мнѣ лучше посмѣяться.
– Ну, если смѣяться, то Ревизора, сказала Анюта. Вы видѣли Ревизора?
– Нѣтъ не видали, мы этой пьесы не знаемъ.
– Что жь вы видѣли?
– Мы видѣли Волшебнаго Стрѣлка и Аскольдову могилу. Это оперы.
– Что такое опера, спросила Анюта.
– Ахъ! Боже мой! какъ же вы не знаете! Это пьеса съ музыкой и пѣніемъ. Въ ней не разговариваютъ, а все поютъ, сказала Нина.
– Поютъ! опять вскрикнула изумленная Анюта, – все поютъ! Когда въ пьесѣ веселыя слова, ихъ поютъ?
– Да, и даже когда трогательно и плачутъ то поютъ.
– Какъ глупо! рѣшила Анюта. – Нѣтъ, я не хочу видѣть такой пьесы. Какая нелѣпость плакать и пѣть! Этого въ самомъ дѣлѣ не бываетъ.
– Конечно не бываетъ; это только такъ, на театрѣ. Представленіе!
– Я хочу представленіе того, что бываетъ, сказала Анюта.
– Такихъ пьесъ я что-то не припомню, сказала Алина. – Вотъ и Конекъ-Горбунокъ прелестная пьеса, но тамъ тоже то, чего не бываетъ. Иванушка-дурачекъ летитъ на луну и крадетъ Царь-дѣвицу. Очень интересно.
– Не знаю, сказала Анюта, – а мнѣ бы хотѣлось, какъ хотѣлось – Парашу Сибирячку.
– Мама! сказала Нина, – Анютѣ хочется видѣть Парашу Сибирячку, пригласи ее съ нами въ театръ.
Княгиня обратилась къ Варварѣ Петровнѣ и просила отпустить съ ней Анюту, когда у нея будетъ ложа, и получила согласіе ея, если только Анюта будетъ послушна. Анюта пришла въ восторгъ.
– Скоро ли, скоро ли? спросила она у княгини, – когда именно? и стояла вся розовая отъ волненія.
– Не знаю, когда будутъ давать Парашу Сибирячку. А то можно и другую пьесу.
– Такъ Ревизора, сказала Анюта, которая была въ такомъ восторгѣ, что говорила громче обыкновеннаго.
– Ревизора я не видала, я ужь не бываю въ театрѣ, сказала Варвара Петровна, – но въ ней выведены все воры и негодяи. Эта пьеса не для дѣтей: откуда ты знаешь такую пьесу.
– Мнѣ Митя читалъ и мы всѣ такъ смѣялись, и самъ папочка…
– Дядя, сказала внушительно Варвара Петровна…
– Да, сказала Анюта уклончиво, такъ, такъ смѣялся вмѣстѣ съ нами и сказалъ: хорошо бы посмотрѣть на столичной сценѣ.
– Видите, обратилась Варвара Петровна къ княгинѣ, – дѣвочка досталась мнѣ на возрастѣ и мнѣ очень трудно воспитать ее. Она до двѣнадцати лѣтъ жила у добрыхъ и честныхъ, но простыхъ и бѣдныхъ людей, дѣлала что хотѣла, читала что вздумается… и съ гимназистомъ двоюроднымъ братомъ Enfin, совсѣмъ почти на вольной волѣ.
Анюта вспыхнула, хотѣла что-то сказать; но вспомнила наставленія и выговоры послѣ своего разговора съ Вѣрой Андреевной Вышеградской, и крѣпко сжала губы, но сердце ея билось. Она негодовала на тетку за ея отзывы о миломъ папочкѣ.
– Она очень умная дѣвочка, сказала княгиня тихо, – и я замѣтила это еще и тогда, когда дитятей везла ее съ Кавказа, она дѣвочка съ сердцемъ.
– Конечно, но умъ и сердце тогда только дары неоцѣненные, какъ умъ обработанъ. а сердце покоряется разсудку. Это я называю воспитаніемъ, конечно при знаніи приличій и свѣтскихъ условій.
Варвара Петровна говорила важно и даже указательный ея палецъ поднялся и отдѣлившись отъ своихъ меньшихъ братьевъ торчалъ въ воздухѣ вертикально и поучительно. Это былъ ея любимый жестъ, когда она выговаривала Анютѣ, и Анюта особенно не жаловала вертикально поднятаго пальца.
– Конечно, сказала княгиня улыбаясь не безъ лукавства педантическому тону старой и почтенной дѣвицы.
Было положено, что дочери княгини будутъ участвовать по воскресеньямъ на танцовальныхъ урокахъ у Богуславовыхъ. Анюта совсѣмъ не думала объ этихъ урокахъ, такъ какъ она до сихъ поръ училась одна и очень тяготилась танцами.
Ее учительница заставляла входить нѣсколько разъ сряду въ комнату, держаться прямо, низко присѣдать, и заучивать разные па, что Анюта мысленно называла: выдѣлывать ногами какіе-то кренделя и мудреныя штуки. Въ этомъ не видала она ничего кромѣ ломки всего своего существа и конечно танцы не взлюбила; но у ней не спрашивали, что она любила, а приказывали учиться и она начинала привыкать къ послушанію. Утромъ и вечеромъ, просыпаясь и засыпая, думала она о томъ какъ поѣдетъ въ театръ и мучилась мыслію когда же? Скоро ли? Предъ ней проносились различныя картины и сцены, ибо выростая въ одиночествѣ она находила особенную отраду предаваться мечтамъ и воображать себя во всякихъ положеніяхъ. Вотъ сидитъ она одна въ классной и вдругъ отворяется дверь и лакей Иванъ говоритъ ей: пожалуйте, княгиня заѣхала за вами, ѣдутъ въ театръ, Парашу Сибирячку даютъ. Или не такъ. Тетя Лидія вбѣгаетъ и говоритъ скоро, скоро, она всегда говоритъ скоро, когда взволнована: Анюта! Скорѣе, пора! Поѣдемъ въ театръ, княгиня ждетъ насъ!
– Что вы думаете? О чемъ задумались! слышитъ она голосъ Катерины Андреевны, какъ вы разсѣяны, посмотрите, вы спустили двѣ петли.
Нѣмка беретъ у ней чулокъ, распускаетъ два ряда, и говоритъ:
– Вдѣньте спицы, вяжите, да будьте внимательнѣе.
Вязать снова два ряда, думаетъ Анюта съ неудовольствіемъ. Могла бы поднять эти двѣ петли, такъ нѣтъ, два ряда распустила! Безчувственная Нѣмка!
Тетки рѣшили, что Анюта выучилась отлично входить въ комнату, дѣлать реверансы, твердо знаетъ pas французской кадрили и мазурки и потому нѣтъ причины откладывать танцовальные уроки. Вечеръ былъ назначенъ на воскресенье и начались хлопоты и приготовленія. Уже десять лѣтъ прошло съ тѣхъ поръ, какъ Александра Петровна занемогла и никого не принимала и вдругъ званый вечеръ – хотя и дѣтскій, но званый. Лидія находилась въ возбужденномъ состоянии, и ужь не Анюта, а она сама порхала на крыльяхъ зефира. Александра Петровна волновалась и несмотря на возраженія и мольбы сестры приказала прокатить себя на креслѣ чрезъ гостиныя въ танцовальную залу. Это было шествіе, нѣчто въ родѣ процессіи. Лакей впереди отворялъ двери, другой катилъ кресло, сестры шли за нимъ, а за сестрами дворецкій и два мальчика для посылокъ: en cas que, говорила Варвара Петровна.
– Здѣсь бы надо еще лампу, боюсь будетъ темно, сказала Александра Петровна осматривая большую гостиную.
– Люстру бы зажечь, замѣтила Лидія.
– Полно ma chère, ты ничего не смыслишь. Вѣдь это не балъ. Вотъ когда Анюта будетъ выѣзжать, я дамъ балъ на всю Москву.
– До этого далеко, сказала Варвара Петровна, – а пока я предвижу одно: послѣ всѣхъ этихъ заботъ, хлопотъ и волненій ты завтра будешь нездорова.
– Ахъ! ma soeur, оставь меня въ покоѣ. Одинъ день выдался мнѣ пріятный, не порти мнѣ его.
– Сестрица, отвѣчала ей нѣжно Варвара Петровна, – Саша, я бы рада за всякое твое удовольствіе платить своимъ собственнымъ здоровьемъ, да въ томъ-то и бѣда. что заплачу не я, а ты. Ты завтра захвораешь!
– Нѣтъ! нѣтъ! воскликнула нетерпѣливо больная и обратилась къ дворецкому.
– Такъ какъ же, Максимъ? зажечь лампу, какъ ты думаешь?
– Канделябры, ваше превосходительство. Канделябры благороднѣе. При генералѣ, вашемъ покойномъ родителѣ, завсегда зажигали канделябры, а лампы горѣли въ залѣ и въ корридорѣ. Лампы недавно господа стали употреблять въ гостиныхъ, при гостяхъ.
– Ну зажги канделябры; а вотъ тутъ поставь чайный столъ и побольше всякихъ пирожковъ изъ кондитерской. Дѣти любятъ пирожки.
– Ma soeur, подвернулась Лидія, – дѣти будутъ угощены на славу. Я сама сейчасъ поѣду и выберу пирожки и конфеты. Можно?
– Пожалуй, если тебѣ хочется.
– И съ Анютой.
– Ну ужь нѣтъ! Анюту завиваютъ и ей черезъ часъ надо одѣваться. Я хочу чтобъ она всѣхъ прельстила, а то распустили слухъ, что будто къ намъ пріѣхала изъ глуши какая-то дикарка невоспитанная мѣщаночка. Точно всѣ они забыли, что она Богуславова и говорятъ о ней какъ о выскочкѣ, потому что ей досталось волею судьбы большое состояніе. Вотъ мы ее теперь и покажемъ – ее показать можно.
– Конечно можно, сказала Варвара Петровна, – и я бы ничего не опасалась, еслибъ ее можно было заставить молчать о папочкѣ и Машѣ, но она разсказываетъ о нихъ при всякомъ случаѣ, и я всегда досадую. Того и гляжу, что она будетъ ко всеобщей потѣхѣ расписывать какъ лазила и прыгала по обрывамъ, бродила въ лѣсахъ и варила варенье съ маменькой и Дарьей-няней.
Варвара Петровна не смѣялась – она сердилась, но Александра Петровна засмѣялась.
– Бѣды нѣтъ, сказала она, – и теперь на нее любо посмотрѣть – хорошенькая дѣвочка и выправлена.
– Не совсѣмъ еще, но я добьюсь своего, сказала Варвара Петровна.
Черезъ часъ Лидія возвратилась. Лакей несъ за ней нѣсколько плетушекъ.
– Пирожки, конфеты, виноградъ, фрукты, пересчитывала Лидія съ восторгомъ, словно сидѣлецъ изъ рядовъ, зазывающій въ свою лавку. Мороженаго я не взяла, дѣти могли бы простудиться.
– Погляди, ma soeur. Питье взяла, оршадъ, лимонадъ.
И Лидія стала разбирать плетушки.
– Не здѣсь! не здѣсь, сказала махая рукой Александра Петровна, – отдай все экономкѣ, она съ дворецкимъ все положитъ въ вазы. Когда будетъ готово и разставлено, скажи мнѣ, я опять посмотрю.
– Не утомись, пожалѣй себя и меня, я такъ боюсь, воскликнула Варвара Петровна.
– Ничего, ничего, не наскучай мнѣ. А вотъ и Анюта. Подойди, повернись, вотъ такъ. Ну что жь, все хорошо, но надо голубымъ бантомъ придержать локоны. Принесите ленты, я сама заколю.
Анюта была очень мила въ своемъ нарядѣ. Ея длинные, шелковистые волосы походили цвѣтомъ на спѣлую рожь съ золотистымъ отливомъ и разсыпались по плечамъ роскошными локонами. Несмотря на старанія и щетку Катерины Андреевны, золотистыя нити коротенькихъ волосъ на лбу вились и стояли какъ какое сіяніе, и самое лицо Анюты сіяло удовольствіемъ, глаза искрились. Она еще въ первый разъ, съ тѣхъ поръ какъ переступила порогъ этого дома, чувствовала себя довольною и счастливою. Нарядное бѣлое платье, голубой, широкой поясъ. голубые башмачки съ разеткой изъ голубыхъ лентъ и шелковые чулки прельстили ее.
Когда Александра Петровна стала прикалывать бантъ, она спросила свою шкатулку. Ей подали большой старинный ларецъ окованный стальными обручами, она открыла его и разобравъ нѣсколько футляровъ, достала бирюзовую съ брилліантами булавку.
– Зачѣмъ? она дитя, сказала Варвара Петровна.
– Булавка не драгоцѣнность. Я приколю ею бантъ. Анюта, гляди, нравится тебѣ эта булавка.
– Очень, тетушка.
Она приколола бантъ и сказала:
– Возьми и береги булавку на память обо мнѣ и о твоемъ первомъ вечерѣ.
Анюта была въ восторгѣ. Вечеромъ она уложила свою новую драгоцѣнность рядомъ съ камешкомъ изъ рѣки Оки и съ перомъ любимой курицы изъ птичной Маши.
– Ахъ! какъ прелестно! Ахъ какъ свѣтло! воскликнула Анюта хлопая въ ладоши и припрыгивая пустилась по всѣмъ гостинымъ въ залу.
– Не разорви платья, не зацѣпись, кричали ей во слѣдъ Лидія и Александра Петровна, которая къ ужасу Варвары Петровны прибавила:
– Я готова три ночи не спать, чтобы видѣть на Анютѣ это сіяющее счастіемъ лицо. Иногда она бываетъ такая грустная, что мнѣ больно смотрѣть на нее.
– Не дѣвочка – огонь, сказала Варвара Петровна, качая головой. – Надо потушить огонь этотъ…
– Зачѣмъ? Надо дать ему добрую пищу, сказала Александра Петровна.
Лидія нарядилась, но увы въ сорокъ лѣтъ она казалась смѣшною въ платьѣ пригодномъ молодой дѣвушкѣ. И на ней было бѣлое платье, съ голубыми лентами, немного потемнѣе цвѣтомъ чѣмъ на Анютѣ. Сестры считавшія Лидію едва ли не ребенкомъ не замѣчали ея страсти молодиться. Лицо Лидіи тоже сіяло, и кто могъ рѣшить, которая изъ двухъ, она или Анюта, были счастливѣе?
Гости стали съѣзжаться. Прежде всѣхъ пріѣхала Щеглова, очень нарядная дама, съ претензіями на молодость, и съ двумя сыновьями расчесанными, завитыми, до приторности манерными, ходившими неслышно будто на лыжахъ и шаркавшими съ шикомъ при всякомъ поклонѣ. Старшій Щегловъ напоминалъ собою танцмейстера во младенчествѣ; онъ говорилъ наклоняя на бокъ свою расчесанную и раздушенную голову и въ тринадцать лѣтъ силился изобразить изъ себя свѣтскаго человѣка. Меньшой братъ его во всемъ старался подражать ему, но остался слабою копіей великаго образца. За Щегловыми пріѣхали Томскіе, отецъ въ звѣздѣ и черномъ фракѣ и толстая претолстая, но добродушная мать съ двумя сыновьями и дочерью. Оба Томскіе тринадцати и четырнадцатилѣтніе мальчики составляли совершенный контрастъ со Щегловыми; они были застѣнчивы, неуклюжи, молчаливы, съ огромною шапкой курчавыхъ волосъ на большой головѣ, отъ чего казались непричесанными. О нихъ говорили, что они хорошо учатся. Сестра ихъ походила на мать: она была добродушная, толстая дѣвочка, очень не ловкая. Наконецъ, появились съ матерью двѣ сестры Луцкія одѣтыя по послѣдней модѣ, съ тонкими чертами лица и тонкими таліями. Онѣ держались прямо, улыбались безжизненно и походили на модныя картинки, хотя многіе считали ихъ красивыми. Пріѣхали и старыя знакомыя Анюты, княжны Бѣлорѣцкія, съ матерью и, наконецъ, вошелъ общій любимецъ всего своего круга Ларя Новинскій со своимъ гувернеромъ Французомъ. Онъ былъ единственный сынъ богатаго отца, баловень семьи, умный, красивый собою, статный мальчикъ четырнадцати лѣтъ. Лицо его было выразительно, цвѣтъ лица смуглый и черные глаза и черные какъ смоль волосы напоминали о югѣ, объ Италіи или Испаніи, хотя онъ былъ дитя сѣвера. Онъ обращалъ на себя всеобщее вниманіе изяществомъ пріемовъ, стройностію стана и ловкостью, а также рѣзкою и самонадѣянною манерой говорить. Совершенный контрастъ съ нимъ представляли мать и дочь Окуневы. Обѣ были застѣнчивы; Окунева была вдова, не богата, дворянскаго рода, но безъ связей, и Варвара Петровна пригласила ее потому что она была подруга ея юности и что она сохранила съ ней дружескія огношенія. Онѣ говорили другъ другу ты и называли одна другую уменьшительными именами Варя и Таша. Лиза Окунева, дочь, была такъ дика, что постоянно дѣлала неловкости, не знала что дѣлать со своими руками, забивалась въ углы, и заставить ее танцовать можно было только по строгому приказанію. Танцы были для нея пыткой. На всѣ вопросы отвѣчала она односложно: да и нѣтъ, и нагоняла на всѣхъ такую скуку, что всѣ дѣти оставляли ее одну въ томъ углѣ, гдѣ она пристраивалась. Наконецъ, три брата Козельскіе съ отцомъ, матерью и сестрой завершали приглашенное въ этотъ вечеръ общество, и дѣти составляли ровно восемь паръ для французской кадрили.
Анюту представляли матерямъ, знакомили съ дѣтьми, и Анюта низко присѣдала родителямъ, кланялась мальчикамъ и цѣловалась съ дѣвочками. Зорко слѣдила за Анютой Варвара Петровна.
Ея самолюбіе было затронуто. Ей хотѣлось чтобъ Анюта всѣмъ понравилась, и еще танцы не начались какъ Варвара Петровна успокоилась. Анюта держала себя отлично; она была немного смущена, но отвѣчала на всѣ вопросы какъ ей было приказано, кротко и вѣжливо, и ея застѣнчивость придавала ей особую грацію. Она была и проста, и простодушна, и привѣтливо мила, и вскорѣ очень весела. Когда Анюта не знала какъ поступить, она взглядывала на миссъ Джемсъ, которая оказалась на высотѣ своего положенія. Она не спускала глазъ съ Анюты и при ея взглядѣ тотчасъ подходила къ ней и тихо говорила что дѣлать. Анюта, почувствовала, что она за своей Англичанкой какъ за каменною стѣной безопасна.
Когда появился старый танцмейстеръ съ тремя музыкантами, всѣ вошли въ залу. Танцмейстеръ принялъ бразды правленія и направилъ мальчиковъ приглашать дѣвицъ для танцевъ, какъ онъ выразился. Щегловъ старшій разлетѣлся расшаркиваясь и склонивъ голову на бокъ пригласилъ Анюту. Она невольно улыбнулась и сіявшіе ея глазки встрѣтили взглядъ Новинскаго, который тоже желалъ пригласить ее, но не успѣлъ и глядѣлъ на Щеглова съ нескрываемою насмѣшкой. Когда же Анюта увидѣла Томскихъ, увальней, какъ она называла ихъ мысленно, и улыбнулась еще замѣтнѣе, миссъ Джемсъ сдѣлала ей знакъ головой, и Анюта сочинила тотчасъ такое серьезное личико, что Новинскій смѣясь подошелъ къ ней и пригласилъ ее на вторую кадриль, говоря:
– Не услѣлъ, но за то на вторую и пожалуста первый вальсъ.
– Охотно, сказала веселая Анюта.
Анюта танцовала и легко и граціозно, но такъ смутилась, что едва не спутала фигуру кадрили. Ларя, ея визави, добродушно ее поправилъ; она ободрилась и это сразу установило между нимъ и ею хорошiя отношенія. Танцмейстеру было столько дѣла съ Томскими, которые какъ неуклюжіе медвѣжата больше топтались на мѣстѣ чѣмъ танцовали, что онъ мало обращалъ вниманія на другихъ. Пока длилась кадриль, Анюта такъ боялась ошибиться, что почти не слыхала что говорилъ ей Щегловъ и односложно, часто не впопадъ отвѣчала ему. Она не веселилась; но вотъ заиграли вальсъ, и Анюта пустилась съ Ларей по большой залѣ и летѣла съ нимъ какъ вольная птичка. Она забыла и вечеръ, и гостей, и кружилась не слыша ногъ подъ собой.
– Мнѣ съ вами ловко, сказалъ ей Новинскій, когда они кончили, – пожалуста слѣдующій кругъ опять со мною.
– И мнѣ ловко, я точно лечу, такъ весело, сказала Анюта.
Она отдохнула и опять помчалась съ Ларей, но миссъ Джемсъ подошла и сказала ей что-то.
– Что ей надо? спросилъ Ларя рѣзко.
– Она говоритъ, что я должна танцовать со всѣми, а не съ однимъ и тѣмъ же кавалеромъ.
Онъ пожалъ плечами, но послушная Анюта уже не неслась, а билась въ рукахъ Томскаго, который никакъ не могъ поймать тактъ и безпрестанно наступалъ ей на ноги. Анюта воротилась на свое мѣсто вся розовая отъ волненія.
Она посмотрѣла на свои прелестные голубые башмачки.
Что если онъ запачкалъ ихъ своими сапожищами, думала она. У него не ноги, а лапы.
– Вы что смотрите? спросилъ Новинскій, – благодаря покровительствующей вамъ судьбѣ, башмаки еще цѣлехоньки.
Анюта удивилась, что онъ угадалъ ея мысль и застыдилась.
– А теперь пойдемте со мною.
Она не успѣла еще отвѣтить какъ предъ ней стоялъ Козельскій. Она не смѣла отказать ему и пошла съ нимъ.
– Ну ужь теперь со мною, сказалъ ей Ларя настойчиво.
– Хорошо, непремѣнно, отвѣчала она.
А предъ ней стоялъ уже расшаркиваясь и наклоняя голову на бокъ завитой Щегловъ.
– На туръ вальса, сказалъ онъ съ чистѣйшимъ парижскимъ выговоромъ.
– Я ужь обѣщала.
– Такъ на слѣдующій разъ.
Анюта присѣла. Щегловъ сразу попалъ въ мысляхъ Анюты въ разрядъ противныхъ. Ларя въ разрядъ милыхъ, а Томскіе – въ смѣшныхъ.
Когда Анюта опять пустилась вальсировать съ Новинскимъ, всѣ родители пришли въ восторгъ.
– Браво, браво! сказала Александра Петровна любуясь своею любимицей. – Прелестная парочка!
– И какая она хорошенькая, воскликнула Томская.
– И какая умная и добрая, сказала княгиня Бѣлорѣцкая.
– Ахъ да! Вѣдь вы ее давно знаете, сказала Щеглова вполголоса, – говорятъ, что вы изъ милости привезли ее съ Кавказа, а потомъ ужь Богуславовы, которые прежде не хотѣли ее знать, взяли ее у бѣдныхъ чиновниковъ, ея родныхъ съ материнской стороны. Говорятъ, она пріѣхала такою замарашкой.
– Исторія Сандрильоны, подхватила Луцкая.
Эти двѣ дамы принадлежали къ разряду тѣхъ жалкихъ особъ, которыя завидуютъ всѣмъ и всему. Княгиня Бѣлорѣцкая заступилась.
– Ея родные очень почтенные люди. Я видѣла ея дядю: онъ прекрасной души человѣкъ. Она жила у нихъ счастливо.
– Но они не могли воспитать ее какъ слѣдовало. сказала Щеглова, – и надо удивляться какъ Богуславовы скоро стилировали ее.
– А я бы поклялась, сказала добродушно Томская. – что она родилась въ этихъ хоромахъ. Впрочемъ она Богуславова. Порода!
– Воспитаніе, сказала Окунева. вступаясь въ разговоръ. – Я вѣрю воспитанiю, а Варя, мастерица этого дѣла, умная, настойчивая.
– И строгая, говорятъ, сказала Луцкая. – Достаточно взглянуть на Варвару Петровну чтобы понять, что въ ней нѣтъ излишка нѣжности.
Окунева жарко заступилась за подругу своей молодости.
Между тѣмъ дѣти перезнакомились, смѣялись и болтали. Новинскій почти не отходилъ отъ Анюты и смѣшилъ ее. Когда музыка опять заиграла, онъ отходя сказалъ ей:
– Никому не отдавайте мазурку. Она за мною.
– Очень рада, отвѣчала Анюта.
Послѣ многихъ танцевъ заиграли мазурку. Щегловъ поспѣшилъ пригласить Анюту.
– Я ужь обѣщала, сказала она.
– Какъ! И вѣрно опять Новинскому?
– Да, ему.
Обиженный Щегловъ отошелъ. Онъ считалъ себя первымъ танцоромъ и не ошибался въ этомъ; онъ танцовалъ отлично, но слишкомъ отчетливо выдѣлывалъ pas и невѣроятно ломался.
Въ продолженіе мазурки Анюта часто забывала. что ей надо дѣлать фигуру. Она болтала безъ умолку съ Ларей. Ей такъ давно не доводилось говорить съ ровесниками, что слова за словами такъ и лились. Она сама не знала какъ это случилось, но Ларя уже слушалъ какъ она жила у папочки и что она оставила сестрицъ и братцевъ и какъ ей безъ нихъ скучно. Мазурка окончилась по мнѣнію Анюты въ одну минуту. Она встала и присѣла, но совершивъ эту церемонію сказала съ жаромъ:
– Когда же мы увидимся?
– Непремѣнно въ слѣдующее воскресенье. На недѣлѣ я много учусь, и вы тоже вѣроятно.
– О да, я тоже много учусь. Будемъ ждать воскресенья, сказала она весело.
– Для васъ и для меня это праздникъ, а вотъ для Томскихъ это мука: бѣдные, сказалъ смѣясь Ларя; – а вы все-таки поближе познакомьтесь съ ними. Они умные и добрые, еслибы вы видѣли какіе они силачи на гимнастикѣ, ихъ всѣ знаютъ тамъ. Мнѣ жаль, что моя мама нынче нездорова. Она бы васъ позвала къ намъ. У насъ по праздникамъ собираются и мы такъ веселимся.
– Я не знаю позволятъ ли мнѣ пріѣхать.
– Почему?
– Мои тетки не любятъ выѣзжать.
– А мнѣ моя мама ни въ чемъ не отказываетъ, лишь бы я хорошо учился; праздники я провожу какъ хочу.
– Хочу, сказала Анюта, – этого слова у насъ здѣсь не терпятъ.
– А все отъ того, что у васъ нѣтъ матери. Добрая мать если даже и строга, все-таки балуетъ. Правда это, мнѣ говорили, что вы рано потеряли мать?
– Я ея не помню, сказала Анюта, – но у меня была Маша.
– Mademoiselle, сказалъ Щегловъ Анютѣ, – вы были въ циркѣ?
– Я не знаю даже что такое циркъ, сказала Анюта. – Слыхала, что тамъ ѣздятъ на лошадяхъ.
– Какъ? Не знаете цирка? Это не одна ѣзда на лошадяхъ, а представленія и очень забавныя. Тамъ всѣ бываютъ. Отчего вы не бываете? Васъ не пускаютъ? Возможно ли? Тамъ вся Москва бываетъ.
– Я всей Москвы не знаю, сказала съ досадой Анюта, которую Щегловъ отвлекъ отъ интереснаго разговора.
– Какъ можно не знать! воскликнулъ онъ, – Вы скоро всѣхъ узнаете. Вы такъ недавно пріѣхали изъ такой глуши, что…
– Изъ глуши? переспросила задорно Анюта.
– Изъ провинціи, поправилъ себя Щегловъ.
– Да, изъ провинціи, сказала коротко Анюта и обернулась къ Ларѣ. Щегловъ разсердился, надулся и занялся своею сосѣдкой, очень неразговорчивою Луцкой, которая держалась прямо, охорашиваясь и безпрестанно поправляя свои пунцовые банты. Ларя засмѣялся.
– Они пара, сказалъ онъ Анютѣ, – глядите оба сорвались съ модной картинки.
Анюта засмѣялась и сказала:
– А я почти не видала модныхъ картинокъ, такъ раза два у тетки Лидіи, но хорошо понимаю, что вы хотите сказать – оба они страшно расчесаны и какъ-то странно нарядны.
Смѣхъ Анюты и Лари разозлилъ Щеглова; онъ посмотрѣлъ на нихъ и вспыхнулъ.
Было десять часовъ. Варвара Петровна давно уже съ ужасомъ поглядывала на часы и даже съ аффектаціей вытаскивала ихъ поминутно изъ-за пояса. Одна изъ дамъ замѣтила эти маневры и встала:
– Пора домой, сказала она, – вашей больной надо дать покой.
– О да, конечно, сказала Варвара Петровна откровенно, – она устала.
Это было сигналомъ поспѣшнаго бѣгства всѣхъ гостей. Въ одинъ мигъ домъ Богуславовыхъ опустѣлъ.
– Ну Анюта, поди сюда, сказала Александра Петровна. – и разскажи мнѣ…
– Нѣтъ, нѣтъ! воскликнула въ ужасѣ Варвара Петровна. – ни слова, ни единаго слова. Иди сію минуту спать. Анна. Прощайся скорѣе. Сестрицѣ давно пора лечь въ постель.
– Но, ma soeur…
– Нѣтъ, нѣтъ! ни за что, сказала рѣшительно Варвара Петровна и сестра покорилась ей.
– Ну прощай, Анюта, сказала она вздыхая: – завтра ты мнѣ все разскажешь. Ты была очень мила и меня порадовала. Поцѣлуй меня.
– И меня, сказала Лидія. которая веселилась больше дѣтей и была въ восторгѣ отъ удавшагося вечера.
– И я тобой довольна, сказала Варвара Петровна. – На дняхъ княгиня Бѣлорѣцкая ѣдетъ въ театръ и я отпущу тебя съ нею.
Анюта не помнила себя отъ радости и долго не могла заснуть: въ головѣ ея раздавались и вальсъ и мазурка, въ умѣ носились обрывки разговоровъ… Наконецъ поздно заснула она крѣпкимъ и сладкимъ сномъ.
На другой день, не въ урочный часъ Анюту оторвали отъ занятій и позвали къ теткамъ. Она шла не совсѣмъ покойно. Она всегда боялась выговора, но на этотъ разъ ея опасенія оказались напрасными. Александра Петровна сгарала нетерпѣніемъ поболтать съ Анютой: она усадила ее подлѣ себя и сказала:
– Ну разскажи мнѣ все: какъ ты провела вечеръ, кто тебѣ понравился, о чемъ вы говорили. Скажи, тебѣ было весело?
– Ахъ, очень, сказала Анюта. – Я и не воображала. что такъ весело танцовать, особенно вальсъ.
– Щегловъ и Новинскій отлично вальсируютъ, сказала Александра Петровна.
– Особенно Новинскій. Мнѣ казалось, когда я кружилась съ нимъ, что меня несетъ вихорь, какъ носитъ онъ осенью листочки сорванные имъ съ дерева, право!
– Какая ты смѣшная! Но ты не похожа на увядшій листокъ, а напротивъ на свѣжій цвѣтокъ.
– Не знаю, на что я похожа, но вальсъ похожъ на вихрь который крутитъ и несетъ… И Анюта принялась болтать безъ умолку. Не одинъ разъ Варвара Петровна желала прервать Анюту, но Александра Петровна не позволила. Она смѣялась замѣчаніямъ Анюты и живости ея разсказовъ. Анюта между прочимъ сказала, говоря о Щегловѣ:
– И волосы его, и поклоны его, и разговоры – все противное!
– И совсѣмъ тебѣ не годится осуждать гостей, сказала Варвара Петровна. – Ну скажите на милость. какъ это волосы могутъ быть противны.
– Противны, тетушка, стояла Анюта на своемъ, – приглажены и лоснятся и завиты, противно смотрѣть!
– Это правда, сказала смѣясь Александра Петровна. – Въ немъ нѣтъ ничего простаго и корчитъ онъ взрослаго, онъ точно щеголь съ бульвара.
Всѣ засмѣялись, Лидія такъ и встрепенулась.
– Сестрица, воскликнула она, – всегда такъ мѣтко скажетъ! Именно щеголь съ бульвара!…
Разговоръ этотъ совсѣмъ не нравился Варварѣ Петровнѣ. Она отослала Анюту на верхъ при первой возможности, замѣчая, что нельзя пропускать уроковъ. Александра Петровна согласилась хотя и противъ воли.
– Съ тѣхъ поръ какъ эта милая дѣвочка у насъ, сказала она, – домъ сталъ веселѣе и мое здоровье лучше. Мы жили какъ въ тюрьмѣ.
– Для твоего здоровья, сказала Варвара Петровна.
– Да, вы меня живую въ гробъ положили, отвѣчала къ ужасу сестеръ Александра Петровна, – а я не хочу. Я хочу утѣшаться моею Анютой. Она вчера была лучше всѣхъ и лицомъ и манерами.
– Манерамъ выучить можно и довольно скоро, но нравъ укротить мудрено, замѣтила Варвара Петровна.
– Она стала очень послушна, сказала Александра Петровна.
– Да, она повидимому послушнѣе, но исправилась ли она – покажетъ время. Ты не сердись на меня, Саша, но я попрошу тебя не поощрять Анну, когда она судитъ и рядитъ о другихъ. Я не люблю пересудовъ.
– Анюта, сказала Александра Петровна, – дѣвочка умная, и пресмѣшно разсказываетъ и все замѣчаетъ. Въ ней нѣтъ и тѣни злой насмѣшки. Развѣ не правда, что Щегловы смѣшны; одного изъ нихъ зовутъ Атанасъ, какъ это смѣшно.
– Анюта такъ смѣшно говоритъ: этотъ Аѳанасiй и правда что Атанасъ, – глупая затѣя, сказала Лидія.
– Можетъ-быть, но привычка осуждать и смѣяться съ дѣтскихъ лѣтъ, есть порокъ, сказала недовольнымъ тономъ Варвара Петровна, – и я не хочу допускать чтобъ Анна сдѣлалась насмѣшницей.
Вскорѣ послѣ этого Варвара Петровна получила записку отъ княгини Бѣлорѣцкой о томъ, что въ слѣдующую субботу даютъ наконецъ Парашу Сибирячку и что у ней есть ложа и она проситъ отпустить съ ней Анюту. Варвара Петровна согласилась и сказала о томъ Анютѣ, которая пришла въ такой неописанный восторгъ, что тетка нашла нужнымъ ей прочитать наставленіе о томъ, что должно владѣть собою. Но Анюта прыгала, хлопала въ ладоши, цѣловала тетокъ и восклицала:
– Парашу Сибирячку! Парашу Сибирячку!
– Да отъ чего ты такъ любишь эту Парашу, спросила Лидія, что въ ней такого особеннаго?
– Ахъ! все особенное! и такъ трогательно! ужели вы не читали?
– Не случилось, сказала Лидія, которая на счетъ чтенія не ушла далеко.
– Разскажи намъ, сказала Александра Петровна, которую забавляло восхищеніе Анюты.
– Видите, начала Анюта спѣша и волнуясь, – у стараго отца, несчастнаго отца, котораго за чтото, чего онъ не сдѣлалъ, сослали въ Сибирь, была дочь; и она пошла съ отцомъ въ Сибирь, у нея не было матери. Бѣдная Параша! Какъ и у меня матери не было! и вотъ она жила съ отцомъ и такъ его нѣжно любила. Видя его несчастіе, она рѣшилась и пѣшкомъ изъ Сибири ушла одна, и все шла, шла и наконецъ пришла въ Москву. А когда она пришла въ Москву, то услышала звонъ во всѣ колокола и не знала отъ чего это такъ звонятъ, больше чѣмъ въ большой праздникъ. Она спросила и ей сказали, что молодой царь идетъ въ Соборъ короноваться. Параша бросилась въ Кремль. Ну, тутъ ужь много… всего нельзя разсказать вдругъ… Ее не пускали, ее затерли въ толпѣ, но она просила, умоляла и прошла впередъ. И вотъ вышелъ царь изъ Собора, а она бросилась къ ногамъ его и плакала и всю правду истинную ему сказала. А царь выслушалъ милостиво, простилъ отца, приказалъ воротить его изъ Сибири и наградилъ его. И жила съ отцомъ Параша счастливо. Такъ трогательно. Я плакала, когда Митя читалъ, и Агаша и Маша плакали.
