Текст книги "Великосветское убийство (СИ)"

Автор книги: Елизавета Берестова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

Мне было нечего возразить, да я и не стал. Просто наградил умную женщину поцелуем.

– Что ж, господин всезнайка, – произнесла она, освобождаясь от моих объятий, – теперь моя очередь.

Я заверил, что нахожусь в полнейшем её распоряжении.

– Чего бы мне такого спросить? – Суён прохаживалась вдоль рядов книг, изящным пальчиком касаясь то одного корешка, то другого, – ты любишь детективы?

Я ответил, что при моей работе интересу, а тем более – любви, к подобному виду чтения просто нет места. Как правило, расследования, написанные и придуманные дилетантами скучны, просты и не профессиональны.

– Мне вот недавно попался один любопытный роман, – продолжала моя любовь, пропустив замечание мимо ушей, – там говорилось, что убийство можно совершить таким образом, что никому и в голову не придёт, что это – преступление. Так ли сие? Разве может такое быть на самом деле?

Я ощутил себя в родной стихии.

– Всё зависит от того, кто выбран жертвой, – покровительственно проговорил я, – например, можно подстеречь человека в тёмном переулке, ударить ножом и забрать его бумажник вместе с часами. Бытовое ограбление. Если украденные вещи не всплывут у барыг, а также заранее позаботиться об отсутствии свидетелей, то есть грамотно выбрать место, то преступление практически не раскрываемо.

– Да, пожалуй, – серьёзно согласилась Суён, – давай-ка усложним задачу: представим нашу жертву состоятельным человеком, который не имеет привычки в тёмное время суток бродить по сомнительным переулкам.

Я уже полностью включился в игру. Общение с этой умной женщиной само по себе было наслаждением, только интеллектуального плана.

– Если человек страдает хоть каким-то недугом, – я приподнял бровь, – убить его легче лёгкого.

– Как? Не представляю.

– Больные люди принимают лекарства, многие из которых в малых дозах остаются лекарствами, а в больших – превращаются в яды.

– Неужели? – Суён с сомнением поглядела мне в глаза, – я очень далека от медицины, и твоё утверждение вызывает у меня некоторые сомненья.

– Слыхала, что сердечные болезни нередко лечат вытяжками из растения наперстянка? Это такие розово-фиолетовые колокольчики, которые многие выращивают на клумбах в качестве украшения сада.

На лице моей возлюбленной было написано, что ей приходилось видеть нечто похожее.

– Так вот, дигиталис, что содержится в наперстянке, ускоряет стук сердца. Сие полезно, когда сердце ослаблено и не может справляться с потоком крови, что проходит через него, – продолжал свою лекцию я, – однако, коли доза лекарства превышена, сердечная мышца начинает производить сокращения с такой силой, что не выдерживает и разрывается, а сие, естественно, приводит к смерти. Особенно, если при этом жертва предавалась любовным утехам. Такая смерть может легко сойти за так называемую «сладкую смерть». Мы получаем ещё одно преступление, замаскированное под несчастный случай.

– Браво! Какой ты умный! – воскликнула Суён, радостно хлопая в ладоши.

У меня наготове имелся ещё один вариант с верховой ездой, но моя прелестница заявила, что ей прискучили разговоры о преступлениях и иных ужасах, и она позвала меня ужинать. А потом нас ждала ночь, до самых краёв наполненная страстью.

Вилохэда заинтересовала и следующая страница, повествующая о неожиданном успехе господина Сюро на профессиональном поприще.

– И всё-таки его в Делящую небо послали не зря, – заметил он, прочтя довольно-таки сухой отчёт, – на получении взятки попался сотрудник мисси по фамилии Са́то. Взятка была изъята в пользу Кленовой короны, а сам виновник с позором отправлен домой.

– Хорошо, – усмехнулась Рика. – а то уж мне подумалось, что господин разведчик всю командировку предавался постельным утехам. Хоть какая-то польза королевству.

История с Сато взбудоражила наше маленькое сообщество, – писал убитый, – и привела, как это ни странно, к паре неожиданных для меня последствий, – на полях был лихо нарисована удивлённая рожица с вылетающими из головы вопросами, – часть сотрудников миссии принялась демонстративно сторониться меня, а двое из них – господа, удостоившиеся в моих глазах прозвания Карася и Сороки, вообще расхрабрились и дали мне понять, что расценивают разоблачение Сато, как своеобразное предательство древесно-рождённых, оказавшихся на чужбине. Я сначала хотел, не особо стесняясь в выражениях, послать их подальше, но потом не смог отказать себе в удовольствии и разъяснил (не без издевательств, естественно), свою позицию и позицию Артанского королевства относительно получения вознаграждений от заинтересованных лиц, являющихся иностранными гражданами. Другая же часть моих древесно-рождённых соотечественников на чужбине, напротив, не стеснялась изъявлять ко мне избыточное почтение, чем немало раздражали меня и породили подозрения, что у них рыльце тоже, что называется, в пушку. Надо будет повнимательнее приглядеть за ними.

Вечером заходил Харада. Мы выпили, он показался мне то ли встревоженным, то ли подавленным. Я, естественно, спросил его, в чём дело, постаравшись придать своей озабоченности шуточный характер. Барт отвечал, что его расстроила сама ситуация с Сато, которого он почитал человеком рассудительным и знающим профессионалом. Затем он перевёл разговор на барона Фаня и спросил моего мнения о нём, чем поставил в неловкое положение. Я поглядел ему в глаза, но взгляд Барта, совершенно открытый и бесхитростный, просто не позволял уличить его в подвохе. Поэтому я спокойно охарактеризовал супруга своей любовницы как интересного собеседника, но человека саркастичного и сохранившего полнейшую ясность ума в свои почтенные лета. Мой друг налил нам ещё по стаканчику, выпил, а потом, вроде бы в шутку, поинтересовался, не попадал ли барон в круг моих интересов. Барон Фань, ясное дело, в круг моих интересов попадал: сначала в качестве предполагаемого крупного инвестора проекта Хрустального моста, а затем как муж женщины, с которой я делю ложе. Второе Хараде знать было совершенно незачем, а по поводу первого я ответствовал, что репутация господина Фаня неплоха, и ничего особо скандального по его адресу мне с наскока накопать не получилось. Естественно, сие не исключает наличие неких неблаговидных поступков в прошлом, но в делийском обществе о нём отзываются с неизменным почтением и уважением. Мой ответ как будто успокоил Барта, и далее мы провели прекрасный вечер за дружеской беседой и светскими сплетнями, они так скрашивают жизнь на чужбине.

Глава 10
ЭТО ДОЛЖНА БЫЛА БЫТЬ ЛЮБОВЬ…

Где-то в половине двенадцатого я мягко, но решительно, выставил своего хмельного товарища вон. Он шуточно упирался, заявляя, что догадывается, почему я стал чаще поглядывать на часы, и желает лицезреть счастливицу, удостоившуюся моего внимания. Мне пришлось приврать про одну известную проститутку, чьими услуги скрашиваются мои холостяцкие ночи в Саньдинге. Харада захохотал, потом скроил серьёзную мину, погрозил пальцем и посоветовал быть начеку, ибо всем известно мастерство жриц любви вызнавать чужие секреты. Уже в дверях он сделал неловкую попытку присоединиться к нашему веселью, но был решительно выдворен в коридор, а его смех продолжал слышаться до тех пор, пока за ним не затворилась дверь его номера.

Я прибрался и принялся ждать. Однако этой ночью моя возлюбленная не пришла. Я был огорчён, но не волновался, поскольку мы не ссорились, да и обещания непременно посетить меня сегодня дано не было. Утешив себя здравой мыслью, что после такого количества выпитого из меня вышел бы аховый любовник, я улёгся в кровать и заснул почти мгновенно.

– Не понимаю, – сказал коррехидор, перелистывая пожелтевшие страницы тонкой и хрусткой рисовой бумаги, – что такого увидела здесь госпожа Харада, отчего пошла и застрелила бывшую любовницу своего брата? Ну, имел место полный страсти роман десять лет назад, мужик потерял голову. Бывает. Томоко слишком рациональна и умна, чтобы посчитать давнишнее постельное приключение Сюро достаточным поводом для убийства.

– А что там дальше, – Рика заглянула в раскрытый дневник, – может, мы ещё не дочитали до самого интересного?

– Тут говориться о том, что Артания поддержала проект постройки Моста Века, – ответил Вил, – и описывается торжественное подписание бумаг с последующим банкетом. Однако ж барона Фаня там не было. Так, любопытно, читайте прямо отсюда.

Я вертел головой, чтобы не пропустить появление четы Фань. Моя дорогая Суён подобно яркой звезде освещала моё существование, превращая одним своим присутствием самый скучный вечер в праздник души, – писал Сюро своим на удивление разборчивым и чётким почерком, – банкет шёл своим чередом, но барон с супругой всё не приходили. Мне хорошо была известна пунктуальность делийцев, почитающаяся в их стране за особую добродетель. Наконец, измаявшись от неизвестности и пустопорожнего ожидания, я ненароком с бокалом в руке приблизился к господину Че́нгу, именно он подписывал договор со стороны наших партнёров, и спросил про барона.

– Как? – вскинул тот густые, рано поседевшие брови, – вы не знаете? Такое несчастье! Минувшей ночью господин Фань скончался. Говорят, – он приглушил голос и подался ко мне, обдавая удушливым ароматом амбры, – смерть его постигла прямо в объятиях молоденькой супруги, – он тут же согнал с лица глумливое выражение и долженствующей скорбью продолжал, – сердце. Да, да, господин Сюро, его подвело слабое, бедное, больное сердце. Помнится, пару лет назад сердечный недуг едва не свёл барона в могилу. Но подобные приступы имеют тенденцию повторяться, – он покачал головой на особый делийский манер. Такое покачивание выражало одновременно и сожаление, и удивление, – видимо, минувшей ночью так и случилось. Хотя, умереть в объятиях прелестной женщины – не столь уж плохо. Завидую барону, он до старости оставался мужчиной!

Меня сказанное поразило в самое сердце: несколько дней назад я сам предложил схему убийства, которое любая полиция посчитает несчастным случаем. И это практически точка в точку произошло с бароном. Что это? Случайность или же Суён помогла своему мужу покинуть сей бренный мир, воспользовавшись моей идеей убийства? Голова от всего этого шла кругом.

– Вот оно! – воскликнула Рика, – Фань Суён укокошила супруга, воспользовавшись любезно предоставленной информацией. Интересно, она специально предложила тот спор, чтобы вызнать способ поскорее овдоветь, или же удачный случай подсказал ей путь?

– Не знаю, – ответил Вил, – да и сам Сюро вряд ли мог однозначно ответить на ваш вопрос. Однако ж совпадение, отнюдь, не случайно. Здесь бедный господин Сюро описывает свои терзания, бросавшие его от надежды на случайность в пучину отчаяния от осознания, что любимая женщина сотворила такое.

Следующая закладка с жирным восклицательным знаком подводила к кульминации событий.

Она была совершенно спокойна и отстранённо-холодна всю церемонию, – писал Сюро, – её белоснежные одежды лишь подчёркивали необычайную красоту. Гроб усопшего стоял на возвышении, а портрет барона, на нём он выглядел ещё полным сил импозантным мужчиной, окружали букеты из белых лилий. От благовоний начинало ощутимо мутить. Я поправил траурную, белую же, повязку на руке и заставил себя приблизиться, дабы выразить соболезнование. Вся наша миссия получила приглашения на тончайшей рисовой бумаге. Белоснежный цвет бумаги указывал, что господин Фань ещё не перешагнул свой восьмидесятилетний рубеж. В этом случае бумага была бы розовая. Вот уж не думал, что все теоретические культурные сведения о Делящей небо, коими во множестве была заполнена моя голова, окажутся полезными. Мне пришлось консультировать соотечественников, как именно подобает вести себя на похоронах, и напомнить, что категорически запрещено надевать хотя бы что-то красного цвета. В Делящей небо красный – цвет жизни. Белый – смерти.

Суён взглянула на меня абсолютно сухими глазами и достоинством приняла пустые, соответствующие случаю слова соболезнований. Я же вглядывался в дорогие черты и пытался увидеть хоть что-то, что убедило бы меня в её невиновности.

Суён чопорно поклонилась и шепнула одно слово: «Жди».

Я бросил взгляд на усопшего, его лицо было безмятежно-спокойно, а на груди блестела нитка крупного жемчуга, что должна была освещать ему путь в загробном мире. «Ты сам умер, решив внезапно исполнить супружеский долг, или же сок розовых колокольчиков наперстянки помог тебе расстаться с жизнью»? – бормотал я про себя, прощаясь с бароном Фанем. В гробу лежали его вещи: очки, молитвенные чётки, фарфоровая чашка, явно его любимая. А также сложенные из бумаги символы его вещей: дома, лошадей, платьев. В ногах стояла зажжённая свеча и примостилась кучка золотых монет на белом же шнурке. Сбоку лежала артанская трубка с длинным мундштуком. Барон Фань был готов отправиться в своё последнее путешествие.

Она пришла, как всегда, в половине первого. Бросилась мне на шею, принялась исступлённо целовать лоб, щёки, нос, её руки зарылись в мои волосы. Я ответил на поцелуи и отстранился.

– Су, – сказал я, собираясь с мыслями.

– Что, любимый? – она вынула из сумочки бутылку своего любимого ежевичного вина, – в чём дело? Ты такой озабоченный. Проблемы на службе?

Я покачал головой. Любые проблемы на службе показались бы мне ничтожными по сравнению с теми мыслями, что не давали мне покоя весь сегодняшний день.

– Ты убила своего мужа? – спросил я.

Она выронила бутылку из рук, и раздался звон разбитого стекла, и тёмное, практически чернильно-фиолетовое вино разлилось по полу.

– Да, – растерянно ответила Суён, – я помогла свершиться тому, что должно было произойти раньше или позже. Вэй был стар и болен. Он отошёл в мир иной на вершине блаженства, что в этом плохого? Зато теперь ничто не стоит между нами, – она порывисто обняла меня.

– То есть, – я провёл рукой по шелку чёрных волос, – ты просто занялась с ним любовью, а его старое сердце не выдержало наслаждения и разлетелось на куски?

– Можно и так сказать, – мурлыкнула она мне на ухо, – а можно сказать, что одна неглупая молодая дама напоила своего благоверного улучшенным любовным напитком. Да, да, дорогой, не удивляйся. Вэй давно потерял способность любить меня. Иногда он принимал какую-то настойку, купленную в горном монастыре, куда он ездил каждый год на поправку здоровья душевного и физического, – она хихикнула, – настойка превращала его в мужчину на час или на два. И вот вчера чудодейственный эликсир обрёл ещё один компонент, тот самый, из наперстянки. Оказалось, что вытяжка используется также для прерывания беременности. У меня она была, а остальное оказалось проще простого. Я была счастлива, ибо занималась с ним любовью в последний раз. И я постаралась на славу: каждое моё движение, каждый томный вздох я посвятила ТЕБЕ, – она прижалась ко мне ещё теснее, – я буквально превзошла себя, вспомнив все ухищрения, которым меня научила одна знакомая жрица любви. За нас, за нашу любовь, – пело моё сердце, когда Вэй стонал от наслаждения, перешедшего в агонию. И никому, представь себе, никому не пришло в голову, что смерть моего супруга продумана и подстроена. Спасибо тебе, любимый. Ты даровал мне свободу.

Внезапно меня охватило отвращение. Я не мог спокойно смотреть в эти лучащаяся счастьем глаза. В это мгновение Суён напомнила мне жестокого ребёнка, который отрезал голову лягушке и с восторгом демонстрирует окружающим дёргающееся тельце. Она не только не сожалела о содеянном, она почитала убийство за праведный поступок, совершённый ради любви, ради меня! Боги, за что мне такое!

Я отстранил её от себя, налил коньяку, выпил залпом и закурил. Мне было необходимо собраться с мыслями: что делать дальше.

– Любимый, – Суён удивилась, но, как мне кажется, не поняла моей реакции, – теперь мы сможем пожениться. Конечно, – она огляделась по сторонам, подхватила полотенце и принялась вытирать пролитое на пол вино, предварительно аккуратно собрав осколки, – придётся для приличия выдержать положенный срок траура. Но ведь в Артании всем будет плевать, как скоро мы сочетаемся браком? Так ведь? – она сдула с лица упавшую прядь волос.

Я не знал, что сказать. Одно я знал совершенно точно: в моей душе навсегда умерла любовь. Я просто был не в состоянии продолжать любить женщину, хладнокровно убившую собственного старого мужа. Пускай даже, ради меня. Боги! Ведь это ради меня, и способом, который я же сам и придумал!

– Уходи, – глухо попросил я, – уходи, и никогда больше не возвращайся. Впредь даже не заговаривай со мной.

– Почему? – нахмурилась Суён, – неужели, ты оттолкнёшь меня только потому, что я поспособствовала своему мужу оказаться там, где ему и место?

– Потому, что ты хладнокровно убила его. Добро бы просто убила, ты наслаждалась этим.

– Да, – с вызовом ответила она, – я сделала это ради тебя, ради нашей любви. Теперь я свободна и богата. Мы можем быть счастливы.

– Не можем, – отрезал я, чувствуя, как на глаза сами собой наворачиваются злые слёзы, – я не способен любить убийцу. Уходи. Я никогда никому не скажу о том, что ты сделала с бароном. Пусть судят тебя бессмертные боги. Для меня моя возлюбленная Фань Суён умерла вместе со своим супругом той злосчастной ночью. А эту особу без чести и совести, что стоит сейчас в моём номере, я не знаю, да и знать не хочу.

– Значит, вот так? – тихо спросила она.

– Так.

– Хорошо.

Я отвернулся. Слышал, как шмякнулось на пол пропитанное ежевичным вином полотенце, как тихонько скрипнула рама, и зашуршал шёлк мужского платья, в котором моя возлюбленная гуляла по ночам. Болью отдались лёгкие шаги по камням дорожки за окном. Всё. Всё кончено. Не знаю, зачем я продолжаю писать. Наверное потому, что, если оставлю всё это невысказанным, моё бедное сердце не выдержит. Или же я сойду с ума. Я выпью всю бутылку коньяка. Пускай мне потом будет очень плохо, однако это «плохо» не идёт ни в какое сравнение с тем «плохо», что я чувствую сейчас.

– Ого, – проговорила чародейка, – ничего себе – поворот истории. Получается, Фань Суён убила своего старого мужа методом, который вызнала у любовника, а тот просто прогнал её прочь.

– Когда мужчина утверждает, что готов на всё ради своей любви, – Вил потёр лоб, – он, как правило, не имеет в виду убийства и прочую уголовщину. А вот Суён посчитала, что «всё» – значит всё, и просчиталась.

– У меня бы на месте Сюро в душу закрались бы серьёзные сомнения, – проговорил коррехидор, – если моя любовница так легко расправилась с мужем из любви ко мне, не постигнет ли меня та же участь, если её угораздит влюбиться в кого-то другого.

Между страниц дневника обнаружился листок рисовой бумаги с тиснением из листьев дерева гинко.

– История явно имела продолжение, – коррехидор развернул письмо, написанное незнакомой рукой по артански, – в нашем распоряжении последнее письмо.

Санди! – начиналось оно, – как жестоко и несправедливо твоё отношение ко мне. Ведь никогда, ни единого раза я не дала тебе повода усомниться в моей любви. А ты не желаешь даже знать меня. Разве то, что я убила своего мужа, может быть непреодолимой преградой для нашего счастья? Ты столько раз твердил, что любишь меня, что готов на всё ради нашей любви. И что я вижу теперь? Да, именно я люблю тебя по-настоящему, люблю настолько сильно, что, не задумываясь, воспользовалась первой предоставившейся мне возможностью устранить помеху на пути к счастью с тобой. Благо, твой опыт и знания указали мне верный путь. Я сделала то, о чём не жалею, и никогда не пожалела бы, если бы ты не оттолкнул меня, не растоптал мою любовь.

Значит, ты не любишь и никогда не любил меня по-настоящему. Я готова была не то, что убить, не раздумывая, умереть за тебя. Умереть с тобой. Нет, не правда. Я хотела прожить с тобой всю жизнь. Что на фоне такой перспективы смерть одного старого, нелюбимого человека! А тебе это оказалось не нужным.

Не знаю, как ещё воззвать к тебе, что сделать, чтобы ты передумал и возвратился ко мне. Но ты не вернёшься, я знаю. И моя любовь начинает превращаться в ненависть. Когда-нибудь все эти страсти, что бушуют в моей душе, станут пеплом, и я начну без горечи и боли вспоминать наши чудесные ночи. А пока уезжай скорее, и, если боги моря ниспошлют бурю, что унесёт тебя на дно, я буду рада.

Фань Суён.

– Прочувствованное послание, – Вил свернул письмо и положил на прежнее место между страницами старого дневника, – но, поскольку госпожа Фань осталась в Делящей небо, можно с уверенностью утверждать, что оно не возымело нужного действия. Вот так их роман и закончился, хотя было весьма похоже на любовь.

– Полностью доверяю вашему суждению, – ответила чародейка, – далее ничего нет. Видимо, господин разведчик столь сильно страдал, что решил не продолжать дневник. Но мне теперь совершенно понятны мотивы его сестры. Она поняла, что Сюро имел довольно компрометирующих сведений, причём документально подтверждённых собственноручным письменным признанием, чтобы на корню уничтожить репутацию «культурного посланника».

– Но дневник, увы, не проливает света на мотивы самой госпожи Фань. Хотя ежевичное вино, что она использовала, служит неплохой отсылкой к прошлому.

– Думаете, она предложила Сюро начать всё сначала? – недоверчиво спросила Рика, – и это после всего того, что он наговорил ей в Саньджинге?

– Прошло десять лет. Боль и обида успели притупиться, а встреча с бывшим возлюбленным могла раздуть угасшие угли страсти. Сюро отказывает, а госпожа Фань получает мотив для убийства.

– Но при чём тут ставки? – прищурилась чародейка, как делала всякий раз, когда собиралась возразить каким-нибудь едким замечаньицем, – флиртовать со своей бывшей любовницей попросту глупо. Сюро был в солидных годах и никак не тянул на ухажёра, маскирующего свои ухаживания под невинную светскую беседу о картах и ставках. На мой взгляд его слова куда больше походили на предупреждение. Что, впрочем, прекрасно вписывается в её дальнейшие преследования Харады.

– Мы видели лишь, что они встречались, – заметил четвёртый сын Дубового клана, – с таким же успехом можно предположить, что Харада преследовал госпожу Фань.

– В таком случае Сюро предупреждал бы мужа своей сестры, а не делийку.

– Простите, – на пороге появилась госпожа Харада, – вы закончили чтение? Я услышала ваши голоса. Возможно, мне удастся пролить свет на отношения моего супруга и госпожи Фань.

– Сделайте одолжение, – Вил галантно пододвинул стул хозяйке дома.

– Сначала я тоже подумала, что у Барта к Фань Суён сердечный интерес, – начала госпожа Харада, – однако предметом моей главной ненависти к делийке стал дневник брата. Я сопоставила факты о ежевичном вине. Ведь именно следы этого напитка были на простынях, пропитанных кровью бедного Санди, хотя и последующий интерес этой особы к моему мужу тоже немало заставил меня попереживать. Не стану долее утомлять вас описанием собственных мыслей и чувств, скажу лишь, что я приняла твёрдое решение отомстить убийце своего брата. Дом госпожи Фань оказался расположенным весьма удобно: имелся вход со стороны переулка. Я утром позвонила ей и попросила о приватной встрече, Фань засмеялась неприятным смехом, заявила, что догадывается о том, что я намереваюсь сказать ей, и назначила встречу через полтора часа. Заявила, что я, видите ли, разбудила её, лишив приятностей утренней неги. Он не подозревала, что я собираюсь лишить её жизни, – Томо усмехнулась, – и встретила меня с покровительственной улыбочкой.

– Я догадываюсь о причине, побудившей вас искать со мной встречи, – проговорила она, запахиваясь в шёлковый халат, под которым не было абсолютно никакой одежды, – только, боюсь, что всех ваших денег не хватит, чтобы выкупить у меня позор супруга.

Первое, что, естественно, пришло мне на ум в подобной ситуации, это – неосторожное любовное послание, которое Барт успел настрочить этой заезжей красотке, – продолжала госпожа Харада, – и я не преминула сообщить ей, что в наш просвещённый век в Артании адюльтеры политиков не способны разрушить карьеры или вызывать общественный остракизм. Она засмеялась низким, грудным смехом, который должен был производить на особей мужского пола неизгладимое впечатление, и рассказала мне, что дело совсем в ином, – на этих словах голос рассказчицы впервые дрогнул, – оказывается, Барт в то время, что описывал своём дневнике мой незабвенный брат, совершил опрометчивый поступок. Барон Фань из дружеского расположения к молодому человеку подсказал ему лёгкий способ обогащения: покупку акций Хрустального моста. Нюанс заключался с том, что акции необходимо было купить до того, как будет объявлено о сотрудничестве Артании и Делящей небо. Барт, как полномочный член торговой миссии, естественно, узнал о принятии решения финансирования Артанией проекта за несколько дней до официального объявления. Он сообщал эту информацию барону Фаню, а тот покупал акции и на его долю, – она вздохнула.

– То есть ваш муж получил взятку от барона Фаня в виде пакета акций? – уточнил Вилохэд.

– В целом – да, как ни неприятно мне признавать сей факт, но дела обстояли именно так. Барт стал владельцем крупного пакета акций. О сотрудничестве двух стран было широковещательно заявлено, цена акций взлетела до небес. Барон незадолго до смерти успел удачно продать оба пакета, и банковский счёт моего супруга пополнился кругленькой суммой денег.

– Но ведь это произошло очень давно, – пожала плечами чародейка, – даже если бы Фань Суён поведала журналистам эту историю, ваш муж легко мог заявить, что она попросту лжёт. Получилось бы её слово – слово иностранки, против слова министра финансов. Не думаю, что его величество и кланы встали бы на точку зрения Фань Суён. Её бы просто перестали принимать в приличном обществе и объявили лгуньей.

– Барт не просто шепнул покойному барону о принятом решении, – покачала головой госпожа Харада, – он имел неосторожность сообщить ему об этом в письменной форме. Именно об этом позоре и говорила делийка, утверждая, будто бы у меня недостаточно средств, чтобы выкупить его. У неё имелось письмо моего мужа, – она замолчала, зажмурила глаза, словно бы прогоняла непрошенные слёзы, – потом госпожа Фань принялась рассуждать о том, как обрадуются скандалу кленфилдские газеты, если в распоряжении стервятников-репортёров окажется откровенно коррупционное письмо нынешнего министра финансов. А оно окажется, – заверила меня Фань Суён, если Барт не сделает того, что она от него требует.

– И чего же она хотела? – подался вперёд коррехидор.

– Не знаю, – пожала плечами госпожа Харада, – на такой же мой вопрос она лишь смеялась в ответ и говорила, что ЭТО не моего ума дело, и меня не касается. Я напомнила, что из-за семейных уз имею право знать. Что лишь разозлило её, а разговор о семейных узах подлил масла в огонь: она перешла на Санди. Госпожа Фань сверкала глазами и буквально плевалась ядом. Выкрикивала, будто бы Санди её тогда предал, что он пытался помешать и теперь, но, хвала богам, в её руках оказалось отличнейшее средство, заставившее его замолчать навсегда. Она говорила что-то о ежевичном вине, чувстве юмора судьбы, что при помощи этого самого вина свершило возмездие за все её прошлые мученья и нынешний позор, что оказаться отвергнутой вторично – суровое испытание. Должна признаться, я даже с удовольствием всадила в неё пулю. Жаль только, что я не умею стрелять, и большая часть обоймы попала мимо.

– Пистолет принадлежал вашему брату? – уточнил Вил.

– Да, Санди часто носил его с собой. Я знала, что он прежде служил в Департаменте информации и исследований и всегда говаривал о бережённом, которого берегут сами боги.

Томо встала, выдвинула ящик стола и протянула коррехидору элегантный небольшой пистолет с инкрустированной перламутром рукоятью.

– Вы забрали из дома госпожи Фань ларец в виде пагоды и сняли ключ с шеи баронессы, – мягко проговорил Вил, – вы надеялись найти опасное письмо?

– Да. Но мои надежды не оправдались. В ларце находилась куча ничего не значащих бумаг: какие-то счета, записки, приглашения и тому подобная дребедень. Полагаю, письмо моего супруга она надёжно припрятала.

Рика задумалась, ей было отличнейшим образом известно, Делящая небо славится своими ремесленниками, а, следовательно, шкатулка может оказаться с секретом. Девушка попросила принести и показать ей «трофей». Госпожа Харада послушно кивнула, поднялась, вышла из комнаты и вскорости возвратилась, неся на руках великолепно выполненную копию делийского храма со сверкающей алым лаком узнаваемой четырёхскатной крышей.

– Вот.

Рика взяла ключ и открыла крышку. Высокая крыша, напоминающая чешуйчатую шкуру красного дракона, откинулась, обнажив содержимое. Действительно, внутри лежали приглашения, какие-то совсем свежие письма и ещё неоплаченные счета. В уголке примостилась свёрнутая вчетверо театральная программка. Чародейка привычно провела рукой над этим своеобразным шедевром неизвестного ремесленника и не ощутила никакой магии: не было даже малейшего укола в ладони, пальцы не охватило знакомое онемение, даже легчайшего дуновения тепла не чувствовалось. Шкатулка оказалась самой обыкновенной шкатулкой. Обыкновенной, да не совсем. Величина внешних стен маленького храма, искусно вырезанного из особо твёрдой чёрной древесины, явно была больше внутренней полости, где в двух отделениях и лежали бумаги госпожи Фань. Это означало только одно: у шкатулки имелось потайное отделение. Рика обругала саму себя за тупость, ибо делийские мастера славились именно по части изобретательности в области всяческих секретных местечек, запрятанных в самых, казалось бы, бытовых вещах. И чародейка не замедлила высказать своё предположение вслух.

– Я тоже слышал о делийских сундучках с секретом, – проговорил коррехидор, – но слышал при этом так же и о том, что открыть подобное очень даже не просто. Некоторые образчики лаковых шкатулок так и остались наглухо запертыми, причём делийцы не без гордости заявляют, будто бы во всём этом напрочь отсутствует магия.

– В нашем случае тоже, – Рика так и сяк поворачивала деревянный храм с алой крышей в надежде отыскать спрятанную пружину, – я весьма восприимчива к магии. Определить, что именно применялось, мне, конечно, не под силу, но вот само наличие чар почувствую. Здесь чисто, секретное отделение спрятано самой, что ни на есть незамутнённой инженерией.

– Можно ли каким-нибудь образом открыть шкатулку? – обеспокоенно спросила госпожа Харада, – вдруг злосчастное письмо Барта по-прежнему находится в ней.

– Есть у меня одна задумка, – проговорила чародейка с хитрым видом, какой обыкновенно указывал, что ей в голову залетела интересная идея, – госпожа Харада, у вас найдётся пара свечей, настольное зеркало и, – она оглянулась по сторонам, – вы случайно не держите птицы в клетке?