Текст книги "Тринадцать: Оккультные рассказы [Собрание рассказов. Том I]"
Автор книги: Елизавета Магнусгофская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)
STELLA MARIS
От ужасов смерти, в момент роковой,
Спасен он был грезой светящей,
Для всех, погибающих в бездне морской
Звездою, о мире скорбящей…
Никогда не любил я спиритических сеансов. Они вызывают во мне – ну, я сказал бы – брезгливое – отношение. Как это, вызвать душу кого-нибудь из умерших близких? Православная церковь наша молится «во блаженном успении вечный покой подаждь, Господи, усопшему рабу Твоему…» А я буду лишать его этого покоя, хотя бы на минуту? Из-за какого-то баловства! Чем же иным являются для большинства спиритические сеансы? Нет, этого я не понимаю! Я против этого!
Сознаюсь, когда спириты уговаривали меня принять участие в одном из сеансов, уверяя, что там будут только серьезные, сознательные приверженцы спиритизма, чтобы вызвать дух Андрика Смирнова – я поколебался. Слишком хотелось мне узнать трагические обстоятельства его смерти… Но я все же не пошел.
И Андрик оценил это – и пришел ко мне сам. Не во время сеанса, для развлечения других – а как друг к своему другу…
Андрик Смирнов.
Мы все его звали так. Никогда «Андрей», «Андрюша», «Андрюшка»: Андрик…
В последний раз я виделся с ним года за два до его гибели. Это было в Лондоне. Я зашел к нему в каюту. Андрик был дельный моряк, но ничем не отличался от своих товарищей. Разве – своей религиозностью. Существует пословица: «Кто в море не бывал, тот Богу не маливался» – и в пословице этой скрыт глубочайший смысл. Среди моряков редки – я бы сказал: почти никогда не встречаются атеисты.
Моряк бывает в церкви не часто. Но разве в море не помолитесь вы лучше, глубже, серьезней, чем в четырех церковных стенах? Пусть не глядят на нас строгие лики святых – глядит сам Божий лик, глядит из каждой звезды синего неба, из каждой бегущей волны. Пусть нет лампад – но разве не бесчисленные свечи зажжены в небесах? Пусть нет церковных песнопений – разве не поют их морские волны? Разве не слышите вы в этих напевах: «Всякое дыхание да хвалит Господа!» Не внимаете весенней ночью, как возглашают волны:
– Христос Воскресе!
Хвалят морские волны Господа…
Андрик был верующим как-то по-детски чисто. Он не любил зря говорить на религиозные темы, но если говорил – все выходило у него так красиво…
Когда я зашел к нему в Лондоне, я увидел в его каюте что-то мне новое. Это была икона – вернее, картина. Он мне сказал, что это – картина известного художника… Айвазовского, что ли… Я имен не знаю… Бурное море. И погибающие моряки. А там, почти на горизонте – сияние. Вгляделся, вижу – Пречистая Дева в сиянии венца. Я долго смотрел на картину. Андрик же сказал:
– Звезда морей. Stella Maris… Знаешь, у Мережковского есть стихотворение. – И он стал мне читать это известное стихотворение о том, как погибли два моряка – отец с сыном. И, когда нашли их трупы, сын был посиневший, как все утопленники,
Другой же с улыбкой такою
На мертвых устах, будто сон, а не смерть
Смежил их навеки собою.
От ужасов смерти, в момент роковой,
Спасен он был грезой светящей —
Для всех, погибающих в бездне морской,
Звездою, о мире скорбящей…
– Ты в это веришь? То есть в то, что погибающие в море могут видеть Звезду Морей?
– Да, – тихо ответил Андрик. – И какая это должна быть дивная смерть! Но только думаю – не всем «погибающим в бездне морской» дано видеть Ее. Ведь мы грешные… Ее видеть дано, может быть, избранным… Я всегда вспоминаю эту картину и эти стихи, когда в бурные ночи вижу вечернюю или утреннюю звезду, сияющую над морскими водами…
– Вечерняя и утренняя звезда – это Венера?
– Да, – как-то нерешительно ответил Андрик. – Знаешь, в Средние века, когда вздумали изгонять с небес наименования языческих богов, ей дали имя «Звезда Богородицы». Впрочем, кажется, у католиков сохранилось это название. Только у них.
Больше Андрика я не видел. То есть не видел живым.
Он погиб во время войны в каком-то морском бою. Впрочем, это был даже не бой: одно из тех маленьких – но славных – дел, герои которых не попадают на страницы истории.
Когда я прочитал имя Андрика в списке погибших, первой моей мыслью было:
– Что испытал он в последние минуты?
Мне безумно хотелось его увидеть. Но звать не хотел – не хотел тревожить покоя.
И все-таки, я его видел!
Я не вызывал его сознательно – но все время думал о нем и, наверное, так усиленно, что он услышал.
Осенним вечером, когда река была залита еще розовым блеском только что скрывшегося солнца, стоял я на палубе. И, как всегда в последние годы, думал об Андрике. Ведь у меня не было друзей ближе его.
Я смотрел на реку, готовившуюся уснуть. Мой глаз разобрал там, над розово-желтой полоской на западе, вечернюю звезду, мерцавшую еще слабо-слабо.
– Звезда Богородицы… – прошептал я.
Я стоял еще несколько времени. Хотелось подышать свежим воздухом прежде, чем пойдешь в каюту. Уже загорались маячки и огни на судах в гавани. В небе ярче разгоралась вечерняя звезда.
И в голубых сумерках осенней ночи подошел ко мне Андрик…
Не знаю, чего было больше – радости свидеться с ним, или испуга – того испуга, что вызывает в нас всякое явление, которого не может объяснить трезвый рассудок.
– Вот ты звал – и я пришел, – сказал он, глядя на меня своими большими – и всегда такими грустными – глазами. И во взгляде этом почудилось мне сегодня что-то новое. Странным блеском горели они – блеском, названия которому я не мог подыскать.
– Я знаю, что ты хочешь спросить. Ты хочешь знать, как я погиб, и исполнилась ли моя мечта. Да, Сережа – исполнилась!
И он стал мне рассказывать – спокойно и связно – о том, последнем бою.
– И вот снаряд сорвал половину бака. Все мы очутились в волнах. Было бурно. Целый день дул свежий ветер, но к вечеру разыгрался настоящий шторм. Солнце уже зашло. Падая, я инстинктивно ухватился за какой-то обломок. Стояли какие-то серо-голубые сумерки. Глухо шумело зеленое море. И была у меня мысль:
«Вот и конец. Я погибаю смертью моряка. Смертью солдата, гибнущего в бою… И, если я уже исполнил свой долг – пусть я погибну. Но если моя жизнь нужна еще Родине – жаль, очень жаль. Тогда не хочется умирать! – Я отдался волнам, и они несли меня куда-то, куда гнал их усиливавшийся шторм. Подальше от орудийных залпов. А может быть, это просто германец окончил стрелять. А может быть, я просто больше не слышал…»
Меня несло и несло.
И внезапно там, низко над горизонтом – я увидел вечернюю звезду. Она была такой яркой, как никогда. Блеск ее все ширился. Лучи становились все ослепительней. Это была уже не звезда, а солнце… Ярче, чем солнце… И в этих ослепительных лучах, я увидел, приближалась Она. Как там, на моей картине.
На Ней серебрится одежда, что снег,
Сама, что звезда золотая…
И кто-то сказал мне:
– Твой долг исполнен!
Может быть, это сказало море…
А Она шла по водам, и от улыбки Ее стихали морские волны. Последний еще раз вздыбились они – потом легли у Ее ног… И там, за Ней, я видел такой блеск… Все небо горело и сияло… Все небо превратилось в одно огненное море… От одной Ее улыбки!
И я пошел туда, куда меня звали…
…Ах, если бы знали люди, какое блаженство, какое ни с чем не сравнимое счастье положить жизнь свою за други своя – никогда никто не боялся бы смерти!
Андрик замолчал. Вечерняя звезда разгоралась. И, казалось мне – один луч ее скользнул по его лицу… Задержался на минуту на его голове…
Я молча смотрел на звезду. Потом обернулся к Андрику.
Но Андрика рядом со мной уже не было.
Тогда я снова обернулся к звезде Богородицы и стал молча молиться за Андрика… За всех погибающих в море… живот свой на поле брани положивших… убиенных… расстрелянных… умученных…
И величаво играла своими лучами Ее звезда…
ЗЕЛЕНЫЙ ОГОНЕК
Зеленый огонек…
Я увидел его в первый раз, когда, шестнадцатилетним юношей, я последовал за отцом в купленный им домик на окраине города. Старенький, но уютный домик этот стоял в густом саду, почти на самом берегу реки. Из окон его была видна большая река. А на севере море. Синяя полоска.
Туда уходили суда – в неведомые дали. И оттуда возвращались, распустив паруса или дымя трубами. Длинная каменная гряда убегает от берега в реку, отделив собой небольшую полоску воды. По эту сторону гряды – мелко. Водятся только пиявки да лягушки. По ту сторону – глубина. Там уходят в море большие пароходы.
По вечерам на молу зажигался зеленый огонек. Ровным, немигающим светом горел он, загораясь после заката. И так до самого утра.
Ровный, зеленый, ласкающий…
Я не знаю, почему влек он меня к себе, тянул неведомой и непреодолимой силой. Я часто смотрел на него по вечерам, сидя долго-долго в саду. Я мечтал, глядя на этот зеленый огонек. Мечтал, как мечтает каждый юноша, полюбивший в первый раз… Я мечтал о ней, глядя на огонек. И огонек связался в моей памяти с нею.
Давно уже нет ее, моей милой и любимой…
Давно нет на молу зеленого огонька…
Была война. Было повальное бегство из родных городов. Была революция.
Погасли на реке зеленые и белые огни. И, казалось, в целом мире нет иных огней – кроме красных.
Огненно-красных. Кровавых…
Зеленый огонек…
Так же далеко, как ты, осталось мое детство… моя юность… моя юношеская любовь…
Все проходит, все минует.
Превратился в зрелого мужа мечтательный юноша. На полях войны потерял он свои светлые иллюзии…
Иллюзии зеленого огонька…
Снесен с лица земли наш уютный домик. В могиле мой отец. Далеко моя юношеская любовь… И нету больше на молу моего зеленого огонька. На месте его поднялся новый нескладный маяк, с тускло-белым – проблесковым – огнем. И всюду на реке, от верховья до моря, до большого белого маяка, сторожащего вход в залив, проблесковые, проблесковые, проблесковые.
Жалеют огня. Жалеют света. Но не жалеют людских глаз.
Много проблесковых огней на лоне широкой реки. Белые, белые, красные. А зеленых только три. Это – на всей широкой реке. Ненавижу я проблесковые огни. Непостоянные – как сами люди.
Как человеческая любовь…
Я поселился за городом, вблизи того места, где стоял наш старенький домик. Мне часто приходилось возвращаться последним пароходом. И, глядя в окно на темные воды реки, на темное небо – я ждал, жадно ждал, не покажется ли, наконец, зеленого огня – маячка или встречного парохода.
Что в них, в этих зеленых огнях, что они так влекут меня, так манят и мучают?
Вот загорелся зеленый луч – и сразу погас.
Почему вы так непостоянны, проблесковые зеленые огни?
В годы войны и революции спало мое сердце. Горела душа – да, горела пламенем жертвенной любви к Родине, к родному народу. Но не было в ней места для чувства к кому-нибудь одному. А теперь, на родине, когда успокоилось сердце, когда вокруг тишина и мир, в мое спавшее сердце прокралась непрошеная гостья: Любовь.
И я отдался ей со всем порывом, на который способна одинокая душа…
Она не любила меня. Нет, не любила…
Играла ли она мной или увлекалась сама – не знаю. Но я отдал ей всю жизнь, все мои мечты и надежды. И когда, редко, разрешала она мне целовать свои тонкие руки – я испытывал неизъяснимое блаженство. Она позволяла мне это иногда. И больше ничего. Никогда.
Но я горел. Я сгорал на пламени этой любви… И, казалось мне, кроме этого чувства нет в мире ничего. Ничего!
И, когда я возвращался домой, прижимаясь горячим лбом к холодному стеклу пароходного окна, – я думал о ней. Только о ней.
Ждал появления зеленых огоньков.
И огни слились с образом моей возлюбленной.
Зеленые огни моей любви…
Как дивно томиться и страдать от любви без ответа и надежд!
Гореть, страдать, отчаиваться – и снова гореть! Знать, что никогда не будет ответа.
Что счастье только во сне…
В дивном сказочном сне, овеянном ароматом любви, осиянном зелеными огнями.
Проблесковыми, непостоянными были огни.
Такова же была и моя любовь.
Она никогда не любила меня – но давала мне минуты счастья. Минуты блаженства, когда я целовал ее руки. И один лишь раз я осмелился прижаться жадными устами к ее губам!
Холодно сказала она мне, что не любит. Любит другого. Любила его всегда.
Я не упрекал ее за ложную надежду. Был благодарен за краткие минуты счастья, что давала она мне – недостойному.
Я плакал, целуя ее руки. Я безумно любил. Не полюблю так никого. Никогда…
Она ушла от меня. Я привык видеться с ней каждый день… Теперь мы не виделись месяцами. Я ушел сердцем и умом куда-то в бездонную пропасть. Пробовал искать забвения в вине. В кокаине. Не находил.
И единственное, что давало мне успокоение, от чего струился в мятущуюся душу мою мир – это зеленые огни нашей гавани.
Говорят, зеленый цвет – цвет надежды.
Неправда! Зеленый огонь – это любовь!
Я зашел в храм.
Много церквей в нашем большом городе. Но я люблю из них только одну. Не потому, что в ней какой-нибудь особенный батюшка. Батюшка самый обыкновенный. Старичок. Кроткий. Простой. Глубоко верующий. Каких много на Руси. Пение – как во всех церквах. Не лучше, не хуже. На стенах нет икон старого письма, художественных фресок, чего-нибудь замечательного.
Но не в батюшке дело. Не в иконах. Не в пении.
А, может быть, именно в иконах. У одной из них, старой, темной – Николай Чудотворец изображен на ней, с потемневшим от времени ликом – горит лампада. Неугасимая она. Ночью погашены в храме все, а эта горит. Видна и из окон церковных.
Зеленая лампада Николая Чудотворца! Зеленая лампада освещает его образ.
Строги святые. Строги и бесстрастны их лики. А вот этот святой… Какой благостью, какой любовью к страждущему человечеству дышит его лицо. Строгое с первого взгляда – и такое благое, если всмотреться в его очертания. Знает и любит – и как еще любит его – русский народ. Вся страждущая Русь. Какие грехи не исповедовались у его подножия. О чем только не молились ему грешные люди.
Улыбался своей светлой улыбкой святой, слыша кроткия, наивные или дерзостные молитвы. И делал так, как требовала того Божия воля.
И не противился никогда, что горит перед ним зеленая лампада…
Я вышел из храма. Оглянулся еще в последний раз на неугасимую лампаду и медленно побрел по улице. Напротив храма – ярко освещенные окна. Какая-то лекция. Не посмотрев даже на программу, взял я билет. Не все ли мне равно, о чем и кто читает? Хочется только быть среди людей… Давит одиночество. Лекция давно уже началась. Лектор – человек небольшого роста, худощавый, с лицом аскета. Что-то особенное есть в этих глазах, устремленных куда-то вдаль, поверх голов застывших в глубоком молчании слушателей. Глазам этим словно открыто что-то, чего не видят другие.
Я прислушался.
– …она влечет человека ко всему прекрасному. Она – символ Красоты, Красоты вечной и нетленной. В детей своих вкладывает она стремление к Красоте – духовной и телесной… И, если мы называем Венеру mater amoris, то мы понимаем любовь в ее самом широком смысле. Любовь великую, всесозидающую и всесогревающую. Венера есть мать любви —
Той великой Любви к Красоте неземной,
Той Любви, что охватит собой,
В бесконечном сиянье небесных лучей
Возвращенные души людей…
Лектор говорил увлекательно. Я пришел поздно, поймал только обрывок какой-то большой мысли, и душа еще не следила за ней. И скоро потерял нить, уйдя в свои невеселые думы.
– Под покровительством каждой планеты, как известно моим слушателям, находятся государства, страны света, города, дни недели, месяцы, минералы, драгоценные камни, животные, птицы, растения, цвета. Месяц Венеры – май, тот месяц, когда
всюду праздник Любви и Весны,
все земное на пир собирается брачный…
Венера любит цветы весны: сирень, ландыш, каштан. Ее цветы – подвенечное вешнее убранство, одевающее плодовые сады. Царица цветов – роза – тоже посвящена ей, царице планет.
В мае все цветет, все зеленеет, вот почему Венера так любит зеленый цвет…
Эти слова, донесшиеся до моего слуха, сразу пробудили мое внимание. Мне казалось, я внезапно прозрел. Теперь я знал, отчего меня всегда влекли с такой непонятной силой эти зеленые огоньки, отчего они всегда были связаны с моей любовью.
Венера! В зеленых огнях своих открывала ты мне свое величие, свою силу!
Я больше не слушал. Я видел перед собой зеленые огни… Я ушел душой в прошлое, осиянное этими огнями…
Лекция окончилась. Я поспешил в фойе, к боковым дверям, откуда был ход за кулисы. Там я ждал лектора. Он был уже одет, в зимнем теплом пальто, высокой шапке. Теперь он не производил того впечатления, как на эстраде. Обычный человек.
– Я хотел вас спросить, – робко начал я. Он посмотрел на меня. О, эти глаза! Они смотрели на меня – они смотрели в мою душу… Они смотрели в душу человеческую, они смотрели в высь, они смотрели в таинственную бесконечность!
– Я хотел вас спросить… – начал я снова. Да что я, в сущности, хотел спросить этого странного человека?
– Я никогда не интересовался астрологией, – наконец выжал я из себя, – вообще я не знал, что астрология еще существует… Я думал… Астрология наука древних… И теперь она давно забыта… Не может существовать в наш век… когда наука…
– Что ваша наука без астрологии? – спросил меня лектор. – Астрология – альфа каждой науки… Средневековые ученые – а вы ведь не будете отрицать, что ученые были и в Средние века – строили все свои системы на астрологии… вспомните Кеплера, Тихо де Браге. Астрономия, которая шагнула теперь далеко – пошла бы еще дальше, если бы не откололась от астрологии… Астрономы считают нас ниже себя… Но это не так… Astrologia est mater astronomiae!
Мы вышли на улицу. Громадные звезды сияли над нашими головами. Крупные, яркие.
– Вы знаете звездное небо? – спросил меня астролог.
– Мало… – смущенно сказал я.
– Присмотритесь к небу… К звездам первой величины… Вы видите, что они горят разным цветом? Цвет звезды дает основу астрофизике… Астрофизика изучает по цвету лучей природу звезд. Она определяет на основании их состав планеты, разлагая лучи. Для астролога не особенно важно, из какого вещества состоит та или иная планета. Для него важны ее лучи – и влияние этих лучей на человека… Ведь наука не отрицает невидимых лучей. Астрофизики говорят о «видимом спектре» и «невидимом». Наука открывает постоянно все новые и новые лучи… Многие из ученых относятся отрицательно к «ленто-лучам», открытым случайно ученым Горном… Впрочем, нельзя сказать «открытым», потому что ему удалось поймать их только однажды… а второй раз, несмотря на годы работ, наблюдать их ему уже не удалось… Есть бесчисленное множество лучей – и только малая часть их известна науке…
Астрология или астропсихика – серьезная наука, имеющая громадное будущее. Она придает большое значение лучам, вернее: соотношению планетных лучей. Астролог знает, что значит, когда лучи одной планеты падают на другую перпендикулярно, под косым углом. Взаимоотношение светил или, как называют астрологи – аспекты, создает то или иное влияние на весь подлунный мир, на человечество в его целом, целые нации, отдельных людей. Горе и радости человека, успех и неудачи – все может прочесть астролог в звездных рунах.
– Так, по-вашему, человек есть раб звездных лучей?
– Нет… Человек создан Богом существом свободным. У него есть разум, который указует ему путь. Но не всякий слушается голоса разума. Чем выше человек в своем умственном развитии, тем больше может освободиться от непреложного влияния светил. Он может даже изменить свою судьбу на две трети и чем ниже человек по своему духовному развитию, тем больше он приближается к животным, не имеющим рассудка и свободной воли. Astra inclinant, non insistant. Каждый луч – видимый или невидимый, а их изучила наука еще не так много – имеет свое назначение. Имеет связь с той или иной планетой. История человечества пишется золотыми буквами на небесах. Ее начертания – аспекты. Откуда у нас войны и революция? Откуда годы мирного строительства? Все, все это предсказывает нам расположение небесных светил. Лучи забираются в астральное тело человека. Они вызывают жажду крови или жажду славы. Все лучи…
Я долго говорил со странным человеком. И, расставшись с ним, долго еще смотрел я на звездное небо – как будто бы впервые увидел его. Да, я впервые смотрел на него зрячими глазами. И мне казалось, что я чувствую на себе влияние этих лучей. Благотворное… умиротворяющее…
Осень.
Сижу в своей комнате. На столе горит лампа с зеленым абажуром. Зеленым, конечно зеленым. Абажур этот успокаивает мои глаза. Сижу и пишу.
Была зима, весна, лето. И вот опять осень. Я часто, бывая в городе, захожу к астрологу. Я стал его постоянным гостем. И учеником. Я знаю еще не много. Я только что постиг азбуку неба, и теперь, робко и застенчиво, начинаю читать. Он дает мне много книг, расширяющих мой кругозор. И теперь я начал писать сам. Это будет мой первый труд – экзаменационный! Я дам его моему учителю. Он прочтет. Исправит. Поможет. Мой труд называется «О лучах».
И первая глава носит название «Зеленые огни – лучи Венеры»…
