Текст книги "Разведка без мифов"

Автор книги: Елизавета Паршина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

О случившемся немедленно доложили Артуру. Я в это время была где-то по поручению Артура, и ему пришлось объясняться без переводчика. Потом мне Клаудио рассказал, что когда перед ним предстал смущенный Гармона, Артур поднял вверх палец и все поняли, что это означает. Гармона густо покраснел и горячо заверил, что этого больше никогда не повторится. Понять его можно было и без слов. Артур хорошо знал, что Гармона – отважный и смышленый парень, но тороплив. Решили не допускать его к выходу на целый месяц. Для паренька это было самым тяжелым наказанием. С самого рассвета начал моросить холодный дождь. Низкие тучи застилам небо до горизонта. Артур с видимым удовольствием посмотрел в окно и, обернувшись, сказал:

– Сегодня.

Я машинально глянула в угол, где стояли мои «расходные» ботинки. Они были сухими. Что же, сегодня, так сегодня. Лучшей погоды не будет, лето на пороге, и тогда – прощай ненастье. Дождь то переставал, то снова сеял на земле частые холодные капли. Обедали молча. Потом каждый занялся своим делом. Артур изучал карту, готовясь к разговору с проводником, а я рассматривала обувь. Каждый раз, как я натирала себе ноги, мне казалось, что обувь была выбрана неудачно. Но новые ботинки натирали ноги в других местах, и я снова меняла обувь. Меня не оставляла надежда найти-таки ботинки, которые не натирают. Потом я поняла, что это напрасная затея. Надо было просто набраться мужества и ждать, пока ноги не огрубеют.

Паскуаль привел проводников. Артур видел их в окно и попросил сначала вызвать для разговора того, что помоложе, и сам вышел в гостиную с картами. Положив карты на стол, Артур мельком взглянул на молодого парня. Обычно он так смотрел только один раз, когда здоровался. Можно было наговориться с Артуром досыта и даже не заметить, что он ни разу не взглянул в глаза. Лицо его при этом, как всегда, было добродушным и спокойным, улыбка непринужденная и располагающая, а глаза и смотрят, и не смотрят. У меня другая привычка. Я всегда смотрю в лицо собеседника неотрывно, как глухонемая. При этом у нас с Артуром мнения о собеседнике всегда сходятся.

Молодой парень нам сразу не понравился, и от него отказались. Затем вошел Хосе с другим проводником – крестьянином с застенчивым взглядом немного печальных глаз. Сутулая спина и огрубевшие тяжелые руки свидетельствовали о том, что он работал на земле вою жизнь. Работал много и трудно, а жизнь одаривала его и нехотя, и скудно. Мне он понравился, такие не подводят. К нашему огорчению, идти он отказался. Упоминание о вознаграждении не произвело на него никакого впечатления. Он просто не понимал, почему он должен помогать республиканцам – землю крестьянам не дали и не обещали.

– А на поле одни камни, одни камни…

Мы начали просить его помочь нам просто по-товарищески. Крестьянин слушал, не поднимая глаз, видимо, ему было совестно отказать. Его темные, плохо гнущиеся пальцы неспокойно перебирали край старой шляпы, лежавшей на коленях, и прикрывавшей обширные заплаты на брюках. Немного помолчав, он поднял голову и тихо произнес:

– Я с вами пойду.

В казарме сборы закончились быстро. Бойцы собрались, как обычно, в патио вокруг высохшего бассейна. Все волновались: состав группы еще не объявлен. Эти минуты ожидания я и сама не любила, хотя знала наперед, что именно нужно делать. Времени оставалось мало. Надо было еще заехать в штаб за пропуском и выехать на передовую с таким расчетом, чтобы до наступления темноты хотя бы часа два понаблюдать за берегом противника. Операция предстояла довольно сложная: фронт плотный, а от него до железной дороги, которую надо подрывать, более десяти километров. В оперативную группу Артур назначил самых сильных бойцов, но тревожное чувство все же не оставляло. Артур отдал необходимые распоряжения и поговорил с каждым бойцом. После этого ребята успокоились, каждый начал собирать снаряжение в соответствии с поставленной ему задачей. Для прикрытия на берег должен был прибыть весь отряд. На этот раз Хосе остался с отрядом, а мы выехали на передовую, взяв с собой Факунду, молодого, очень серьезного паренька. В действительности его звали Франциско, но под этим именем в отряде было уже четверо, и троим пришлось дать другие имена, чтобы не возникало путаницы. Одного начади звать Антекера, по наименованию города, откуда он был родом, второго Моро – он был очень похож на мавра, а четвертого – Бонильей, это было его второе имя. Франциско Гарсилья – одного из лучших автоматчиков и любимца Артура – прозвали Факунда. Гармона до самого отъезда ходил за нами по пятам. В его глазах было столько надежды и тоски, что я старалась на него не смотреть.

Прощаясь, Артур напомнил Хосе, чтобы все хорош поели. К вечеру тучи спустились еще ниже. Легкий сероватый туман заволакивал низины. Вязкая проселочная дорога пустынна и неприветлива. Колеса машины буксуют в глубоких, наполненных водой колеях. По стеклам сползают крупные светлые капли, набегает новые, за ними остаются извилистые дорожки. Но тоска не от этого. Мне было жалко Гармону. Не надо было уезжать так, молча. Может быть, надо было что-нибудь пообещать или как-нибудь иначе утешить. Перед глазами так и стоит его страдающее лицо с виноватой улыбкой.

– Что-нибудь случилось? – Спросил меня Артур.

– Нет, ничего.

Артур посмотрел на меня недоверчиво, но больше ни о чем не спрашивал. Километрах в пяти от передовой мы нагнали на дороге молоденького лейтенанта. Он направлялся на наблюдательный пункт батальона, изрядно вымок и был очень рад, когда мы пригласили его в машину. Оказалось, что он командует ротой как раз там, где нам предстояло переправляться. Пока доехали, успели обо воем договориться и вместе подошли к передним окопам на склоне прибрежного холма. Было еще светло. Окоп, в который мы спустились, пустовал. Он был отрыт в половину профиля и сильно размыт дождями. Приходилось стоять там на коленях или сидеть на корточках. Мы делали и то и другое, пока не одеревенели ноги. Мучительно хотелось вытянуться во весь рост или лечь. Стекла биноклей заливало водой, их все время приходилось протирать. На противоположном берегу тихо я безлюдно. Метров на пятьсот там тянулись болота. Наконец, начало смеркаться. Подошел Факунда и доложил, что отряд прибыл. Комроты начал упрашивать, чтобы его тоже взяли «туда». Артур пообещал, что «в следующий раз».

Мы поползли из окопа в разине стороны: Артур к переправе, а я к грузовику, который стоял на повороте за холмом. Ребята сидели в кузове и покорно мокли. Наверно, Клаудио не позволил им вылезать. Вокруг машины одиноко бродил Хосе. Заметив меня, он подал команду, и бойцы дружно попрыгали через борт. Из-под ног густо брызнула грязь. Отряд выстроился, и Хосе еще раз повторил каждому, что ему следовало делать. На берегу разговаривать уже нельзя. Первыми пошли подрывники: Ретамеро, Молина, за ними Хосе и проводник, а замыкали Антекера и Сальвадор. Группа прикрытия пошла с Бонильей прямо к реке. Пока мы шли, стемнело настолько, что я видела только спину, идущего впереди. Некоторое время все молчали, слышалось лишь хлюпанье грязи. Но вот кто-то поскользнулся и тихо выругался. На него дружно зашикали, потом начали друг друга убеждать, что шикать тоже не нужно, и поднялся гвалт. Тогда Хосе один раз гаркнул, и все стихли.

Теперь, когда до выхода осталось несколько минут, мне стало жаль ребят и хотелось, чтобы они не уходили. Бойцы из группы прикрытия принесли и опустили на воду лодки, Амарильо пошел расставлять посты. Теперь уже никто не разговаривал. Изредка перешептывались или дергали друг друга за рукава. На том берегу могли услышать даже самый тихий разговор. Проводник и рыбак стояли в стороне, ожидая, когда их позовут. Артур подал знак, и рыбак приблизился с парой весел. Он передал их Хосе и легко прыгнул в лодку, потом принял весла и прошел к носу, освобождая место проводнику. За ним в лодку сели Молина и Ретамеро. Последним шел Факунда, он должен был оттолкнуть лодку. Река быстро вспухала от дождевых потоков, и течение убыстрялось. Прибрежные кусты заливало водой. Факунда с трудом удерживал лодку одной рукой, вцепившись другой в ветви затопленного дерева. В темноте трудно было понять, что произошло в следующую минуту. Очевидно, рыбак хотел поудобнее перехватить весла. Одно из них выскользнуло из руки, и лодку моментально прижало к дереву. Между веслом и бортом лодки оказалась зажатой рука Молины. Когда лодка ударилась о дерево, послышался порывистый вздох. Я видела, как Ретамеро встал и с силой отпихнул лодку от ствола. Лодку качнуло и швырнуло течением обратно к стволу, но Малина успел выдернуть руку. Пальцы оказались разбитыми в кровь. Факунда помог старику выбраться на берег. Подрывника приходилось заменить другим. Пока Артур шепотом спрашивал, что случилось, а я о том же спрашивала у Молины, мимо нас промелькнула тень, и кто-то из ребят на ходу перехватил у старика сумку с динамитом и прыгнул в лодку. Я была почти уверена в том, что это был Гармона, надо было немедленно задержать его. Артур, наверно, хотел сделать то же самое, но между ним и лодкой были Хосе и я. Хосе не понял меня, а может быть, думал иначе. Он оттолкнул лодку ногой, бросил чалку, и лодка скрылась в темноте. Раздался слабый всплеск опущенных весел. Потом все стало тихо. Теперь никто ничего выяснять не пытался.

Пробежав немного вниз по течению, мы остановилась, прислушиваясь; ловили малейшие шорохи, стараясь проследить, где лодка пристанет к противоположному берегу. Вероятно, Гармона не успел даже спрятать детонаторы и держит их в руке. Что если он сунет их в мешок с динамитом? Прошло несколько минут. Лодка должна уже причалить, но мы не услышали ни звука. Артур приблизительно определил, на сколько ее могло снести течением, и мы медленно побрели берегом еще ниже. Теперь уже выяснилось, что в лодку прыгнул действительно Гармона. Артур ругал меня за то, что я прозевала, а я его за то, что он держал шва за рукав, но делать было нечего. На первом посту стояли Маноло с Леоном. Они слышали, как лодка причалила метрах в пятидесяти ниже. Прежде чем вылезти на берег, разведчики, конечно, сидели в лодке и слушали. Эти минуты были самыми опасными. Фашисты могли заметить их на реке и захватить сразу, как только они покинут лодку. Могли пропустить их немного вглубь, отрезать от реки, а потом напасть… Можно считать себя в относительной безопасности, когда углубишься на территорию противника на один или два километра. Это могло быть часа через два, а то и больше. Сдерживая дыхание, мы всматривались в темноту. Никто не произнес ни слова. Старались не менять положения, чтобы не хрустнула случайно попавшая под ботинок ветка. Тихо звенели невидимые струи воды. В темных зарослях крикнула ночная птица, прошелестели ее крылья, и снова все стихло. Видимо, все прошло благополучно, и наши разведчики успели отойти от берега на несколько сот метров. Я немного успокоилась и почему-то сразу почувствовала холод. Мокрый воротник кожанки противно лип к шее, в ботинки просачивалась вода. Артур приподнялся повыше, отыскивая место, где можно сесть. Я хотела последовать за ним, но в это время почувствовала, как Хосе сильно сжал мою руку, и быстро оглянулась на реку. На противоположном берегу в воздух поднялся высокий столб огня. Пока до слуха донесся звук взрыва, я успела сосчитать до трех… Мы замерли, пытаясь расслышать что-нибудь еще. Ночная пропасть не отвечала ни единым звуком. Через несколько секунд послышалась беспорядочная стрельба. Стреляли далеко от того места, где произошел взрыв. Наши не отвечали. Значит, они обнаружены не были и столкновения с противником не произошло. Скоро все стихло. Что же все-таки произошло? Это можно будет узнать только тогда, когда наши вернутся.

– Если через полчаса лодка не появится, я пойду па розыски. Скажи, чтобы приготовились Хосе, Барранко и Сальвадор. За Хосе останется Бонилья.

Я перевела Хосе слова Артура, и он пошел за Бонильей, но вернулся очень встревоженный. Бонилья бесследно исчез. Ночь, полная загадок! Никто не заподозрит Бонилью в том, что он самовольно без крайней необходимости отлучился. Пришлось с прикрытием оставаться мне. Артур и Хосе спустились во вторую лодку, готовые отчалить каждую секунду. Решили подождать еще полчаса. Если ваши разведчики живы – придут. Растревоженная ночь не затихала. Над нашими головами со злыми вскриками проносились перепуганные птицы. Вода продолжала прибывать, и от реки шел ровный гул, как от поезда. Деревце, за которое придерживался Артур, наклонилось и скрипело. Лодку кренило. Так прошло еще несколько минут. К нам подошли Клаудио и Молина. Они видели вспышку, и растревоженные, не могли усидеть в машине. Но вот на противоположном берегу раздался треск сухой ветки, и мне почудилось, что прошуршали и листья. Я дернула за рукав Артура – после контузии он был глуховат. Хосе выскочил из лодки и быстро зашагал вниз по течению. Мы пошли следом. На воде ничего нельзя было различить, а плеск весел очень трудно отличить от журчания неспокойной воды. Вдруг за кустами мелькнула тень, затем захрустели ветки и лодка подошла под невысокий обрывистый берег. Мы побежали туда. Маноло и Сальвадор бросились в воду. Они ухватились за борта лодки и старались завести ее в небольшую заводь.

Когда мы разглядели силуэты сидевших в лодке, то сразу успокоились – их было пятеро, столько же, сколько и уходило. Но, к нашему изумлению, первым из лодки вышел Бонилья. Его шаги казались нетвердыми, а высокая стройная фигура точно надломлена. Он сделал два шага, потом остановился, стараясь сохранять равновесие, и оперся на плечо Маноло. Из груди вырвался булькающий хрип и Бонилья медленно опустился на землю. Наклонившись, стараюсь разглядеть его лицо. Мне кажется, что оно совсем белое, на подбородке широкие потеки крови. Бонилья тяжело дышит и молчит. Чувствуется, что говорить он не может. Его рука тревожно шарит по траве. Я подумала, что он хочет встать, и подала руку, но Бонилья мягко отстраняет ее и продолжает перебирать жесткую траву. Факунда подает ему автомат, и Бонилья успокаивается. Когда из лодки вышли остальные, оказалось, что нет Гармоны…

О том, что произошло, рассказал Ретамеро. Когда Гармона прыгнул в лодку, Бонилья пытался его удержать. Гармона выскользнул из его рук, и Бонилье ничего не оставалось, как прыгнуть в лодку за ним. В темноте было очень плохо видно, и все это происходило при полном молчании. Хосе не понял, кто оказался в лодке, он увидел, что там все пятеро, и оттолкнул лодку…

– На том берегу мы построились и пошли, – продолжал Ретамеро. Ночи теперь короткие, и мешкать нельзя. На всякий случай, Бонилья пошл рядом с Гармоной. Мы быстро перемахнули заболоченный кустарник, и тут пришлось передвигаться перебежками – местность становилась все более открытой. Временами мы теряли друг друга из вида. Когда раздался взрыв, я был метрах в тридцати от того места и сразу побежал на вспышку. Там оказался один Бонилья. Через минуту собрались все остальные, но Гармону мы не нашли. Бонилья сказал, что был метрах в десяти от того места, может быть, немного дальше, в темноте это трудно определить. Мы даже не нашли автомата, который был у Гармоны. Когда мы пошли обратно к реке, я почувствовал боль в ноге, точно от ушиба камнем. Пощупал, рука стала мокрой и липкой, но это была не моя кровь…

Трудно было предположить, что Гармона живой или мертвый будет найден, но Артура никогда не оставляла надежда, пока он не получал полной уверенности в том, что дальнейшие поиски бесполезны, этому учил и бойцов. Отправили две лодки под командованием Хосе. Мне было поручено с проводником и Бонильей разыскать в ближайшем поселке врача. Приходилось торопиться – не могли знать, насколько серьезно ранение Бонильи. Паскуаль осторожно вел машину, и все время оглядывался на нас, хотя в темноте все равно ничего не было видно. По дороге Бонилья, превозмогая боль и с длительными передышками, рассказал, что Гармона не отдал ему динамит и детонаторы, он хотел ставить заряд сам. Пришлось идти вместе с ним. Когда вышли на открытое место и стали пересекать его перебежками, Бонилья немного отстал от Гармоны, но видел, как тот упал. Взрыв раздался в тот же момент… На том месте, где секунду назад был Гармона, осталась только развороченная земля и ничего больше…

На окраине поселка мы остановились и внесли уже потерявшего силы Бонилью в дом проводника. Паскуаль с хозяином пошли за врачом. Бонилья больше ничего не говорил. Дышать ему было трудно. Временами он сплевывал сгустки крови и вытирал посиневшие губы рукавом. Через полчаса Паскуаль вернулся без врача.

– Даже дверь не открыли, – сказал он возмущенно.

– Этот доктор никогда не ходит к больным ночью, – прибавил проводник и безнадежно махнул рукой.

– Он, наверно, не понял, что его зовут к раненому?

– Понял, – зло бросил Паскуаль, но ведь он сеньор…

– Посмотрим!

Пошли все трое. На площади, где стоял дом врача, мы еле вылезли из грязи. Дом высокий и массивный, как крепость. Нижние окна в решетках и так высоко, что даже постучаться нельзя. Долго колотили в дверь. Хозяева, конечно, проснулись. Они ждали, когда нам надоест колотить, а мы – когда они поймут, что не уйдем и спать не дадим. Наконец, нам открыли. На пороге появилась высокая костлявая дуэнья, но только для того, чтобы сказать, что доктор почивает. Паскуаль отодвинул ее от двери без всяких церемоний. Пока он с ней переругивался, я быстро отыскала комнату, где спал врач, и, постучав, открыла дверь, не ожидая приглашения. Врач даже подскочил от возмущения. В слабом свете, сочившемся сквозь жалюзи, он не разглядел, что перед ним женщина, и забегал по комнате, угрожая вызвать самого алькальда. По-видимому, он крепко ругался, во всяком случае, значительная часть слов, которые он употреблял, была мне совершенно не знакома.

– Я прощу оставить меня в покое! – гремел этот сеньор.

– Если вы сейчас же не осмотрите раненого, я поведу вас под конвоем!

– О-о… – доктор растерялся.

Последовала непродолжительная пауза. Потом он включил маленькую настольную лампочку и с удивлением начал меня рассматривать. Не знаю, что больше произвело на него впечатление: пара гранат у меня на поясе или иностранный акцент, во всяком случае, в его голосе что-то смягчилось, когда он произнес:

– Вы, может быть, выйдете, сеньорита, или мне надевать брюки при вас?

– При мне, – ответила я резко. – Чего доброго, потом вас не найдешь… Не обижайтесь, – добавила я примирительно. – В комнате почти темно.

Врач молча и быстро начал надевать на себя то, что положено для завершения туалета, потом приказал дуэнье подать чемоданчик, и мы пошли. Осмотрев Бонилью, врач сказал, что надо немедленно класть в больницу. Он опасался за состояние легких. Мы тут же поехали. Бонилья почти оглох. Сначала мы этого не заметили, но в дороге он все время переспрашивал нас или совсем не отвечал на вопросы. Добрались мы до больницы только к утру. Бонилье очень не хотелось оставаться там. Он с грустью смотрел на нас, пока мы не скрылись за дверью.

Прошло не так много времени с тех пор, как мы приехали, но на этом участке фронта делать стало нечего. Движение по железной дороге резко сократилось. Поезда проходили только днем после того, как фашисты тщательно осматривали все пути. В летнюю жару маленькая каменная Мора точно вымерла. Улицы оживлялись только с заходом солнца, и то ненадолго. Большинство жителей были заняты в сельском хозяйстве и ложились спать рано. Полковник уехал в Валенсию и, по всей видимости, не собирался возвращаться. Тем большей неожиданностью для нас стал вызов в штаб бригады. Говорили, что в Мору прибыло какое-то высокое начальство. Отправляясь, Артур просил меня быть очень точной в переводе.

В большом темном кабинете нас встретил невысокий чернявый полковник, представившийся просто: Касадо. Не скажу, чтобы мы были хорош осведомлены о том, что делалось в высших инстанциях, во имя Касадо связывалось с представлением о наиболее реакционно настроенных кадровых офицерах. Он встретил нас с подчеркнутой холодностью, продолжая стоять посредине кабинета. Артур поздоровался с ним сухо и спросил, что полковнику от нас угодно.

– Прошу объяснить, что вы здесь делаете?

– Я имею направление на этот участок от Генштаба, и там, безусловно, известно, что именно я должен здесь делать.

– Надеюсь, вам известно, кто я?

– Я послал подробный отчет о проделанной работе своему начальнику в Валенсию и полагаю, что вам лучше обратиться к нему.

– Я хочу слышать отчет от вас лично.

– Ничего не могу добавить к тому, что уже докладывал раньше. В настоящее время я здесь только отдыхаю в ожидании командира бригады.

Касадо так ничего и не добился. Было заметно, что он раздосадован. Время от времени он бросал в нашу сторону хмурые взгляды. Наконец, потеряв терпение, полковник объявил, что больше не задерживает нас. Артур с достоинством откланялся и молча направился к выходу. В 1939 году Касадо переметнулся на сторону фашистов и открыл им дорогу на Мадрид.

Вскоре после этого разговора мы выехали в Мадрид. Перед отъездом я с Клаудио пошла в госпиталь навестить Бонилью. Палата выглядела бедной и мрачной. Серые цементные полы, низкие потолки. Через маленькое окно в глубокой нише с улицы в палату пробивался шум. Бонилья лежал на спине, вытянув руки поверх одеяла. Лицо его заметно осунулось и пожелтело, а синие жилки на висках бились тревожно. Он поднял на нас свои голубые глаза и улыбнулся. Впервые я заметила, что у него длинные, загнутые ресницы и высокий белый лоб, на котором заметно выделялась полоска от кепки. Шея и грудь плотно забинтованы. Я думала, что он будет выглядеть хуже, и обрадовалась, но сестра сказала, что ему прядется лежать не меньше месяца: вся грудь в мелких ранках, а легкие… О легких она, видимо, не могла сказать ничего утешительного и только покачала головой. Думаю, что Бонилье здесь не нравилось, но он не жаловался, только смотрел на нас так, что мы не могли подняться и уйти. Клаудио уже третий раз говорил, чтобы Бонилья не волновался и скорее выздоравливал, что мы при первой возможности его навестим, а сам все продолжал сидеть на койке, поглаживая край жесткого больничного одеяла. Табак нам не позволили оставить, а гостинцы мы сложили в тумбочку.

– Лечись. Все будет хорошо, – сказала я в свою очередь и тоже погладила край одеяла.

– Да, да, конечно…

Бонилья смотрел на нас поочередно, улыбался. Может быть, он не слышал, что мы говорим, но не хотел переспрашивать, чтобы не огорчать нас. Когда принесли обед, нам все же пришлось уйти. Артур решил расстаться с Морой окончательно, но на этот фронт нам еще предстояло вернуться.

С падением Малаги и решительным отпором, который дала фашистам республиканская армия на реке Хараме, на всех фронтах установилось относительное равновесие, но далеко не затишье. Фашисты продолжали предпринимать попытки продвинуться на Центральном фронте, но всюду или совсем не имели успеха, или добивались незначительных сдвигов. Только на Северном фронте противник имел некоторый успех, хотя последствия этого удалось использовать значительно позже. Мне очень хотелось остаться в Мадриде, но там уже действовал отряд Лени Писарева, молодого и симпатичного офицера, приехавшего в Испанию из Бельгии. Бои на окраинах почти прекратились, во всяком случае, противник не имел там за последнее время даже тактического успеха.

По приезде в Мадрид Артур отправился в штаб фронта. В подвале было тихо и прохладно. В длинном бетонном коридоре мы повстречали полковника Лоти (Львовича – Е.П.). Он всегда был прекрасно осведомлен о положении на фронтах. Хотелось поговорить с ним обстоятельнее, но у него не было времени. Он показал нам комнату наших советников, и приветливо помахал рукой. В комнате, куда мы вошли, сидело несколько человек – работников штаба. За столом невысокий кареглазый молодой человек старательно переводил какой-то документ с испанского. Узнав, что я переводчица, он попросил меня помочь. Я подсела к столу и попробовала разобраться. Смысл был понятен, но отдельные слова не знакомы. Наши советники наблюдали за нами, и я заметила иронические улыбки – у молодого человека перевод оказался гораздо удачнее. Один из них, тот, что был постарше, наклонился над переводом.

– Кто же из вас переводчик, не пойму, – заметил он шутливо.

Я толкнула своего соседа локтем в бок: не выдавай, мол. Молодой человек оторвался от бумаги и совершенно серьезно ответил:

– У нее совсем не плохо получается, я только уточняю кое-что…

Я подняла на него благодарный взгляд и вдруг обнаружила, что он совсем не так молод, как мне показалось сначала. Но когда я узнала, что это полковник Ратнер – советник командира корпуса, готова была провалиться от стыда. С ним мы познакомились ближе, когда перебрались в Гвадалахару.

Из штаба через поле мы пошли в сторону позиций. Солнце припекало, отвесно посылая слепящие лучи. Под ногами шуршала рано пожелтевшая на безводье жесткая трава. Вдруг я увидела возле одного камня кучку патронов. Я собрала их и показала Артуру.

– Случается, что иногда бросают патроны, сказал один из офицеров. – Наверно, это анархисты, которых мы сменили. – с досадой добавил другой. В неглубокой ложбинке, куда мы спустились, стоял боец с четырьмя конями. – Дальше поедем верхом. Ты умеешь? – спросил Артур.

– Конечно, мы в Дагестане…

– Ладно, потом расскажешь.

Войсковую разведку республиканская армия не вела. Это было настолько не принято, что иногда наша деятельность вызывала осуждение даже тех командиров, которые были непосредственно на передовых позициях, где отсутствие разведки сказывалось особенно тяжело. Поэтому разведотряды, подобные нашему, работали под руководством Генштаба и перебрасывались с участка на участок и даже с одного фронта на другой. Как советник Артур подчинялся своему непосредственному начальнику, ранее главному советнику, Яну Берзину, а затем Хаджи Мамсурову.

Как-то Артуру предстояло выполнить разведзадание в районе расположения фашистских резервов вблизи одной из деревень, километрах в пяти от линии фронта. Мы прибыли в расположение роты, занимавшей оборону против этой деревни. Нас очень радушно встретил командир батальона, Артур сообщил ему о цели приезда и предъявил документ Генштаба, где значилось, что ему разрешается переходить фронт одному или с отрядом в любом месте и в любое время. Командир батальона ознакомился с документом и сразу помрачнел. Он повертел бумагу в руках и как-то странно посмотрел сначала на Артура, потом на меня.

– Вы хотите ночью идти в ту деревню?

– Да, сегодня ночью.

– Но это совершенно невозможно!

– Почему?

– Потому что там фашисты.

Наверно, взгляд, который бросил на него Артур, комбату тоже показался странным, и он поспешно добавил:

– Я могу предоставить вам возможность наблюдать с наблюдательного пункта, у вас, я вижу, есть бинокль…

– Какая же это разведка – в бинокль?

– Как вам угодно, – обиженно пробурчал комбат, – но переходить фронт я вам не позволю; вы сами не понимаете, что делаете. Там фашисты…

Как Артур ни объяснял ему, комбат был неумолим. Пришлось уходить ни с чем.

– Шальной какой-то! – Сказал комбат стоявшему рядом офицеру.

– А еще с женщиной… – поддержал его тот.

Я не оглянулась, меня разбирал смех, но не хотелось обидеть комбата, который, вероятно, был убежден, что сделал доброе дело – спас нас от верной смерти. Несколько дней мы усиленно проводили занятия по стрельбе из пулеметов и полученных недавно автоматов. Теперь отряд был хорошо вооружен, но стреляли мы еще плохо. Все старались нажать на спуск, кода удавалось подловить цель, и нам казалось невероятным, что именно в этом и заключалась ошибка. Промахнувшись, мы следующий раз пытались подсекать цель еще быстрее, дергали спусковой крючок и опять промахивались. С метанием гранат дело обстояло не лучше. Я заметила, что ребята гранат боятся; я, конечно, боялась тоже.

Однако с операцией медлить было нельзя. Артур часами просиживал над картами. В последних числах мая должно было начаться наступление республиканских войск в Гвадарраме. Неожиданно к нам приехал советник другого отряда, Кирилл Орловский. Ему было поручено срочно подорвать железобетонный мост в тылу фашистских позиций, чтобы противник не мог подтянуть резервы. Тол и другие материалы он раздобыл, но не было детонаторов, и их надо было достать любой ценой. Кирилл был в дороге уже вторые сутки без сна и без еды, и все безрезультатно. Оставалась надежда найти своего старого друга, Артура Спрогиса. Его-то теперь и разыскивал Кирилл. Он знал Артура как строгого конспиратора и не удивлялся, что Артур никому не говорил, где его отрад размещается. Кирилл лишь знал, что Артур должен быть где-то в расположении 11-й Интербригады, следовательно, в окрестностях Гвадалахары. Вот он и кружил по проселкам, присматриваясь к попадавшимся на пути хуторам, отмечая опытным глазом признаки расположения отряда. Кириллу, конечно, и в голову не могло придти, что начинается отсчет мгновений, навечно запечатленных Хемингуэем в романе «По ком звонит колокол».

Наконец он нашел то, что искал. На невысоком пологом холме стоял одинокий дом барачного типа. Вокруг тщательно вытоптанная трава. В дверях часовой с автоматом. Автоматы в ту пору были только у разведчиков 11-й бригады – предмет зависти всех остальных отрядов. Кирилл подрулил к дверям, подождал минуту, пока уляжется пиль, и окликнул часового. Тот оказался андалузцем и понять им друг друга било трудно. Эти окончательно подтвердило, что он попал по назначению – отряд Артура был укомплектован в Малаге. Однако ни Артура, ни переводчицы в казарме не было. По всей видимости, в ней не было и никого другого. В это время отряд 11-й бригады был на операции в районе Утеки.

С рассвета Хосе сидел над картами: Артур поручил ему самостоятельно провести операцию по разведке на нашем участке фронта, Сложной ее назвать было нельзя. Надо было захватить «языка». Но никто заранее не знает, какой операция окажется при исполнении – сложной или простой. Все зависит от того, как сложатся обстоятельства. Разбираться в картах для Хосе, пожалуй, было сложнее всего. Он неграмотен, но Артур с ним много занимался, и карту Хосе понемногу читать научился. До завтрака они занимались картами вместе, я читала ему названия деревень и рек, а потом Хосе поехал в казарму. Он решил взять с собой только четырех бойцов. Отправив Хосе, мы с Артуром поехали выбирать место для операции в районе Саорехас. Вернулись поздно ночью.

Утром меня разбудила девушка, работавшая в нашем доме по хозяйству, Манола. Со сна я подумала, что что-то случилось. В гостиной ждал Хосе. Вид у него был такой сияющий, что сомнений не оставалось – все обошлось хорошо.