Текст книги "Разведка без мифов"

Автор книги: Елизавета Паршина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

– Ну, как?

– Мы захватили двух офицеров: один командир батальона, а другой – еще не знаем кто.

– Где они?

– Здесь, в машине, у подъезда.

– Манола! – кричу я, – буди командира!

Артур вошел через несколько минут. Узнав о результатах операции, он распорядился отвезти пленных в штаб корпуса и сам отправился туда без завтрака. Долго искали начальника разведотдела. Артур реши пока допросить пленных сам.

Первым в кабинет ввели командира батальона. Это был высокий, еще молодой человек с энергичным, загрубевшим на солнце и на ветру лицом, с выправкой профессионального военного. Он подошел к столу, сильно прихрамывая, и с удовольствием сел, когда ему предложили. Выражение лица у него было деловым и серьезным, как будто он пришел с рапортом к начальству. Я подумала, что он откажется отвечать на вопросы, но неожиданно он изъявил полную готовность вступить в разговор. Сначала Артур спросил его относительно ранения, и офицер, видимо, успокоился. На вопрос, почему он на службе у фашистов, ответил односложно: «Служба». Как выяснилось из дальнейшего опроса, его часть была к началу мятежа под командованием Франко, а в политике он никогда не разбирался. Впрочем, вопрос о его мировоззрении Артура не интересовал, и он перешел к выяснению обстоятельств, при которых тот попал в плен. Надо было, возможно точнее обрисовать ход операции, что помогло бы ее участникам оценить свои собственные действия. Все четверо присутствовали при допросе и с интересом слушали. Из рассказа выяснилось, что фашистские офицеры возвращались в свою часть из штаба корпуса и растерялись, когда на дороге их остановили наши разведчики. Их было пятеро.

– Почему вас сопровождало столько человек?

– Я вез денежное довольствие на весь батальон.

Вынув из полевой сумки толстый пакет с деньгами, офицер положил его на стол.

– Положите на стол все ваш документы.

Офицер, не торопясь, выложил на стол все, что имелось у него в карманах. Я отобрала документы и вернула ему личные деньги.

– Кто второй офицер, который присоединился к вам в штабе полка?

– Не знаю. Он ничего о себе не рассказывал, и я ранее с ним не встречался.

– Вы стреляли, когда вас задержали на дороге?

– Нет, я сначала думал, что это наш контрольный пост, и приветствовал их, как положено. Когда те сказали, что они «красные», и велели слезать с коней, в них выстрелил вестовой. Ваши разведчики открыли огонь и убили его, а я спрыгнул на землю, но убежать не удалось. Я без возражений последовал за вашими людьми, хотя у меня прострелена нога.

Мне подумалось, что это очень крепкий парень. У нашего автомата калибр девять, наверно, сапог полон крови.

– Вы разрешите мне сделать перевязку? – спросил он, поморщившись.

– Сейчас вас осмотрит врач и будет оказана помощь.

Через минуту конвойный ввел следующего, а раненому разрешили идти.

– Меня расстреляют? – спросил раненый, обернувшись с порога.

– Не думаю, – ответил Артур, – но это зависит не от меня.

Вторым был тщедушный молодой парень без знаков различия. Быстрые вороватые глаза, тонкие злые губы. Артур не предложил ему сесть. Этот пытался придать своему лицу угодливую улыбку. Ничего не получилось. Лицо подергивало судорогой, в глазах застыл страх. На вопросы он отвечал торопливо и явно лживо, представлялся рядовым недоумком, мобилизованным против желания. Хосе и Ретамеро внимательно следили за допросом. Осмотр документов и личных вещей не внес никакой ясности в вопрос о личности пленного. Заметив это, Хосе приоткрыл дверь и сказал что-то стоявшему в коридоре Сальвадору. В дверь просунулась рука с каким-то небольшим предметом, и Хосе знаком указал мне, чтобы я взяла. Я встала и подошла к двери. Пленный не посмел оглянуться, но как-то сжался.

– Это портмоне он выбросил при задержании, – тихо сказал Сальвадор, кивнув головой в сторону пленного. Он не знает, что мы его подняли.

Вернувшись на свое место, я стала рассматривать находившиеся в портмоне бумаги, положив их на колени так, чтобы пленный не видел.

– Почему вы не носите знаков различия? – Продолжал допрашивать Артур.

– Я направлялся в отпуск, и потом – я ведь не офицер.

– Командиру батальона представили вас в штабе как офицера,

– Возможно. Я не обратил внимания.

Между тем я развернула одну из бумаг. Документ был напечатан на хорошей плотной бумаге с печатями. В нем говорилось, что лейтенант республиканской армии такой-то перебежал на сторону фашистов и представил штабу корпуса ценные сведения, и что ему объявляется благодарность. Тем временем пленный продолжал врать. Я быстрым движением руки положила портмоне с развернутой бумагой на стол и посмотрела на пленного. Он вздрогнул и заметно побледнел. Все понятно – узнал свое портмоне.

– Что это такое? – спросил Артур.

Я перевела ему содержание бумаги. Минуту длилось молчание. Потом пленный тихо сказал, не поднимая глаз:

– Я бы хотел исповедаться, если можно.

– Можно. – коротко бросил Артур и приказал вывести пленного.

Через три дня ко мне пришел Ретамеро. Вид у него был обиженный и растерянный. Он молча протянул мне свежую газету с большей статьей, отмеченной на полях красным карандашом, и терпеливо выждал, пока прочту.

– Хосефа, смотри, здесь один лейтенант присвоил себе всю нашу операцию… Он командует ротой на том участке, где мы переходили фронт, и провожал нас до переднего окопа, но дальше мы его не взяли.

Я тоже возмутилась нахальством этого лейтенанта и побежала к Артуру. Узнав, в чем дело, он ничуть не огорчился. Мне даже показалось, что он остался доволен.

– Очень хорошо. – сказал он, когда я кончила читать статью. О нас меньше будут говорить.

– Но ведь ребятам обидно!

– Тем, кто намерен собирать аплодисменты, в разведке делать нечего. Говорить и писать будут не о нас… Пойди и объясни это бойцам.

Конечно, Артур был прав, и все-таки обидно.

Вечером Артур предупредил, что с утра поедем на позиции. Наверно, он уже наметил подходящий участок и хочет посмотреть его на местности. Утром, наскоро проглотив горох, спешу в отряд. Вскоре показалась и машина Артура. К нашему удивлению, он приехал не один. За ним из машины вышел высокий белокурый молодой человек в простом сером костюме.

– Капитан Базиль (Василий Цветков. – Е.П.), сапер.

Мы поздоровались и вопросительно посмотрели на Артура. Гостей у нас, обычно, не принимали, и случай был исключительный.

– Некоторое время побудет у нас, чтобы освоиться с условиями работы, и подучит подрывному делу.

Я перевела бойцам, что приехал инструктор-сапер и будет с ними заниматься. Напитан очень приветливо улыбался, но в разговор не вступал, по-испански, видимо, не говорил.

– Если хотите, можете остаться в казарме, скорее научитесь объясняться с бойцами, но на операцию я вас пока не возьму. – Сказал Артур.

Капитан был согласен и попросил разрешения осмотреть лабораторию. Раньше мы получали готовые мины и только немного усовершенствовали их, но после гибели Гармоны Артур от них отказался. Выход был назначен на следующий день. Все принялись за подготовку, а мы с Артуром отправились домой. С утра пришлось заниматься гостями – приехали два офицера с Мадридского фронта. Командир разведотряда, Леня Писарев, сын эмигранта из Брюсселя, хорошо говорит по-русски; второй – Лев Василевский, в его обязанности входило обеспечение этого отряда. В Мадриде я с ним иногда встречалась. Артур дал им «взаймы» один автомат; больше мы дать не могли, так как вечером сами должны были выходить. После обеда проводили их и стали собираться в дорогу. Мне предстояло проехать километров тридцать-сорок машиной и дальше пешком – километра три. Перед этим надо было заскочить в штаб батальона за Андрэ. Артуру ехать километров семьдесят, и он выехал немедленно.

В отряде никто не спал. В землянке на деревянном табурете горела коптилка. В слабом свете я разглядела нашего Мануэля. Он лежал на соломенном тюфяке и смотрел страдальчески. Мне почудилось что-то виноватое в выражении его лица.

– Почему ты здесь? – Мануэль молчал.

– Он заболел, ему стало плохо, – пояснил один из бойцов.

Я пытливо посмотрела на Мануэля – не очень-то в это верилось. Мануэль никогда не проявлял особой готовности участвовать в операциях, но мы не отчисляли его из отряда потому, что он искренне хотел побороть свою нерешительность.

Бывало и раньше, что он отказывался от выхода, но обычно заранее. Я думаю, что при Артуре он пошел бы. Мы с капитаном направились к окопам, но едва успели спуститься, как раздался выстрел. Следом за ним несколько очередей из автоматов. Минуту эхо перекатывало отзвуки по дальним холмам и ущельям, потом все стихло. Солдаты в окопах напряженно вслушивались. Нервы были так напряжены, что когда раздался взрыв гранаты, мы вздрогнули. По фронту покатилась беспорядочная стрельба, но оттуда, где она возникла, мы не услышали больше ни звука. Похоже, что наши разведчики оторвались от преследования.

– Вашим солдатам, – обратилась я к комбату, – возможно, придется поддержать наших.

Комбат молча исчез в темноте. Вокруг шептались бойцы обороны. Было ясно, что произошла стычка, и нашим пришлось открыть огонь. А потом? Удалось ли им надежно оторваться и скрыться? Перестрелка произошла приблизительно в километре от линии фронта. Возможно, разведчикам придется выходить на другом участке фронта. Комбат вернулся.

– Пойдет группа солдат первой роты, – сказал он. – Советую все же подождать минут пять-десять. Может быть, они выйдут сами.

Удивительно, что Хосе не оставил в окопах группу прикрытия, наверно, из-за отказа Мануэля возникла необходимость усилить оперативную группу. Ему виднее.

– Если опять начнется стрельба, мы медлить не станем, – добавил Андрэ. – Пожалуй…

Стали слушать, но тишина больше не нарушалась. Так прошло несколько минут. Комбат пошел проверить готовность группы поддержки. Неожиданно из темноты выскочил какой-то солдат и, не увидев комбата, обратился ко мне:

– Ваше ребята пришли, они у нас в окопе.

Мы побежали туда. Скоро я услышала голоса наших бойцов. Они громко и возбужденно переговаривались, но сколько их, определить было трудно. Я спрыгнула в окоп в том месте, откуда слышался голос Хосе. Он действительно был там, но, увидев меня, метнулся в сторону и исчез. Можно было только заметить, что на нем не было рубахи. Передо мной встал Сальвадор. Он начал теребить меня за рукав и стараться не пустить за Хосе.

– Ты чего? Что случилось?

– Все в порядке, мы все вернулись.

– Раненые есть?

– Один.

– Кто?

– Хосе.

Вот он опять появился, неуклюже протискиваясь в узком окопе. На нем уже была рубаха. Значит, он не хотел показываться без нее.

– Рассказывай, – попросила я.

– Ничего особенного не случилось. Нам пришлось пересекать освещенную луной площадку, и нас заметили. Навстречу кто-то выстрелил, тут мы дали из всех автоматов, а Сальвадор, отступая, бросил гранату…

– Вот после того, как бросили гранату, нельзя было сразу бежать. Могли прилечь на секунду, нока она взорвется, – заметил Андрэ, который уже несколько минут прислушивался к разговору.

За его спиной столпились бойцы, назначенные в группу прикрытия.

– Куда тебя ранило?

– В плечо сзади, – в голосе чувствовалось смущение.

– Теперь нам попадет от Артура, – сказала я.

Хосе и сам понимал, что поступил опрометчиво, но делать нечего. Идти второй раз уже не хватало времени. Восток заметно посветлел. Надо было выбираться из окопов, днем выйти отсюда гораздо сложнее. За нами увязались два солдата из окопов: братья Рафаэль и Антонио. Они горячо упрашивали комбата отпустить их с нами. Тот не соглашался. Я предложила прислать этих ребят в наш отряд на обучение, если, конечно, Артур не будет возражать. Эта идея комбату понравилась, у него разведчиков не хватало, кроме того, разведку они вели, как и на большинстве участков фронта, только наблюдением.

От Артура нам не попало. Наверно потому, что он сам сходил неудачно. Они обнаружили фашистский штаб, во не там, где ожидали, а километрах в десяти за линией фронта. Артур незаметно подошел к часовому и схватил его винтовку. Одновременно справа и слева от часового появились Факунда и Амарильо. Все это произошло для часового совершенно неожиданно, и поскольку ему не успели зажать рот, он заорал во все горло… Пришлось скрыться – гарнизон поселка был сильным. Неудача заставила Артура немедленно начать подготовку к новой операции. Нужно было что-то решать и с Мануэлем.

– Мануэль должен уйти, – заключил Хосе.

В это время из дверей казармы вышел Мануэль. Он, наверно, слышал последнюю фразу а насупился. Странно было видеть суровым его румяное лицо.

– Пойдешь в строевую часть, – сказал ему Хосе.

– Не пойду.

– Пойдешь, – подтвердил Рафаэль.

Остальные молчали. Молина передернул плечами, но ничего промолчал. Голосовать не стали. Упрямство Мануэля возмутило даже тех, кто его жалел. Разговор прервало появление Паскуаля с машиной. Мы думали, что приехал командир, но оказалось, что машину прислали за мной. Я наскоро попрощалась и поехала в Гвадалахару. На другой день Мануэль пришел к нам. Мы думали, что он что-нибудь пообещает, но Мануэль попросил только не отчислять его.

– Ты будешь нести службу вместе с товарищами? – спросил Артур.

Мануэль отрицательно покачал головой.

– Ты понимаешь, что я должен отдать тебя под суд?

– Понимаю.

– Мануэль, ты понимаешь, что потом мы уже ничего же сможем изменить?

Мануэль отвернулся и опустил голову. Ретамеро потрогал его за плечо и постарался заглянуть в глаза.

– Если ты не уважаешь закон и товарищей, то пожалей хоть себя!

Все глаза были обращены на Мануэля, в них были тревога и растерянность. Никто не нашелся, что еще можно сказать. Бонилья стоял, прислонившись к дереву, и казалось, он ничего не слышит. Временами он кашлял, а дрожащие пальцы не могли справиться с платком. Неужели Мануэлю не стыдно перед Бонильей? Я переводила взгляд с одного бойца на другого, стараясь понять их чувства. Хосе терпеливо ждал, что Мануэль хотя бы объяснит свое поведение. Не дождавшись, он резко сказал:

– Кто дежурные? Отвести Мануэля в штаб вод конвоем! Сальвадор и Маноло встали рядом с винтовками в руках.

– Хосефа, ты ничего не скажешь?! – кинулся ко мне Молина. – Он бросился в реку, когда ты тонула…

– Пусть бы он лучше швырнул меня обратно в воду…

Больше я ничего сказать не могла, голос не слушался, и куда-то девался воздух. Говорят, что когда человек постигает горе или тяжелое испытание, он закаляется. Не знаю… Мне кажется, что за эти минуты я просто постарела…

Вскоре пришли сведения о наступательных операциях республиканцев в Гвадарраме. В ней, по масштабам той войны, участвовали довольно значительные силы: 35-я дивизия под командованием комбрига Карела Сверчевского, 14-я Интернациональная бригада франко-бельгийского состава, 69 и 39-я бригады, усиленные танками и авиацией. Накануне Кирилл Орловский подорвал мост в тылу фашистских войск и взрывом завалил шоссе. Эта операция была проведена с помощью местного партизанского отряда. Наступление имело тактические цели и на четвертый день закончилось незначительным успехом республиканцев.

Жара над Мадридом, жара над всей Кастилией. Когда вспоминаешь эти последние четыре месяца, кажется, они прошли очень быстро, а когда вспоминаешь каждый из тех дней – все это длилось бесконечно…

Разведывательные и диверсионные операции под Толедо и Талаверой-де-ла– Рейна закончились в первой половине июля. Несколько дней разведчики объединенных отрядов держали в своих руках железную дорогу, по которой фашисты пыталась перебросить с юга снаряжение и войска на Центральный фронт. Потерь в отрядах не было, раненых двое-трое. Наш отряд вернулся на свою базу в Гвадалахаре.

Лето 1937 года было особенно напряженным. Бои шли на всех фронтах. Особенно примечательной была операция республиканских войск под Брунете, западнее Мадрида. С ней республиканцы связывали большие надежды.

«Пятая колонна»

Отряд прибыл в Гвадалахару поздно вечером. Артур связался по телефону с Мадридом. Вести были тревожные. Противник перехватил под Брунете инициативу, и бой вспыхнули с новой силой.

– Я еду туда, – сказал Артур, – а ты останешься с отрядом. Надо срочно провести ночной поиск. Требуется установить, какие части действуют на вашем фронте в районе Гвадалахары. Утром пришел Хосе, и Артур объяснил ему по карте, где следует искать «языка». Придется уточнять это еще на местности. Ну, это потом. Сейчас надо приводить себя в порядок после дороги и проверить оружие. Артур уже собрался в путь.

– Потом людям отдыхать, – крикнул он на прощание, и через минуту его уже не было, только на дороге, что вела в город, повисла легкая дамка пыли.

Эта операция была примечательна только одним – «язык» был взят с согласия обеих сторон. Он, можно сказать, сам на нас наскочил. Он подходил к поселку, когда Хосе преградил ему дорогу и положи руку на плечо. Хлопец не испугался и даже не удивился. Возможно, он в темноте не разглядел, кто перед ним, и принял Хосе за одного из своих товарищей. Когда из темноты выступил Бонилья и ухватил его за правую руку, солдат немного растерялся, завертел годовой, не пытаясь, однако, вырваться. Кругом было тихо, в поселке ни огонька.

– Не бойся, – сказал ему Хосе, – ничего плохого тебе не сделают, зададут несколько вопросов, а потом, может быть, и обратно пойдешь.

– Не! Я не дурак! – энергично запротестовал пленный. – Чтоб я обратно вернулся!..

Итак, с заданием управились. Больше в Гвадалахаре до возвращения Артура мне делать было нечего. Обычно, когда выпадало свободное время, мы отправлялись в Мадрид. Конечно, следует подразумевать, что по-настоящему свободного времени у нас не было никогда. Просто, так назывались те дни, когда мы не были заняты на операциях или подготовкой к ним. В Мадриде мне хотелось узнать, где в настоящий момент находится 11-я Интербригада. Мы состояли там на довольствии, а запасы продуктов подходили у нас к концу. Путь предстоял недолгий, всего каких-нибудь шестьдесят километров, час-полтора езды, если не будет неожиданных препятствий. Мы уже миновали Алкалу де Энарес и, пользуясь прекрасным шоссе, на большой скорости ехали между двумя рядами тенистых тутовых деревьев, мечтая о глотке холодной воды, ибо жара стояла убийственная. Поля кругом выжжены, желтые и унылые. Вдали, почти призрачные в мареве раскаленного воздуха, виднелись вершины Сьерры Гвадаррамы. До самых гор равнина пустынна, только вдоль шоссе медленно брело стадо баранов. Они лениво переступали, низко опустив головы, и пастухи старались держать их в тени деревьев. Не успели мы поравняться с этим стадом, как вдруг совсем неожиданно бараны хлынули на проезжую часть шоссе прямо под колеса машины такой плотной массой, что не могли даже разбежаться, когда первые из них были сбиты с ног. Несколько секунд машина ехала по несчастным животным, колышась, как лодка на волнах. Пока шоферу удалось сбросить скорость и остановиться, на шоссе уже лежало несколько десятков искалеченных животных. Поразительно, что все это произошло в полной тишине. Не знаю почему, но раненые бараны не издали ни звука. Я вышла из машины и села на обочину дороги, стараясь прийти в себя. Меня мучили угрызения совести. Паскуаль, закусив нижнюю губу, обтирал кузов машины. Оба мы были подавлены этой нелепой сценой и молчали. Прошло не менее получаса, пока мы смогли продолжить путь. Каждый по-своему переживал происшедшее. Небо над нами бледно-голубое. Тихо. Только изредка щелкала о крылья машины вскинутая колесами дорожная галька, да рокотал мотор нашей натруженной военными дорогами машины. Мысли снова вернулись к глотку холодной воды, но солнце давно уже высосало из земли весеннюю свежесть и по дороге встречались только высохшие русла ручьев да оскудевшие фонтаны, к которым не приближались даже бабочки.

– Плохая примета, – проговорил Паскуаль и обтер рукавом побуревшие от пыли губы.

Справа вдалеке показалось окруженное зеленью большое здание – дворец Эль Прадо. Совсем недавно мы там осматривали собрание прекрасных средневековых гобеленов. Вход в замок охраняли бойцы, но большая часть коллекции была упрятана в подвалах. Вскоре показалось и огромное краснокирпичное здание цирка. Раньше там проходили корриды, а теперь, говорили, в цирке содержат около пяти тысяч пленных франкистов, больше разместить их было негде. Я никогда не пыталась заглянуть за эти стены, хотя проезжала мимо много раз. После того, что я видела при отступлении из Малаги, где погибло столько людей, жалости к франкистам я не испытывала, но, все равно, на этот цирк смотреть было неприятно.

Мы проехали к зданию штаба обороны Мадрида, который помещался теперь в глубоких подвалах. При входе необходимо сдать личное оружие. Я выполнила это требование, правда, отчасти. Пистолет был у меня не в единственном экземпляре. Отдавая оружие в чужие руки, расстаешься и с уверенностью, что потом оно будет исправно стрелять… На войне, как на войне… В подвалах длинные темные коридоры. Направо и налево высокие, наглухо закрытые двери. Потолки низкие, бетонные, и все какое-то серое. Я открыла дверь в кабинет наших советников и заглянула. Тихо, начальства нет, можно заходить. За рабочим столом тоже никого нет. Я уж подумала, что на фронт уехали все, во ведь должен был остаться дежурный… Оглядевшись внимательнее, я заметила переводчицу Людмилу. Она лежала у дальней стены на чем-то, похожем на носилки, поставленные на простые стулья. Глаза закрыты, лицо темное и какое-то неживое.

– Людмила?!

– Плохо мне что-то, – прошептала она бледными губами.

– Не спала? – Это первое, что приходит в голову, когда видишь, что человеку плохо.

– Не то.

– Встать можешь? Я отведу тебя в отель.

– Не надо. Врача уже вызвали, наверно, сейчас придет. Говорить ей было, видимо, трудно, и я не стала расспрашивать.

Людмила повернула ко мне голову и, преодолевая слабость, рассказала, что произошло. Утром она чувствовала себя совершенно здоровой, собиралась в штаб. Выпила стакан чаю и съела омлет. Дурно стало по дороге, но она не придала этому значения. Штаб от отеля Гейлорд совсем близко. Однако, выходя из машины, она почувствовала себя совсем плохо. Тошнило, кружилась голова… В комнату ее уже вносили на руках. Я молча слушала, боясь поверять страшной догадке – она отравлена. От чая и омлета не могло быть так плохо, да еще в считанные минуты.

– А где твой начальник?

– Должен был ехать следом, я отослала ему машину, но его почему-то до сих пор нет.

– И не звонил?

– Нет.

Наш разговор прервало появление врача. Он пощупал пульс и задал примерно те же вопросы, что и я. Особенно его интересовало, когда и что она ела.

– Отравление? – спросила я с тревогой.

– Я в этом уверен.

Вызвав ординарца, врач распорядился немедленно отправить больную в госпиталь. Я слабо запротестовала, а Людмила отказалась наотрез. В отеле у нас был хороший врач.

– Езжай в отель, Хосефа, скажи, чтобы приехал врач, может быть, я так отлежусь…

Я взяла ее руку и почувствовала, что рука вялая и холодная. Пробежав весь длинный коридор, я выскочила на улицу и кликнула Паскуаля. Ему не нужно было объяснять, что я тороплюсь. Он только взглянул мне в глаза и бросился запускать мотор. Минут через пять мы были на месте. У подъезда отеля стояло всего две машины. Значат, и в отеле народу не густо. Это вполне естественно, ведь бои шли всего в нескольких десятках километров западнее Мадрида. Я побежала в столовую. Время близилось к обеду, в этот час кое-кого из советников можно было перехватить и в ресторане. Обычно во время обеда мы узнавали все новости, и сейчас нужно было найти хоть кого-нибудь. Дверь в конце коридора открылась, и появился Кольцов. Он несся так же стремительно, как и я, по инерции проскочил мимо, едва скользнув взглядом поверх моей головы. Вдруг, точно о чем-то вспомнив, обернулся и протянул мне руку. Это меня несколько удивило. Я привыкла к тому, что он всегда торопится, и никогда не пыталась с ним заговорить. Михаил Кольцов вечно метался в поисках новостей. Знал он немало, но ему, наверно, всегда казалось, что чего-то он не слышал, что за последний час могли произойти важные события, но он вовремя не узнает. На этот раз я меньше всего хотела воспользоваться его вниманием, да и вообще журналистов недолюбливала. Короче говоря, у меня к нему вопросов не было. Пожимая мою руку, он слегка улыбнулся, но быстрые темные глаза за круглыми очками оставалась такими же невыразительными, как всегда.

– Где Артур? – спросил он озабоченно.

– Сама ищу.

– Он говорил, что на этих днях намечается разведоперация.

– Хм.

– Понимаю, но мне хотелось бы… Мы как-то уже говорили об этом, выйти хоть раз с вашей группой. В общем, Артур мне не отказал.

Отказал. Это я точно знала. Но я знаю также и манеру Артура. Он отказывает вроде бы в шутку, вежливо и уклончиво: когда-нибудь, возможно… А Михаилу Кольцову прямо сказал: «Пройди пешком двадцать пять километров, потом придешь и попросишься…», а мне дал строгий наказ: не допускать в отряд никого из посторонних, и, тем паче, журналистов.

– Операцию, которую имел в виду Артур, мы уже провели, – ответила я.

Кольцов сразу потерял ко мне интерес, его птичьи глаза снова скользнули мимо.

– Вы не встретили тут врача? – спросила я, придержав его за обшлаг.

– Он только что зашел в пятый номер.

Кивнув на прощанье головой, я побежала в пятый. Врач действительно оказался там. Он оказывал помощь начальнику Людмилы – тот был в еще более тяжелом состоянии. Оказалось, что проснувшись, он выпил только полстакана воды из графина, который стоял на столике у кровати. Я сказала врачу о состоянии Людмилы и побежала искать кого-нибудь из наших советников. Надо было немедленно начать поиски преступников, пока весь персонал еще в отеле. Злоумышленники не должны были бы уйти немедленно, это навлекло бы подозрение. В одном из номеров я обнаружила Льва Василевского. Он, ничего не подозревая о случившемся, писал очередной отчет в Валенсию.

– Лео! – начала я с порога, – надо срочно вызвать полицию! Наших людей отравили…

– Не паникуй. Сейчас допишу и разберемся. Через несколько минут в Валенсию ждет мотосвязь Генштаба.

Ждать и догонять, говорят, – хуже нет. Я выскочила на улицу и велела Паскуалю ехать к начальнику полиции Мадрида. В то время этот пост занимал полковник Давид. Знакома я с ним не была. В здание полиции меня пропустили, но начальник принять отказался. Это было странно. Обычно сотрудников штаба интернациональных бригад принимали сразу. Ко мне так отнеслись, наверно, потому, что я пришла без своего начальника. Когда я вернулась в Гейлорд, сразу почувствовала, что обстановка резко изменилась. Поступили сигналы о еще нескольких случаях отравления. Острое недомогание почувствовали все, кто ночевал в отеле и хоть что-нибудь съел перед выездом на фронт. В числе пострадавших оказался Главный советник, комком Штерн и его переводчица. Они заболели в дороге и вынуждены были остаться на полпути. Лео бросил свой отчет и подхватил меня на пороге. Вместе с его начальником, П. Боярских, мы снова поехали к начальнику полиции. На этот раз он принял нас немедленно и казался очень взволнованным.

– Надо было сообщить немедленно! – Патетически восклицал он, хватаясь за телефонную трубку.

– Я была у вас час назад, и вы меня не приняли.

Давид бросил грозный взгляд на своего адъютанта и начал извиняться. Впрочем, мне показалось, что все это было разыграно. К вечеру выяснилось, что всего было отравлено восемнадцать человек – советников и их помощников. Хорошо, что доля, пришедшаяся на каждого, была столь незначительная, что смертельного исхода ни для кого не последовало.

Операция прорыва на Брунете, начавшаяся шестого июля, была одной из самых серьезных на Центральном фронте. В первых рядах, наступающих на Кихорну и кладбище, где укрепились марокканцы, была рота австрийцев и немецкие антифашисты с бригадой имени Тельмана. Из дневника, который вел в Испании командир 11-й Интербригады Ганс Каале, видно, что в этих боях участвовали и бойцы других национальностей. 19 июля Людвиг Ренн замещал заболевшего Каале, и ему пришлось лично посетить артиллерийские позиции. По пути к Вильянуэва де ла Коньяда он остановился, чтобы переждать налет вражеской авиации. Накануне здесь проезжала машина со снарядами и фашистский «юнкерс» соблазнился ее атаковать. Снизившись, самолет забросал машину бомбами, и одна из них попала в цель. Но летчику не пришлось порадоваться – воздушная волна и осколки разнесли «юнкерс» на куски. Проезжая опасный участок, Ренн заметил остановившийся в стороне грузовик. По опознавательному знаку 3/11 Ренн узнал грузовик, принадлежавший его бригаде, а именно, батальону имени Тельмана. За рулем сидел негр.

– Что у тебя в грузовике? – спросил он шофера.

– Боеприпасы.

– Что ж ты стоишь здесь?

– Так было приказано.

– Кем?

– Кем-то из батальона.

– На каком языке тебе дали этот приказ?

– На немецком.

– А ты его знаешь?

– Справляюсь.

– Как ты вообще попал в этот батальон?

– Послали нас сюда. Нам все-таки хотелось бы больше к американцам или к англичанам.

Ренн приказал ему немедленно съехать с дороги и проводил до более безопасного места.

– Боялся? – спросил он шофера.

– Боялся. Однако человек должен стоять там, где ему приказано.

24 июля франкисты перешли в решительное контрнаступление. Оно началось артиллерийским налетом, за которым последовал столь же массированный удар авиации. К командному пункту бригады без особой осторожности шел высокий человек в гражданском костюме. Шляпу он предусмотрительно держал в руках. Ренн выскочил из окопа, чтобы втащить туда наивного храбреца, так некстати появившегося на позициях.

– А ну, быстро прыгай в эту дыру! – Потянул он его за рукав.

Когда кончился налет авиации, и из окопчика показалась голова незваного гостя, Ренн узнал в нем участника Международного конгресса писателей-антифашистов норвежского писателя Нордала Грига. Последние дни конгресса проходили в Мадриде, и не один Нордал стремился побывать на фронте, хотя это и не разрешалось.

– Что тебе здесь надо, на передовых? – в сердцах воскликнул Ренн, – сейчас здесь начнется нешуточный бой!

– Хотелось навестить норвежских товарищей, – оправдывался Нордал Григ.

– Они впереди, в окопах, я не могу позволить тебе туда идти, это слишком опасно, да и здесь не место для делегата конгресса.

Нордал спокойно улыбался.

– А нельзя ли пройти еще немного вперед?

– Я не позволю тебе в такой обстановке идти даже назад. Вот стемнеет, велю отвезти тебя в Эскуриал, там есть где переночевать.

Однако Нордал Григ все же удрал на передовые позиции и нашел там своих земляков. Мало того, он решительно заявил, что останется с ними.