Текст книги "Разведка без мифов"

Автор книги: Елизавета Паршина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

25-го франкисты окончательно овладели снова городом Брунете, а к концу месяца бои затихли.

Одна из бригад, наступавшая в первом эшелоне, была андалузской, и Паскуаль, конечно, уже повстречался с земляками. Шоферы всегда видятся друг с другом раньше всех. Ему не терпелось поделиться с нами последними новостями.

– Я встретил ребят из Антекеры. – начал он, открывая мне дверцу кабины.

Я остановилась и посмотрела с некоторой надеждой, может быть, сведения о потерях преувеличены… В это время из дверей отеля вышел полковник Лоти и, увидев Артура, подошел к машине. Паскуаль быстро сменил тему. Кто такой Лоти, он не знал.

–. Антекера в древности называлась Сингала, – продолжал он спокойно, вынимая из кармана дорожную карту.

– Где достал?

– Долго ли умеючи… – ответил Паскуаль, усмехнувшись.

Артур обменялся с Лоти несколькими фразами, а я отошла в сторону, занятая своими невеселыми мыслями. Иначе я не упустила бы возможности послушать, что думает Лоти о положении на фронте. Он – советник Генштаба и в курсе всех дел. Реплика Паскуаля сбила меня с толку. Оказывается, он знал древнюю историю. Я, в сущности, ничего не знаю о нашем верном друге и бессменном шофере. Кем он был до войны? Учителем, а может быть, историком?

– А как называлась Фуэнхирола, откуда мы так вовремя унесли ноги перед падением Малаги? – Спросила я, ожидая, что Паскуаль на этом вопросе «срежется».

– Суэль, или Сели.

Артур, распрощавшись с Лоти, пригласил меня в машину. Усевшись на заднее сидение, он несколько недоуменно оглядел нас: Паскуаля, лукаво улыбающегося, и меня, растерянную и пристыженную. Оказывается, разговаривая с Лоти, он одним ухом прислушивался к нашему разговору. Упоминание неизвестных ему населенных пунктов не прошло незамеченным, хотя содержания разговора он не уловил.

– О чем ты говорила с Паскуалем? – Спросил Артур, когда машина тронулись.

– Так, ничего срочного…

– Мне показалось, что речь шла об андалузцах из Сотой бригады.

– Паскуаль, что ты хотел мне сказать о ребятах из Антекеры?

– Они рассказывали, что анархисты не вступили в бой.

– Этого надо было ожидать. Они, видимо, надеялись на то, что Пятый корпус выйдет из боев обескровленным. Война еще в полном разгаре, а они уже думают, как бы сохранить свои силы для новой стычки с партиями Народного фронта.

Паскуаль молча наращивал скорость. Он торопился выехать из города, пока не стемнело, и можно было не зажигать фар. Заехали в штаб за ночным паролем и в комендатуру за моим пистолетом. Артур мирно спал, приткнувшись головой к стеклу дверцы. Когда машина набрала скорость, Артур на каждой выбоине стукался головой, но не просыпался. Паскуаль пристально смотрел на освещенную фарами дорогу. Кем же он все-таки был до войны? У нас до сих пор только и разговору-то было: хватит ли бензина? далеко ли до того или другого населенного пункта. Конечно, во всем виновато мое слабое знание языка. На более-менее сложные темы мы разговоров избегали. Однако это вовсе не значило, что мы не понимали друг друга. Я знала, что Паскуалю можно доверять все, и жизнь тоже. Что касается анкетных данных, то мы ничего не знали и не спрашивали друг о друге. Об Артуре мне тоже ничего не было известно, кроме имени, да и то я не была уверена в том, что оно подлинное. Это просто случайность, что он сохранил в Испании настоящее имя, оно ничем не выдавало его гражданства. Моего настоящего имени он тоже не знал и чаще всего называл Муркой. Наверное, ему это было приятнее, чем явно фальшивое – Хосефа.

Несколько дней прошли спокойно, если не считать хозяйственные заботы, которых накопилось достаточно. Прежде всего, предстояло раздобыть еще одну легковую машину. Нам посчастливилось подобрать на дороге оставленную кем-то неплохую спортивную машину, но ее отобрали. Оказалось, что она принадлежит бригаде Мате Залка, и ее просто не успели вывезти после аварии. У Лукача, как звали Мате Залку в Испании, тоже была неплохая разведка – он быстро установил, кто забрал его машину, и забрал ее обратно, правда, после того, как мы ее отремонтировали.

Артур отправил меня за машиной в Мадрид. Обычно мы доставали, машины, очень просто: выискивали какую-нибудь без хозяина и угоняли или договаривались с шофером, который был бы не прочь сменить хозяина. Потом уводили машину вместе с шофером, согласовав эту «операцию» в штабе фонта. С такого согласования я и начала. Доказать, что разведотряду машина нужна, было не трудно, и я получила записку к начальнику гаража, согласно которой мне разрешалось взять любую бесхозную машину. Естественно, в мадридском гараже не стояли машины фронтовиков. Скорее всего, там можно было обнаружить машину «запасливого» хозяина, придерживающего ее «на всякий случай».

Мне сразу повезло. Я обнаружила маленькую серую машину без хозяина.

– Чья машина? – спросила я у шоферов.

– Писателя Эренбурга, он в Париже.

– Я ее забираю, Паскуаль, осмотри…

Паскуаль немедленно влез в машину. Ключи были на месте.

– А если приедет хозяин? – забеспокоился завгаражом.

– Пусть обратится к Хосефе Перес Эррера.

Я набросала на блокнотном листке расписку, а Паскуаль вывел машину из гаража. Это был «фордик» – резвый и довольно экономный. Теперь мы с Артуром могли ездить порознь и успевать гораздо больше. На хозяйственные хлопоты Артур времени не тратил, и на меня ложилась роль фельдфебеля или старшины. В более сложных случаях Артур, конечно, занимался такими вопросами сам.

Прежде всего, надо было съездить в штаб 11-й бригады и урегулировать вопрос о присвоении некоторым разведчикам воинских званий. Предполагалось, что бригада после отдыха будет переброшена на Арагон. Артур договорился, что мы остаемся в составе бригады, но не будем ее сопровождать. В принципе были решены и другие организационные вопросы. Мне предстояло кое-что детализировать. Людвиг Ренн встретил меня приветливо, но выглядел плохо. Он еще больше похудел. В последние годы на его долю вошло слишком много испытаний: тюрьмы в фашистской Германии, скитания на чужбине после побега и, наконец, бои, в которых он участвовал с самого начала организации интернациональных бригад. Это был очень скромный и терпеливый человек. Артур рассказывал, что однажды Ренн на позициях выбрал время немного обмыться и снял рубашку. Оказалось, время выбрано не очень удачно, началась бомбежка, и Ренн остался без рубашки. Так и ходил весь день голый по пояс. Второй рубахи у него не оказалось. Жаль было отнимать время у начальника штаба, но по делам разведотряда говорили только с ним или с Каале. Людвиг смотрел на меня своими добрыми голубыми глазами, как бы умоляя отказаться от «подходов» и приступить прямо к делу. Но я боялась просить то, за чем приехала, поэтому все-таки начала издалека:

– Я слышала, что у вас нехватка комсостава?

– Верно. В последних боях мы потеряли много офицеров, а заменить пока некем, среди бойцов грамотных мало.

– Пока вы не укомплектовались, мы можем немного пополнить штаты младшего комсостава…

Людвиг посмотрел на меня с интересом, но не очень доверчиво.

– Мы, конечно, не можем дать вам командиров, у нас их нет, но я думала, что можно бы повысить в звании некоторых наших разведчиков, у нас в отряде сейчас все, кроме Хосе Гарсия, рядовые.

– Можно, – улыбнулся моей неловкой хитрости Ренн, – подавайте списки, пока мы не уехали в Арагон.

– Артур просит представить человек пятнадцать к званию сержанта и Хосе Гарсия к званию лейтенанта.

– Можно, можно!

Милый, добрый Людвиг! От радости я готова была его расцеловать. Придет и наша очередь оказать помощь этой бригаде. Быстро распростившись, я заторопилась в Гвадалахару, чтобы тотчас же приступить к составлению списков. Паскуаль вел машину на полной скорости. На пятнадцатом километре мы ее разбили, там и бросили. Пришлось добираться до города на «попутке». Пришлось заняться и заботами по дому. Дом, где жили мы с Артуром, был также и штабом советника. Когда там жил полковник Ратнер, организационными и хозяйственными делами занимался его переводчик Трилли и, возможно, еще кто-нибудь. Теперь же пришлось заниматься мне. С самого начала этот дом мне не нравился. Казалось, он имеет свою особую, скрытую от нас жизнь, а мы в нем чужие, просто столующиеся жильцы. По-видимому, главным лицом в доме был повар. Приказы исходили от него. Это был толстый, торжественно-вежливый пожилой человек, глубоко убежденный в том, что мы существуем для того, чтобы вовремя являться к столу и съедать то, что приготовлено под его руководством. Девушки, работавшие по хозяйству, очень боялись его. Мне не нравилось, что они выполняют обязанности горничных и даже стелют постели, если зазеваешься и не успеешь сделать это сама. Не нравилось мне, что Манола каждое утро пыталась одевать меня и что-то делать с моими волосами. Я пробовала несколько раз освободиться от ее услуг, но девушка обижалась и, наконец, решила поговорить со мной начистоту:

– Сеньорита, – сказала она сердито, – если вы не позволите мне ухаживать за вами, меня уволят. Горничная должна нравиться своей хозяйке…

Пришлось уступить; девушка очень дорожила этим местом, так как здесь кормили, а в городе все труднее становилось с продовольствием. Мне приходилось пораньше вставать, чтобы успеть убрать постель и одеться; но в комнату я ее впускала, и, пока Манола делала в ней, что ей хотелось, мы болтали о всяких пустяках, которые обычно занимают девушек нашего возраста. Я все же чувствовала, что Манола смущена, ей казалось, что она недостаточно нужна, и это вселяло в нее чувство неуверенности. Вторая девушка, Мария, заходила ко мне довольно редко, очевидно, у нее был другой круг обязанностей, но последние дни я все же заметила, что она очень грустная. Я уже собиралась расспросить ее, но девушка вдруг исчезла из дома. Я поняла, что случилась беда, и спросила об этом Манолу. Та в ответ закатила глаза к потолку и сложила ладони, как это делают богомольные ханжи.

– Сеньорита, разве вы не заметили? Она должна родить, какой стыд!

– Где она?

– Повар ее, конечно, уволил.

– Как так уволил? Ей должны дать декретный отпуск…

Мне казалось невероятным, что республиканское правительство ничего не сделало для узаконения материнских прав.

– Декретный отпуск? – изумилась Манола.

Мне даже показалось, что она чего-то испугалась и посмотрела на меня с явной неприязнью. Наверно, слово «декретный» ассоциировалось у нее с чем-то ужасным, и я поспешила объяснить ей значение этого слова.

– Но ведь она родит без мужа!

Мы явно не понимали друг друга. Пришлось объяснять, что такое зарплата, кто должен платить беременной женщине и еще многое другое, о чем Манола не знала и с чем, возможно, не могла согласиться, потому что привыкла смотреть на вещи иначе. Впервые я так остро почувствовала разницу во всем укладе общественной жизни в Советском Союзе и в других странах. Для того чтобы мы могли понять друг друга, должны произойти большие изменения не только в социальных условиях жизни, но и в психологии. Я смотрела на нее в полной растерянности перед внезапно раскрывшейся отчужденностью и невозможностью передать ей мои убеждения. Вместе с тем, нельзя было прекратить этот разговор, надо было как-то помочь Марии.

– Я сама поговорю с поваром, а Марии скажи, чтобы она зашла ко мне, пока мы не уехали.

– Рада бога! – воскликнула Манола, совсем растерявшись. – Не делайте этого, сеньорита, повар ей кое-что дал… А Мария все равно не придет. Ей должно быть стыдно… Да, мы были совершенно не подготовлены, чтобы понять друг друга, а раньше думалось, что нас почти ничего не разделяет… Удивительнее всего было то, что девушки считали свое положение нормальным, а поведение повара казалось Маноле чуть ли не добродетельным. Мое вмешательство внесло бы путаницу и, наверно, только повредило бы Марии. Пришлось оставить этот разговор.

Я вышла из дома с чувством облегчения и поспешила в казарму, где было много неотложных дел. Оказалось, что в отряде не все спокойно. Незадолго до моего приезда из города вернулся Бонилья. Он что-то рассказывал обступившим его ребятам. Увидев подъезжающую машину, Хосе подошел и открыл дверцу. Я бы не сказала, что он помог мне вылезти, просто он ухватил меня за рукав и вытащил.

– Говорите сразу, что случилось, без подходов, я страшно голодна.

– Бонилья ходил в тюрьму проведать Мануэля. Хосефа, ему там плохо!

– Там и не должно быть хорошо, ведь он знал…

– Дело передают в трибунал.

– А как мы теперь его оттуда вызволим?

Все потупились. Они знали, что официально действовать нельзя; очевидно, они считали, что этим делом лучше всего заняться мне. Пришлось снова лезть в машину и возвращаться в город, но в этот день я ничего предпринять не смогла. Артур еще не вернулся, он приехал только утром, и я сразу рассказала ему о просьбе бойцов.

– Я не могу вмешиваться в это дело, но ты может заняться им неофициально.

– Ладно, попробую.

Надо было попытать счастья, действуя через командира корпуса, человека доброжелательного и вежливого. Как истый испанец, комкор был галантен и выслушал меня достаточно терпеливо.

– Вполне сочувствую, но вы понимаете, что бойца должны судить за нарушение воинской дисциплины, собственно, теперь изменить что-либо не в моих силах…

– Да, но он уже посидел в тюрьме, и довольно, теперь он наказан, можно отпустить.

– Это вам так кажется, что можно, ведь вы совершенно не военный человек.

– Конечно, нет, я просто человек, и мне этого парня жалко. Скажу откровенно – я обязана ему лично, он вытащил меня из реки, когда я тонула…

– Понимаю; тогда попробуем поговорить с военным комендантом, я сейчас попрошу его зайти.

Комендант оказался в штабе, и нам не пришлось долго ждать, но вид его не обнадеживал: это был лысый среднего роста мужчина с тяжелым подбородком и злыми светлыми глазами. Я умоляюще посмотрела на комкора и села в уголок, скромно поджав ноги под стул. Комкор понял, что объясняться предоставлено ему, и по его лицу промелькнула легкая тень досады. Комендант слушал молча, смотрел в пол и недовольно морщился.

– Это просто несерьезная просьба, – обратился он потом ко мне. – Дело уже оформлено, и я не могу внести в него никаких изменений.

– Мне кажется, что это и не нужно. Отдайте мне парня вместе с делом, и мы примем меры общественного воздействия…

– Это невозможно.

– Не понимаю. Правда, я не военный человек. Я прошу лично. Согласитесь, что в данном случае все зависит от вас.

Лицо коменданта немного смягчилось, и после некоторых колебаний он вынул блокнот, набросал на листке несколько слов, недовольно покосился в мою сторону и протянул листок.

– Забирайте! – Сказал он довольно резко, – И чтоб больше не подсовывали мне своих бандитов; набрали всяких головорезов, так и управляйтесь сами…

Хосе и почти все бойцы ждали меня на площади перед штабом. Откуда они узнали, что я здесь? Из присутствующих никто читать не умел, но почему-то они сразу нашли, куда идти с этой бумагой. К вечеру Мануэль оказался на свободе и вскоре выбыл в батальон Андрэ.

В субботу всем отрядом поехали в Мадрид. В этот вечер в кинотеатре показывали картину «Мы из Кронштадта». В фойе я встретила полковника Лоти и, конечно, обрадовалась. Он, как всегда, был оживлен, весел, и мы с удовольствием поговорили о разных разностях. Настроение портили только сидящие сзади мужчины, вполголоса обменивающиеся всякими слухами я страхами.

– Говорят, на Южном фронте убили одного нашего?

– Пустое, – ответил второй небрежно. – Оказалось, что это какой-то разведчик…

Я оглянулась и встретила неприязненный взгляд пожилого, тщательно выбритого человека в гражданском костюме. Лоти тоже слышал разговор, он помрачнел и тихо сказал:

– На Южном фронте убили Николая, настоящего имени и фамилии я не знаю.

Имя не удалось установить и в течение последующих пятидесяти дет. Киносеанс окончился под громовые аплодисменты. Когда зажгли свет, все аплодировали стоя, потом начали выкрикивать лозунги, при этом коммунисты поднимали крепко сжатые кулаки, а анархисты – сцепленные ладони. Я заметила, что анархистов в зале было много. Отряд выстроился у кинотеатра, я попрощалась с Лоти, и мы забрались в кузов грузовика. Всю дорогу ребята по очереди пересказывали друг другу разные эпизоды фильма, и каждый раз все слушали с большим удовольствием. Вечерняя дорога пустынна, воздух прохладный. Доехали быстро. У нашего дома я вышла, а ребята поехали к себе. К моему удивлению, через полчаса Хосе вернулся.

– Артур дома? – спросил он. В голосе слышалась тревога,

– Нет, он еще не приехал.

– Хосефа, в городе неспокойно, нас предупредили, что на этих днях возможна какая-нибудь провокация, или хуже…

– Тогда пришли мне Куэву с ручным пулеметом, мы поиграем в шашки, пока не приедет Артур.

Мы уже засыпали над шашками, когда к дому подъехал Артур. Он был недоволен, что я вызвала пулеметчика, и отослал его обратно. Несколько дней Артур сидел над картами, наверно, опять готовил операцию. После встречи с Мансуровым он всегда принимался за разработку планов. Меня в эти дела не посвящали, пока дело не доходило до выезда на участок, где предполагалась операция, и затем до формирования состава оперативной группы. После Брунетской операции разведотряд начали работать с новым приливом энергии. Временное затишье на фронтах всегда опасно – не известно, где будет нанесен следующий удар. Надо искать и искать – где франкисты накапливают силы? Есть ли переброска войск и куда?

Как-то в полдень приехал Кирилл Орловский с командиром одного партизанского отряда из Сьерры-Гвадаррамы, Хосе. Артур пригласил для разговора и нашего Хосе. Кирилл приехал не зря: во-первых, он не забыл, как маялся в Гвадарраме без детонаторов, и теперь решил запастись ими на непредвиденный случай. Во-вторых, командиры должны были обсудить возможность совместных операций на Центральном фронте. Виделись они далеко не в первый раз. Оба были участниками гражданской войны, позднее чекистами и оба в начале тридцатых годов работали в Белоруссии на западной границе. Хосе явился в новой форме лейтенанта и не без сожаления оставил в передней свою офицерскую фуражу. Обед прошел оживленно, Кирилл и Артур вспоминали прошлое. Оба были в Испании одними из первых советников, но встречались редко, привязанные делами к своим участкам фронта «боевой текучкой» – ночные поиски, диверсионные задания, изучение и ежечасное наблюдение за «бытом» противника на противолежащих позициях – все это занимало большую часть времени и внимания. Рассказывали и спорили с жаром. Товарищ Кирилла, Хосе, отличался от нашего Хосе подвижностью и разговорчивостью, держал себя непринужденно, ел с аппетитом. Наш Хосе ел молча и временами испытующе поглядывал на своего тезку. Чувствовалось, что этот парень ему не нравятся, поскольку сам он привык к крестьянской патриархальности и немногословию. «Если Артур затевает совместную операцию, то из этого вряд ли что-нибудь получатся», – подумала я, но в разговор не вмешивалась, мужчины явно игнорировали меня.

На другой день мы поехали в Гвадарраму, «в гости» к Кириллу, а по пути решили осмотреть Эскуриал. Несколько километров дорога шла между сожженными склонами невысоких холмов. Подпалины чернели беспорядочно разбросанными пятнами. Говорят, что это от зажигательных бомб. Одну такую бомбу мы везли с собой, чтобы испробовать на удобном месте. Это было самодельное устройство из термита с промежуточными зажигательными смесями и куска толстой резины. Конечно, можно было бы достать и более «интеллигентное» зажигательное устройство, но нас интересовали больше простейшие средства, доступные партизанам. Артур хотел знать, может ли от такой «зажигалки» загореться лес на стороне фашистов, где, по нашим данным, находились артиллерийские позиции и полевые склады боеприпасов. По дороге к нам присоединился изобретатель этого снаряда, рыжеватый, худой и суетливый человек. На небольшой полянке, где стояла корявая сосенка, мы вышли из машины и положили снаряд на гнилой пень около сосны. Оказалось, что зажечь его не так просто, с этим провозились более часа. В конце концов, сгорели и пень, и сосенка, но в конструкцию снаряда решено было внести значительные изменения.

Через несколько дней конструктор пригласил нас посмотреть, как горит лес в тылу противника. Он предварительно усовершенствовал свой снаряд и дал его группе разведчиков, с тем чтобы они заложили несколько снарядов в лесу. Пожар возник недалеко от линии фронта, и густой дым застилал полнеба. Наверно, у фашистов была паника. Впрочем, когда пожар приблизился к республиканским позициям, нашим солдатам тоже нашлась работа, а незадачливый конструктор несколько сник.

11-я Интернациональная бригада собиралась отбыть в Арагон. Людвиг Ренн, прощаясь, выразил надежду, что ваш отряд сможет раздобыть хорошее сведения поиском на шоссе, ведущем к Теруэлю, в частности, в окрестностях Молины – небольшого городка километрах в двадцати за линией фронта. Там можно было захватать штабных связных. Несколько дней мы ездили по различным участкам фронта. Где можно легко перейти фронт – далеко от цели, а где ближе – на пути вставала река Тахо. Какая-то бесконечная река. Правда, под Саорехас она совсем узкая, но зато быстрая и вряд ли мельче. На пятый день, измученные, возвращаемся домой и отсыпаемся. Я проспала целые сутки. Сквозь сон слышала, как входила Манола и, сокрушенно повздыхав, уходила обратно. Проснувшись около полудня, встала и открыла жалюзи. В окно ринулись потоки жаркого пыльного воздуха и крики ребятишек. Они азартно играли в войну. Вошел Артур. В руках у него развернутые карты. Теперь он будет носить их с собой, не выпуская из рук. Наверно, уже сделал отметки. Значит, план разработан окончательно.

– Ты пойдешь с отрядом? – спрашивает он, посматривая на мои босые ноги.

– Пойду.

– А ноги как, не натерла?

С утра того дня, на который назначалась операция, все бойцы, назначенные в состав поисковой группы, уже находились в штабе. Клаудио должен был остаться на нашей стороне фронта за командира. В его обязанности входило обеспечение перехода отряда при возвращении поддержкой любыми средствами, которые потребуют обстоятельства. Никому другому не полагалось знать место и ориентировочное время перехода фронта. После того, как выстрелом из наших окопов при переходе фронта был убит командир отряда Леня Писарев, такая предосторожность не казалась излишней. Часть отряда, остававшаяся с Клаудио, могла организовать поиск, если мы не вернемся в течение трех суток. К сожалению, сам Клаудио не мог участвовать в боевых операциях за линией фронта из-за своей хромоты, а жаль, он был бы превосходным командиром. Подготовка материальной части была поручена Молине. Старик был самым опытным, в отряде все его слушались и уважали. Правда, он был придирчив и ворчлив, но это ему прощали. Несмотря на глубокие морщины и седые волосы, Молина чем-то напоминал юношу. Выносливость Молины превосходила всякое представление о пределах человеческих сил. Казалось, он не страдал ни от жары, ни от холода, ни от жажды. Размеренным и легким шагом он проходил десятки километров. Поставленные им мины всегда срабатывали безотказно. За столом Артур заставил меня съесть двойную порцию.

– Это лучше, чем тащить еду с собой, – внушал он с серьезным видом.

Может быть; только впрок не наешься. Перед самым отъездом я наполнила флягу водой и завязала пробку темной тряпочкой: ничего белого командир брать не разрешал. Из провизии я захватала только кусок колбасы да горсть конфет. Артур запасся основательней.

– Пора, пошли!

Через несколько минут наши машины мчались по шоссе, оставляя за собой клубы пыли. День выдался безветренный, жаркий. До места назначения около семидесяти километров, но мне показалось, что мы проехали их очень быстро. Впереди вырисовывались невысокие горы, а до них ровное поле и оливковые рощи. Скоро дорога вошла в долину, затем стала подниматься все выше и выше, петляя по склонам предгорья. Наконец, последний поворот. Дальше ехать нельзя. За поворотом дорога проходит на виду у противника и круто спускается к небольшому деревянному мосту через Тахо. Здесь река гораздо уже, чем под Толедо, но быстрая, как поток. Противоположный берег спускается к реке крутым обрывом, на вершинах прибрежных скал редкие кусты и обильные поросли колючек.

Кроме моста, переправ нет. Артур рассчитывает, что с наступлением темноты можно незаметно проскочить через мост и сразу углубиться в узкую расщелину, уводящую в тыл фашистов. Приближался вечер. Для отдыха бойцам дали не более получаса. Все разместились на траве. Бойцы не привыкли к езде по горным дорогам, и некоторых немного укачало. Проводник, пожилой неразговорчивый крестьянин, сел рядом с Артуром. Все молчали, занятые мыслями о предстоящем переходе.