Текст книги "Не тяни леопарда за хвост"

Автор книги: Элизабет Питерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)

Наш бедный мальчик и тот оказался втянутым в гнусные журналистские игры. Для достижения своих целей мистер О'Коннелл не погнушался использовать даже ребенка. Трудно представить себе что-либо более возмутительное, чем строки, посвященные Рамсесу. К чему, спрашивается, было описывать выходки «юного дарования» в Египте? Зачем делиться с читателями прозвищами вроде «демон в детском обличье», которые наше чадо заработало у малообразованных и суеверных египтян? И наконец, совсем уж безобразным выглядело заявление ирландца о нерадивых родителях, подвергающих «неокрепший организм» ребенка опасностям нездорового климата Египта и антисанитарии археологических лагерей. Египет в сравнении с Лондоном – самый настоящий курорт; что же касается родительской «нерадивости», то, уверяю вас, лишь благодаря моим нечеловеческим усилиям Рамсес не погиб от змеиного яда, не был похоронен заживо в песках и не попался в лапы Гения Преступлений.

Теперь вы понимаете, читатель, в каком расположении духа я собиралась на встречу с вероломным ирландцем. Сказать, что в душе моей клокотало негодование, – значит ничего не сказать. Я была готова придушить негодника... или хотя бы взгреть его как следует зонтиком!

Мысль о зонте пришлась очень кстати. Без этого незаменимого орудия – или оружия, если припечет, – я никуда не выхожу ни на Востоке, ни в Британии. Лондон – город, конечно, цивилизованный, но чем черт не шутит... На его улицах можно столкнуться с опасностью не меньшей, чем в пустынях Египта. В последнюю минуту я достала из комода еще один излюбленный предмет своего туалета. Эмерсон не устает глумиться над моим поясом, несмотря на то, что притороченные к нему приспособления зачастую спасали не только меня, но и самого мистера Скептика. Спички в непромокаемом коробке, фляжка питьевой воды, блокнот с карандашом, ножницы, нож – вот лишь немногое из того, что составляет мой поясной арсенал, который может понадобиться в любую минуту и в любом государстве.

Из особняка мне удалось выскользнуть не замеченной ни одним из домочадцев, кроме дворецкого.

Гаргори был новеньким в штате прислуги, его наняли уже после нашего отъезда на раскопки. Среднего роста, щупленький, светловолосый юноша с бесхитростным лицом никак не вписывался в классический образ невозмутимого британского дворецкого. На пояс с позвякивающими причиндалами он уставился во все глаза, словно в жизни не видал ничего подобного. (Так оно, собственно, и было на самом деле.)

Сент-Джеймский парк разбит неподалеку от всегда людных Пэлл-Мэлл и Риджент-стрит, но в тот сумрачный весенний день он казался пустынным, как леса в окрестностях города. Плотный туман, приглушая цоканье копыт и стук колес по булыжной мостовой, призрачной пеленой накрыл знаменитый пруд в центре парка.

Следуя бессловесным указаниям мистера О'Коннелла, я свернула на Йорк-стрит, а затем в первый же переулок налево. Оставалось только надеяться, что идиотская пантомима ирландца действительно означала дорогу к месту встречи. Черт его знает, какое заведение имел в виду Кевин – ресторан ли, кафе или просто чайную?

Четверть часа энергичной ходьбы – и я очутилась в квартале, не знавшем роскоши Сент-Джеймса. Обшарпанные, жмущиеся друг к другу дома неодобрительно таращили черные глазницы окон на прохожих, чьи сумрачные лица, казалось, навечно застыли в угрюмых гримасах. Зонтиков в поле зрения не было; подняв свое орудие повыше, я упорно высматривала знакомую веснушчатую физиономию.

Физиономию еще невозможно было разглядеть, но рыжую шевелюру я заметила издалека. О'Коннелл загородил вход в полуподвальное помещение с облезлой вывеской. Пивная «Зеленый карлик» – только подумайте! «Зеленый карлик»! Вы такое когда-нибудь видели? При виде меня ирландец стащил с рыжих лохм кепку и принялся махать, ухмыляясь во весь рот.

Я сложила зонтик и остановилась рядом с О'Коннеллом под ржавым навесом.

– Ах, что за картинка! Отрада для глаз, и точка! Солнечный лучик средь ненастья! – зачирикал репортер, косясь на мой зонтик. – Признавайтесь, миссис Эмерсон, не отыскал ли профессор живой источник для вас, а? Ей-богу, вы хорошеете и расцветаете с каждым сезоном в Егип...

– Хватить молоть чепуху! – оборвала я эту страстную речь, недвусмысленно взмахнув зонтом. – Проживу без ваших лицемерных комплиментов, мистер Пустомеля. Имейте в виду, вы меня всерьез допекли.

– Лицемерных?! Боже упаси, мэм! Я же от всего сердца... Гм... Умоляю, используйте свое чудовище по назначению, чтобы мы не промокли, подыскивая приличное местечко, где можно поговорить!

– А здесь чем плохо? – Я кивнула на вход в подвальчик.

О'Коннелл выпучил глаза:

– Здесь?! Моя дорогая миссис Амелия, это заведение...

– ...для того и предназначено. Эмерсон, сколько я его ни уговаривала, так ни разу и не согласился показать мне какой-нибудь из местных пабов. Ну же, мистер О'Коннелл, вперед! Времени у меня в обрез, а сказать есть что!

– Угу, угу, – пробурчал О'Коннелл. – Шутки в сторону, и точка. Верно, миссис Эмерсон? – Он обреченно пожал плечами и вслед за мной переступил порог.

Преодолев три ведущие вниз щербатые ступеньки, мы оказались в тесном зале, где наше появление почему-то вызвало переполох. С чего бы это, спрашивается? Дамы в пивной не видели, что ли? Если уж на то пошло, за стойкой как раз стояла... с позволения сказать, дама. Упитанная девица довольно приятной наружности, которую портил лишь нарисованный на щеках ядовито-малиновый румянец.

Я двинулась к свободному столику, на ходу подозвав официантку. Бедняжка, по-видимому, была слегка не в себе. На мою просьбу принести чашку чая она ответила младенчески-бессмысленным взглядом.

– Видите ли, мэм... – промямлил О'Коннелл. – Боюсь...

– Ах да! В подобных заведениях подают исключительно спиртные напитки, так ведь? Что ж, отлично. Будьте любезны, виски с содовой, милочка.

– Два, – приказал О'Коннелл.

– И вот еще что, милочка, – по-матерински тепло добавила я. – Не сочтите за труд протереть стол. Он у вас грязноват. – У официантки отпала челюсть. Пришлось легонько подтолкнуть девицу кончиком зонта. – Принимайтесь за дело. Время не ждет.

Когда зонтик оказался под стулом, О'Коннелл наконец вздохнул свободнее и подался ко мне, водрузив локти на стол:

– Вы задержались, миссис Эмерсон. Не сразу нашли дорогу? Были проблемы?

– Никаких проблем, успокойтесь, хотя ваши указания точностью не отличались. Впрочем, будь они даже копией путеводителя по Лондону, я не стала бы утруждать себя этой прогулкой, если бы не желание взглянуть вам в глаза, мистер О'Коннелл. Я пришла сюда с единственной целью – услышать ваши извинения за все, что вы понаписали о нас в своей мерзкой газете.

– Помилуйте! – притворно ужаснулся рыжий пройдоха. – «Дейли йелл» всегда отзывается о вас и профессоре с величайшей почтительностью!

– Вы назвали меня никуда не годной матерью.

– Упаси боже! Вы ко мне несправедливы! «Миссис Эмерсон, – процитировал он, – ревностно относится к материнским обязанностям...»

– "...и тем более поразительно, что она не в силах оградить ребенка от участия в опаснейших похождениях". Ну? Возражения есть? – Мой взгляд, надеюсь, был достаточно суров. Взгляд мистера О'Коннелла сиял голубизной и чистотой ирландских озер. – Ладно... – смягчилась я. – Допустим, вы не так уж и погрешили против истины. Но какого... что вы себе думали, когда заявили о нашем с профессором желании распутать тайну «мумии-убийцы»?! Иначе как наглой ложью это не назовешь!

– Да разве ж я такое говорил, миссис Эмерсон, – заныл Кевин. – Вы преувеличиваете...

– Довольно препирательств. Я улизнула из дома без ведома мужа; не дай бог, он обнаружит пропажу... такой тарарам поднимет, небесам станет жарко!

– Ваша правда, – поежился О'Коннелл. – Меткое замечание, миссис Эмерсон.

Юная малиновощекая особа прошаркала к столику с подносом и мокрой тряпкой. Тряпка могла быть и почище, но за дело официантка взялась с таким жаром, что я воздержалась от нареканий, указав лишь на несколько упущенных ею пятен. Кевин схватил свой бокал прямо с подноса и тут же осушил до дна.

– Повторите! – без промедления приказал он.

– Какое славное платьице, милочка. – Прежде чем упрекать, даже более чем снисходительно, нужно сначала похвалить. Это азы педагогики, читатель. – И вам очень идет. Вот только грудь слишком открыта, дорогая. Так недолго и простудиться. Нет ли у вас шали потеплее? Или хотя бы шарфика?

Девица тупо замотала головой.

– Вот, возьмите мой. – Шарф у меня отменный, из плотной, долговечной шерсти. – Оберните два раза вокруг шеи... концы заправьте внутрь... Так-то лучше. А теперь принесите джентльмену его виски. Что с вами, Кевин?

Уронив голову и спрятав лицо в ладонях, О'Коннелл содрогался всем телом.

– Вам плохо? Продрогли на улице?

– Нет-нет, все в порядке, благодарю вас, – заверил ирландец, поднимая наконец голову. Лицо у него, однако, сравнялось цветом с шевелюрой, а губы ходили ходуном.

– Уверены? Рада за вас. Итак, на чем мы остановились?

– Понятия не имею, – тряхнул головой О'Коннелл. – И что это со мной? Общение с вами как-то странно на меня действует.

– В этом вы не одиноки. Мало кому удается следить за ходом моих мыслей. Но ваша профессия, юноша, требует быстроты реакции, гибкости ума, а в особенности – предельной концентрации. Настоятельно вам рекомендую учиться сосредоточиваться, друг мой. Мы остановились на вашем беспочвенном заявлении, будто бы профессор Эмерсон и я согласились заняться делом «мумии-убийцы».

– Не совсем так! Я всего лишь выразил надежду, что вы согласитесь проконсультировать...

– Кого? Вас? «Дейли йелл» в вашем лице?

– Ах, об этом я могу только мечтать!!! – Доморощенный артист в припадке экстаза заколотил себя в грудь. – Мой босс заплатит любую сумму... э-э... любую разумную сумму за ваши с профессором консультации. Позволите ли вы мне надеяться...

– Не позволю. Во-первых, связываться с газетой – особенно такой низкопробной, как «Дейли йелл», – ниже нашего достоинства. А во-вторых, о каких консультациях идет речь? Мы не частные детективы, мистер О'Коннелл. Мы серьезные, признанные в своей области ученые!

– Но ведь вы раскрыли убийство Баскервиля...

– Сравнение неуместно. В тот раз нас пригласили в качестве египтологов для завершения раскопок, начатых покойным лордом Баскервилем. Иными словами, мы занимались своим делом. И не наша вина, что за таинственной смертью лорда Баскервиля последовал целый ряд не менее загадочных и крайне опасных инцидентов. Дела же, как вы его именуете, «мумии-убийцы» вообще не существует. Пшик! Басня для легковерных, выпорхнувшая из-под пера мистера Кевина О'Коннелла.

– Вы ко мне несправедливы, мадам, и точка! Не я начал первым. Снизойдите же к просьбе несчастного репортера! Позвольте объяснить...

– Не ерничайте, Кевин. Я для того и пришла, чтобы услышать ваши объяснения.

О'Коннелл в комичном отчаянии запустил пятерню в рыжие патлы.

– Ей-богу, миссис Эмерсон, автором идеи о мумии-убийце был не я, а... один мой коллега. Но первая же статья наделала столько шума, что мой босс пришел в ярость. Его можно понять, ведь по части сенсаций «Дейли йелл» всегда была в лидерах. Мне предложили расследовать это дело. Ну подумайте, миссис Эмерсон, мог ли я отказаться?! Ведь меня считают докой во всем, что касается Египта и древних проклятий. Что бы вы сделали на моем месте?

– Гм... В ваших рассуждениях есть резон, мистер О'Коннелл. А этот ваш коллега-соперник... не Минтон ли из «Морнинг миррор»? Помнится, я обнаружила подпись «М. М. Минтон» под несколькими статьями и удивилась, что такое достойное издание, как «Миррор», опустилось до дешевых сенсаций. Отдаю вам должное, Кевин, сказку вы сочинили трогательную, но факт остается фактом: знакомство со мной вы использовали самым непристойным образом.

– Помилуйте, миссис Эмерсон! У меня не было другого выхода! На кого ж мне и рассчитывать, как не на вас, – удивился бесстыжий щелкопер. – Знакомство... будет ли мне позволено употребить слово дружба?... м-м... понимаю, понимаю... Знакомство с вами и вашим выдающимся супругом – это единственное мое преимущество перед коллегами-конкурентами. Непосредственное участие в деле Баскервиля – вот что создало мне репутацию... да и вам тоже, дорогая миссис Эмерсон. Согласитесь, что без публикаций «Дейли йелл» вы не были бы так известны среди читающей лондонской публики. А сейчас ваши имена у всех на устах! Британия увлекается археологией и восхищается археологами! Прибавьте к несомненному профессионализму ваш тонкий вкус и неприятие условностей, ваш неповторимый детективный дар...

– Что касается «неповторимого детективного дара», – прервала я поток ирландского красноречия, – то он развился не по нашей воле. Поразительно, что мы с Эмерсоном всякий раз оказываемся в центре какого-нибудь расследования. Видимо, все дело в особом свойстве ума, в способности улавливать подоплеку преступления, которая, как правило, ускользает от личностей с традиционным мышлением.

– Именно так, миссис Эмерсон, именно так, – с жаром закивал О'Коннелл. – Теперь вы понимаете, почему я рассчитывал на вас и почему был вынужден упомянуть вас в своих статьях.

– Допустим, понимаю. Однако понять – не значит простить, мистер О'Коннелл. Вся эта шумиха должна немедленно прекратиться. Надеюсь, имя профессора Эмерсона и «его многоуважаемой, незаурядной супруги», как вы изволили выразиться, больше никогда не появится на страницах вашего бульварного листка.

– Но... Вы меня без ножа режете, миссис Эмерсон! – ужаснулся О'Коннелл. – Я рассчитывал хотя бы на интервью! Самое обычное интервью о ваших достижениях за последний сезон!

Взгляд прозрачно-голубых глаз был так открыт, так невинен, что любой другой, незнакомый с мистером Пройдохой человек тотчас согласился бы исполнить любую его просьбу. Ха! Не на ту напал!

– За дурочку меня принимаете, мистер О'Коннелл? Думаете, мы не читали ваших излияний по делу Фрейзера? Эмерсон, между прочим, бесновался несколько недель. Я даже начала тревожиться за его здоровье.

– Пардон! – округлил голубые глазищи О'Коннелл. – Эти «излияния» – не что иное, как точное повторение слов самой миссис Фрейзер.

По крайней мере в этом юный нахал был искренен. Энид Фрейзер, урожденная Дебенхэм, рассказала ему чистую правду, и не его вина, что профессор разъярился, прочитав излияния репортеришки (цитата из разгромной речи Эмерсона).

– Миссис Фрейзер вместе со всеми, кого вы спасли от бесчестия и даже смерти, поет вам хвалу, – продолжал О'Коннелл, не отводя от меня восторженного взгляда. – Разве можно ее винить? Это ведь такая редкость в нашем мире – чтобы отвага и доброта получили достойное признание! Вы – гордость британской нации, миссис Эмерсон!

– Что ж... Если вы так считаете...

– Разумеется! Вы рисковали собственной жизнью... да что там! Вы поставили на карту нечто более дорогое, чем сама жизнь! – разливался Кевин. – Трудно представить себе, как страдал профессор... что за ужасные минуты боли и отчаяния пришлось ему пережить... какой страх терзал его сердце... Вы человек несгибаемой воли и мужества, но все-таки женщина! Что, если бы вы дрогнули под натиском этого безумца?... Каковы были ваши чувства к нему, миссис Эмерсон?

Подумать только! А я-то кивала с идиотской улыбкой в ответ на каждое его слово! Когда смысл сказанного наконец до меня дошел, О'Коннелл содрогнулся от моего возмущенного вопля:

– Проклятье! Как вы смеете, Кевин! Что за грязные намеки!... Кто вам это наплел?! Вот погодите, доберусь я до Энид!...

– Да успокойтесь же, миссис Амелия, – заныл О'Коннелл. – Миссис Фрейзер ни в чем не виновата. Честное слово, она отрицала все, что невзначай... м-м... вырвалось у ее супруга. (Нам с вами встречались джентльмены и поумнее мистера Фрейзера, не так ли?) Какие только страшные кары она не сулила мне, если хоть слово просочится в прессу!

– Любая, даже самая страшная кара покажется вам отеческой взбучкой по сравнению с гневом Эмерсона, – пообещала я. – Только и позвольте себе один-единственный намек в газете, и...

Договаривать не было нужды. Кевин позеленел и как-то усох прямо на глазах.

– По-вашему, я этого не знаю, миссис Амелия? – с непритворным ужасом простонал он. – Да я так ценю вас, так почитаю, что никогда не стал бы подрывать ваш авторитет. К тому же босс сказал, что профессор запросто может подать на меня в суд и я окажусь за решеткой.

Вот оно что! Убедительный аргумент для мистера О'Коннелла. На его «преклонение» перед нашим авторитетом я бы, пожалуй, не рассчитывала... но угроза тюрьмы плюс страх перед Эмерсоном (в данном случае вполне обоснованный) надежно закроют репортеру рот.

– Отлично. – Отставив пустой бокал, я оглядела стол, но ничего хоть отдаленно напоминающего салфетку не обнаружила. – Все, мистер О'Коннелл, мое время истекло. Боюсь, Эмерсон уже всю округу на ноги поднял. Я на свидание не напрашивалась, так что счет оплатите сами.

– Я провожу! – Кевин швырнул на стол пару монет.

После всех наших приключений в Египте прогулка по вечернему Лондону меня не пугает, но отказ джентльмену в такой просьбе выглядел бы неучтивым. Девица с малиновыми щеками догнала нас у выхода и протянула шарф.

– Оставьте себе, милочка. У меня еще есть. Укутайтесь поплотнее.

Сопровождение Кевина оказалось кстати. По крайней мере, было на кого опереться. Мерзкая каша из грязи, воды и всякой скользкой гадости под ногами крайне затрудняла ходьбу. Призрачно-желтые пятна от газовых фонарей едва пробивались сквозь пелену тумана, размывая очертания редких прохожих.

– Согласитесь, Кевин, есть в этой картине некое мрачное очарование. Славный наш любимый Лондон! – Я не удержалась от умильного вздоха. – Приятно сознавать, что даже в своей зловещей и зловонной прелести он не уступает трущобам Каира.

В ответ О'Коннелл лишь крепче стиснул мой локоть и ускорил шаг.

После поворота, в том месте, где Йорк-стрит расширяется и образует овальную площадь, мой провожатый остановился.

– Отсюда вы уже и одна дойдете, миссис Амелия. Здесь с вами ничего не случится.

– Могли бы и не утруждаться, мистер О'Коннелл. Я везде умею сама за себя постоять. Благодарю за угощение и за экскурсию в паб. Весьма и весьма любопытно. Приятно узнать что-то новое. Будьте здоровы и не забывайте об уговоре.

– Что вы, мэм! Никогда!

– Вы не имеете права ссылаться на меня в своих статьях.

– Понял, миссис Амелия. Если только... – поспешно добавил Кевин, – не произойдет что-нибудь из ряда вон и об этом не напечатают в других газетах. Я все-таки журналист, сами понимаете. Остаться в стороне от сенсации – значит предать свое призвание!

– Бог мой! Да вы как будто с Рамсесом сговорились! – Моему возмущению не было предела. – Ничего «из ряда вон» не случится, не надейтесь.

– Вы так думаете?... – Ирландец вдруг выпучил глаза, заалел всеми веснушками да как рявкнет: – Тысяча чертей!!! Я должен был догадаться, и точка! Ах ты, проныра! Змея подколодная!

– Да как вы смее... Кто?! Где?!

– Вон там! – Кевин ткнул пальцем через площадь. – Видите гигантский желтый зонт?

– Дождь идет, юноша, если вы не заметили. А в сырую погоду люди, как известно, нередко пользуются зонтами. Должна, однако, заметить, что знаменитый лондонский смог не дает возможности отличить желтый зонт от...

– Ой, только не нужно лекций, умоляю, миссис Амелия! Этот зонт не заметить невозможно. Он у меня как бельмо на глазу. Смотрите! У самого вашего дома, перед оградой! – рычал О'Коннелл. – У-у-у, кровосос! Так и вьется над добычей!

Вьется? Я бы не сказала. На самом деле ненавистный О'Коннеллу зонт тем и отличался от остальных, что не двигался с места. Мутный свет фонаря, падавший на ограду, не позволял рассмотреть саму «змею подколодную». Впрочем, даже не будь тумана, я бы вряд ли что разглядела. Желтый зонт и впрямь оказался гигантских размеров.

– Кто это? – Щурься не щурься, все равно ничего не видно.

– Минтон, кто же еще! Всюду свой нос сует! Зайдите-ка лучше с черного входа, миссис Амелия.

– Еще чего. Не стану я красться к себе домой, как ночной воришка. Бегите, бегите, мистер О'Коннелл. Не забудьте сразу же сменить носки и обувь, иначе простуда вам обеспечена. С вашим конкурентом я как-нибудь разберусь. Оставьте его в покое. Попомните мои слова, такое соперничество до добра не доведет.

– Но... миссис Амелия...

– Никаких «но»! Я найду управу на беспардонного репортера. Это мой конек, не забыли?

– Но...

Массивная парадная дверь особняка с треском распахнулась. На ступеньки легла дорожка яркого света, затем туда же выскочила длинная черная фигура.

– Пибоди-и! Ты где-е, Пибоди?! Проклятье!

Бедняга дворецкий, цепляясь за полу пиджака Эмерсона, пытался оттащить его от порога. Куда там! Целая армия дворецких не уняла бы в этот момент любящего супруга. Позабыв про шляпу, пальто, шарф или хотя бы зонт, Эмерсон скатился с крыльца и ринулся к воротам. Задвижка взбунтовалась против яростного насилия, и он устроил целое представление, застряв по ту сторону ограды. Исступленный топот, железный лязг прутьев и дикий рев, казалось, в клочья разметали туман.

– Пибоди-и-и-и-и! Да где же ты-ы-ы, черт бы все побра-а-а-ал?!

– Прощайте, Кевин. – А О'Коннелла-то как ветром сдуло! Я обращалась к мелькнувшей вдалеке тени. – Уже иду, Эмерсон!

Напрасный труд. Вопли отчаявшегося супруга заглушали все остальные звуки в округе. Пока я пересекала площадь, желтый зонт пошел в атаку. Приняв нападение лоб в лоб (если не считать ограды), Эмерсон внезапно умолк. До меня донесся чужой высокий голос:

– Каково ваше мнение, профессор, по поводу?...

– Что ты себе думаешь, Эмерсон?! В такую погоду – и без шляпы!

Профессор изволил наконец обратить на меня внимание.

– Ах, вот ты где, Пибоди. Поразительная штука! Ты только взгляни... – После чего ухватился за громадный желтый зонт и крутанул его, точно колесо от египетской повозки. Нахальная личность, прицепленная к зонту неведомым мне способом, развернулась вместе со своим аксессуаром... и мне открылось ее лицо. Да-да, читатель, ее лицо! Репортер оказался дамой!

– Боже милостивый! Ну надо же! Я решила, что М. М. Минтон – это мужчина.

– Будьте уверены, я ничем не хуже, – прозвучал гневный ответ.

Прямо у меня перед носом зашелестели страницы репортерского блокнота. Чтобы зонт не мешал исполнению профессионального долга, журналистка прикрепила его к поясу. Манеры этой дамы оставляли желать лучшего, но ее изобретательность не могла не вызывать восхищения.

– Не сочтите за труд, миссис Эмерсон, ответить на вопросы, интересующие наших читателей. – Ну и энергия! Репортер в юбке без передышки снова ринулась в бой: – Во-первых, согласились ли вы вместе со Скотланд-Ярдом работать над делом об убийстве...

– Каким таким делом? Насколько мне известно, убийства вовсе...

– Амелия! – Столбняк профессора при виде женщины-репортера (больше как будто удивляться было нечему) длился недолго. Ухватив за руку, Эмерсон пытался протащить меня сквозь прутья ограды. – Не смей отвечать этой... этой персоне! – рявкнул он. – Ни слова, ни звука! Скажешь «да» или «нет», а эти шакалы... прошу прощения у юной дамы... насочиняют черт знает... невесть что! К тому же ты имеешь обыкновение распускать язык в самый неподходящий...

– Тысяча извинений, Эмерсон!!! Будь так добр, придержи свой язык. Позже поговорим. Наедине, если не возражаешь. Никакого интервью я давать не собиралась. Терпеть не могу, когда меня подстерегают и набрасываются на пороге собственного дома. Однако позволь заметить, что сквозь запертые ворота войти крайне затруднительно.

К концу своей возмущенной – но, согласитесь, справедливой – речи мне удалось протиснуться между Эмерсоном и журналисткой. Мисс (или миссис, бог ее знает) Минтон, спасаясь от спиц моего зонта, отступила. В прямом смысле, но не в переносном. От своих намерений настырная журналистка не отказалась.

– Наши читатели были бы рады узнать, миссис Эмерсон...

Только теперь я смогла как следует рассмотреть ненавистного конкурента Кевина О'Коннелла. Совсем юная девица. Моложе, чем мне показалось вначале. Не сказать чтобы хорошенькая... Черты лица резковаты для дамы; по-мужски упрямый подбородок, суровый взгляд из-под темных, непреклонно сдвинутых бровей. Шпильки и гребни, призванные сдерживать копну тяжелых волос, потерпев поражение, выпустили на волю массу влажных черных локонов.

Непрерывно чертыхаясь сквозь зубы, но все же довольно отчетливо, Эмерсон лязгал засовом и молотил по нему кулаком. М. М. Минтон приподнялась на цыпочки и замерла, как перед прыжком. Нисколько не сомневаюсь, что ей хватило бы наглости запрыгнуть вслед за нами не только в ворота, но и на крыльцо, если бы не одна неожиданность.

Я первой обратила внимание на совершенно невообразимую, просто-таки абсурдную картину. Мой изумленный возглас заставил журналистку оглянуться, а Эмерсона оторвать взгляд от строптивого засова. Так мы и застыли тремя каменными идолами, глядя на чудовищное видение.

По ту сторону дороги размеренно-широкой поступью шествовал египетский жрец, облаченный в длинное белое платье и леопардовую накидку. Белесые хлопья тумана липли к развевающимся одеяниям, шлейфом тянулись по мостовой; в угольно-черных завитках парика вспыхивали блики от фонаря.

Видение ступило на тротуар и растворилось в серой дымке смога.