Текст книги "Не тяни леопарда за хвост"

Автор книги: Элизабет Питерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

Глава 11

Не устаю удивляться бесконечной наивности представителей противоположного пола. Ясно же как божий день, зачем Баджу понадобилось переносить дату лекции. Надеялся надуть «жреца», чье утомительное внимание к леди Хенутмехит никак не шло на пользу авторитету хранителя. Очень может быть, что и неистового профессора наш приятель тоже надеялся провести. Присутствие Эмерсона сказывалось на престиже Баджа еще более губительным образом.

Не знай я Сомерсет-хаус как свои пять пальцев, ей-богу, решила бы, что Генри ошибся адресом и завез меня... скажем, на Ковент-Гарден в день открытия сезона. Экипажи один за другим останавливались у внушительного особняка Королевского общества; одетые с иголочки джентльмены и дамы в шелках и при бриллиантах непрерывным потоком вливались в парадную дверь. Бадж, похоже, на приглашения не поскупился, пол-Лондона созвал, чтобы было кому оценить его триумф. Но тем самым честолюбец свел на нет свою первоначальную задачу. Впрочем, Бадж, скорее всего, и не догадывался, что за маской «леопардового жреца» может скрываться один из почитаемых им аристократов.

Ко входу я пробилась без особого труда. С таким зонтиком нигде не пропадешь. Мне особенно по душе его внешняя безобидность и даже некоторая кокетливость: за веселыми оборочками никто не углядит острый кончик из закаленной стали.

Мрачный прогноз Эмерсона насчет возможности остаться за дверью меня только позабавил. При чем тут приглашение? Достаточно было назваться охраннику – и путь оказался свободен. Да и зонтик тоже сыграл свою убедительную роль.

Достало ли Баджу глупости пригласить и прессу, я понятия не имела. Да это и неважно. Чтобы репортеры прозевали такое событие?! Буквально с порога мой взгляд выхватил в толпе знакомую рыжую шевелюру. Мистер О'Коннелл, приткнувшись у самых дверей лекционного зала, занимался любимым делом – безостановочно строчил в своем блокнотике.

Заметив меня, ирландец дернулся, как будто собрался улизнуть. Потом передумал, задрал нос и в качестве приветствия процедил нечто крайне невразумительное.

– Ну-ну, друг мой! – Я игриво ткнула его ручкой зонтика в бок. – Не дуйтесь. Мы еще даже не сравняли счет. Вспомните, сколько раз вы обводили меня вокруг пальца? И справедливости ради согласитесь, что на моем месте поступили бы точно так же.

– Вот еще, – фыркнул Кевин.

– Отлично выглядите, – не отступала я. – Вечерний наряд вам к лицу. Подчеркивает тициановский цвет волос и белизну кожи. Костюм напрокат взяли?

Долго изображать из себя оскорбленную невинность Кевин не мог. Натура взяла свое: в уголках голубых глаз собрались смешливые морщинки, губы дрогнули.

– А вы-то сами давно из Ирландии, миссис Амелия? Не там ли льстивым речам обучались? Нет, костюм мой собственный.

– Я так и думала. Уж очень ладно сидит.

– А где профессор? Не заболел, надеюсь?

– Надеетесь? Ай-ай-ай, Кевин! Лесть лестью, но такая беспардонная ложь – это чересчур даже для ирландца. Вы были бы счастливы увидеть профессора больным и немощным. – Дождавшись плутовской ухмылки, я продолжила: – Меня дела задержали. Профессор уже должен быть где-то здесь. Не видели его?

– Нет. Но я и мистера Баджа не приметил, а он-то точно здесь. Думаю, они оба прошли черным ходом. Полюбуйтесь, миссис Амелия. – Кевин с гримасой отвращения взмахнул блокнотом. – Составил список приглашенных высокопоставленных персон. Не научная лекция, а светский раут, ей-богу! Что я тут делаю, спрашивается? Послали бы леди Уотсворт, которая снабжает «Куин» новостями из жизни сливок общества. Не стоило мне соваться в это дело, и точка.

– Может, по своей сопернице истосковались?

– А что? С ней хоть не скучно было. Но крошка сдалась. Набила мозоли-то... вот и сбежала к бабуле. Двери закрывают, миссис Амелия. Пойдем?

– Если не возражаете, я сяду рядом.

Кевин стрельнул в меня подозрительным взглядом.

– Что задумали, миссис Эмерсон? Почему одна? Где профессор?

– Опоздаем, Кевин!

Зал был забит до отказа. Проходы остались вдоль стен и по центру зала, а все остальное пространство заняли ряды стульев. Газовые лампы освещали подиум с пятью стульями, длинным столом, кафедрой для лектора и подставкой вроде козел. Для прессы отвели первый левый ряд, а в центре восседали особо почетные гости. Коллеги Кевина любезно приняли меня в свою компанию; мы едва успели устроиться, как двое дюжих парней в форме охранников Британского музей внесли саркофаг и осторожно опустили на подставку.

Вслед за леди Хенутмехит на сцене объявился сам прославленный археолог Бадж. С достоинством уселся во главе стола, небрежно забросил ногу на ногу и якобы погрузился в изучение бумаг, которые принес с собой.

Последними на подиуме заняли места сэр Уильям Эпплби, один из попечителей музея, член Королевского общества мистер Алан Смит-Джонс и некий лысый джентльмен в вечернем туалете, – по-видимому, хирург из соседнего медицинского колледжа. Египтологов проигнорировали.

Эмерсона в поле зрения тоже не было.

Дождавшись, когда напряжение среди публики достигло нужного уровня, мистер Бадж поднялся и прошествовал к кафедре.

– Милорды... леди и джентльмены, – начал он, после чего ударился в уже знакомые нам глубоко научные разглагольствования.

Слушатели терпели не долго. В этот зал их привело не совсем здоровое, я бы сказала, любопытство – все ждали разоблачения египетской мумии. Цитаты из Геродота и Книги Мертвых, которыми сыпал многоуважаемый хранитель, никого не заинтересовали.

Уж не знаю, каким образом, но ненавистные мистеру Баджу низы умудрились-таки проникнуть на лекцию.

– Приятель! – Хриплый бас перекрыл благовоспитанный шумок в зале. – Может, одежку-то со старушки снимешь?

Грубияна утихомирили. Этого. Заткнуть рот следующему было далеко не так просто.

– ...Тело покойного погружалось в ванну с жидкой окисью натрия, где и оставалось в течение довольно длительного срока, а именно девяноста дней... – бубнил лектор.

– Понес околесицу! – громыхнуло из глубины зала. – Эй, Бадж! Не дури людям головы своей белибердой.

Сердце мое вернулось на положенное место, заполнив тоскливую черную дыру, что зияла в груди с того самого момента, когда я не обнаружила Эмерсона среди зрителей. Этот голос... его нельзя не узнать. Эмерсон здесь! Он не поехал... туда. Кошмар закончился... нет, всего лишь отсрочен.

Аудитория одобрительно зашумела, заскрипела стульями, кто-то, кажется, даже присвистнул. Словом, под давлением общественности Бадж был вынужден прервать «околесицу». Поправив очки и старательно делая вид, что не узнает своего оппонента, Бадж вытаращился в зал.

– Если мне будет дозволено продолжить...

– Не будет, дурья твоя башка, – пророкотал тот же голос.

Кевин, обернувшись, восторженно хохотнул:

– Профессор! Ура! Теперь мы со скуки не помрем, и точка!

Где-то в центре зала ряды зрителей всколыхнулись, выпуская... нет, читатель, не угадали. Первой над людским морем появилась черноволосая кудрявая голова ребенка. Мой грешный, но обожаемый супруг водрузил на плечи Рамсеса... одетого, как выяснилось, когда он воспарил над залом, в безобразно засаленный костюмчик с когда-то белым кружевным жабо, истосковавшимся по крахмалу и утюгу.

– При всем моем глубочайшем почтении, мистер Бадж, вынужден указать на вашу ошибку. (У меня упало сердце: если Рамсес открыл рот, закроет он его не скоро.) Проведенные опыты доказали состоятельность моей первоначальной версии относительно...

Бадж наконец пришел в чувство:

– Что за... Да как вы... Сядьте на место, профессор! Тишина в зале! Немедленно прекратите, молодой человек!

– Ну ты че? – гаркнул тот же хриплый голос. – Че ты? Дай мальцу-то сказать!

Публика разразилась смехом и аплодисментами. Профессор двинулся по проходу к сцене, придерживая за ноги Рамсеса. Наш сыночек, само собой, не умолкал ни на секунду; я это видела, поскольку и лекция малолетнего экспериментатора, и протесты Баджа утонули в одобрительном хохоте аудитории.

Развернувшись лицом к залу, Эмерсон вскинул руку. Сквозь постепенно стихающий шум пробился голос Рамсеса:

– ...резкий и безошибочно узнаваемый гнилостный запах, изменение цвета и вздутие тканей тела. Вместе с тем применение окиси натрия в ее твердом состоянии, с добавками углекислого натрия и двууглекислого натрия, обеспечивает...

Профессор лучился отцовской гордостью. Я разрывалась между смехом и эмоциями иного рода.

– Боже правый!

– Ш-ш-ш! Не мешайте, миссис Амелия! – Кевин скорчился над блокнотом.

И раньше встречаясь с профессорским сыночком, Бадж наверняка знал, что никакими физическими методами Рамсеса не остановить, но на сей раз хранитель дошел в своем бешенстве до того, что готов был наброситься на нелепую парочку с кулаками.

Конец лекции, однако, положил не Бадж...

Эмерсон заметил прибавление среди зрителей раньше меня. Я увидела, как он напрягся, словно готовясь к прыжку... Дикий женский визг пронесся по залу, сорвав публику с мест стремительнее, чем порыв шквального ветра. Личность в белом одеянии возникла на пороге центрального входа и полетела между рядами.

Но что это? «Жрец» уже не в проходе! Он на сцене... Нет, у противоположной стены... Силы небесные! Четвертый... пятый... Шесть «жрецов»... все в развевающихся белых платьях, все на одно лицо... вернее, все в масках с застывшими гипсовыми чертами. Очумевшие зрители с воплями, стонами, кто бегом, кто чуть ли не ползком, пробивались к дверям.

Такого даже Эмерсон не ожидал. Добела стиснув губы, хмуря темные брови, он вмиг сдернул Рамсеса с плеч и сунул под мышку.

Я подскочила со стула вместе с остальными, но не двинулась с места. Так и стояла с зонтиком наизготовку, когда горящий синим огнем взгляд Эмерсона нашел меня среди беснующихся репортеров. О, читатель! Какая тревога за меня и гнев на собственное бессилие светились в этих родных глазах! Будь его воля, Эмерсон, я знаю, поступил бы со мной так же, как с нашим сыном, – сунул бы под мышку и унес прочь от опасности.

Рука Кевина обвилась вокруг моей талии. Ирландец схватил меня в охапку и шагнул к проходу, прокричав на ухо:

– Держитесь, миссис Амелия! Я вас отсюда вытащу!

Интересно, куда? О'Коннелл устремился не к выходу, а к относительно пустому пятачку почти у самой сцены.

На сцене творилось что-то невообразимое. «Жрецы» в масках облепили саркофаг громадными белыми мухами... Казалось, они множатся на глазах... десятки... сотни масок мелькали передо мной. В бушующем море белого муслина скалой возвышался Эмерсон. Один из «жрецов» неожиданно сложился пополам и покатился по полу. Профессор развернулся к следующему... но их слишком... слишком много. Спасая сына, Эмерсон был обречен на поражение. Один... с ребенком под боком... брошенный предателем Баджем на произвол судьбы. В следующее мгновение всклокоченная черноволосая голова моего любимого скрылась в водовороте белых одеяний и мощных кулаков.

– Отпустите меня! – я вцепилась в плечи О'Коннелла. – Немедленно, слышите! Там мой муж! Мне нужно... Силы небесные! Его могли уже...

Ирландские веснушки побледнели на фоне восторженного румянца; с воинственным кличем Кевин опустил меня на пол.

– Вот это я понимаю! Так держать, миссис Амелия! На штурм! Вперед, О'Коннеллы!!!

– Вперед, Пибоди!

– Вперед, О'Коннеллы и Пибоди! – взревел Кевин и ринулся следом за мной.

Пробиться вперед не составляло особого труда, поскольку к этому времени основная масса народа успела удрать и в зале остались лишь самые отчаянные, а таких всегда не много. Присутствие хладнокровных, уверенных в себе личностей в штатском помогло унять всеобщий переполох. Банда «жрецов» тоже заметила детективов. Когда мы с Кевином, потрясая кто зонтиком, кто блокнотом, добрались до подиума, на месте битвы остался один-единственный воин.

Мой рыцарь, мой любимый, мой супруг.

Прошу прощения, не упомянула Рамсеса. Вдавленный в пол весом своего папочки, Рамсес отчаянно брыкался, оглашая окрестности нескончаемым потоком вопросов.

Лицом к лицу с извечной репортерской дилеммой – куда бежать за сенсацией? – Кевин сделал разумный выбор. Вместо того чтобы, по примеру всех остальных газетчиков преследовать «жрецов», он решил взять интервью у неистового профессора. Хотелось бы надеяться, что ирландцем двигали не только журналистские, но и чисто человеческие инстинкты. Вопреки моим медицинским рекомендациям, Кевин первым делом подхватил профессора за плечи, пытаясь поставить на ноги.

– У тебя голова пробита, Эмерсон! Немедленно лечь и не подниматься, пока я...

Реакция ненаглядного меня немного успокоила.

– Руки прочь, Пибоди! Египтяне народ темный, ими и командуй. А ко мне не прикасайся! О черт... Рамсес! Где наш мальчик?

– Я здесь, папочка. – Рамсес задыхался, что вполне естественно, но в целом пережил инцидент без последствий. Несколько лишних царапин и синяков не в счет. Сыночек подполз к Эмерсону. – Не в силах выразить свою глубочайшую радость и облегчение, папочка. Услышав тебя...

– Спасибо, сынок. – Эмерсон отшвырнул кружевной платочек, которым я пыталась остановить кровотечение на лбу. – Прекрати, Пибоди, а то...

– Прошу, профессор. – Кевин выудил из кармана платок гигантских размеров и собственноручно обвязал им голову пострадавшего. Тот и не пикнул.

– Извините, профессор... – К нам подошел один из детективов.

– Дьявольщина, Орлик! – набросился на него Эмерсон. – Как вы такое допустили? Хоть кого-нибудь поймали?

Бедняга детектив, ростом повыше Эмерсона и в полтора раза шире, на глазах уменьшился в размерах.

– Нет, сэр. Простите, сэр. Вы предупреждали об одном... Их сразу шестеро... нас только трое... Силы были неравны, сэр... а потом вся эта суматоха...

– Ладно. Но чтоб духу этих писак рядом со мной не было, ясно?! – Профессор двинул локтем щуплого человечка, который блеял у него под боком: «Каковы были ваши ощущения, когда...»

– Есть, сэр! – Мистер Орлик увел репортера. Эмерсон обратил горящий взгляд на Кевина.

– Уже ухожу, – мигом понял тот. – Полиция не понадобится.

– Я не полицию звать собирался, О'Коннелл, а поблагодарить вас. Вы пожертвовали сенсационной статьей, чтобы защитить миссис Эмерсон. Спасибо. Огромное спасибо. Считайте, я ваш должник, юноша.

– И я! – вставил Рамсес. – Вашу руку, мистер О'Коннелл. Помните, что с этого момента вы можете на меня рассчитывать.

Давясь смешком, О'Коннелл по-мужски пожал протянутую детскую ручку. Стоило бы его предупредить... Впрочем, Кевин не слишком удивился тому, что свою ладонь от ладони Рамсеса ему не фазу удалось отодрать. Понятия не имею, во что на этот раз влип наш сын, но он вечно лоснится от какой-нибудь дряни.

– Вам повезло, О'Коннелл, – хмыкнул профессор. – Совершили рыцарский поступок и при этом ничего не потеряли. Уверен, никому из ваших коллег не удалось поймать лицедеев.

– Черная магия, и точка! – пробормотал Кевин, украдкой вытирая ладонь о свои элегантные брюки. – Как же так? Все до единого испарились?

– Подумаешь! – Эмерсон передернул плечами. – Нам просто в голову не приходило, что эти маски могут быть сделаны из папье-маше. С виду прочные, но разлетаются от первого же удара. Сбросил платье, раздавил каблуком маску – вот вам и весь фокус.

– Вы оказались к ним ближе всех, профессор. И глаз у вас острый. Не заметили ничего такого... особенного... каких-нибудь примет, по которым можно было бы опознать хоть одного?

– В тот момент у меня были другие заботы, – с горечью буркнул Эмерсон. – Похоже, я и мумию не смог сохранить.

Он повернулся к сцене.

Жуткое зрелище, достойное выставки мадам Тюссо. Тонкие, высушенные тысячелетиями зноя деревянные стенки и крышка саркофага раскололись. Подиум был усыпан истлевшими костями, клочьями хрупкой от древности ткани... Череп таинственным образом закатился под стол.

– Боже, спаси и сохрани... – ахнул Кевин, выпучив глаза на единственную относительно целую часть скелета египетской леди. – Ирландка!

– Рыжий цвет волос, – объяснил Рамсес, – это результат окрашивания хной. Первоначально волосы были светлыми или седыми.

– Твоя догадка подтвердилась, Эмерсон. Дама-то и впрямь не первой молодости. Успокойся. Мумию «жрецам» унести не удалось.

– Ха! Нужна она им, мумия эта распроклятая, – сквозь зубы отозвался профессор. – Свое дело они сделали, Пибоди.

– То есть? – В О'Коннелле явно заговорил репортер. – По-вашему, они этого и добивались? Разбить саркофаг и уничтожить останки? Зачем?!

Профессор скосил глаза на блокнот и карандаш в дрожащих от возбуждения руках Кевина.

– Всякая благодарность имеет границы, О'Коннелл. Сегодня вам из меня ничего больше не вытянуть.

* * *

Да здравствует женская предусмотрительность. Я не отпустила экипаж, тем самым сохранив силы и здоровье Эмерсона, который наверняка лично бросился бы на поиски кеба. Генри, бедняжка, при виде раненого профессора и украшенного синяками Рамсеса чуть не свалился с козел.

– Все в порядке, рана не смертельная, – успокоила я лакея.

И оказалась, как всегда, права. Уже дома, обработав рассеченный лоб супруга, я убедилась, что на первый взгляд все выглядело страшнее, чем было на самом деле. Эмерсон, конечно, усиленно стонал и закатывал глаза... а я, собственно, и не возражала. Ухаживать за своим обессиленным, обескровленным рыцарем – разве не в этом предназначение женщины еще со времен рыцарей Круглого стола? Уверяю вас, читатель, Эмерсон наслаждался моей заботой не меньше, чем я сама.

После того как второй пациент получил свок порцию медицинского внимания, мы с мужем устроились в спальне у камина. Вдвоем... как прежде... словно и не рождались в моем сердце страшные подозрения. Но они не ушли. Они лишь затаились.

– Итак, дорогой. Кевина рядом нет. Теперь ты можешь объяснить, почему люди в масках не охотились за самой мумией, а задались целью ее уничтожить.

– С удовольствием, дорогая моя Пибоди. – Эмерсон как следует приложился к бренди. – Видишь ли, у меня были свои причины открыть саркофаг. Некоторые из них тебе известны. Но не все. Прежде всего мне хотелось вытащить нашего комедианта на публику – пропустить такое событие он, разумеется, не мог.

– В этом, надо отдать должное, ты преуспел.

– Более чем! Подумать только, целых шесть вместо одного! Фантазией парень не обижен. Организовано все было по высшему классу. При том, что я надавил... вернее, предложил Баджу перенести мероприятие на более ранний срок...

– Так это твоя идея?

– Моя. Понимаешь зачем?

– Разумеется, дорогой. О переносе лекции «жрец» в любом случае узнал бы, но на подготовку спектакля у него осталось мало времени. Выходит, ты догадывался, что он задумал уничтожить мумию?

– Нет, – признался Эмерсон. Потеря крови в сочетании с алкоголем ослабляет волю. – Мысль, конечно, была... но настолько туманная, что я и сам не отдавал в ней отчета.

– И что же это была за мысль?

– Говорю же, определить ее я поначалу не мог. Даже когда сражался с этой бандой ряженых, все еще думал, что они вот-вот сбегут с мумией. Но уж когда увидел разбитый саркофаг... ты тоже догадалась, Пибоди?

Он был со мной искренен. Я тоже не стала хитрить:

– Нет, мой дорогой Эмерсон.

– Ну как же! Вспомни, как мы разворачивали мумии. Даже самые древние и плохо сохранившиеся не рассыпались...

– Знаю!!! Саркофаг уже открывали, мумию разворачивали! Иначе она выпала бы из саркофага более или менее целой... ну разве что без головы. Верно?

– Абсолютно, моя дорогая Пибоди. Мумия оказалась не первой молодости, да еще и... гм... не первой свежести. Кто-то ею уже... гм... воспользовался. Возникает вопрос. Кто? Когда? И зачем?

– Это целых три вопроса, дорогой, – резонно заметила я. – На саркофаг могли наткнуться грабители еще несколько столетий назад... такие случаи известны. Но ты, как я понимаю, подозреваешь, что это произошло гораздо позже? Попав в музей, саркофаг был немедленно выставлен в Египетской галерее, следовательно... Нужно будет завтра поинтересоваться у лорда Ливерпуля.

– Завтра?... – прищурился Эмерсон. – Встреча уже назначена, Пибоди, или же ты собралась захватить его светлость врасплох?

В умиротворенном урчании любимого явственно слышались ревнивые нотки.

– Ах да! – со смешком призналась я. – Совсем забыла сказать! Лорд Ливерпуль пригласил нас завтра пообедать и осмотреть его коллекцию.

– И когда же он это сделал?

Зачем нарываться на неприятности, объясняя, что инициатива была моей?

– Письмо пришло сегодня утром, дорогой.

– Вот как, утром?... В таком случае, это не может быть... – Фраза так и повисла в воздухе, а Эмерсон добавил с любезной улыбкой: – Отличный ход, Пибоди. Скорее всего, твой, а не лорда Ливерпуля, но это дела не меняет. Надеюсь, его светлость не слишком разочаруется, увидев меня рядом с тобой.

* * *

Моулди-Мэнор, древнее родовое гнездо Ливерпулей, расположен на берегу реки близ Ричмонда. Признаться, мне не терпелось увидеть это знаменитое поместье, по слухам весьма живописное и оригинальное, заложенное одновременно с первыми постройками лондонского Тауэра. Помимо археологических достоинств, Моулди-Мэнор претендует и на место в истории. Перед бегством в Голландию в поместье провел целую ночь Чарльз II; в одном из здешних подземелий был подвергнут пыткам Эдвард II; здесь побывали все, кто так или иначе был связан с Войной Алой и Белой розы (Ливерпули лучше кого-либо умели вовремя переметнуться из одного клана в другой). И наконец, ни один сборник басен из жизни привидений не будет полон без упоминания представительной труппы из Моулди-Мэнор. Дама в Белом, Черный Пес, Обезглавленный Придворный Елизаветинской эпохи, Призрачный Экипаж, запряженный четверкой лошадиных скелетов...

За большую часть пути мы не обменялись и парой фраз. Мой благоверный был погружен в раздумья, что явствовало не столько из молчания, сколько из до боли знакомого жеста. Эмерсон не отрывал указательного пальца от подбородка.

Лондон остался далеко позади, проплыл в окошке и лес на подступах к Моулди-Мэнор... и только тогда профессор подал голос:

– Давай-ка начистоту, Пибоди. Поделимся планами, чтобы потом не плутать в потемках. Идет?

– Буду с тобой предельно откровенной, дорогой.

– Ха!

– У меня нет определенного плана.

Эмерсон опять вцепился в подбородок.

– А что? Я тебе верю, Пибоди. Прикидывал и так, и эдак... Представь, ни до чего не додумался. Что ты там надеешься обнаружить? Фабрику по изготовлению масок из папье-маше?

– Вряд ли Ливерпуль устроил бы нам с тобой экскурсию на эту фабрику, – как можно суше отозвалась я. – Было бы неплохо отвлечь его светлость, пока я...

– Выбрось из головы, Пибоди. Если верить тому, что рассказывают о Моулди-Мэнор, десять человек за десять дней не смогут обыскать это поместье. И даже если ушебти были частью папочкиной коллекции, юному графу наверняка хватило ума убрать пустые коробки с глаз долой.

– Я и не надеялась на простое решение вопроса. Не нужно зевать – только и всего, дорогой. Если граф Ливерпуль – тот самый, кого мы ищем, он может случайно проговориться... допустить оплошность... выдать себя необдуманным жестом... Главное – самим побольше молчать и...

– Молчать? – фыркнул Эмерсон. – Кто бы говорил! «Та, кто силой слов своих остановит супостата»?

И сколько мне еще внимать этим глупостям?

– Не сочти за бесцеремонность, Эмерсон... Вынуждена заметить, что наш сын был прав. Это обращение к богине Исиде.

– Ха! – ответствовал профессор.

Моулди-Мэнор, каким бы представительным на вид он ни был, оказался не более чем классическим образцом смешения стилей. Одно крыло из природного камня, другое из красного кирпича с деревянной обшивкой времен Тюдоров. Жилым выглядело лишь одно крыло; к нему-то и вела усыпанная гравием подъездная дорожка.

Навстречу гостям вышли трое – сам хозяин, уже знакомый нам лорд Сент-Джон и некий юный джентльмен по имени Барнс, единственной примечательной чертой которого были акульи зубы.

Лорд Сент-Джон склонился к моей руке:

– Вы так отважны, миссис Эмерсон! Проделать такой путь сразу после вчерашнего происшествия...

Я оглянулась. На столике у стены единственным неопрятным штрихом в этом оплоте чистоты громоздилась стопка газет.

– Вам не удалось попасть на лекцию, милорд?

– К сожалению, поздно узнал о переносе даты. На этот день у меня была заранее назначена встреча. Впрочем, я в любом случае вряд ли пошел бы. Выставлять человеческие останки на всеобщее обозрение... в этом есть что-то порочное.

Граф Ливерпуль закатился визгливым смехом:

– Стареешь, дружище Джек. Моралистом заделался? Цель была достойная, верно, миссис Эмерсон? Преимущества познания и все такое...

– Верно, милорд. Но цель, как вы, должно быть, уже знаете из газет, не была достигнута. Жаль, что вас не было в Сомерсет-хаус, джентльмены: вы пришли бы на помощь моему мужу, которому, несмотря на все усилия, не удалось спасти экспонат.

– Ах да... – пробормотал лорд Сент-Джон, глянув на приличных размеров пластырь, украшающий лоб Эмерсона. – Вы остались целы, профессор! Какое счастье для всех ваших друзей, среди которых, надеюсь, вы числите и нас.

– Благодарю. – Эмерсон прочно устроился в самом центре дивана. – Вы меня, конечно, не ждали? Ну а я приехал.

– Добро пожаловать, – отозвался лорд Сент-Джон.

Граф Ливерпуль хихикнул.

* * *

Нам подали превосходный обед, к которому хозяин практически не притронулся. Бокал его, однако, ни секунды не пустовал, и болтал юный граф за столом не закрывая рта. Мой вопрос об истории Моулди-Мэнор вызвал целую лекцию. На удивление интересную, кстати сказать, лекцию, изобилующую датами, именами и событиями.

Королева Елизавета, оказывается, провела ночь в главной спальне, в ее честь был устроен маскарад, ночная охота и тому подобные увеселительные мероприятия. На десерт явился сам Обезглавленный Придворный. Тогдашний граф Ливерпуль обнаружил привидение в спальне королевы в самый нужный момент. Королева, разумеется, закричала. Очень громко, но не раньше, чем увидела графа. Виновный ли, безвинный ли, но предполагаемый насильник прошел сквозь стену, как истинный джентльмен, не выдав свою королеву.

– Стыд и позор, Нэд! – смеясь, укорил приятеля лорд Сент-Джон. – Такие истории не предназначены для дамских ушей.

– Не беспокойтесь, милорд. Признаться, Елизавету я не жалую. В ней, похоже, воплотилась вся жестокость Тюдоров. Не сомневаюсь, что несчастный безголовый джентльмен был обвинен напрасно – в этом преступлении, по крайней мере.

– Увы, миссис Эмерсон, теперь этого никто не узнает. Тайна, как говорится, погребена...

– Раскрыть можно любую тайну, ваша светлость, – возразила я Сент-Джону. – Вопрос лишь в том, сколько времени и сил человек готов потратить на разгадку.

Сент-Джон в знак капитуляции приподнял бокал. На губах его блуждала коварная улыбка.

Граф Ливерпуль не умолкал ни за вторым, ни за десертом. К концу обеда я прониклась его настроением и поняла, что так увлекает этого несчастного юношу. Он был горд своими предками, досконально знал историю Ливерпулей и надеялся на продолжение рода. Бедный, бедный! Последний отпрыск знатного рода, он не хотел в этом признаваться. Я заметила, что, когда речь зашла о некой леди, с которой граф связывал матримониальные надежды, даже лорд Сент-Джон побледнел и до крови закусил губу.

Уговорить графа показать нам особняк оказалось проще простого. На протяжении всей экскурсии я нахваливала архитектуру и интерьеры, к величайшему удовольствию хозяина. В единственном жилом крыле нам продемонстрировали ту самую знаменитую спальню, где ночевала Елизавета, и длинную галерею, где стены были увешаны портретами сомнительной художественной ценности, но несомненно почтенного возраста. Заканчивалась галерея обитой железом дубовой дверью. Как бы между прочим я подергала ручку:

– Надо же! На замке! Куда ведет эта дверь, милорд? В подземелья пыток, где с потолочных крюков свисают скелеты несчастных узников?

Граф Ливерпуль шутки не понял. Пока он ошарашенно хватал ртом воздух, лорд Сент-Джон расхохотался:

– Какая прелесть, миссис Эмерсон! Боюсь, вы будете разочарованы. Кроме пауков, крыс и летучих мышей...

– Вот уж кого я не боюсь, ваша светлость, так это летучих мышей. Привыкла, знаете ли. Гробницы ими буквально кишат.

– А обваливающихся потолков и гнилых половиц вы тоже не боитесь? Там ведь все рушится, верно, Нэд?

– Что? А-а-а! Ну да, точно. Не дай бог, подвернете хорошенькую ножку... Прошу прощения, профессор, вы... э-э... не возражаете...

– Нисколько, – промурлыкал профессор. – У миссис Эмерсон действительно хорошенькие ножки. Рад, что вы заметили, ваша светлость.

Я поспешила утащить своего благоверного и от двери, и от зыбкой темы.

До сих пор Эмерсон все больше помалкивал, но при виде коллекции старого графа Ливерпуля немедленно стал самим собой.

– Повесить и то мало! – первым делом заявил он, имея в виду покойного хозяина. – Ты только взгляни, Пибоди, в каком состоянии... Боже правый! Эпоха Древнего царства... все ворованное... и где только доставали...

Речь шла о массивной плите из известняка с изысканным резным бордюром, изображающим сцены охоты. Центральной фигурой была выбрана кошка с рыбой в пасти, взирающая на зрителей горделиво-независимым взглядом. Изящное создание поражало сходством с нашей Бастет, словно обе произошли от одной матери... Да так оно, собственно, и было. Недаром наша Бастет носит имя египетской богини-кошки.

Возмутительная реплика гостя скорее развеселила, чем оскорбила его светлость.

– Старик был тем еще разбойником, – хихикнул юный граф. – Ну так ведь не он один, профессор.

Это заявление Эмерсон без ответа не оставил бы, но я его опередила. Не в наших интересах было сердить нынешнего хозяина Моулди-Мэнор.

– Его светлость прав, Эмерсон. Старый граф Ливерпуль был коллекционером, а они, как ты знаешь, ни перед чем не останавливаются. Какая прелестная вещица! Мы привезли из Египта кошку, ваша светлость, – точную копию этой!

– Правда, мэм?

– Нэд обожает кошек, – бесцветным голосом вставил лорд Сент-Джон.

– О да, о да. Милые создания. В конюшнях полно, – туманно добавил юный граф.

Ничего более достойного, чем плита с кошкой, в коллекции не нашлось, хотя Эмерсон, разумеется, устроил спектакль перед каждым экспонатом. Наконец граф указал на дверь в дальнем углу комнаты:

– Последнее пристанище мумии. Теперь там уже ничего... Хотел переделать в гостиную, когда женюсь...

Сославшись на женское любопытство, я открыла дверь:

– Занятно, занятно! Отсюда, значит, и доносились те самые стоны и прочие жуткие звуки?

Лорд Ливерпуль с хихиканьем запрокинул голову.

– Малышку оставили без места... не я, нет, я такими делами не занимаюсь... экономка... сказала, что ленится... Вот крошка и решила подзаработать на нас...

Язык у него заплетался, с лица схлынула краска, под глазами залегли черные тени. Я оглянулась на Эмерсона. Тот кивнул.