Текст книги "Элегия погибшей звезды"

Автор книги: Элизабет Хэйдон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 27 страниц)

Король и королева намерьенов молча посмотрели друг на друга.

– Вот так все и было, – сказала в заключение Элинсинос. – А теперь, муж Прелестницы, поешь чего-нибудь, чтобы тебя не мучил голод на пути домой и чтобы ты мог нас потом навещать.

На полу пещеры появились булочки и вазочки с джемом.

Эши рассмеялся:

– Ладно, я понял твой намек, прабабушка. Я поем и уйду, чтобы ты могла побыть с моей женой наедине. Я знаю, что мешаю вам, а мне совсем не хочется, чтобы на меня дохнули пламенем, посему повинуюсь.

– Только не смеши меня, – проворчала драконица. – Ты же знаешь, что я должна обрести какую-нибудь определенную форму, чтобы на тебя дунуть. Я же вовсе не намерена этого делать. А теперь принимайся за джем! И убирайся отсюда.

После того как Эши ушел, Рапсодия решила заняться переводом документов, привезенных Акмедом, как она ему и обещала.

– Я забыла тебе сказать об одной важной вещи, Элинсинос, – проговорила она, внимательно изучая манускрипты и переписывая музыкальные ноты. – Я просила моего друга Акмеда весной прийти сюда.

Драконица повела могучими плечами.

– Ты рассказала ему, где мое логово?

– Нет, – быстро ответила Рапсодия, – я бы никогда так не поступила без твоего разрешения. Я сказала ему, чтобы он пришел к Тарафелю, а я своим голосом приведу его к месту нашей встречи. Он способен следовать за звуком своей именной ноты, если я начинаю ее напевать. И хочу сразу тебя предупредить: мы с Акмедом часто спорим, так уж у нас повелось, но он никогда не причинит мне вреда. Поэтому, если мы начнем ругаться, когда встретимся, пожалуйста, не вмешивайся. Я бы не хотела, чтобы он сгорел возле собственного костра.

– Очень хорошо, – нежно пропел ветер в пещере, но было ясно, что у Элинсинос есть свое мнение по данному вопросу.

Так они и проводили время, испытывая удовольствие от общества друг друга: драконица наслаждалась своим сокровищем, королева намерьенов переводила документы, а потом она поняла, что в них содержится. Дрожащими руками Рапсодия сложила манускрипты и спрятала их в металлическую шкатулку. К горлу подступила тошнота, но сейчас она была вызвана вовсе не беременностью.

– О добрый Единый Бог, – прошептала она.

26

Гвинвуд, к югу от реки Тарафелъ

Когда Эши приблизился к противоположному от логова драконицы берегу замерзшего озера, его охватило неприятное ощущение, которое распространилось от спины к кончикам пальцев. Через мгновение оно исчезло.

Эши остановился на скрипучем снегу и резко обернулся, он узнал вибрации и теперь искал их источник, но в древнем лесу было пусто. Темная зелень хвойных деревьев являла собой яркий контраст с голыми ветками, на которых еще оставались мертвые коричневые и порыжевшие листья, но вскоре и их унесут холодные зимние метели. Да и уже сейчас по высокому берегу озера гулял ледяной ветер.

– Где ты, Ллаурон? – требовательно воззвал король намерьенов.

Ответа не последовало, лишь ветер гнал снег по гладкому льду озера.

Рассерженный Эши выхватил из ножен свой меч. Кирсдарк, клинок стихии воды, похожий на пенящиеся волны моря, ожил в его руке и засиял гневом, отразив настроение Эши. Он поднес лезвие к глазам и сквозь него посмотрел на окружающий ландшафт.

Мир за бегущими по клинку волнами был тусклым и плоским, словно надпись на могильной плите, которую сровняло время, и лишь ручейки, бежавшие по трещинам и полустершимся буквам, делали их видимыми. Так и взгляд Эши, проходя сквозь лезвие меча, различал стихийные формы, парящие над кронами деревьев и невидимые для обычного человеческого глаза.

Огромное, серебристо-серое, как ветви клена, тело дракона зависло в воздухе неподалеку от него.

– Я вижу тебя, отец, – сердито сказал Эши. – Ты можешь себя показать.

Раздался тихий вздох разочарования.

– С тобой никогда не имело смысла играть в прятки, – раздался звучный баритон, легкий и мелодичный. – Твое драконье чутье отличалось остротой даже в те времена, когда ты был ребенком. И если тебе требовалось больше нескольких секунд, чтобы меня найти, мы оба знали, что ты просто хочешь мне польстить.

– Я уже давно вырос из подобных игр, – с горечью сказал Эши, убирая Кирсдарк в ножны. – Три года назад я сказал тебе, чтобы ты оставил в покое мою жену и вообще всю мою семью. Однако ты появился именно здесь, рядом с логовом Элинсинос, воспользовавшись своим умением мгновенно перемещаться при помощи стихий. Какое совпадение! Что тебе нужно?

– Ничего плохого, уверяю тебя, – ответил Ллаурон, но в его голосе появилось легкое раздражение. – И не нужно грубить. Я твой отец, Гвидион. Во всяком случае, был отцом, пока оставался человеком.

– Но ты с радостью отказался от своей человеческой сущности ради пустого бессмертия, – заявил Эши, натягивая перчатки из шкуры ягненка. – И с легкостью пожертвовал покоем моей жены – ее до сих пор иногда терзают кошмары при воспоминании о том, как она по твоему настоянию «тебя сожгла» на том фальшивом костре при помощи вспышки звездного огня. Я сказал тебе тогда, и повторяю сейчас: держись от Рапсодии подальше. Она дорого заплатила за твой переход в новую форму, и я намерен проследить, чтобы ей больше не пришлось из-за тебя страдать.

– Твоя жена давно простила меня, Гвидион, – промолвил голос.

Воздух над деревьями задрожал, меняя цвет и уплотняясь, а потом на этом месте возник огромный туманный змей с переливающейся чешуей цвета гаснущих угольков, мерцающей серебряными и золотыми бликами. Огромные крылья были сложены и прижаты к бокам, так что дракон очень походил на громадного змея длиной более ста футов от ноздрей до хвоста, из которого торчали острые шипы.

– Как жаль, что ты так и не сумел последовать ее примеру.

– Меня гораздо больше, чем Рапсодию, заботит ее благополучие, – угрюмо заметил Эши, глядя в ближайший фасеточный глаз огромного эфирного дракона с вертикальным разрезом зрачка. Лишь немногие люди могли смотреть в такие глаза и не утонуть в них навсегда, но Эши, в жилах которого текла кровь дракона, спокойно встретил этот взор. – И я буду охранять Рапсодию от всех неприятностей и тревог, я не хочу, чтобы ты ею манипулировал, как уже делал множество раз. Так что отправляйся по своим делам, Тебя здесь никто не ждет.

Ветер пронесся по поляне, взметнув облачко пушистого снега, и вновь поднялся к верхушкам деревьев.

Наконец дракон заговорил, и в его голосе звучала глубокая печаль:

– Значит, ты не позволишь мне видеться с моим внуком?

Эши вздохнул.

– Так вот о чем речь? Тебя интересует наше дитя. Но почему? Какое тебе до него дело? Если я не ошибаюсь, у тебя был ребенок, но он служил лишь инструментом для достижения твоих целей. Какие цели у тебя теперь, Ллаурон? Мне казалось, что подобные устремления исчезнут вместе с прахом человеческого тела, которое сгорело на костре, когда ты убедил мою не ведающую о твоих истинных намерениях жену призвать звездный огонь, чтобы ты смог трансформироваться в форму стихии. Неужели тебе нечем занять себя теперь, когда ты превратился в ветер, землю, воду и эфир, в чистую желчь ?

– Похоже, ты всегда считал, что во мне нет ничего, кроме желчи. – Ллаурон лениво расправил прозрачные крылья. Они, словно туман, не встретив ни малейшего сопротивления, прошли сквозь ближайшие ветви деревьев. – Наверное, мне нечего тебе возразить. Но неужели ты не можешь представить, Гвидион, что в моем возрасте хочется тех же радостей, которые испытывают другие будущие дедушки, – знать о благополучии своих потомков?

Из горла Эши вырвался глухой кашель, больше похожий на рычание.

– Да, не могу, – коротко бросил он. – Ты говоришь, что хочешь быть дедушкой?

– Конечно. – Дракон взмахнул крыльями, и воздух наполнился падающей листвой. – Внуки – это второй шанс обрести счастье, потерянное нами в начале жизни, Гвидион. Я ужасно хочу поближе узнать тех, в чьих жилах течет моя кровь. Если ты хоть что-то знаешь о нашей расе, тебе должно быть известно, что дракон выше всего ценит свое потомство.

– Да, мне это очень хорошо известно, – ответил Эши, вставая так, чтобы оказаться между эфирным драконом и тропой к логову Элинсинос. – И поскольку я и сам ставлю свое потомство выше всего остального, то сделаю все, чтобы избавить мое дитя от безжалостных манипуляций одного из его ближайших родственников. Я не хочу, чтобы ребенок чувствовал себя бесполезным, жалким или проклятым. Мне эти ощущения слишком хорошо знакомы благодаря моему чудесному детству. Я не допущу, чтобы мой сын или дочь испытали то же самое. Никогда. И я знаю, что Рапсодия со мной согласится. Так что уходи отсюда. Я не верю в твою искренность. Ты всегда руководствовался скрытыми мотивами, которые позволяли тебе добиваться своих целей за счет других. Но поскольку сейчас другие – это моя жена и ребенок, я тебе этого не позволю. Ведь я и сам в какой-то мере дракон, и для меня нет ничего важнее, чем они. Уходи.

Грустное выражение в глазах дракона сменилось задумчивостью, Эши не раз видел это выражение в те времена, когда еще отец не отринул человеческое тело. Ллаурон производил перегруппировку доводов, переключаясь из сферы эмоциональной, где только что продемонстрировал слабость, в сферу логическую, где всегда был силен.

– Значит, ты хочешь лишить меня общения с ребенком ради его же блага?

В глазах Эши вспыхнула мучительная боль, и он был вынужден потереть их костяшками пальцев.

– И Рапсодии, – поморщившись, добавил Эши.

Дракон задумчиво кивнул.

– Ты полагаешь, что твоему внуку будет лучше, если он вырастет, не зная деда?

– Как это ни грустно, но ты совершенно прав.

– Как недальновидно с твоей стороны. – Огромный серый дракон слегка качнул крыльями, снежинки взмыли в воздух, и порыв холодного ветра заставил Эши зажмуриться. – А тебе не приходило в голову, что твой ребенок, который был зачат в тот момент, когда кровь дракона набрала в тебе максимальную силу, станет в большей степени драконом, чем ты сам? И у него практически не будет возможности общаться с другими представителями нашей расы – драконы ныне встречаются редко. Уже не говоря о тех, которые к тому же являются его родственниками…

– Ребенок сможет всему научиться у Элинсинос. – Эши все больше раздражался из-за того, что продолжает этот ненужный разговор. – Она его прапрабабушка, настоящая драконица, а не полукровка, как ты. Я не сомневаюсь, что она с радостью научит моего ребенка всему, что необходимо. Кроме того, она никогда не предавала ни Рапсодию, ни меня. Так что спасибо тебе за предложение, но можешь мне поверить, мы позаботились об этой стороне образования нашего ребенка.

– Моя бабушка никогда не жила среди людей в облике человека, – тут же возразил Ллаурон, и серебристая чешуя дракона засверкала, переливаясь. – Она приняла человеческое обличье – точнее, облик сереннской женщины, – чтобы привлечь внимание Меритина. Возможно ее познания касательно истории древних времен глубже, чем у меня, прожившего большую часть жизни в теле человека, но с тех пор, как я перешел в форму стихии, я многое узнал, Гвидион. И мне есть чем поделиться с ребенком – я уверен, ты не можешь отбросить все то, чему научил тебя я.

Эши сделал глубокий вдох, и морозный воздух наполнил его легкие. А в ушах прозвучали слова Рапсодии, произнесенные ею с непререкаемостью Дающей Имя во время Совета, на котором они были избраны правителями намерьенов.

«Вот что я бы вам сказала, если бы была ограничена во времени: Прошлое ушло. Учитесь у него, но дайте ему уйти. Мы должны простить друг друга. Мы должны простить себя. И только после этого наступит истинный мир».

Эши посмотрел в глаза парящего перед ним прозрачного зверя, с волнением ожидавшего его решения. В них светился ум, но в них читалось и еще что-то. Эши не мог бы сказать что, но ему показалось, будто это тоска или нечто ей сродни.

Ему невольно пришло на ум его детство, в голове пронеслись самые ранние воспоминания, относившиеся к тем временам, когда в нем еще не проявилась сущность дракона, к тем чудесным дням невинности, когда они с Ллауроном бродили по лесу, и отец рассказывал ему о каждом растении или дереве, пел морские песни и древние баллады, учил ходить под парусом и плавать в океане, что позднее стало важнейшей частью его жизни. Эши был поражен: добрые воспоминания никуда не исчезли, несмотря на то, что позже ему пришлось столкнуться с эгоизмом Ллаурона и его многочисленными обманами, его стремлением использовать сына – и еще того хуже, Рапсодию – в своих целях, какими бы они ни были благородными.

– Я верю, что ты искренне хочешь стать частью жизни своего внука, отец, – наконец сказал он, поморщившись при виде надежды, вспыхнувшей в серо-голубых глазах дракона. – Но ты ведь не ограничишься полезными уроками истории, а другие твои уроки могут оказаться смертельно опасными для ребенка. Я бы хотел, чтобы наша жизнь сложилась иначе. Мне очень жаль.

Он быстро повернулся и пошел прочь, оставив на поляне парящего в потоках ледяного воздуха Ллаурона.

Змей долго смотрел ему вслед. Восприятие дракона позволило Ллаурону следить за сыном на протяжении пяти миль. Он отметил, как быстро тот шагает, вспыхнувший на его лице румянец, волнение в груди. А потом, когда Эши оказался вне пределов его досягаемости, Ллаурон медленно растаял, вновь превратившись в ветер, и исчез, оставив на сухой листве, устилающей землю, золотые капли слез.

РЕЗНЯ

27

Священный город-государство Сепульварта

Внешнее кольцо города, представлявшее собой лабиринт узких улочек, извивающихся меж бело-серых мраморных зданий, располагалось у подножия холмов, которые по мере удаления от городских стен постепенно превращались в горные хребты, с южной стороны служившие естественной границей с Сорболдом. Величественные здания Сепульварты – дома, музеи и храмы – сияли в лучах утреннего солнца, отчего казалось, что весь священный город окружен мерцающей дымкой.

Но, словно этого было недостаточно, в самом центре столицы патриархальной религии возвышалось огромное строение – Шпиль, или Лиантаар, великая базилика Звезды, самая почитаемая из всех базилик стихий. Она являла собой настоящий подвиг магии и инженерной мысли – ее основание занимало целый квартал, и, будто вырастая из него, храм, сужаясь по конусу, вздымался на высоту в тысячу футов, ограничиваясь совсем тонкой вершиной, которую венчала сияющая серебряная звезда.

Легенда гласила, что в звезде заключен кусочек эфира – звездного тела по имени Мелита, известного по преданиям намерьенов как Спящее Дитя, которое упало на Землю во время Первого века. От этого удара Остров вдвое уменьшился в размерах. С тех пор сияющая звезда в течение четырех тысячелетий покоилась на дне океана, нагревая до кипения воды, а потом поднялась на поверхность, окончательно уничтожив Остров. Кусочек звезды отправился вместе с намерьенами в новые земли – во всяком случае, так утверждали историки – и теперь сиял с вершины Шпиля днем и ночью. Звезду можно было увидеть с расстояния в сотни лиг.

Лазарис и два других священника, спасшихся с площади Джерна Тал, следовали на этот свет, как на огонь маяка. Они понимали: если их кто-то узнает, то немедленно передаст в руки Талквиста, доселе считавшего их мертвыми и который непременно позаботится, чтобы эта его уверенность не была напрасной. Вот почему они двигались вперед медленно и осторожно, присоединившись к каравану пилигримов, направлявшихся в священный город. Паломники охотно приняли их и разрешили трем священникам путешествовать вместе с ними. Но как только стал виден Шпиль, Лазарис и его помощники распрощались с приютившими и дальше отправились самостоятельно, чтобы поскорее добраться до Сепульварты, отыскать там Благословенного Сорболда, Найлэша Моусу, и рассказать ему о свершившемся святотатстве, свидетелями которого они стали.

И вот теперь они замерли перед городскими воротами в густой тени, отбрасываемой громадой Шпиля. Священники, закутанные в плащи пилигримов, стояли молча, очищая исстрадавшиеся души величием священного города. Легкие снежинки танцевали вокруг них на ветру. Считалось, что с помощью Шпиля Патриарх доносит молитвы верующих до Создателя, поэтому смотреть на него было подобно попытке заглянуть за порог вечности. Первым заговорил Лестер.

– А как мы найдем Благословенного, отец? – с тревогой обратился он к Лазарису, наблюдая за человеческой рекой, текущей сквозь городские ворота. По большей части мимо них проходили послушники и священники патриархальной религии, но были также купцы, торговцы и даже нищие. – Никто из нас никогда не бывал здесь. Как только мы начнем спрашивать дорогу, нас сразу же узнают, поскольку в жилах большинства обитателей города течет орланданская кровь.

Пожилой священник покачал головой:

– Опустите глаза к земле, дети мои, и молитесь Единому Богу, чтобы он направил нас.

Доминикус нервно спрятал руки под своим плащом и зашагал вслед за Лазарисом и Лестером. Они вместе подошли к городским воротам.

– С какой целью вы прибыли в город? – строго спросил стражник.

Лазарис почтительно поклонился.

– Мы поставщики льна из Сорболда, сэр, – смиренно проговорил он. – Пришли, чтобы узнать, не пора ли готовить следующую партию.

Стражник фыркнул и со скучающим выражением отошел в сторону.

Трое священников быстро зашагали по улицам, запруженным народом, поглядывая по сторонам в надежде увидеть особняк, в котором жил Патриарх. Найти его оказалось совсем нетрудно – здание представляло собой красивое мраморное строение с огромными, окованными бронзой дверями и располагалось рядом с базиликой, на противоположной от Шпиля стороне площади, причем так, что в полдень на него проливался свет звезды. Вход охраняли двое солдат с копьями.

– Что вы хотите? – осведомился первый страж, когда трое путешественников подошли к дверям.

– Мы священники из Сорболда, пришли сюда для встречи с Найлэшем Моусой, – негромко ответил Лазарис, скромно опустив глаза. – Мы просим аудиенции, у нас срочное сообщение.

Первый страж прищурился, потом обменялся несколькими словами со своим напарником, тот кивнул. Тогда он приоткрыл огромную дверь и скрылся в особняке. Прошло довольно много времени, прежде чем он вернулся.

– Благословенный покинул город и отправился обратно в Сорболд, – сообщил он. – А теперь идите, не стойте здесь.

Священники переглянулись, а потом быстро зашагали прочь, стараясь не привлекать к себе внимания.

– Что нам делать? – с тоской спросил Лестер.

– Быть может, мы все-таки сумеем поговорить с Патриархом, – предположил Доминикус.

Лазарис горько усмехнулся.

– Патриарх не станет принимать простых священников, да ему и не следует этого делать, – молвил он, перешагивая через сточную канаву с замерзшей водой. – Когда он не ведет переговоров с главами государств или высшими жрецами и Благословенными, он направляет наши молитвы Единому Богу.

Священники кивнули, ибо все последователи веры принимали один из основных ее догматов: молитвы, обращенные простыми людьми к Создателю, принимал священник, переадресовавший их высшему священнослужителю, который со всяческими церемониями передавал их Патриарху, а тот непосредственно обращался к Единому Богу. Лишь Патриарх имел возможность общаться с Создателем, остальные должны были пользоваться помощью посредников.

– Так как же нам быть? – не унимался Лестер.

Лазарис тяжело вздохнул.

– Давайте посетим Лиантаар и помолимся там, – предложил он. – Присутствие священного эфира поможет нам очистить наш разум от тех ужасов, из-за которых мы вынуждены были бежать прочь из родного города. Быть может, на нас снизойдет мудрость.

Священники обошли огромное здание в поисках входа, который обнаружился на восточной стороне храма, обращенной к восходящему солнцу. Двери были украшены кованным из бронзы и серебра орнаментом, образующим восьмиконечную звезду, символ огромной базилики, стены которой, сделанные из полированного мрамора, возносили венчающий их купол на поистине недосягаемую высоту.

Для Лазариса и двух его спутников, которые большую часть своей жизни служили вере, но до сего дня не видели Сепульварты и Лиантаара, посещение храма было сродни прикосновению к вечности. Базилика поражала воображение размерами и великолепием: бесконечные оттенки мозаики, украшающей стены и потолок, тончайшая позолота и фрески, окна с изумительными витражами. Священники остановились, не в силах пошевелиться, с восторгом наполняя душу красотой, как и сотни других верующих, вошедших в храм вместе с ними.

Наконец Лазарис нашел в себе силы вернуться к реальности и потянул Лестера за рукав. Они быстро прошли сквозь толпу верующих, которые в изумлении глазели на внутреннюю отделку величественного храма, и приблизились к рядам сидений перед алтарем, возле которого читали вслух священные тексты.

Алтарь помещался на помосте, к которому вели широкие ступени. Он был высечен из обычного камня, но отделан платиной, и его было видно из любого конца базилики. Каждую неделю пять Благословенных направляли к этому алтарю специальные молитвы, прося в них мудрых советов и исцеления. Их мольбы попадали к Патриарху, и тот рассказывал о людских надеждах и чаяниях Единому Богу. Лазарис посмотрел на алтарь и безмолвно обратился к Создателю, минуя Патриарха, хотя и не имел права так поступать.

«О святой Отец Вселенной, Создатель Жизни, услышь мою молитву, поскольку я страшусь за твой мир».

Он склонил голову, стараясь сохранять спокойствие.

Тишину базилики нарушал лишь шорох шагов и едва слышный шепот, но ответа Лазарис так и не услышал. Наконец, после часа ожидания, он поднял голову и посмотрел на своих спутников.

Доминикус продолжал молиться, сложив руки на груди. Лестер застывшим взглядом смотрел на алтарь, и на лице его отразилось отчаяние.

Лазарис бросил на своих помощников взгляд, полный надежды, но оба священника лишь покачали головами. Главный священник Терреанфора вздохнул и с трудом поднялся на ноги – сказывался его преклонный возраст.

– Ладно, дети мои, – тихо сказал он. – Давайте покинем базилику и пройдемся по городу. Быть может, мы найдем кого-нибудь из высшего священства, кто нам поможет. Только не называйте своих имен, иначе вскорости о нас узнает Талквист.

Его помощники кивнули и последовали за Лазарисом к выходу.

Как только они покинули базилику, перед глазами у них ярко вспыхнул металл. Наконечник копья остановился на волосок от лица Лазариса.

– Ты главный священник Терреанфора? – резко спросил страж. – Это ты вошел в город под чужим именем?

Лазарис всегда был скромным и стеснительным человеком. Посмотрев солдату в глаза, он молча кивнул.

– Тогда следуйте за мной, – хрипло приказал стражник.

Четверо его помощников окружили священников, а те хоть и сверкнули глазами, но промолчали и, склонив головы под капюшонами плащей, последовали за солдатами.

* * *

Чем суровее становилась зима, тем тверже закалялась воля Фарона.

С каждым днем он все дальше углублялся в промерзшие поля, шагая по нетронутому снегу в глубь континента. Своим примитивным разумом он понимал, что в населенных районах ему следует прятаться, чтобы его не заметили. Но сейчас, когда он рыскал по землям к юго-востоку от Наварна, его окружали либо широкие открытые пространства, либо густой лес, страх стал отступать, и он быстро шагал все дальше и дальше.

Поднимавшийся от земли холод вызывал у него раздражение, он чувствовал себя как ребенок, которого заставили спуститься с материнских колен. Он по-прежнему ощущал биение сердца земли и тепло, таившееся под снежным покровом, но тот покой, который он испытывал, когда шагал по теплому песку, исчез, а на смену ему пришли гнев и жажда насилия.

Ненависть.

Он не нуждался ни в сне, ни в пище, ибо сама земля питала его посредством Живого Камня, из которого было высечено его тело. А кроме того, в нем горел темный огонь, наследие демонического отца, и этот огонь выжигал камень, создавая на его поверхности прочную, как сама земля, корку.

Как его воля.

А под земной корой драконица ощутила, как меняется эхо ее имени.

«Эээээээээннннннннннннвииииииииииииииннннннн!»

Ее глаза широко раскрылись в темноте. Эхо, за которым она следовала так долго, продвигаясь сквозь пласты Земли, прозвенело чисто и ясно прямо у нее над головой – значит, она достигла того места, где было произнесено ее имя и куда она так долго и мучительно стремилась.

Звук, ради которого она преодолела такие огромные расстояния, был немного странным – он вибрировал, словно проходил сквозь воду. Драконица прислушалась внимательнее и пришла к выводу, что до нее доходит эхо озера, образованного ключами, прохладными и темными. И это озеро находилось над ней. Сердце драконицы забилось быстрее, нетерпение росло, подпитываясь мечтами о скорой и жестокой мести.

Призвав на помощь всю мощь своих гигантских мускулов, драконица пробила слои камня и, набирая скорость и разъяряясь, устремилась к поверхности.

К сладкой мести.