Текст книги "Элегия погибшей звезды"

Автор книги: Элизабет Хэйдон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 27 страниц)

22

Зимний карнавал

Закончив беседу с Гвидионом Наварном, Акмед сразу же вернулся в сад, где оставил Рапсодию. Так уж случилось, что ее срочно позвали в кладовую, после чего она собиралась отправиться на церемонию инаугурации, и Акмед встретился с послом морских магов наедине.

Он застыл на месте, глядя на Джел'си с таким выражением, словно наводил на него свой квеллан.

– Ты выжил, – обвиняюще сказал Акмед.

– Да. – Джел'си вздохнул и закутался в плащ. – И сожалею об этом.

Акмед оглядел сад в поисках Рапсодии.

– По крайней мере, мы нашли вопрос, по которому у нас, Джел'си, нет с тобой расхождений, – бросил король болтов.

Он повернулся, чтобы уйти, но морской маг поспешно поднял руку, словно бы умоляя его остановиться.

– Я ждал встречи с вами почти три месяца, ваше величество, – проговорил Джел'си своим необычным голосом. – Я прошу вас оказать мне честь и уделить несколько мгновений, после чего я сам покину вас, чтобы не мешать наслаждаться карнавалом.

Акмед фыркнул.

– Давай говорить серьезно.

Безмятежность мгновенно исчезла с лица Джел'си.

– Поверьте, ваше величество, я должен сказать вам нечто очень важное.

– Тогда не тяни время. У меня есть куда более интересные занятия – например, я намерен поставить Рапсодию в известность, что, если из-за нее я еще раз буду вынужден встретиться с тобой, я сожгу ее уже почти готовый новый дом.

– Кажется, кто-то упомянул мое имя без должного почтения? – с усмешкой осведомилась королева намерьенов, входя в сад. – Должно быть, Акмед вернулся.

– Если бы я знал, что ты помогаешь этому твоему ученому устроить на меня засаду, я бы покинул Хагфорт сразу же после встречи с молодым Гвидионом. – Акмед даже не пытался скрыть свою враждебность. – Есть три типа людей, Рапсодия, которых я презираю: намерьены, священники и ученые. Тебе следовало бы это знать.

– Я полагаю, тебе не стоит грубить послу суверенного государства, который к тому же является моим гостем, – резко ответила Рапсодия. – Быть может, стоит сначала выслушать этого господина, Акмед.

– Нет никакой необходимости защищать мою честь, миледи, – вмешался Джел'си, в глазах которого вспыхнул насмешливый огонек. – Я слышал оскорбления из этих уст еще тысячу лет назад. – Приблизившись на несколько шагов, он замер и скрестил на груди руки. – Нам стало известно, что вы пытаетесь восстановить устройство на пике Гургуса. – Он твердо посмотрел на короля болгов.

Акмед вздохнул.

– Похоже, мне следовало отправить королевское уведомление и развесить плакаты в каждом борделе отсюда и до Аргота, – сердито проворчал он. – Сделай одолжение и прими правильное решение, Джел'си: я не жду твоих советов, поскольку меня твое мнение не интересует, так что доставь мне удовольствие, оставь его при себе.

– У меня нет выбора, ваше величество, – качнул головой Джел'си. – Именно по этой причине меня прислали сюда из Гематрии. Верховный Совет морских магов почтительно просит вас приостановить работы над данным проектом до тех пор, пока…

– Передайте своему Совету, что я не стану этого делать – презрительно усмехнулся король болгов. – Их мнение интересует меня еще меньше, чем твое.

Терпение Джел'си, по всей видимости, истощилось.

– Вам следует принять во внимание наше предостережение, ваше величество.

– Почему?

Посол поднял взгляд к небу.

– Мне уйти? – Рапсодия нервно оглянулась на ворота. – Я не буду на вас в обиде.

Мужчины решительно покачали головами.

– У меня нет права вдаваться в подробности, ваше величество, но я полагаю, что причина вам известна, во всяком случае, вы способны и сами догадаться.

Акмед вплотную подошел к послу и посмотрел в его золотые глаза.

– Назови причину или покинь нас.

Джел'си тихонько вздохнул.

– Вам нужно лишь вспомнить о величайших дарах земли, сир.

В саду наступила тишина, затем Акмед резко повернулся спиной к морскому магу и направился к выходу из сада.

– Когда у тебя появится время поговорить со мной наедине, будь добра, извести меня об этом, – на ходу бросил он.

Джел'си вежливо кашлянул.

– Знаете, мне очень жаль, что вы решили бросить изучение искусства целителя и посвятили себя другой профессии. Ваш наставник считал, что у вас замечательные способности. Вы бы стали гордостью Квайет-Кип, а возможно, и одним из лучших наших выпускников.

Акмед сердито развернулся на каблуках.

– Тогда я был бы уже мертв, как и остальные невинные души, которых вы завлекли в свое заведение, – хрипло проговорил он. – У тебя и у меня слишком разные определения понятия «стыд».

Бросив мрачный взгляд на Рапсодию, он решительно двинулся прочь.

Она смотрела ему вслед даже после того, как он скрылся за воротами.

– Вы бы не хотели объяснить мне, что здесь произошло? – удивленно повернулась она к Джел'си.

За время знакомства с Акмедом она никогда не видела, чтобы он так долго поддерживал разговор, который его не интересовал, – по словам самого Акмеда.

Морской маг вздохнул и негромко ответил:

– Много лет назад, когда он был еще молодым человеком, в Квайет-Кип – помните, я говорил, что преподавал там, – произошла ужасная трагедия. Человек, который много для него значил – возможно, их было несколько, – погиб. Похоже, он так меня и не простил.

– Да, все выглядит именно так, – подтвердила Рапсодия. – Я сожалею.

– Не стоит, миледи, – печально улыбнулся Джел'си. – Из того, что кто-то ведет себя грубо и неразумно, еще не следует, что он не прав.

Джеральд Оуэн помешивал кипящий сироп в большом чугунном котле, не обращая внимания на галдящих детей и взрослых, которые с нетерпением ждали новой порции сахарного снега. К счастью, он уже много лет был глух к подобному шуму, поскольку занимался этим еще со времен отца лорда Стивена, который ввел замечательный обычай разливать горячий расплавленный сахар на чистый снег, разложенный на больших деревянных досках. Снег превращал карамельный сироп в твердые сладкие завитки, ставшие символом зимнего карнавала. Лорд Стивен внес свою лепту в это действо, по его настоянию к лакомству стали добавлять шоколад и миндальный крем. Джеральд традиционно исполнял на карнавалах роль кондитера, он же хранил все рецепты в строжайшей тайне.

Наконец пожилой гофмейстер Хагфорта знаком показал, что сироп готов, и отступил в сторону, позволив своим помощникам наклонить котел – к ним уже выстроилась очередь слуг с деревянными досками. Оуэн вытер липкие от сахара руки о мокрое полотенце и скрестил их на груди, только теперь позволив себе удовлетворенно улыбнуться.

Праздник в честь зимнего солнцестояния, несмотря на тяжелые предчувствия, проходил успешно. Оуэн служил уже третьему поколению Наварнов и с радостью отмечал, что уважение к добрым традициям было отличительной чертой лорда Стивена, а теперь и его сына, которого Оуэн искренне любил.

Он втайне радовался, что инаугурация Гвидиона пройдет в самом ближайшем будущем, ибо присутствие королевской четы, которое помогло всем пережить гибель Стивена, вносило некоторые неудобства в жизнь не слишком просторного Хагфорта. Король с королевой, возглавлявшие Союз, должны жить в более просторном дворце, находящемся в центре подвластных им земель. По слухам, Хаймэдоу не будет потрясать воображение своими размерами, но место для него выбрано удачно. Хагфорт выстроили как форпост для семей, поселившихся в глуши провинции Наварн в начале Века намерьенов, сравнительно небольшое поместье с красивым и уютным, но не очень вместительным замком. Как только он станет резиденцией исключительно герцога Наварна, а не правителей огромной империи, жизнь вновь войдет в привычную колею.

Оуэн устало присел на накрытую чистой тряпицей бочку, продолжая с удовольствием наблюдать за радостной возней детей, старавшихся поскорей получить хрупкое лакомство. В жилах Джеральда Оуэна, как и герцога, которому он служил, текла кровь намерьенов, хотя и сильно разбавленная, – в результате он намного пережил своих друзей, с которыми вырос и воспитывался. Он видел, как нынешние родители и бабушки с дедушками точно так же возились из-за пирожных много лет назад, когда сами были еще детьми, во всем этом он ощущал некую цикличность, ему вдруг подумалось, что жизнь других людей проходит много быстрее, чем у него, и ему стало отчего-то грустно.

Кто-то положил руку ему на плечо и отвлек от размышлений. Оуэн поднял глаза и увидел улыбающееся лицо будущего герцога Хагфорта.

– Кажется, уже почти пора, Джеральд? – спросил Гвидион Наварн.

Оуэн вскочил на ноги, его вдруг наполнила энергия.

– Да, сэр, если вы готовы, то пора начинать.

– Я буду готов, как только ты убедишься, что у меня все в порядке. Если я сумею пройти проверку у тебя, значит, я действительно готов.

Джеральд Оуэн взял юного герцога за руку и отвел в Большой зал, где стоял стол, на котором было разложено все необходимое.

– Ни о чем не тревожьтесь, молодой господин, – с нежностью проговорил Оуэн. – Мы все сделаем так, что люди, которые вас любят, будут вами сегодня гордиться.

Эши, верный своему слову, провел церемонию быстро и элегантно. Рапсодия наблюдала, как мальчик, который четыре года назад стал ее первым приемным внуком, склонился перед ней, и в его глазах она увидела мудрость и ответственность, необходимые человеку, облаченному в яркую герцогскую мантию. Ее сердце исполнилось гордостью, когда он с удивительным спокойствием и скромностью произнес слова клятвы. Затем Эши вручил ему символические ключи от Хагфорта и кольцо Стивена с печаткой, на которой был выгравирован герб герцогства Наварн. Гвидион повернулся к собравшимся и поблагодарил их, а потом попросил вернуться на карнавал – скоро должны были начаться гонки саней.

Весело гомонящая толпа потекла в ворота замка, к тому месту, где была устроена трасса для гонок. Рапсодия, наблюдавшая за тем, как пустеет зал, вдруг почувствовала, как ее локтя коснулась сильная тонкая рука.

– Если ты готова, – прозвучал негромкий скрипучий голос Акмеда, – нам нужно обсудить нечто важное.

Не поворачивая головы, Рапсодия кивнула и позволила Акмеду отвести ее в сторону от толпы возбужденных гостей в маленьком алькове.

– Ну, рассказывай, – предложила Рапсодия, когда рядом не осталось даже слуг. – И заодно объясни, зачем было так обижать одного из самых почетных гостей карнавала.

– Таков мой характер, – раздраженно буркнул Акмед. – И ты прекрасно это знаешь. А Джел'си настоящая задница, у меня же никогда не хватало терпения на таких типов. Но вообще-то я хочу поговорить о том, как ты можешь помочь Илорку, ты помнишь?

И он протянул ей небольшую коробочку из стали, запечатанную пчелиным воском.

Рапсодия нахмурилась.

– Да. Кажется, в этой шкатулке хранятся планы Гвиллиама?

– Верно. И мне необходим точный и полный перевод.

– Хорошо, но я уже один раз делала его для тебя, – напомнила Рапсодия с не свойственной ей резкостью, открыла шкатулку, аккуратно отодвинула первый документ, написанный на старом намерьенском, и взяла древний пергамент с аккуратно обозначенными музыкальными нотами. – О да, замечательное стихотворение:

Семь даров Создателя,

Семь цветов света,

Семь морей в большом мире,

Семь дней в неделе,

Семь месяцев земли под паром,

Семь исхоженных континентов сплетают

Семь веков истории

В глазах Бога.

Акмед нетерпеливо кивнул.

– Я помню это стихотворение, – заявил он. – Мне нужен точный перевод планов и всех сопутствующих документов.

– Когда?

Король болгов задумался.

– А что ты собираешься делать до ужина?

– Я планировала посмотреть гонки на санях, – лукаво ответила Рапсодия. – А после гонок собиралась насладиться праздником, большое тебе спасибо. Как ты думаешь, сколько времени потребует такая работа, Акмед? Могу тебя заверить, что на полный перевод уйдут дни, если не недели. Это не просто ноты, чтобы в них разобраться, необходимо понять всю композицию. Я не смогу сесть и все закончить между двумя трапезами.

– Я готов подождать до завтра, – сухо ответил Акмед.

– Тебе придется потерпеть до завтра в следующем году, – проворчала Рапсодия. – Кроме того, разве ты не помнишь, что я тебе говорила относительно плохо подготовленных экспериментов с древними знаниями?

– Да, говорила, именно поэтому я и хочу получить точный перевод, чтобы самому разобраться во всех деталях, прежде чем снова взяться за работу. Надеюсь, ты не станешь возражать против такого подхода?

Она немного подумала.

– Ну, пожалуй, нет.

– Хорошо. Тогда, надеюсь, после того как вся эта праздничная чепуха закончится, ты соизволишь обратить свое внимание на мои свитки. Я уже тебе говорил, если мы имеем дело с таким же устройством, как то, которое я видел в старом мире, значит, я нашел единственный гарантированный способ защитить Илорк, а также Союз от неожиданного нападения. Твоя подопечная, Спящее Дитя, все твои внуки болги и народ Илорка, несомненно, того стоят, не так ли?

– Конечно, – неуверенно ответила Рапсодия.

– Ну а на случай, если ты все еще считаешь это ненужным, скажу: пока я помогал доставать твою очаровательную задницу из морской пещеры, в мое королевство проникла глава гильдии убийц Ярима, тех самых людей, ради которых ты уговорила меня использовать болгов в восстановлении источника пресной воды – Энтаденина, кстати, за ту работу с нами так до сих пор полностью не расплатились. В результате глава гильдии не только взорвала пик Гургуса, но и многих моих подданных отравила пикриновой кислотой.

– О боги! – в ужасе воскликнула Рапсодия.

Акмед немного подумал.

– Нет, жертв немного, но лишь благодаря случайному стечению обстоятельств. Правда, уже потом около тысячи болгов умерли или заболели очень тяжелой болезнью, похожей на дизентерию… кровотечение из глаз, внутренние кровотечения…

– Ладно, достаточно, – перебила его Рапсодия, пытаясь справиться с тошнотой. Затем она бросилась к ближайшему горшку с цветами, и ее вырвало.

Акмед с самодовольным видом ждал, когда она вернется.

– Полагаю, я могу рассчитывать на твою помощь?

Рапсодия вздохнула, ее лицо оставалось бледным, и ей никак не удавалось преодолеть слабость.

– Я сделаю все, что в моих силах, Акмед. Хотя и не могу обещать, что ты получишь необходимые тебе сведения, – сказала она, прислоняясь к стенке. – Но если тебя это утешит, знай, что я начну работу над переводом в самое ближайшее время.

– В самом деле?

– Да. Мне нужно посоветоваться с Эши, и если он согласится, я вскоре отправлюсь к Элинсинос.

Глаза Акмед а широко раскрылись.

– Ты собираешься путешествовать до логова дракона в таком состоянии?

– Да, именно. Только Элинсинос знает, как выносить дитя с кровью дракона и человека. Поэтому вот что я тебе предлагаю: если Эши согласится, я возьму манускрипт с собой, чтобы работать, когда меня не будет мучить тошнота. Я сделаю все, что в моих силах, но никаких гарантий дать не могу. А ты в свою очередь пришлешь ко мне Кринсель, чтобы она оставалась со мной до рождения ребенка.

Она не сомневалась, что ее друг улыбается под вуалью.

– Значит, ты доверяешь повивальной бабке болгов больше, чем целителям Роланда?

– Безусловно. Так мы договорились?

– Да, – кивнул Акмед. – Ты должна выполнить свою часть нашего договора.

Фарон молча смотрел на веселящихся внизу людей.

Он не понимал, что такое праздник, поскольку большую часть своей жизни провел в темном подвале здания суда в Арготе, и теперь его очень смутил и встревожил шум карнавала у подножия холма, на вершине которого он стоял.

23

Мыс Джевелд, к югу от пристани Джереми, Авондерр

–  Удачного тебе праздника солнцестояния, Брукинс.

Дюжий рыбак улыбнулся, и стало видно, что у него не хватает несколько зубов. Он продолжал возиться с сетями.

– Рад, что тебе стало лучше, Куэйл, – ответил Брукинс, наблюдая за ветром, гнавшим на берег волны и пушистые хлопья снега, которые тут же таяли, как только опускались на прибрежный песок. Он завязал последний узел и надвинул шляпу на покрасневшие от ветра уши. – Ты поможешь мне и Старку вытащить ловушки?

Куэйл вытер грязным рукавом каплю с кончика посиневшего носа, а потом тем же способом прочистил слезящиеся глаза.

– Пусть омары подождут еще денек, – сварливо пробормотал он, когда к ним подошел Старк, волоча за собой корзину для улова. – Надвигается шторм, вы посмотрите на небо – ничего хорошего нас не ждет.

Старк сплюнул в океан и покачал головой.

– Прошло уже два дня, – хрипло отозвался он. Старк крайне редко открывал рот, и когда они выходили в море с ним и Куэйлом, Брукинс часто забывал, что Старк находится в лодке. – И вся деревня рассчитывает на наш улов.

– Он прав, – повернулся Брукинс к Куэйлу. – Отправляйся домой и выпей горячего грогу, мы сами вытащим сети.

– Ты рехнулся, если собираешься выходить в море, до заката времени уже совсем не осталось. – Куэйл спрятал руки в рукава, словно они были женской муфтой. – Не хочу все праздники утешать твою вдову.

Старк нахмурился и забрался в лодку.

– Иди спать, – буркнул он. – Давай, Брукинс. Меня ждет ужин.

Брукинс перевел взгляд со Старка на Куэйла и обратно.

– Он прав, – наконец сказал Брукинс. – Отдохни немного. Мы разделим с тобой улов, ведь ловушки ставил ты. А праздник устроим завтра, тогда на следующий день у нас будет новый улов. По дороге домой я заброшу тебе несколько омаров на ужин.

Куэйл угрюмо кивнул.

Брукинс зажег масляный фонарь, осветивший нос лодки, и вместе со Старком столкнул утлое суденышко в воду.

Куэйл долго стоял, глядя на пляшущий на волнах огонек, пока его друзья вытаскивали ловушки и высыпали добычу в корзину. Крепчающий ветер швырял в лицо соленые брызги и мокрый песок. Но потом лодка отплыла так далеко, что огонь фонаря скрылся из глаз, и он повернулся в сторону деревни, там уже мерцали свечи в окнах домов Джереми и горели костры на площади – жители готовились к празднику зимнего солнцестояния.

Порывы ледяного ветра доносили до него обрывки веселой музыки. Горькие мысли Куэйла о потерянной выгоде улетели вместе с ветром, и настроение у него заметно улучшилось от предвкушения праздника. Он еще не ощущал запахов, которые поднимались над котелками, но знал, что если поторопится, то успеет попробовать похлебку у каждого из соревнующихся. И, как и положено в ночь зимнего солнцестояния, будет хлеб, эль, и пение, и другие радости плоти в теплых борделях или в продуваемых всеми ветрами конюшнях. Повеселевший Куэйл зажег свой фонарь, повернулся спиной к причалу и зашагал прочь от залива, темного, как смола в зимней ночи.

«Дюны сегодня кажутся более высокими», – подумал он. Крошечные мерцающие огоньки свечей исчезли, когда он спустился в болотистую низину. Куэйл пониже надвинул шляпу, защищая глаза от ветра, и ладонью прикрыл фонарь, чтобы особенно сильным порывом не задуло огонь.

Темная, промерзшая земля вдруг заколебалась, а потом вздыбилась перед ним, закрывая небо.

Изумленный Куэйл замер. В легких возникло отвратительное ощущение, словно вернулась простуда, которую он подхватил два дня назад. Дрожащей рукой он поднял фонарь повыше.

Дюны перед ним вновь переместились, словно их всколыхнуло землетрясением. В тусклом свете фонаря прямо перед ним выросла гигантская статуя, в полтора раза выше Куэйла, – грубо вылепленный мужчина в доспехах, с которого волнами сыпался песок. Слепые глаза уставились на рыбака.

– Боже милосердный, – прошептал Куэйл. – Что это?

Статуя не шевелилась.

Куэйл с трудом сглотнул, в горле у него пересохло. Он попытался понять, как статуя могла оказаться на берегу и почему это произошло совершенно беззвучно, но разум, затуманенный испугом, болезнью и предвкушением веселья, перестал ему подчиняться. Пристань Джереми была небольшой рыбацкой деревушкой, где люди жили из поколения в поколение, продавая свой улов в ближайших городках и завися друг от друга. Всякое событие, даже самое незначительное, тут же передавалось от одной семьи к другой. Как он мог пропустить такую новость? Куэйл покачал головой и сделал шаг, чтобы обойти статую.

Голова статуи повернулась одновременно с ним.

Куэйл вскрикнул, фонарь в его руках задрожал.

Он поднял руку с фонарем повыше. Неподвижное лицо статуи было исполнено злобы, словно скульптор хотел показать, что ее переполняет гнев. Напряжение и ненависть, исходящие от каменного гиганта, были почти осязаемыми. Подавшись вперед, Куэйл заглянул статуе в глаза.

И тут же в ужасе отшатнулся: из-под молочной пленки на него смотрела не знающая предела ненависть.

Фонарь выпал из его руки, ударился о песок и погас. Мрак поглотил Куэйла.

Но он мог бы поклясться, что гигантская фигура, стоящая перед ним, дышит.

И движется.

Ничего не видя вокруг, Куэйл метнулся влево и изо всех сил помчался к деревне. Он сумел сделать полдюжины шагов, прежде чем могучая сила оторвала его от скользкой земли и подняла в воздух.

Вдруг послышался отвратительный треск, и Куэйл сообразил, что это ломаются его кости, стиснутые огромными каменными руками. Он попытался закричать, но воздух не попадал в легкие. Охваченный ужасом, он лишь открывал и закрывал рот, чувствуя, как ожившая статуя все выше поднимает его вверх, пока он не оказался совсем рядом со страшными мутными глазами, глядящими на него из мрака.

Разум Куэйла, никогда не отличавшийся остротой, окончательно его покинул. Происходящее с ним было настолько невероятным, что он уже ничего не понимал и в результате решил, что это следствие лихорадки, развившейся после простуды.

«Я все еще в постели, и у меня кошмар», – подумал он, а затем безжалостные пальцы великана проникли ему в живот, разрывая внутренности. Мучительная боль обрушилась на Куэйла, ему не хватало воздуха, и он начал отчаянно дрожать – ни на что другое его тело уже не было способно.

Статуя покопалась в его внутренностях, потом вытащила окровавленные пальцы и засунула их в куртку. Каменный воин достал диковинный диск, который Куэйл носил под рубашкой, бросил несчастного на землю и подставил диск свету луны. В мертвенном сиянии ночного светила на нем начала переливаться радуга.

Смерть уже готова была принять Куэйла, но он еще успел бросить взгляд на огромное существо, стоявшее над ним. На грубом лице каменного изваяния, державшего в своих руках тонкий диск, появилось какое-то странное радостное выражение, а потом оно повернулось и опустило свою ногу на лицо Куэйла, расколов его череп, как мягкий панцирь краба.

То, что осталось от тела Куэйла, нашли на следующий день – сначала чайки, а потом Брукинс, оросивший песок всеми жидкостями, содержащимися в его теле.

Впервые за всю свою недолгую жизнь Фарон испытал радость.

Он перестал быть бесформенным и бесполым существом, заключенным внутри статуи, и ощутил, как части его доселе расколотой личности начинают собираться вместе: теперь он стал мужчиной, великаном, созданным из живого камня и огня. Сыном демона, благословенным и проклятым воспоминаниями о древних сражениях и победах, смысл которых оставался ему недоступен.

Зеленый диск гудел в его руке, свет луны заливал его, подобно морской воде, текущей с края мира. Он с благоговением прижал свое сокровище к лицу, вновь ощущая вибрации, которые так долго находили отклик в глубинах его естества. Он скорбел, когда их лишился, стал еще более убогим и немощным; теперь сила духа возвращалась к нему, кипела и искрилась в нем. Он положил диск рядом с тремя другими, вместе образовавшими разноцветный веер на каменной ладони. Испускаемое ими тепло питало его тело, наполняя блаженством.

Но недоставало еще чего-то.

На какую-то долю секунды он отвлекся от своих новых ощущений и внезапно услышал далекий шум моря. Эти звуки наполняли Фарона страхом с того самого момента, когда отец вынес его из уютного мрака подземелья, в котором он жил, и поместил на корабль, чтобы приплыть сюда. Его отец преследовал женщину, чью прядь волос он сохранил и носил с собой вместе с покрывшейся плесенью лентой. Фарон искал ее при помощи дисков и нашел. И они прибыли в эту новую, пугающую землю, где его отец встретил свою смерть, а их корабль утонул в океане.

Он вновь видел океан и все так же страшился его могущества. Фарон медленно подошел к берегу, слушая, как волны с шипением набегают на песок. Он стоял, не в силах отвести глаз от бескрайнего простора, пока волны не начали лизать его голые каменные ступни, а потом на него нахлынула тошнота, ему стало страшно, и Фарон отступил назад, на сухую землю, и вновь ощутил тепло земли.

Вместе с возвращенным сокровищем он зашагал прочь от шумящего моря, оставив за спиной жителей пристани Джереми, празднующих зимнее солнцестояние.