Текст книги "Элегия погибшей звезды"

Автор книги: Элизабет Хэйдон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 27 страниц)

– Потому что я видел, как вы уходили, – улыбнувшись, ответил Джел'си.

5

На Транссорболдском тракте, Ремалдфар, Сорболд

Наступающие сумерки медленно гасили свет солнца.

Талквист, регент огромной, безводной империи Сорболд, большую часть второй половины дня делал записи и изучал счета, сидя в своем роскошном экипаже, сквозь открытое окно которого внутрь проникали свежий воздух и свет. Когда начало темнеть, он был вынужден прервать работу и, только аккуратно промокнув последние написанные строчки, наконец выглянул в окно.

Несмотря на то что Талквист, демонстрируя скромность, решил в течение года ограничиться статусом регента (и это после того, как Весы Джерна Тал высказались в его пользу и избрали императором), он не отказывал себе в роскоши, сопутствующей высокому положению, которое он должен был вскоре занять. Весь день он наслаждался маленькими радостями, которые приносила морская торговля. Прежде чем стать главой западных гильдий, он был обычным купцом и продавал самые разные товары, и в том числе деликатесы. Сейчас же он мог их вкушать и в огромных количествах поглощал сласти из Голгарна, воздушные пирожные с медом и кардамоном, жареные орешки и вино из Хинтерволда, где замороженный виноград отжимают через лед и таким способом получают ни с чем не сравнимые напитки.

Он занимался морской торговлей всю свою жизнь и давно научился ценить те блага, к которым в силу специфики своей профессии получал доступ. Когда через несколько месяцев он станет Первым Императором Солнца, он сможет баловать себя еще более изысканными яствами. Кухня дворца Джерна Тал считалась одной из лучших в мире.

Закат над пустыней Сорболда был так прекрасен, что даже у такого занятого человека, как Талквист, не мог не вызвать восхищения. Воздух, днем такой сухой и горячий, что иногда вызывал носовые кровотечения, к вечеру становился более мягким и влажным, словно ночь бросала солнцу вызов, напоминая ему, что оно должно вернуться только утром. Ветер постепенно стихал, и на синем безоблачном небе на востоке загорались первые звезды, расцвечивая удивительным узором призрачное покрывало ночи. На западе небо заливало яркое пламя, розовеющее по краям, и окутывало ослепительный оранжевый шар, медленно сползающий к далеким горам.

Талквист вздохнул.

«Как же прекрасна эта земля, – подумал он, и его сердце наполнила гордость. – Она сурова, моя сухая, неприветливая земля, королевство вечного солнца, но ее богатства неисчерпаемы».

Топот лошадиных копыт – Талквист путешествовал в сопровождении эскорта, состоящего из пятидесяти сильных воинов, – вывел его из задумчивости. Он достал платиновую трутницу и зажег фитиль стоящей на столе лампы, наполненной ароматными маслами. Огонь медленно разгорался, и его теплый свет вспугнул сумрак, наполнивший обитый бархатом экипаж.

«Еще три дня, и мы прибудем в Джерна Тал», – подумал Талквист и снова посмотрел в толстую учетную книгу, лежащую перед ним. От этой мысли он беспокойно заерзал на своем сиденье. Он много дней провел на западном побережье, решая там самые разные вопросы, и ему не терпелось вернуться в великолепный, богато украшенный дворец, живописно расположенный в самом сердце гор центрального Сорболда. Несчастный случай, который произошел, когда Весы выбрали его императором Сорболда, унес жизнь Ихварра, главы восточных гильдий и друга Талквиста, товарища по торговым операциям и единственного настоящего соперника. Талквист, не теряя времени, прибрал к рукам его рудокопов, извозчиков, купцов и владельцев лавок, и они поначалу требовали особого внимания и присмотра. К тому же у него имелись собственные торговые интересы, о которых не следовало забывать. Однако работа не пугала Талквиста, поскольку он был человеком тщеславным.

Услышав, что к экипажу приблизился всадник, он отвлекся от книг и выглянул в окно. Талквист увидел одного из разведчиков, посланных вперед, который знаком показывал вознице, чтобы тот ехал помедленнее. Затем регент Сорболда постучал по нижней части внутреннего окна.

– Остановись, – приказал он вознице и выглянул в окно. – В чем дело? – крикнул Талквист, обращаясь к разведчику.

Солдат в форме императорской гвардии натянул поводья.

– Милорд, к горному перевалу приближается караван, четыре фургона.

– И что?

– Складывается впечатление, что они специально путешествуют после наступления темноты, чтобы остаться незамеченными. Мне показалось, что фургоны до отказа набиты пленными.

Талквист еще сильнее высунулся из окна и недовольно нахмурился.

– Пленные?

– Да, милорд. У них завязаны глаза и стянуты веревками руки. Наверное, их захватили на берегу к югу от Побережья Скелетов.

Талквист сердито кивнул. Незаконная работорговля в Сорболде процветала. Продавать партии пленников на рудники и поля начали вскоре после смерти предыдущей правительницы, Императрицы Темных Земель, чья кончина и привела к тому, что преемника пришлось выбирать с помощью Весов Джерна Тал, и им стал Талквист. Торговцы живым товаром, которые нападали на деревни и караваны и заставляли захваченных ими людей работать на полях или продавали их, вызывали сильное раздражение и возмущение у Талквиста.

– Как ты думаешь, куда они направляются? – спросил он.

Солдат снял шлем и стряхнул со лба пот.

– Судя по всему, они едут к оливковым рощам Балтара.

– Перехватите их, – приказал Талквист, – Пусть мой караван свернет в сторону. Я хочу узнать, кто в моих владениях тайно перевозит рабов, и намерен лично им помешать. Я буду сидеть внутри. Скажи вознице, чтобы прибавил ходу.

– Слушаюсь, милорд.

Кипя от гнева, Талквист опустил занавеску и потушил лампу.

Эврит провел языком по верхнему небу в тщетной попытке найти там хоть капельку слюны. Все напрасно.

Пять дней, проведенных с завязанными глазами и стянутыми веревкой руками, сделали его особенно восприимчивым к тому, что его окружало: с наступлением ночи воздух становился прохладнее, внутри фургона омерзительно воняло человеческими отходами, он слышал стоны боли и жалобный плач, исполненный страха, – все звуки, которые издавали его товарищи по несчастью и особенно маленькие сыновья Эврита, чьи голоса он узнавал среди прочих, как бы тихо они ни звучали.

Он пытался уловить хоть какой-то знак от своей жены – ее швырнули в другой фургон, хотя она отчаянно сопротивлялась, – но топот копыт и скрип колес заглушали все остальные звуки.

Селак, младший из двоих сыновей Эврита, несколько часов назад затих и уже даже не стонал. Всякий раз, когда грохот немного стихал, Эврит звал сына своим охрипшим голосом, который сам с трудом узнал, но не получал ответа. Он молил богов, чтобы оказалось, что мальчик всего лишь уснул или потерял сознание, пытаясь справиться с мучительными вонью и жаждой, но то и дело вспоминал характерный звук упавшего на песок тела, который раздался, когда фургоны остановились и их хозяева начали кормить и поить своих пленников. Эврит слышал этот звук пять раз. Мелкий песок, всякий раз при этом врывавшийся в их тюрьму на колесах, жалил кожу и заменял слезы страха, которые не могли пролиться из его глаз из-за повязки и обезвоживания.

Эврит снова и снова ругал себя за то, что рискнул поплыть на корабле в Голгарн, и ведь он сам возглавлял эту экспедицию. Он и его спутники зафрахтовали «Свободу» и специально подгадали так, чтобы отправиться в путь, когда подуют последние благоприятные летние ветра, перед тем как с наступлением осени течения около Побережья Скелетов станут опасными. Главным образом, они предприняли это путешествие в надежде, что в Голгарне, где не придерживались никакой определенной религии, отнесутся более терпимо к их секте, исповедовавшей довольно мягкие взгляды на жизнь. Их корабль утонул, а они стали пленниками людей, которые помогли им добраться до берега, – поначалу они считали их своими спасителями.

Нельзя сказать, что эти люди не проявили к ним относительной доброты – они не насиловали женщин и не избивали мужчин и детей. Сначала их накормили и напоили, позволили облегчиться, а потом завязали глаза. Однако безжалостное солнце пустыни и нечеловеческие условия, в которых они оказались, делали их положение почти невыносимым. Вожак похитителей даже заверил их, что они смогут купить себе свободу, если будут в течение двух лет прилежно работать на сборе маслин. Эврит был не настолько глуп, чтобы ему поверить, но, по крайней мере, его слова вселили надежду в сердца женщин и детей. С того самого момента, как их корабль сбился с курса и налетел на рифы около Побережья Скелетов, Эврит не сомневался, что смерть скоро заберет всю его семью. Они остались в живых после кораблекрушения, но разве такая судьба лучше смерти?

Издалека донеслось пение горна – длинная, протяжная нота, за которой последовало три коротких. Эврит почувствовал, как зашевелились его товарищи по несчастью – они тоже услышали горн.

Бандиты заволновались, начали перекрикиваться на незнакомом ему языке, и Эврит услышал в их голосах страх.

– Что происходит? – пробормотал его сосед. Земля вокруг фургона задрожала, и Эврит узнал этот звук.

– Лошади, – прошептал он. – Много.

Фургон поехал медленнее, и скрип колес заглушил топот копыт по песчаной дороге.

Один из пленников начал вслух молиться, и остальные к нему присоединились, не обращая внимания на песчаную бурю, поднятую копытами лошадей.

Раздался страшный шум, и Эврит силился понять, что происходит, уловить какие-нибудь знакомые звуки. Ему показалось, что часть бандитов бросилась бежать, они бросили фургоны и, вскочив на лошадей, попытались скрыться, но их быстро догнали другие всадники, превосходившие их числом. Судя по всему, какие-то люди окружили фургоны, и по четким приказам, которые вслед за этим последовали, Эврит решил, что они попали к военным.

Наконец казавшиеся бесконечными шум и неразбериха закончились, фургон остановился, дверь открылась, и зазвучали слова на незнакомом Эвриту языке.

Потом последовал короткий приказ, и кто-то запрыгнул в фургон, от чего их тюрьма на колесах ужасно закачалась. В следующее мгновение Эврит почувствовал, как чьи-то руки осторожно снимают повязку с его лица.

Сначала Эврит решил, что ослеп, – мир вокруг него был окутан черным мраком, но уже через пару минут он сумел различить солдата в красной форме, отделанной кожаными полосками, который снимал повязки с глаз других пленников.

Эврит быстро огляделся и увидел своего старшего сына, который сидел рядом с ним с широко раскрытыми от ужаса глазами. Он кивнул сыну и заглянул ему за спину. Между фургонами стоял смуглый мужчина с грубыми чертами лица, он был одет в свободный белый балахон, расшитый изображениями солнца и меча, на шее висела тяжелая золотая цепь. Он раздавал приказы, казалось, целой армии таких же, как он, смуглых воинов. Некоторые из них курсировали между фургонами, другие развязывали глаза пленникам и передавали им воду.

Эвриту протянули мех с вином, и, хотя руки у него оставались связанными, он с удовольствием напился, а затем принялся оглядываться в поисках Селака. Он обнаружил младшего сына в другом фургоне и, с облегчением опустив голову, быстро прошептал благодарственную молитву.

Наконец человек в белом балахоне закончил разговаривать с одним из солдат и знаком отпустил его, а сам повернулся к пленникам и сказал на языке морских купцов:

– Я Талквист, регент Сорболда и будущий император. Добро пожаловать на мои земли, и приношу вам свои извинения за дурное обращение, в котором были повинны мои подданные. Главарь этих негодяев будет казнен, а остальные члены банды находятся под присмотром моих солдат.

Эврит с облегчением вздохнул и улыбнулся своим сыновьям, стараясь их подбодрить.

– Дальше вы поедете с моим караваном, чтобы в случае необходимости мои солдаты могли вас защитить, – продолжал регент. – Сейчас вам развяжут глаза, тем, кому еще не успели. Если вам нужна вода, скажите солдату, который находится в вашем фургоне. Кто у вас главный?

На мгновение наступила тишина, а потом Эврит набрался храбрости.

– В нашей экспедиции не было главного, милорд, – хриплым голосом ответил он. – Но все бумаги перед нашим отплытием на «Свободе» подписывал я.

Регент повернулся к нему и, ласково улыбаясь, подошел поближе.

– Ты сказал «Свобода»? Хороший корабль. Я много раз отправлял на нем свои грузы. Он разбился?

– Да, милорд, к моему величайшему сожалению. Налетел на риф. Мы выбрались на берег на Побережье Скелетов, но попали в плен к людям, у которых вы нас отбили.

– От имени моего народа приношу вам извинения. Они не имели никакого права так поступать.

Регент отдал новый приказ, от строя солдат отделились восемь человек, и, разбившись по двое, они забрались в фургоны, готовые тронуться в путь. Сам же регент направился к своей карете.

– Простите, милорд… – страшно нервничая, окликнул его Эврит, не в силах вынести красноречивых взглядов своих товарищей по несчастью.

Регент остановился и повернулся к нему.

– Да?

– А нельзя ли… нельзя ли развязать нам руки? Регент задумался на мгновение, затем подошел к фургону, в котором сидел Эврит, и внимательно на него посмотрел.

– Женщина в зеленой юбке, она ведь твоя жена, верно? – спросил он наконец.

– Д-да, – заикаясь, выговорил Эврит.

Регент кивнул.

– Ты бы хотел, чтобы она сидела рядом с тобой?

– Конечно, милорд! – с благодарностью вскричал Эврит.

Регент положил руку на стенку фургона и наклонился к Эвриту.

– Боюсь, сам того не желая, я ввел вас всех в заблуждение. Видишь ли, разбойники, захватившие вас, не имели на это никакого права, потому что все рабы принадлежат Короне, иными словами, мне, – ласково проговорил он. – Мерзавцы, в руки которых вы попали, наверняка продали бы вас фермерам, владельцам оливковых рощ или яблоневых садов, но я считаю, что мужчин можно использовать с гораздо большей пользой – на соляных копях в Никоси. Вы мне кажетесь сильными парнями, и некоторое время там продержитесь. Женщин мы отправим на прядильные фабрики, а дети будут работать во дворце, чистить трубы и канализацию, пока не вырастут.

Регент отвернулся от Эврита и зашагал к своему экипажу, остановившись лишь затем, чтобы отдать приказ капитану своей стражи:

– Миковач, приведи ко мне вон ту женщину в зеленой юбке. Я начну с нее. Утром я желаю получить самую красивую и молоденькую. До соляных копей три дня пути.

Обернувшись, он посмотрел на Эврита, лицо которого вдруг залила такая смертельная бледность, что можно было подумать, будто луна, освещавшая пустыню, внезапно опустилась на землю.

– Когда я закончу с женой их предводителя, можете разрешить ей сидеть рядом с мужем, пока мы не доберемся до места, – заявил он и забрался в свой экипаж, оставив дверь открытой.

6

Гильдия Ворона, рынок воров, Ярим-Паар

Ябрит, удачливый вор и убийца, обладал удивительным талантом – он всегда знал, когда человек сломается. Он использовал этот дар множество раз в своей преступной деятельности, заслужив репутацию мастера, который всегда может выбить информацию из любого, даже самого крепкого человека.

Когда он оказался в самом сердце Гильдии Ворона, за полуразрушенными, темными стенами Внутреннего Рынка Ярим-Паара, его внутреннее чувство опасности забило во все колокола. Казалось, сам воздух был пропитан опасностью и едва сдерживаемой черной яростью.

Ябриту совсем не хотелось стать той песчинкой, которая перевесит чашу весов. Он поставил тяжелый хрустальный стакан перед наследником главы гильдии и быстро встал сбоку от стола, стараясь не привлекать к себе внимания и надеясь, что принесенное им спиртное немного ослабит нервное напряжение, не отпускавшее всех членов гильдии в последние недели.

Дрант, наследник главы гильдии, протянул слегка подрагивавшую руку и, схватив стакан с янтарной жидкостью, осушил его одним глотком. Сжав зубы, он сделал глубокий вдох, надеясь, что винным парам удастся наконец надежно окутать его мозг, и прекрасно понимая, что напитка нужной крепости в природе просто не существует.

Вот уже целый лунный цикл по ночам его терзали кошмары – чего не случалось с тех самых пор, как он был несмышленым ребенком, – и он просыпался в поту, весь пропитанный мерзкой вонью страха. Дрант взял в привычку ходить по комнате в надежде прогнать ужасные видения, но ему удавалось лишь на короткое время загнать их в самый дальний уголок своего сознания, где они и поджидали момента, когда он снова уснет.

И тогда они вновь с остервенением набрасывались на него.

Дрант выронил стакан и поморщился, услышав, как он ударился о толстую деревянную столешницу нового стола. Этот звук напомнил ему тот, что преследовал его в кошмарах, – глухой стук ящика, который поставили перед ним на другой, старый стол вот уже около месяца назад.

Дрант открыл небольшую, обтянутую кожей коробку и обнаружил внутри сверток, аккуратно завернутый в пергамент. Он решил, что это очередная посылка от Хозяйки гильдии, которая тайно работала в горах Илорка, в самом сердце королевства болгов. Однако, сняв бумагу, он увидел голову самой Хозяйки. Ее глаза и рот были широко раскрыты от удивления, а в пустых глазницах копошились черви.

Он отшатнулся и заблевал весь пол в зале собраний гильдии.

Но вовсе не ужас перед тем, какая страшная судьба постигла Хозяйку гильдии, заставил его так бурно отреагировать на это действительно весьма неприглядное зрелище. И не чувство потери или жалости к ней самой. Хотя за двадцать лет, что Дрант провел рядом с Эстен, он ни к кому не был так привязан, так верен и никому не подчинялся настолько безоглядно, в тот миг, глядя на ее разлагающуюся голову, он не испытал ни горя, ни отвращения.

Его охватил самый обычный страх.

Потому что до того кошмарного момента, когда он открыл эту проклятую коробку, он бы никогда не поверил, что кто-то способен убить Хозяйку гильдии, да еще так жестоко и страшно.

Впервые увидев ее в темной аллее, где она без малейших колебаний воткнула нож в живот удивленного солдата, – надо заметить, что ей тогда было всего восемь лет, – Дрант сразу понял: она наделена врожденным талантом убийцы, сверхъестественным чувством самосохранения и совершенно лишена души. Всю свою сознательную жизнь Эстен держала в не знающих жалости руках гильдию, город и большую часть Ярима, добившись безоговорочного права Гильдии Ворона контролировать черный рынок, убийства, воровство и множество других, гораздо более страшных преступлений, подняв их до уровня искусства.

Дрант, любивший и уважавший ее как никого другого в этом мире, считал, что Эстен является воплощением Зла. Более того, он был уверен, что она неуязвима.

Однако кому-то удалось убить ее и отрубить ей голову, пока она еще была жива.

Значит, если неуязвимое зло можно прикончить, причем таким незатейливым способом, выходит, что он, Дрант, всю жизнь недооценивал могущество своих врагов, а следовательно, и врагов гильдии.

С тех пор прошел месяц, но он никак не мог успокоиться. Во время новолуния он ускользнул в пустыню и под покровом темноты, не скрывая слез, похоронил останки Эстен, зарыв их в кроваво-красную глину. Дрант постарался забыть место, где она обрела последний приют, поскольку знал, что найдется немало желающих поглумиться над ней в смерти, о чем они и мечтать не смели, пока она была жива. Кому-нибудь даже могла прийти мысль выставить ее голову на всеобщее обозрение в захудалой таверне, борделе или рядом с отхожим местом.

Как делала она сама со своими многочисленными врагами.

Он сжег обтянутый кожей ящик, стол и все, что напоминало о ее гибели.

Дрант поднял взгляд от новой столешницы. В тусклом свете зала собраний гильдии около шести десятков ее членов, старавшихся держаться в тени, ждали его указаний.

Когда он смог заставить себя говорить, его голос прозвучал хрипло, как карканье старого ворона, и в нем слышалась смертельная угроза.

– Хозяйка гильдии отправилась ко двору короля болгов, чтобы отомстить ему за неприятности, которые он доставил ей несколько лет назад, – сказал он, и его глаза засверкали в отблесках огня, горевшего в камине на противоположной стороне комнаты. – Посылка, содержащая… посылка пришла из Илорка. Эстен создала нашу гильдию собственными руками, не жалея сил и времени. И тот, кто пролил ее кровь, должен ответить за это перед гильдией.

Зашелестел тихий хор голосов, выражая согласие, потом все снова стихло.

– Мы должны отомстить королю болгов, и мы это сделаем. Но тот, кто сумел убить Эстен, очень силен, и обычными способами нам с ним не справиться, не подойдут даже те наши методы, которые мы используем, когда желаем остаться в тени.

Он замолчал.

– В таком случае что мы можем сделать, Дрант?

Голос раздался откуда-то справа.

Дрант смотрел в огонь, наблюдая за тем, как пламя облизывает сажу, закоптившую кирпичи камина, и позволяя своим мыслям плясать и извиваться вместе с ним. В конце концов злая усмешка искривила его губы, и он не спеша обвел взглядом членов гильдии.

– Мы поможем его врагам, – промолвил он. – Перед смертью Хозяйка гильдии прислала нам подробные карты королевства, на которых указано расположение складов продовольствия и оружия, а также сторожевых постов. Эта информация бесценна для тех, кто хочет его низвергнуть и обладает достаточно сильной армией, чтобы это сделать. Он швырнул хрустальный стакан в огонь.

– Таких желающих найдется немало, – продолжал наследник Хозяйки гильдии. – Но думаю, первым делом следует навести справки в Сорболде. Он граничит с королевством болгов на юго-западе, и у них новый регент. Я слышал, что прежде он возглавлял какую-то гильдию. – В глазах Дранта загорелся яростный огонь. – Эстен много раз повторяла, что член гильдии знает цену товару и нужно только заставить его почувствовать, что он без этого товара не сможет обойтись, – и не важно, нужен он ему на самом деле или нет. Значит, мы предложим ему наш товар по такой цене, от которой он будет не в силах отказаться.

Огромные двери дворца покрылись таким толстым слоем льда, что их практически невозможно было узнать.

Драконица смотрела на них, чувствуя, как от холода постепенно замедляются все ее движения. Снег облепил ее когти и забился между пальцев, с каждым новым шагом он становился плотнее и доставлял ей все новые страдания. Веки болели от налипшей на них ледяной корки, кожа трескалась под тяжестью льда, намерзшего на чешую.

Жизнь, которая вернулась к ней после стольких дней, проведенных в могиле, медленно покидала тело.

– Откройся, – прошептала она, – пожалуйста, откройся.

Драконье чутье, которое оставляло ее вместе с жизненными силами, подсказало, что дверь пошевелилась, словно узнала ее, но либо из-за тяжести льда, либо из-за глупого каприза не хотела реагировать.

В самой глубине ее души, там, где еще оставались могучая воля и непоколебимое высокомерие, вспыхнула ярость. Гнев Драконицы, встретившей отказ, точно лесной пожар, охватил все ее существо.

– Откройся, – сказала она громче, и в ее голосе прозвучала сила.

Приказ отдала ее драконья кровь, он не вырвался из глотки – у вирмов нет голосовых связок, и потому им приходится манипулировать стихией воздуха, чтобы иметь возможность разговаривать так, как это делают люди, но ее слова перекрыл вой ветра.

Гигантские куски льда, казалось, слегка пошевелились, и между ними образовались щели. Дверь содрогнулась, однако осталась закрытой.

Драконица задрожала от такой всеобъемлющей ярости, что она воспламенила ее кровь, а сила ее гнева была такова, что с вершин гор сорвались снежные шапки и обрушились в бездонные пропасти.

– Откройся! – взвыла она, и ветер подхватил ее приказ. – Я приказываю тебе открыться!

По льду, покрывавшему двери вот уже три года, пошли глубокие трещины, и он начал сползать вниз, на землю, большими гладкими кусками. На замерзшие камни двора обрушилась лавина снега и мелких обломков. Драконица, чьи пронзительно-голубые глаза сверкали от гнева, сделала вдох, а затем исторгла из себя бушевавшую внутри ее злобу.

Языки ядовитого пламени, родившегося в ее чреве, были такими яркими, что едва не ослепили ее.

Волна жара хлынула на дверь и растопила остатки льда и снег, налипший на стены вокруг нее. На землю, словно могучий водопад, потекли потоки обжигающего пара, и глазам драконицы предстала металлическая дверь.

Очень медленно она начала открываться.

Драконица смотрела, задыхаясь и ликуя, как перед ней открывается огромный холодный вестибюль.

«Возможно, я еще не все вспомнила, – подумала она, глядя на то, как растаявший лед снова превращается в замерзшие диковинные ручейки, – но я уверена, что этот дворец принадлежит мне. А то, что мне принадлежит, обязано мне повиноваться».

Не обращая внимания на боль в конечностях, она поползла вперед, протащила свое ноющее тело сквозь огромный дверной проем и замерла на холодном каменном полу.

Дверь у нее за спиной бесшумно закрылась.

В высоких, похожих на пустынные пещеры залах и коридорах гуляло пронзительное эхо – скрежет металла по камню – когда драконица ползла по полу громадного холла, царапая могучими когтями гранитные плиты.

Вскоре она оказалась возле массивного камина с черными давно остывшими углями. Над ней возвышался свод потолка, до которого она достала бы головой, если бы могла выпрямиться в полный рост. У нее за спиной, сквозь окна, покрытые толстой коркой льда, внутрь замка лился приглушенный свет.

Ее драконье чутье, такой же орган чувств, как зрение, слух или осязание, погрузившееся в спячку от холода, начало просыпаться, словно постепенно оттаивая. Сначала, как будто издалека, а потом все отчетливее, она почувствовала замок, точно он был живым существом, – три башни, винтовые лестницы, глубокие подвалы, заполненные всевозможными припасами, замерзшими после того, как погасли громадные очаги и камины. Она начала медленно поворачиваться из стороны в сторону, впитывая информацию кожей, получая ее из воздуха.

Воспоминаний, связанных с этим местом, оказалось совсем немного. Судя по нарочитой лаконичности интерьеров и отсутствию хоть каких-нибудь украшений на стенах, она жила здесь одна. Она понимала, что комнаты, расположенные наверху и внизу, она больше никогда не увидит из-за своих размеров, – она могла пройти лишь в двери, ведущие в самые большие гостиные первого этажа. Но, по крайней мере, здесь она укроется от холода и ветра, воцарившейся снаружи зимы.

Неожиданно ее внимание привлек мощный гул, драконица отвернулась от холодного камина и посмотрела в сторону высокого окна. Перед ним стоял алтарь, простой, вырезанный из дерева, а на нем лежала потускневшая от времени подзорная труба.

Драконица закрыла воспаленные глаза.

Но даже и так она видела подзорную трубу, от которой исходили волны могущества. Драконица сосредоточила всю свою внутреннюю энергию на трубе, и ее тело омыли вибрации, запевшие в унисон с песней ее крови.

«Вспоминай, – в отчаянии приказала она себе. – Что это такое?»

Потом она снова открыла глаза, по холодному полу подползла к алтарю и принялась разглядывать подзорную трубу.

В голове у нее возникли самые разные, не связанные друг с другом образы: сцены яростного сражения, невероятные страдания, борьба, победы, события, имевшие значение для судеб целого мира, и те, что вообще ничего не стоили, – и все они настойчиво требовали ее внимания. Смущенная, она отползла от алтаря и закрыла свое сознание от полыхающих огнем мыслей, словно пыталась от них защититься.

Внутри ее расцвела боль, пронзительная и невыносимая, даже более мучительная, чем та, от которой страдало ее тело. Эта боль отняла у драконицы последние силы, и она опустила на пол отчаянно закружившуюся голову. Но через некоторое время она немного пришла в себя и вновь гордо распрямила шею.

А потом, еще не до конца понимая, что происходит, она вспомнила голос, ясный и чистый, точно колокол, победивший рев морского шторма. Голос принадлежал женщине, и она говорила медленно, отчетливо произнося слова, словно зачитывая приговор:

«Я даю тебе новое имя: Прошлое. Твои деяния нарушают равновесие. Впредь твой язык будет рассказывать только о том, что с помощью этого инструмента увидят твои глаза. А вот во владения своих сестер – в Настоящее и Будущее – доступ тебе закрыт. Отныне никто не станет тебя искать, никто, кроме тех, кто захочет доподлинно узнать о событиях прошлого, так что отвечай на их вопросы правдиво, иначе ты лишишься и этого права».

Огромная драконица содрогнулась.

В первый момент она хотела схватить подзорную трубу с алтаря, разбить ее, раздавить собственным весом, швырнуть в пропасть со стены замка, но эта мысль причинила ей настоящую физическую боль, словно кто-то нанес ей сильный удар. Невзирая на то что память к ней вернулась лишь в виде отдельных фрагментов, она поняла: этот древний инструмент старше ее самой, он прибыл из далекой земли, уже давно переставшей существовать, из места, найти которое не под силу даже ветрам и о котором забыло само Время. Она не сомневалась, что подзорная труба и она сама связаны какими-то очень важными, почти священными узами.

«Я даю тебе новое имя: Прошлое».

Подзорная труба сияла в свете уходящего дня.

«Этот инструмент видит Прошлое, – подумала драконица, и эта мысль принесла ни с чем не сравнимую уверенность, словно раскрыла двери ее сознания в забытые, потайные места, куда прежде вход ей был заказан. – Он видит Прошлое. Он поможет увидеть меня».

Вместе с пониманием проснулись новые силы, она начала оживать. Драконица, по-прежнему искавшая дорогу к своей памяти, перестала быть невидимой для Времени, больше не была одинока в белых бесконечных горах. Ее воспоминания прятались где-то в Прошлом, они ждали, когда она их отыщет.

А подзорная труба могла помочь их увидеть.

Боль в желудке стала сильнее, за ней снова накатила волна слабости.

«Голод, – подумала драконица. – Это называется голод».

Она подобралась к замерзшему окну, но не смогла ничего разглядеть за обледеневшими стеклами. Чувство самосохранения проснулось, и драконье чутье помогло ей увидеть все, что могло поддержать в ней жизнь, на расстоянии пяти миль.

Она внимательно обследовала свой замок. Мельчайшие существа стали громадными, крошечные зернышки вдруг засияли перед ее мысленным взором, словно полуденные солнца. Она увидела, что в подземных хранилищах полно еды, которая годится для людей, но чтобы добраться до нее, ей пришлось бы сломать стены, а у нее не было на это сил. Тогда она стала искать пищу за пределами замка, оглядывая склоны гор и изучая пропасти.

Примерно в миле с небольшим пролетал орел, он направлялся на юго-восток со скоростью тридцать два – нет, тридцать семь узлов. Чуть дальше она заметила стаю куропаток, которых разметал по небу ветер. Драконица отмахнулась от мысли устроить на них охоту – она не знала, сможет ли сейчас подняться в воздух, поскольку одно из ее крыльев плохо шевелилось и болело, видимо из-за глубокой раны. Некоторое время ей придется искать пропитание на земле. Она сосредоточилась на расстилавшейся у подножия гор равнине.