Текст книги "Купленная революция. Тайное дело Парвуса"

Автор книги: Элизабет Хереш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц)

Вначале было слово

Когда Гельфанду исполнилось восемнадцать, он четко определился в своей цели: разрушить царскую империю и разбогатеть. Ему не надо было бороться ни с финансовыми, ни с политическими проблемами. В царской России можно было свободно передвигаться и ездить за границу, когда хотелось, а спонсоры для пребывания в Западной Европе или даже в Америке для него находились всегда, и чем меньше он делал тайны из своих намерений, тем больше их появлялось. Для него и его единомышленников существовал помимо прочего так называемый палестинский фонд, созданный для евреев, выезжающих за границу. Но он помогал также и тем, кто учился за границей или хотел устроиться где-то в другом месте. Кроме того, у Гельфанда были состоятельные друзья. Уже в молодые годы он познакомился с торговцем оружием Сахаровым, агентом которого в Западной Европе Гельфанд должен был стать.

Так Гельфанд безо всяких проблем поехал в Швейцарию, чтобы присмотреть себе подходящее место для учебы. Целый год он наслаждался жизнью и завязывал контакты с политическими эмигрантами, поселившимися в Женеве, Берне и Цюрихе. Затем вернулся в Одессу, чтобы надолго, может быть, навсегда, попрощаться со своим отцом, зажиточным ремесленником, и его друзьями. Вот что написал в автобиографических заметках Гельфанд, которому только что исполнилось двадцать лет, о своем окончательном переселении в Западную Европу:

«Когда я в 1887 году вернулся на родину, я хотел заняться анализом рабочего движения, политическим развитием мирового капиталистического сообщества и историей Западной Европы. При этом на первом плане для меня стояли задачи социализма в Европе, за которыми скрывалась актуальная в России борьба за парламентаризм.

Но с тех пор, как я почувствовал себя социалистом, я уже не мог быть просто пассивным созерцателем разыгрывающейся в Европе борьбы, я был втянут в происходящие события…»

Из написанного ясно, что Гельфанд прежде всего считал себя классовым борцом, который хотел в первых рядах своих единомышленников посягнуть на капиталистическую систему. Вопрос о том, как ему одновременно с этим удовлетворить свое желание разбогатеть, пока оставался открытым.

В Цюрихе, Базеле и Берне Израиль Лазаревич регистрировался под своей настоящей фамилией, но на английский манер – «Helphand». Под этой фамилией он стал известен в Европе позже. Вместо Израиля Лазаревича он назвал себя Александром. Выбранными им предметами для изучения стали экономика, физика и минералогия, вместе с тем Гельфанд посещал лекции по истории Европы. Экономика была его пристрастием. Также особый интерес у него вызывали проблемы государственного монополизма и вопросы трудового законодательства. Одним из его учителей был политэкономист Альфонс Тун, автор истории революционного движения в России.

Кроме того, этот молодой русский ходил на лекции философов Якова Буркхарда и Фридриха Ницше. Ницше несколькими годами раньше изучал в Базеле классическую философию; его критика «декадентской» западной цивилизации, отрицание роли религии как ее фундаментальной основы и неприятие «рабского менталитета» в отношении традиционных моральных устоев в угоду индивидуальных жизненных ценностей и, наконец, его концепция от воли к власти – все это стало для Гельфанда новым «Евангелием».

Как и следовало ожидать, Гельфанд попал под влияние промарксистски настроенного профессора политэкономии Карла Бюхера, который в то время преподавал в Швейцарии. В 1890–1891 годах Александр Гельфанд написал диссертацию на тему «Техническая организация рабочих в аспекте эксплуатации масс» и летом 1891 года после многочисленных попыток с огромным успехом защитил ее, получив ученую степень доктора философии.

Главное, что усвоил Гельфанд из учебы в университете: его взгляды на исторические процессы в прошлом и планы на будущее неизменно оставались пронизанными идеологией марксизма, то есть были связаны с постоянной классовой борьбой.

Вопрос о возвращении в Россию после окончания учебы для Гельфанда даже не стоял. Он уже слишком привык к неограниченной свободе в Западной Европе. Гельфанда мало интересовали кружки еврейских и политических эмигрантов или членов российских нелегальных организаций, живших в Женеве, Цюрихе и Базеле. Они в основном занимались тем, что разводили теории и полемизировали на страницах своих газет, ночи напролет дискутировали, а потом, вконец рассорившись, расходились. Гельфанд же, напротив, чувствовал себя человеком дела, хотел находиться в движении. Эти люди, как ему казалось, были не в состоянии создать единый фронт в общественной борьбе, не могли вести эту борьбу так, как ему хотелось бы.

Его взор обратился к Германии, где он видел мощное объединение единомышленников-социалистов. Немецкая социал-демократия казалась Гельфанду образцом организованности и идеологическим пристанищем. Он хотел войти в ее ряды, чтобы на ее стороне бороться за интересы пролетариата и его объединение за пределами государства. Против чего бороться? Против капитализма, того капитализма, о котором он сам мечтал в глубине сердца. Казалось, он не видел в этом никакого противоречия, делая в те годы записи о себе самом:

«Я изменил моей русской родине и тому классу, из которого я вышел – буржуазии. Между мной и русской интеллигенцией всегда существовала пропасть, потому что ей не хватало живой связи с рабочим классом…

В то время, как русские революционеры считали своей целью создание демократической конституции с буржуазной свободой и избранным народом парламентом, Европа уже пережила эту фазу развития в 1848–1871 годах. Сейчас борьба на Западе имела истинные социалистические цели, то есть свержение капитализма и организацию социалистического экономического порядка. В Германии эта борьба достигла высшей степени…»

Итак, Гельфанд после окончания учебы летом 1891 года отправился в Штутгарт, который считал Меккой немецкой социал-демократии. Ведь именно там была резиденция главного идеолога немецкого марксизма Карла Каутского, прозванного его единомышленниками «папой марксистов».

Троцкий, разочаровавшись в «поверхностных венских социалистах, с которых вот-вот мог слететь тонкий лак социал-демократии», позже оценил Каутского. Он, напротив, был восхищен «огнем, загорающимся в глазах Каутского и иногда смягчающим грубость его иронии». Бородатый, производящий впечатление отца, несмотря на то что ему не было еще и сорока, политический теоретик Каутский был издателем и редактором ведущей партийной газеты «Нойе Цайт» и постоянно искал одаренных сотрудников.

Александр Гельфанд предстал перед заслуженным отцом немецкого социализма в стоптанных ботинках и заношенных брюках. Неряшливая внешность не сочеталась с мощным телосложением этого иностранца, ноги были слишком коротки для тучного торса, внешний вид не вызывал расположения.

Но, несмотря на неухоженную бороду, его гордо посаженная голова с небольшой лысиной интеллектуала и воинственное выражение лица сразу же подсказали Каутскому, что посетитель достоин более близкого знакомства. Очень скоро Каутский был очарован знаниями, талантом и ангажементом этого дородного эмигранта и открыл перед ним двери не только своей редакции, но и собственного дома.

Свои первые статьи в «Нойе Цайт» Гельфанд подписывал псевдонимом «И. Игнатьев», мистическим «Unus» или инициалами «I.H.», ведь не имея вида на жительство, надо было оставаться начеку, особенно с такими статьями, как у него.

Кроме Карла Каутского, и Клара Цеткин, являющаяся также партийным авторитетом, позволила Гельфанду писать для своей партийной газеты. Она издавала газету «Глайххайт» («Равенство» – Пер.).В соответствии с названием эта газета была посвящена проблемам женского равноправия и другим вопросам равенства в рабочем движении. Первые сочинения Гельфанда касались анализа общественных процессов в России, а также идеологических разногласий между партийными коллегами или между братскими партиями различных стран, наг пример Австро-Венгрии и Чехии.

Рукописные строки на немецком языке, написанные Парвусом еще под своим родным именем – Израиль Гельфанд о себе самом, когда он подавал прошение в Базельский университет об апробации и защите его докторской диссертации

Исправленный вариант отличается от окончательного среди прочего опущением иудейской конфессии (слева вверху)

Одна из его первых статей представляла собой анализ собрания еврейских рабочих в России, устроенного по поводу майского праздника. В ней Парвус поднял тему: почему еврейское население в России подвергнуто дискриминации и почему оно должно стать рупором организованной борьбы. Как и следовало ожидать, он рассматривал проблему с точки зрения классового борца: «Пока евреи в России представляли развитие капитализма, им предоставляли беспрепятственную свободу действий; но как только они стали конкурентами, их начали преследовать как государственных преступников. Правительство осознает, насколько они превосходят остальных в государстве в экономическом отношении; чтобы избежать сильной конкуренции с мелкой буржуазией, правительство решило оттеснить их. Оно это делает якобы потому, что евреи слишком сильно эксплуатируют народ, но разве русские кулаки и трактирщики лучше или они не сосут кровь из народа?»

Гельфанд опять сделал из этого свой собственный вывод: классовая борьба для евреев должна стать основной целью, как для христианина, национальные же ограничения, напротив, должны уйти на задний план: «Если у нас господствует тот же капитализм, что и везде, у нас тот же пролетариат, то и борьба между пролетариатом и буржуазией должна быть одинаковой; поэтому еврей не должен отрекаться от своей национальной принадлежности, но его национализм просвещенный, способствующий сближению народов; с другой стороны, он все же отделяет себя от своих единоверцев, если они – капиталисты, и солидарен с рабочими всего мира…»

Даже когда Гельфанд оказался в немецком сообществе, он продолжал поддерживать связь с русскими эмигрантами в Швейцарии и других европейских странах. Некоторые из них со временем тоже приезжали в Германию, чтобы заявить о себе в влиятельных изданиях немецких социал-демократов. От них Гельфанд узнавал о том, что происходило в России.

Большинство друзей, с которыми Гельфанд поддерживал отношения, рано или поздно обрели известность внутри движения. К этим русским эмигрантам принадлежал Павел Аксельрод, колебавшийся между еврейским национализмом и интернациональной идеей ассимиляции по Марксу. В соответствии со своим происхождением он был традиционным ортодоксальным евреем, но под влиянием западных теоретиков, прежде всего, конечно, Маркса, он вынужден был отказаться от революционного компонента своего сознания, стал анархистом и, наконец, в 1883 году основал за границей, в Женеве, свое первое русско-марксистское объединение.

К другим единомышленникам, с которыми Гельфанд был в контакте, относилась Вера Засулич. Она нравилась ему своим мужеством и дерзостью – все-таки эта женщина смогла убить генерала и только за одно это снискала восхищение своих товарищей. Гельфанду нравился и лукавый Лев Дейч, известный своей хитростью, благодаря которой ему многократно удавалось убегать из тюрьмы.

С Кларой Цеткин Гельфанд тоже случайно познакомился, и она позже так высказалась о нем: «Он был человеком необыкновенно живым и мог производить на людей впечатление. Он блистал умом, легко избавлялся от всего старого, традиционного и оказывал чарующей действие на трезвый ум Каутского. Он легко обзаводился друзьями и так же легко без сожаления расставался с ними. Он любил красивую жизнь и пользовался успехом у прекрасного пола. Имея склонность к авантюрам, он без страха решался на любой запланированный риск. Разумеется, его страсть к богатству, ставшая основным увлечением, затмила все остальное. Мне кажется, Троцкий был прав, считая Парвуса выдающимся марксистом, но в нем всетда было что-то ненадежное и непостоянное…»

На самом деле казалось, что противоположный пол был для Гельфанда легкой добычей, несмотря на то что ни его лицо, ни телосложение не были привлекательными. Возможно, дело было в доступности его соратниц, восхищавшихся им, или в его способности доминировать, либо в излучении им жизненной силы и страсти, что, казалось, придавало ему непреодолимый эротический шарм – ответить на эти вопросы могли бы только женщины, околдованные им.

Но и на коллег-мужчин он тоже производил сильное впечатление, правда, уже по другим соображениям. Один из основателей РСДРП, Александр Потресов, который в 1896 году познакомился с Гельфандом через Каутского, настаивал в союзе «Освобождение труда» на том, чтобы Гельфанд в составе русской делегации поехал на конгресс Социалистического Интернационала в Лондон. Конечно, для немецких товарищей было бы лучше, чтобы такой человек поехал в составе их делегации, но он не получил предложения с их стороны. Поэтому Гельфанд принял предложение Потресова. Последний возлагал на него большие надежды: «Я был очень высокого мнения о его теоретическом таланте и в будущем возлагал на него большие надежды, думая когда-нибудь вовлечь его в российское движение…»

Гельфанд знал и ценил еще со времени жизни в Швейцарии Розу Люксембург, родившуюся в Польше, которая, как и он, мыслила интернациональными категориями в отношении классовой идеологии. Она не принимала участия в борьбе за национальное самоопределение Польши и пренебрегала сознанием своей принадлежности к евреям в пользу интернационального ангажемента в рабочем движении.

Люксембург была для Гельфанда не только единомышленницей в борьбе, но и лояльной подругой, которая порой защищала его от нападок и была ему лично близка, особенно когда распался ее союз с одним польским приятелем.

Был еще Юлиан Мархлевский, получивший, подобно Гельфанду, образование в Швейцарии. В глазах Гельфанда он был воплощением «пылкого революционного сознания». Это могло означать готовность к обману, грабежу и покушению на убийство – цель оправдывала все средства.

Названные качества как раз не соответствуют общепринятой шкале ценностей, а, напротив, диаметрально противоположны ей. У Гельфанда и его друзей уважение вызывали те соратники по борьбе, которые отказались от буржуазного кодекса поведения на словах и на деле.  Жили, как и полагалось революционерам, вопреки общепринятым нормам, в микрокосмосе с моральным вакуумом: здесь правили другие ценности и законы, а моральная сущность добра и зла была вытеснена высшей инстанцией их идеологии.

Друзья Гельфанда придумывали для него собственные псевдонимы, начиная с «Доктора Элефанта» и заканчивая саксонским именем «Доктор Барфус». То ли из-за своей внешности, то ли из-за своей провоцирующей сущности и в первую очередь из-за своих статей в газетах, но очень скоро Гельфанд стал известен всему городу. Кроме того, провинция его не очень устраивала, потому что она на него наводила скуку, и он переехал в столицу – в  Берлин.

Там ему удалось благодаря рекомендации Каутского писать статьи для центрального органа партии газеты «Форвертс». Все более крупные газеты публиковали статьи Гельфанда. Постепенно он начал получать предложения, например прочитать доклад о голоде в России из-за неурожая в 1892 году. Точнее, Гельфанд сам позаботился об этом предложении, так как не хотел упустить возможность отобразить сей феномен со своей точки зрения. Гельфанд проанализировал эту катастрофу и сделал вывод, что, разумеется, она не случайна, а является «необходимым следствием развития капитализма в России», и диагностировал ее как «долго тянущуюся хроническую болезнь».

Крестьяне в результате освобождения от крепостного права сами попали в положение товаропроизводителей и предпринимателей, аргументировал Гельфанд. Из-за усиленного роста промышленного производства многие эмигрировали, и это стало ощутимо, кроме того, в один прекрасный день они образуют тот пролетариат, который поднимется против царя.

Гельфанд не упустил возможность изобразить мрачную картину экономического кризиса как следствие этого. Он хотел через средства массовой информации убедить иностранных инвесторов в таких прогнозах для России, чтобы, используя повод, нанести вред царскому правительству, в чем сам торжественно признался.

Прогнозируя будущее России, он сказал, что в дальнейшем, разумеется, Россия виделась ему «цветущей в капиталистическом смысле страной», которая сможет конкурировать с Америкой в гегемонии на мировом рынке, Европа же окажется между двумя фронтами глобальной экономической борьбы.

Он опять видел в прицеле рабочий класс, который, по его мнению, должен был захватить инициативу, потому что «нельзя ждать, сложа руки, когда революция свалится с неба!» Так как Гельфанд ни на секунду не сомневался в том, что даже самые яркие представители немецкой социал-демократии мечтали о такой форме перераспределения власти, он все более прямо и открыто добивался поддержки русских товарищей, которые с нетерпением ожидали в ссылке в Швейцарии. Его мечтой было, чтобы эта группа, которую он видел в авангарде ведущей революционной группы в России, получила признательность с немецкой стороны.

Анатомия революционера

Органы прусского министерства внутренних дел уже начали проявлять обеспокоенность. Бунтовской дух казался им опасным. Они провели у Гельфанда обыск, в результате чего он был арестован и выслан из Пруссии. Об этом было проинформировано русское Министерство внутренних дел, которое в свою очередь передало информацию на пограничные полицейские посты и в губернии.

То, что обмен информацией был так хорошо налажен, было традицией третьего отдела прусской политической полиции. Уже в посленаполеоновские времена русские агенты разыскивали подозрительные «гнезда» радикальных русских оппозиционеров в Берлине и все, до последнего уголка, места сбора студентов, где только могли учуять политических врагов своей страны. Эта совместная прусско-русская работа секретных служб в середине XIX века была систематизирована шефом полиции, который был вынужден уйти на пенсию из-за своей, отчаянной деятельности. Он стал частным детективом и в этом качестве скрывал свои прежние заслуги Например, в 1851 году он разоблачил тогда еще конспиративную деятельность Карла Маркса и Фридриха Энгельса в Коммунистическом союзе в Германии, Франции и Англии, и оба господина предстали перед судом, правда, его методы были не совсем чистыми. Но его звездный час пробил, когда он поймал шантажиста царского посланника в Берлине. Так родилась постоянная немецкая агентурная служба, защищающая интересы царской тайной полиции. Официальное поручение прусским органам предполагало непрерывное наблюдение за политическими эмигрантами. Это не удивительно, ведь оба государства были связаны друг с другом одной системой монархии и родственными узами их королей. Взаимное доверие подчеркивалось также и тем, что при дворе каждого из этих государств обязательно присутствовал военный адъютант другой страны.

Гельфанд был вынужден сразу же покинуть Берлин и начать кочевую жизнь в Дрездене, Лейпциге, Штутгарте и Мюнхене. Во всех путешествиях его сопровождала жена Татьяна, с которой они вместе жили еще в Цюрихе и на которой Гельфанд в конце концов женился. Но это обстоятельство, казалось, ничего не значило для Гельфанда, он везде заводил интрижку с другими женщинами, как будто забыв о своем семейном статусе.

Во избежание арестов в будущем Гельфанд подумывал поехать в Вену, возможно, там будет легче получить вид на жительство. Там он мог бы писать для газеты Виктора Адлера «Винер Арбайтерцайтунг», чья симпатия и готовность помочь революционным эмигрантам была известна. Гельфанд обратился к Каутскому как к посреднику. Тот пошел навстречу своему товарищу и написал письмо Виктору Адлеру:

«Дорогой Виктор!

Тут один русский, доктор Гельфанд, который (…) Живет в Германии, очень толковый парень (…) Он следил за развитием отношений в Германии и хорошо разбирается в них (…) Он живет в Штутгарте, потому что из Берлина его выслали. Больше всего он бы хотел натурализоваться в Австрии, чтобы открыто принять участие в движении. В Германии из-за его высылки о натурализации не может быть и речи. В его лице партия приобретет выдающуюся, основательно обученную силу. Как ты считаешь, возможно ли там натурализоваться?»

Но Адлер не мог помочь Гельфанду, и тот какое-то время еще находился под защитой Каутского, который продолжал предоставлять ему трибуну газеты «Нойе Цайт» для публицистических нападок.

Все это не осталось втайне от русских органов. В полицейском отчете от 4 июля 1894 года шефу жандармерии киевской губернии сообщается о деятельности Гельфанда и его окружения:

«Шестого июля на пограничном посту Александрово при возвращении из-за границы был задержан Александр Соломонович Розеншейн, объявленный в розыск седьмого апреля 1893 года. На него в полицейском отделе имеется следующая информация:

16 февраля 1893 года в Берлине местной полицией были задержаны 13 русских граждан, по большей части студенты химии, философии, агрономии, медицины и технологии, а также доктор экономических наук Цюрихского университета Израиль Гельфанд вместе с женой, затем студенты агрономии (…)

Поводом для их задержания стало то обстоятельство, что эти персоны посещали местные анархистские и социал-демократические заседания, читали социал-демократические издания «Форвертс» и «Социалист» и на собраниях выступали с докладами, будоражащими массы. На одном из таких собраний Конон Раппопорт заявил социал-демократам, что все они трусы, потому что они никогда не смогли бы бросить бомбы; было установлено, что задержанные контрабандно перевозили в Россию запрещенные книги, устраивали тайные встречи, состояли в контакте со своими единомышленниками в Париже, Цюрихе, Берлине, Базеле, Брюсселе и Лондоне, а недавно привезли в Вильнюс агитационные материалы против господствующего государственного и общественного строя в России.

Полтора года назад этот кружок создал в Берлине общество «Наука и жизнь», которое издавало периодику и устраивало собрания у Роланда Залера на Эльзассенштрассе и в других квартирах определенных личностей. Одно из заданий этого общества состояло в вербовке приезжающих в Берлин русских, преимущественно евреев недовольных современным положением в России, и вовлечении их в свою сеть.

По достоверным источникам берлинской полиции, контрабанда запрещенных печатных изданий в Россию производилась вышеупомянутыми лицами через эмиссаров, которые от одного до трех раз в месяц приезжали из России в Берлин и через один-два дня пребывания у своих друзей опять возвращались в Россию. Эти эмиссары обычно останавливались у Самуила Пескина, который был одним из предводителей этого тайного русского общества в Берлине. Он создал в Вильнюсе, городе, где он родился, коммунистический кружок».

Далее отчет отображает деятельность других, задержанных во время обыска на квартире; некоторые из них получили только предупреждение, а восемь человек, среди них и Гельфанд, были высланы; в заключение отчета – прошение о задержании тех, кто занимается революционной деятельностью на русской территории.

Это был как раз тот момент, когда Гельфанд стал настолько осторожным, что решил больше не выступать против господствующего порядка со своими яркими статьями под таким броским псевдонимом, как «Unus». Он выдумал себе имя, умышленно контрастирующее с его внешностью, которое отныне должно было стать его alter ego: Парвус (малыш) – Александр Парвус. Отныне он хотел иметь это имя и никакое другое.