Текст книги "Купленная революция. Тайное дело Парвуса"

Автор книги: Элизабет Хереш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)

Рубинштейн находится в заключении недолго. Банкир тайно передает Распутину 300 000 рублей, чтобы он нашел подходящие аргументы для вмешательства в его дело царицы. «Просто отправь его в ссылку в Сибирь без особого шума!» – вскоре после этого рекомендует Александра в письме Николаю. Царь против подобных вмешательств – особенно, если личность подозревается в измене Родине. И все-таки Рубинштейна освобождают под залог, разумеется, после этого он должен сразу же выехать из столицы (правда, не в Сибирь, а только в провинцию). Впрочем, ему удается с помошью Распутина, на всякий случай, «протолкнуть» назначение нового министра юстиции Николая Добровольского, выбранного Рубинштейном. Но до его вступления на должность Распутину не суждено было дожить.

Без сомнений германская разведка уже давно открыла для себя ценность продажного именитого крестьянина и засылала агентов в его окружение. Именно это и были те «друзья», которые во время дружеской пирушки подсказывали жизнерадостному мужику имена якобы пригодных для военной карьеры людей или задавали ему вопросы, ответы на которые Распутин при первом удобном случае должен был «вытянуть» у царицы. Некоторые из агентов через посредников также состояли в контакте с Парвусом.

Контакты между оплачиваемыми Германией агентами и Распутиным, информатором и интриганом, устанавливаются также с помощью женщин. Так, время от времени баронесса Уэксквелл гостит у Распутина и принимает участие в его легендарных чаепитиях. Ее супруг, Эдгар Уэксвелл, по поручению германского МИДа курсирует между Швецией и Петроградом. Это именно тот человек, который при случае привозит в Россию взятки, например, для депутатов Думы и министра внутренних дел Протопопова, чтобы ускорить революционное развитие или склонить некоторых личностей, находящихся на официальных должностях, к переговорам о заключении сепаратного мира.

Сам Распутин вряд ли является немецким наемником – он уже давно дисквалифицирован как агент из-за недостатка сдержанности и дисциплины. Кроме того, он, как известно, до середины 1916 года решительно возражал против войны; но вдруг – примерно ко времени возобновления немецких усилий по проведению мирных переговоров – он выступает перед царицей за продолжение войны «любой ценой». «Вероятно, он продался англичанам», – такое предположение высказывается в берлинском МИДе в одном секретном меморандуме.

При этом Распутин, даже не будучи никем купленным, наживается на войне: он держит акции фирмы «Дойче Кригсметалл-АГ», из которой Парвус в обход запрета на вывоз (и закона об ограничении русско-немецкой торговли во время войны) получает сырье и перевозит его через Скандинавию в Россию. И все-таки Парвус не смел бы и пожелать себе более полезного катализатора для хаотических отношений, создающих благодатную почву для революционной деятельности и агитации. Для правительства Германии и для Парвуса Распутин бесценен, поэтому неудивительно, что тайком оговаривают, будто сибиряка в Петрограде не только Раня ют, чтобы контролировать его действия, но и защищают – причем с разных сторон, заинтересованных в сохранении его жизни и благополучия.

Зима 1916/17 года ознаменовалась обострением политического кризиса в столице, усиливающегося еще и за счет материального. Царица Александра, во всяком случае, заботится о том, чтобы держать в узде назначенную на декабрь министром внутренних дел – протеже Распутина – Думу. Это именно Александра добивается у царя не предоставлять парламенту требуемой им неограниченной законодательной власти и отклонить их требование о формировании подотчетного Думе правительства. Корона, которую Александра подобным образом хочет сохранить «невредимой» для престолонаследника Алексея, тем самым, однако, вообще находится под угрозой потери.

Между правительством, сформированным по указанию царицы и Распутина (другие члены или отказались, или вынуждены были уйти из-за интриг), и Думой, бессильной прекратить скандальные интриги власти Распутина с царицей, поддающейся его внушениям и, очевидно, потерявшей разум, образовалась непреодолимая пропасть.

В январе 1917 года в Петроград направлена миссия союзников, Франции, Англии и Италии, чтобы получить представление о своем русском союзнике – точнее, о ее способности вести войну. Несмотря на роскошный банкет, на который способен только Петроград, и блестящие приемы, они обеспокоены положением дел. Если верить записям французской военной миссии, Лорд Милнер, возглавляющий британскую делегацию, несмотря на соглашение Антанты, поручил лорду Буханану по возможности поддержать повстанцев в случае возникновения беспорядков, как было решено в Лондоне в сентябре прошлого года.

Глава парламента приходит к царю и пытается предупредить его. Чтобы выйти из опасной кризисной ситуации, он советует незамедлительно назначить новое ответственное перед парламентом правительство. Царь потрясен этим ничем не приукрашенным сообщением чиновника. Помолчав несколько мгновений, он закрывает лицо руками и тихо произносит: «Я двадцать два года старался, чтобы все было лучше, неужели я ошибался двадцать два года?»

Затем вновь приходит в себя и говорит, что после окончания войны надо полностью взять в свои руки «все необходимое», от реорганизации правительства до преобразования системы самодержавия, даже при наличии Думы не де юре, а де факто. «Только не теперь, не во время войны, – добавляет он почти умоляюще, – не надо показывать своей слабости немецкому врагу…»

Наконец, Николая предупреждает один близкий ему родственник: Александр Михайлович, «Сандро». Если он, царь, немедленно не отстранит супругу от правительственных дел, произойдет катастрофа – для царской семьи, династии и для всей страны – это вопрос ближайшего будущего. Но Александра, присутствовавшая во время беседы, остается непреклонной и с возмущением выпроваживает «Сандро».

Одновременно с этим в ход пускаются все средства, чтобы воспользоваться ситуацией. Надо торопиться. Большая группа крупных немецких предпринимателей собирается в Берлине, чтобы провести переговоры с представителями правительства. Они напоминают о совместных военных целях, намеченных еще в 1914–1915 годах, и выказывают нетерпение по поводу их выполнения. Где результаты тех усилий, которые они так сильно поддерживали? Когда они увидят угольные богатства Украины и запасы нефти в Баку? На государственного секретаря фон Кюльманна, преемника фон Ягова, оказывают давление, чтобы он совместно с генералом Фон Гинденбургом провел жестокую военную операцию на Восточном фронте. Но фронт подрывной деятельности в этот момент, кажется, сулит больший успех.

Так, детализированное многостороннее секретное сообщение политического совета уполномоченных в Берлине МИДу с прогнозом, соответствующим плану Паруса, гласит:

«Средством республиканской (революционной) партии, дожидающейся своего часа, станет не вооруженное восстание, а всеобщая забастовка железных дорог, связанная с саботажем, который из-за отсутствия запасов продовольствия в крупных городах должен привести к ужасному голоду…»

Так проходят подготовительные работы по программе, представленной Парвусом МИДу в 1915 году. Неужели это вскоре случится?

На сей раз гораздо больше говорит «за», чем в начале 1916 года, так как ситуация в стране предполагает для этого идеальные условия, было бы глупо не воспользоваться таким благоприятным моментом для осуществления своего плана. Сам Парвус в сочинениях о революции неоднократно предлагал попытаться свергнуть правительство во времена социальных или экономических кризисов: «…Решающая цель революционной стратегии – устранение ослабленного правительства путем уничтожения экономического доверия в государстве и соответствующей пропаганды…»

23 февраля 1917 года немецкий посланник Люциус фон Штрёдтен сообщает из Стокгольма в Берлин: «Я наслышан об одном важном человеке из лагеря Антанты, который только что вернулся сюда из Санкт-Петербурга, потому что там предстоит внутриполитический переворот. События большой важности ожидаются уже в этом месяце».

Стокгольм, как показало присутствие Парвуса в ожидании революции уже в начале 1916 года, служит форпостом для контроля над событиями в Петрограде и узловым пунктом сбора информации и агентов в обоих направлениях.

Спустя день после отправления указанной выше телеграммы, 24 февраля 1917 года, в Берлине читают следующее сообщение:

«Революционное движение радостно продвигается. Запланировано весной объявить правительство недееспособным и создать из революционных союзов Временное правительство…»

 Сообщение заканчивается просьбой «не прекращать субсидии».

Выдержка из перечня мероприятий Парвуса по организации беспорядков в 1916 г.: манипуляции по обвалу курса рубля, что должно было дестабилизировать население и поднять его против правительства.

Имперское правительство, кажется, выполняет данное обещание. 2 марта 1917 года в его представительство в Стокгольме поступает следующее указание № 7443 Германского имперского банка:

«Вы сим извещаетесь, что из Финляндии будут поступать требования на денежные средства на пропаганду мира в России. Требования будут исходить от следующих лиц: Ленина, Зиновьева, Каменева, Троцкого, Суменсон, Козловского, Коллонтай, Сиверса или Меркалина. Для этих лиц открыты текущие счета в отделениях частных германских банков в Швеции, Норвегии и Швейцарии в соответствии с нашим приказом № 2754. Эти требования должны быть снабжены одной или двумя из следующих подписей: «Диршау» или «Милькенберг». Требования, завизированные одним из вышеупомянутых лиц, должны быть исполняемы без промедления».

Неудивительно, что перед началом ожидаемых беспорядков в Берлине уже существует точная информация об хронологической последовательности и принимаются меры по отношению к тем лицам, которые к этому времени еще находятся в эмиграции в Швейцарии или как в случае Троцкого, в Америке. Причина этого кроется в информационной цепи между Берлином и Петроградом через Копенгаген и Стокгольм, радиус действия Парвуса, а также в координации революционной активности и военных процессов. Эта коммуникация поддерживается радио и военным шпионажем, которые обычно заранее извещают о наступлении противника на фронте.

Уже в середине прошедшего 1916 года, когда поражение Брусиловского наступления положило начало русским военным неудачам и одновременно внутриполитическому брожению, промышленник и фабрикант-оружейник Александр Путилов в паузе между двумя затяжками своей толстой сигары предрек французскому послу: «Революция будет».

Тот, кто присутствовал на бурном заседании парламента, состоявшемся в конце 1916 года, когда накопившиеся неприятные ощущения достигли кульминационного момента, не удивится этому предсказанию. Выпады против правительства градом посыпались со всех сторон. Правительство и царь видят три группы оппозиционеров: революционеров, либералов и саму  династию. Все стараются очернить положение в стране и осыпают правительство упреками в недееспособности. Речи о «темных силах, которые правят страной и заковали в кандалы волю суверена…» буквально тонут в криках «Браво! Браво!».

Несмотря на запрет затрагивать имена членов царской семьи, председатель фракции конституционных демократов, Милюков, для наглядного описания положения в стране достал зарубежную газету – венскую «Фрайе Прессе». В ней перечислены имена «камарильи, командующей царицей, – Распутина…» и всех остальных. В конце этого анализа из-за границы, позволившего ему назвать вещи своими именами, докладчик с яростью бросает в зал риторический вопрос: «Это глупость или предательство?» Бурные аплодисменты. Речь нельзя опубликовать, но она распространяется в бесчисленном количестве экземпляров.

Тут зал обходит записка, в которой Распутин, издеваясь над Думой, нацарапал имя своего последнего протеже: «Пока Дума думает и гадает, у Бога все готово: Добровольский будет министром юстиции!»

Это было последней каплей. Аудитория стала совсем неуправляемой. Зал наполнился рукоплесканиями, возгласами, криками. Выступление одного депутата, открыто заявившего, что «зло надо пресечь в корне», почти утонуло в бурных овациях.

Когда царица услышала об этой сумятице и критике в адрес правительства и царской династии, она самовольно распорядилась закрыть заседание с помощью министра внутренних дел – царь, как обычно, находился в далеком Генеральном штабе.

Дума перенесла последующие заседания в Москву. Но и там полиция должна была закрыть их. В разных политических фракциях подготавливаются заговоры, в которых наряду с депутатами принимают участие и сами роялисты. Поговаривают о заточении царицы в монастырь, о свержении царя и его замене регентом до совершеннолетия престолонаследника – но эти планы рушатся из-за бесконечных дискуссий, разногласий, нерешительности или недостатка секретности.

В феврале следующего, 1917 года Дума вновь должна собраться на заседание. Одно решение уже принято: надо вывести людей на улицу и таким образом усилить давление на царя. Но вначале необходимо «пресечь зло в корне»: в ночь с 16 на 17 декабря 1916 года убит Распутин. Слишком поздно, чтобы еще суметь остановить последствия его действий.

Еще никогда общественность не откликалась с таким энтузиазмом на убийство – и никогда так явно не обнаруживалась пропасть между царем, а еще больше царицей, и народом: в то время, как Александра требовала У Николая самого сурового наказания для убийцы Распутина, верующие ставили свечи в церкви перед иконами своих святых заступников и молились за тех людей, которые освободили страну от Распутина. В этой мрачной обстановке конца 1916-го – начала 1917 года люди задавали себе вопрос: «А что же принесет новый год?»

Насколько далеко, в двойном понимании этого слова, были русские революционеры обоих направлений находящиеся в эмиграции в Швейцарии, от событий в Петрограде, и какие планы на ближайшее будущее они при этом строили, видно из сообщения русской службы внешней разведки от 23 декабря 1916 года. В нем агент информирует своего начальника о докладе, с которым выступил один из радикальных русских революционеров 3 ноября в Женеве. Тема его посвящена не положению в России и вероятным действиям эмигрантов, она звучит так: «Дело Адлера и кризис социализма – Адлер и Либкнехт».

В нем докладчик Радомысльский (он же Зиновьев) выражает заботу о том, что большинство немецких социал-демократов в последнее время в своем партийном органе газете «Форвертс» перешло на «социал-шовинистскую» линию германского правительства – в защиту войны, что происходит в ущерб рабочему классу. Далее он на международном уровне обвиняет «кризис социализма», так как бывшие борцы за дело социализма попадают на буржуазные правительственные посты (цитирует пример такого случая в Дании).

Третий пункт: убийство австрийского премьер-министра графа Карла Штюрка именно Фрицем Адлером, сыном венского вождя социал-демократии. Этот акт является якобы «новым и нежелательным методом борьбы против буржуазного правительства». Докладчик интерпретирует убийство, которое совершил пацифист Фриц Адлер, «как протест против инициаторов войны» (Штюрк подписал ультиматум Сербии), как «попытку встряхнуть спящую общественность»; он сравнивает мотивацию Адлера с мотивацией русских «народников, которые в борьбе с реакционным русским правительством стали террористами». Убийство Штюрка было инструментализировано друзьями и врагами союза стран Центральной Европы.

При всем понимании попыток спасти честь Виктора Адлера, объявляя его сына сумасшедшим, этот поступок все же следует рассматривать как политический акт. Согласно сообщению охранки, Зиновьев заканчивает св выступление программными лозунгами: «И мы, революционные социал-демократы, понимаем этого человека, этот характер, мы разделяем его чувства и мысли – и все-таки мы не должны признавать это убийство как средство борьбы. Мы выступаем за власть масс в ответ на гнет правительства, за революцию, за массовую забастовку, за массовый террор. Мы протестуем против формулы швейцарских социалистов, которые одобряют убийство, совершенное Адлером, как метод политической борьбы. Мы выступаем не за индивидуальный террор, а за массовый террор, за который выступал и Энгельс и который готов осуществить Либкнехт. Итак, на вопрос, идти ли нам по пути Адлера или Либкнехта, мы должны ответить: «Мы выбираем путь Либкнехта!»

Однако возможность осуществить свои намерения на практике представилась значительно раньше, чем этого могли ожидать швейцарские эмигранты. Решающий фактор времени связан в первую очередь с действиями на фронте. Отъезд царя в Могилев, в Генеральный штаб, для наблюдения за весенним наступлением послужил стартовым сигналом для предстоящих внутриполитических событий.

21 февраля 1917 года (6 марта по западному календарю) Николай еще принимает у себя министров и премьер-министра. К их удивлению, он заявляет, что на следующий день он хочет пойти в Думу и согласно требованиям ее депутатов провозгласить назначение ответственного перед ней правительства.

Но уже в тот же вечер он отказывается от этого намерения и сообщает своему ошеломленному премьер-министру, что на следующий день он все-таки, как и было запланировано, уезжает. Но ему хотелось бы вернуться «не через четыре, а уже через три недели, однако, уловив испуганное выражение лица премьер-министра, быстро исправляет ошибку – или, если удастся, Уже через неделю».

Даже если для царя, как известно, на первом месте было успешное окончание войны, которой он изначально пытался избежать всеми средствами, а не внутриполитические вопросы, казавшиеся ему из-за постоянных Интриг невыносимыми, в этот решающий момент информационный вакуум и утрата чувства реальности стали до такой степени очевидными, что вряд ли что-нибудь могло сравниться с ними по резкости и ожиданиям тяжелых последствий.

Когда царь 22 февраля (7 марта) садится в поезд, отправляющийся в Могилев, в руках германского Генерального штаба, в обязанности которого входит контроль над запланированными Парвусом событиями, уже находится сообщение о том, что самими депутатами Думы (среди которых, как известно, есть и революционеры) начаты беспорядки и восстание. Уже пять дней назад очередная партия германских денежных средств отправлена на скандинавские счета революционеров и их агентов.

При температуре минус тридцать любой недостаток в чем-либо имеет значение. Люди мерзнут, потому что нет топлива, не хватает продуктов, потому что они не могут попасть в столицу. Останавливаются поезда, отопительные котлы локомотивов разрываются от мороза. Если в столице и ходят слухи о том, что эти обстоятельства «спровоцированы», то есть перекрытие подъездных путей, саботаж и задержка товарных поставок искусственно вызваны чьей-то невидимой рукой (следует вспомнить о революционной программе, составленной Парвусом), то это не облегчает дело.

Молва о предстоящих беспорядках, конечно, дошла и до тайной полиции Петрограда. Кто-то должен был все это отлично спланировать, использовать ситуацию в своих целях. Они не сомневаются в существовании заговора – и тем не менее бессильны. Из фабричных кварталов доносятся известия, что при голосовании победу одержали сторонники забастовки. Значит, за ними стоит организация. Но силы правопорядка не смогут особенно многого добиться, потому что военная элита Петроградского гарнизона, обычно защищающего город, находится на фронте, а гарнизон наполнен малообразованными № менее всего заинтересованными в этом резервистами из деревни…

То там, то здесь, где есть очереди за продовольствием, вспыхивают беспорядки. Тут же появляются агитаторы, чтобы воспользоваться сумятицей. «Долой правительство! Долой войну!» Кто-то из стоящей перед булочной очереди разбивает окна. Искра разгорается и переходит дальше. Неожиданно этот магазин начинает штурмовать банда, затем она громит и другие магазины, опустошая их.

На следующий день, 23 февраля, начинаются организованные забастовки. 87 000 рабочих прекращают работу. Еще через день их уже 97 000, затем 240 000 – даже больше, чем Парвус ожидал. Они шагают по улицам с транспарантами, скандируя хором свои лозунги: «Хлеба! Мира! Долой правительство!»

Министр внутренних дел хочет использовать армию. Он дает телеграмму в Генеральный штаб. Одновременно царица телеграфирует царю, что в Петербурге действуют подстрекатели беспорядка, а голода нет – дефициту способствует всего лишь спекулятивная скупка продуктов.

В обратной телеграмме царь приказывает «срочно ликвидировать» беспорядки, так как в связи с войной с Германией и Австро-Венгрией их нельзя допустить. Специальным декретом он прерывает вновь созванное заседание Думы.

27 февраля – 12 марта беспорядки достигают своего кульминационного момента. Улицы заполонили толпы народа, объединенные общим чувством протеста. Восставшие завладели арсеналом оружия и начали занимать стратегические объекты города. Это уже не просто гражданское отчаяние, а великолепный ход инсценированного coup d’etat. [14]14
  Государственный переворот. – фр. (Примеч. пер.)


[Закрыть]

Между тем для восстановления спокойствия и порядка подтягиваются части Волынского и Павловского полков. Но даже эти элитные подразделения братаются с демонстрантами, которых вообще-то должны были подавить. Оказывается, несколькими часами раньше какой-то никем не опознанный неизвестный раздавал солдатам Павловского полка 25-рублевые купюры, чтобы они переходили на сторону противника, а не подавляли восстание. Кто-то заметил это и впоследствии рассказал французскому генералу Жаннину, который в свою очередь сделал соответствующую запись в своем дневнике. Выяснилось, что речь идет об одном британском агенте. Как уже упоминалось выше, после принятого в сентябре 1916 года лордом Милнером и Ллойдом Джорджем решения англичане, так сказать, бок о бок со своими немецкими противниками всячески пытаются разжигать в России беспорядки, чтобы не дать ей возможности приблизиться к своей заветной цели – Босфору.

Как только царь осознает всю серьезность положения и поворачивает в сторону Петрограда, его поезд останавливают на полпути. Он уже потерял драгоценное время, когда решил изменить направление и направиться в объезд, чтобы не преграждать путь поездам с продовольствием и снабжением для фронта. Но и на этом пути его поезд останавливается в Пскове, Повстанцы блокировали связь между Псковом и Петроградом. Возможно, они заинтересованы, чтобы царь «опоздал»?

Между тем сформирован Временный руководящий комитет из Исполкома Совета рабочих и солдатских депутатов и буржуазного парламентского блока Думы. Царские министры вынуждены уйти в отставку. Происходит лихорадочный обмен телеграммами, в котором бывший председатель Думы просит царя немедленно вернуться и сразу же назначить новое правительство, а царь, который только что дал свое согласие, находясь в Пскове, почти сразу же после этого сообщает следующее: «Слишком поздно. Теперь остается только отречение от престола…»

Еще находясь в поезде, царь Николай II 2/15 марта подписывает документ, в первой редакции которого он отрекается от престола в пользу своего сына, а в окончательной, посоветовавшись с врачом, – от имени сына в пользу своего брата Михаила, который предоставил принятие престола на рассмотрение Учредительного собрания и утвердил Временное правительство.

Берлин уже в курсе событий, происходящих в русской столице. Но, разумеется, дипломаты и политики осознают, что решающая фаза плана еще впереди и она будет еще многого стоить.

Спустя несколько дней после указанной выше телеграммы немецкий посол Брокдорфф-Рантцау, обсудив ситуацию с Парвусом, сообщает содержание этого разговора в телеграмме в Берлин от 21 марта 1917 года:

Секретная телеграмма МИДа Германии Государственному казначейству от 14 марта 1917 г. Речь идет о пяти миллионах марок «для политической пропаганды в России».

«Гельфанд, с которым я обсудил события в России, пояснил мне, что сейчас существует конфликт между умеренными либералами и социалистическим крылом. Он не сомневается, что победа за последним. Победа социал-демократов означала бы мир. Милюков и Гучков хотели бы продолжать войну и поэтому пытаются оттянуть Учредительное собрание, так как затем о продолжении войны уже не может быть и речи. [15]15
  В действительности это собрание было назначено для решения о выборе будущей формы государственного устройства в России только на сентябрь, но в конце лета перенесено даже на ноябрь 1917 года.


[Закрыть]

На вопрос о позиции армии Гельфанд ответил, что офицеры, преимущественно высших чинов, в основном хотят продолжения войны, но низшие военные чины хотят мира, показательным для этого является то, что солдаты братаются с рабочими.

Как только вступит в силу политическая амнистия появится возможность, используя прямые контакты с социалистами, бороться с Гучковым и Милюковым [16]16
  А. И. Гучков – председатель III Думы, во Временном прзви тельстве – военно-морской министр; П. Н. Милюков – министр иностранных дел, лидер партии конституционных демократов (кадетов, выступающих за конституционную демократию); оба одобряли  продолжение войны.


[Закрыть]».

Соединенные Штаты живо реагируют на результаты Февральской революции, и не только словами поздравлений, но и политическим актом – немедленным признанием Временного правительства. Президент Уилсон в своей речи перед конгрессом, состоявшимся 2 апреля 1917 года, с восторгом говорит о «чудесных, согревающих сердце событиях», «происшедших в России за последние недели и свергнувших самодержавие…».

Франция, которой союзная Россия пожертвовала в начале войны свою военную элиту и тем самым сделала возможным осуществление «чуда на Марне», отправляет в Петроград через Альберта Томаса телеграмму с «поздравлениями и дружественными приветствиями».

Берлину теперь предстоит решить, нужно ли усиленно форсировать разрушительную политику, сопровождая ее военными наступлениями, или сразу же начать переговоры о мире. Все зависит от полученной из России информации и анализа ситуации, присланного из Стокгольма, Копенгагена и Берна – основных узлов контактов агентов с немецкими послами.

Вряд ли можно было бы найти более наглядный пример, демонстрирующий общность интересов германского правительства и большевиков, чем полное настоятельных рекомендаций сочинение, объемом в 16 страниц, посланника в Копенгагене государственному секретарю МИДа в Берлине от 29 марта 1917 года. Cpej ди прочего речь в нем идет о последствиях Февральской революции и отречении царя от престола:

«…Если даже царизм и был для России благом, что я отвергаю как nota bene у нас, в самом деле нет причин одобрять и разъяснять, какой им от него прок. Нам нужно заботиться только о том, чтобы анархия и хаос там возросли так, чтобы Россия уже не смогла вести войну (…)

Не стоит напоминать Вашему Превосходительству, что я сам абсолютный роялист, и если говорить о чувствах, то судьба царской семьи вызывает у меня сожаление (…) Но все это отступает на задний план при ошушении, что речь сегодня идет о Германии и ее существовании, и было бы преступлением с нашей стороны действовать по-другому (…)

Что мне сейчас нужно сообщить, так это содержание длительных переговоров с русскими социалистами, а также депутатами Думы (…)

(Я) имел возможность подробно побеседовать с доктором Гельфандом, глубоко осведомленным в вопросе русских отношений, который сейчас работает на то, чтобы путем целенаправленной акции в России оказать нам большие услуги (…)

Ошибочно предполагать, что Англия инсценировала революцию, чтобы предотвратить опрометчивое заключение мира царем. Англия, вероятно, хотела установления в России либерального капитализма, наиболее угодного для себя, но она не думала о действительно большой революции и о свержении царизма (…)

Сейчас я полагаю, что по законам исторического развития социальная республика в России очень скоро будет разрушена и через несколько лет уступит место либерализированному правлению. Но сейчас мы не должны принимать это во внимание, а вначале нужно правильно воспользоваться ситуацией. Она для нас как нельзя лучше подходит, так как все национальности в России уже сегодня требуют определенного автономного управления. Волнения происходят среди украинцев, армян, даже сибиряков (…) Др. Гельфанд отправил в Россию ряд доныне находящихся в изгнании социалистических агитаторов, среди которых есть люди, которые вскоре будут играть руководящие роли. Программа этих Революционеров следующая:

1. Вооружение рабочих и вообще народных масс как национальной гвардии.

2. Обвинение дома Романовых и бывшего русского правительства.

3. Проведение для этого особого судебного заседания которое должно быть предано полной гласности чтобы всему миру стали известны все безобразия.

4. Срочный созыв национального собрания.

5. Восьмичасовой день для рабочего класса.

6. Раздача всех сельскохозяйственных царских угодий крестьянам.

7. Аннулирование государственного долга (смертельный удар для Англии и Франции).

8. Проведение мирных переговоров (…).

Наконец, обязательно необходимо наладить контакты и с реакционными элементами в России. Разумеется, очень скоро поднимут головы духовенство и сторонники старого режима (…) Мы должны поддержать и это реакционное движение, но не ради его самого, а для усугубления беспорядков, как мы должны поддерживать вообще любую партию по той же причине. Я думаю, мы сможем найти в Вене и Лемберге подходящих людей (…).

Описанным образом мы сможем ослабить Россию и добиться того результата, который я в начале своего изложения назвал желаемым: предоставить России возможность в течение трех месяцев вариться в собственном соку, после чего она обессилеет или без особого труда падет жертвой нашего наступления; сегодняшнее наступление вызвало бы противоположный эффект. Антанта очень хорошо знает, зачем она распускает по всему миру слух о гинденбургском наступлении на Петроград. Этим она хочет не дать распасться погибающей России…»

В этой оценке, содержащей рекомендацию, чувствуется почерк Парвуса. Во-первых, это нужно для остановки военных действий, что позволяет выполнить, наверное, не одну задачу: избежать патриотического перелома в настроении и увеличить хаос.

Для Парвуса важно, чтобы революция перешла из буржуазно-либеральной в большевистскую фазу, а общая программа закончилась распадом царской Российской империи.

Для него Февральская революция стала продолжением революции 1905 года: тогда, как и теперь, военные поражения и потери играли важную роль для формирования настроения. В своей пропагандистской газете «Ди Глоке» Парвус призывает: «Ваша победа – это наша победа! Демократическая Германия должна протянуть руку демократической России для мира и единодушного сотрудничества в области социального и культурного прогресса…»

Этим он подготавливает к цели классовой борьбы, поставленной им для России, и, как всегда, внушает единение с немецким рабочим классом, чтобы особо выделить интернациональный характер переворота.

В письмах своим партийным друзьям Парвус высказывается более определенно. Когда он раскрывает планы, касающиеся его дальнейших замыслов в России, это напоминает текст приведенного выше послания, в котором посланник из Копенгагена набросал для Берлина план программы революционеров. Это пункты программы самого Парвуса, которые тот выдал посланнику за план революционеров: вооружить пролетариат, поделить крупную земельную собственность, ввести восьмичасовой рабочий день, выдвинуть обвинение против царя, заключить мирный договор и назначить Учредительное собрание. Одним словом – подготовить почву Для захвата Лениным власти.