355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Элизабет Хереш » Купленная революция. Тайное дело Парвуса » Текст книги (страница 21)
Купленная революция. Тайное дело Парвуса
  • Текст добавлен: 24 сентября 2016, 01:20

Текст книги "Купленная революция. Тайное дело Парвуса"


Автор книги: Элизабет Хереш



сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 23 страниц)

Парвус знает слабые места вождя революции и умело использует это: так, в условиях Брест-Литовского договора Ленин якобы «сам виноват», потому что упустил возможность в свое время обойтись без аннексий, возможно, используя вариант «с буферными государствами». Действительно, и австрийский принц фон Фюрстенберг в своем письме Дернину в апреле 1918 года констатировал, что крах России – по программе Парвуса – произошел «с запланированного согласия большевиков».

Парвус всеми силами ужесточает свои нападки и пытается уменьшить доверие и поддержку Ленина в его собственной стране. Ему снова удается заинтересовать МИД Германии и заручиться его поддержкой. Ленин и его режим террора постепенно начали вызывать беспокойство Берлина. Обе стороны вновь стремятся отделаться от Ленина. Парвус планирует создать агентурную сеть, включающую сто филиалов и двести газет, – распространяющуюся по всей России до Афганистана, Персии и Китая. С помощью этого инструмента он намерен вести оппозиционную пропаганду, используя накопившуюся усталость населения, измученного хаосом, экспроприацией и разрухой, чтобы в подходящий момент создать организацию, способную свергнуть Ленина. Одновременно с этим предприниматель-интриган хочет с помощью политических амбиций добиться, чтобы русский рынок был гарантирован для немецкой монополии и чтобы в России не возникай реваншистский климат по отношению к Германии. Стартовый капитал: четыре Миллиона марок…

Эту сумму Парвус получил еще в 1918 году, но когда этого становится мало, он планирует еще сразу 200 миллионов. Однако высота его полета, кажется, не ограничивается даже немецкими средствами и готовностью предоставить их. При этом Парвус обеспечивает себя хорошей долей пакета акций газетной империи. Все начинается с изготовления безобидных рождественских календарей с тонкими пропагандистскими посланиями, которые печатались миллионными тиражами для рынка Советской России.

Однако этот план не удалось развернуть дальше. В середине 1918 года патриотически настроенными социал-революционерами был убит немецкий посол Мирбах. На Ленина тоже было совершено покушение, но он, правда, смог выжить. Ответом на покушение стал кровавый массовый террор, который навел ужас и на его немецких зачинщиков. А где же Парвус с его искусством подрывной деятельности?

Он все больше и больше погружается в утопические бредовые идеи. Парвус занимается спасением великой Германии, ставшей для него восхитительной второй родиной. Когда силы ее давно уже истощены, он все еще продолжает верить в «окончательную победу» Германии. При этом Ленин уже давно подготовил контрудар – разумеется, после того, как в конце августа 1918 года он позволил войти немецким частям для поддержки боя на одном из русских фронтов гражданской войны, – что вытекает из внутрипартийной переписки от 19 августа 1918 года. Осенью 1918 года он занимает такое уверенное и прочное положение, что на партийном заседании 20 октября смело сознается: «Меня часто обвиняют в том, что я смог победить в революции с помощью немецких денег. Этот факт я никогда не отрицал – не делаю этого и сейчас. Но все-таки хочу добавить, что мы с помощью русских денег инсценируем аналогичную революцию в Германии…»

Месяцем позже немецкая разведывательная служба, которая уже в курсе событий, организует «падение» курьерской посылки из Москвы для советского посла Йоффе. Что вываливается из разбитого ящика – это чистой воды пропагандистский материал, который явился основанием для выдворения посла из Берлина. Но эта мера была принята уже с опозданием. Еще в ноябре в Берлине и других немецких городах вспыхивает революция, финансированная русскими деньгами, изначально бывшими немецкими. Вскоре после этого Шейдеманн провозглашает революцию. Аналогичное происходит и в Вене.

Достиг ли Парвус желанной цели – как минимум в том, что касается распространения революционной бациллы? В этом можно усомниться. И там и здесь он видит революцию «мелеющей», а «не наполненной истинным новым духом». Еще в 1918 году, когда наметился крах его гигантского газетного проекта, Парвус начинает работать над личными записками, которые он называет «В борьбе за правду». В них он пытается оправдать свое политико-коммерческое сотрудничество с неравными партнерами как идеальный проект по свержению царской системы и разгрому России. Миллионное состояние, которое он приобрел, не являлось противоречием или и вовсе предательством по отношению к его революционным убеждениям, а, напротив, основой для их воплощения.

В то же время его бывшие соратники на Западе, например Георг Скларц, тоже подверглись новым обвинениям. Как и Парвус, Скларц готовится к ответному удару в форме «Обвинения в клевете». Целая армия адвокатов занимается делами обоих.

В связи с настроением после катастрофы ищут виновных; обвинения все больше сходятся на Парвусе. Он снова вынужден спасаться за границей. Все еще одухотворенный мечтами о Германии как о гегемоне в Европе и ведомый утопическими идеями, ослепляющими его взгляд на реальность, он не хочет осознать, что мир его желаний разбился о крах Германии.

Парвус приобретает виллу в Веденсвиле на Цюрихском озере в Швейцарии, где хочет найти внутренний покой, окружив себя заботами персонала в доме и в саду и наняв шоферов для своего автопарка.

Но вскоре его и здесь начинают преследовать склонные к сенсациям и разоблачениям журналисты и политические противники, которые отождествляют Парвуса с германо-российским заговором и его катастрофическими последствиями. Сначала Парвус не дает ввести себя в заблуждение и со спокойной душой пишет «Письма немецким рабочим» для немецких партийных газет. Но в начале 1919 года, во время конгресса европейских социалистов в Берне, истерия увеличивается настолько сильно, что Парвуса арестовывают как зачинщика следующего переворота (на этот раз подразумевалось, что на очереди Швейцария). Только под поручительство одного швейцарского друга по партии и под залог его освободили.

И все же граждане Швейцарии были обеспокоены всем, что говорилось об их знаменитом жителе. Может быть, образ его жизни с разными ночными увеселениями и гаремом женщин дает повод к нападкам и критике в упорядоченном швейцарском мире? В небольшой общине вновь устанавливается покой лишь тогда, когда власти решаются выдать Парвусу уведомление о выдворении его из страны. К этому удару он был совершенно не готов. Тем не менее он должен покинуть Швейцарию.

В феврале 1920 года он приобретает поместье в Берлине на острове Шваненвердер, окруженном парком, причал от которого ведет в озеро Ваннзее. Однако после разочарований последнего времени он стал апатичным; его вечная вера во всесилие денег, которыми он все еще обладал в большом количестве в разных городах Европы, из-за зависти и нападок против него, исчезла. Он одинок. В подавленном состоянии он пишет одному другу:

«Я с трудом принял решение поехать в Берлин. У меня было такое чувство, что я здесь умру (…). Я не люблю берлинский дух, этот скептицизм столичного города и этот столичный, цинизм без французского остроумия и тонкости, а, напротив, с грубым, неотесанным тоном карьеристов и выскочек (…). И болтовню. От ненависти, которой заполнен мир, можно задохнуться. Это трогает меня только потому, что я чувствую себя вне контакта с духовной жизнью наших дней. Я ее не вижу, или ее нет? Мне нужна жизнь, создающая перемены (…)

Я хочу в мир созидающих и целеустремленных (…), духовное созидание, радость надежд и триумф духовного успеха, радость новых открытий – пульс цивилизации я бы хотел ощутить вновь (…)

Это то, что меня отделяет от культурного социализма, что я вижу в социализме и в борьбе за социализм борьбу за созидание, напряжение коллективных сил, идеальное стремление, духовную революционизацию всех человеческих отношений, бурю и натиск духовных сил!»

Произведение разрушения, которое было представлено в виде плана в Берлине в 1915 году, а потом реализовано в России, Парвус никогда не комментировал. Очевидно, он не видел собственными глазами то, что взволнованно описывал nepißbift немецкий посол при правительстве Ленина, Мирбах, когда он в мае 1918 года прибыл в Москву: «…Святая Москва, символ царской власти и оплот православной церкви в руках большевиков, вероятно, это самая большая сумятица стилей, которую выявил русский переворот. Кто видел столицу в дни ее блеска, тот вряд ли узнает ее сейчас. Полное запустение, повсюду грязь, и следы бессмысленной разрухи видны на каждом шагу. Во всех частях города, а особенно в центральном деловом квартале, следы от пуль на стенах и окнах свидетельствуют о сильных боях, которые проходили за взятие города. Большая гостиница «Метрополь» была опустошена артиллерийскими орудиями, а Кремль тоже оставляет сильное чувство сожаления; некоторые башни сильно повреждены, а Иверские ворота частично разрушены и забиты досками…»

Госсекретарь убедительно просит посла в ответ на его запрос в йюне: «Мы должны попытаться задержать консолидацию России и с этой точки зрения поддержать крайне левые партии…»

Двумя месяцами позже, в августе 1918 года, адмирал Хинтце, теперь уже в качестве госсекретаря, добавил к этому: «Чего же мы хотим на Востоке? Военного паралича России. Это большевики сделают лучше, чем любая другая русская партия. (…) Мы не можем потребовать, чтобы они нас за это любили – давайте удовлетворимся их обморочным состоянием. (…) Мы их эксплуатируем. Это политично и это политика».

На этот счет Парвус не излагает никаких мыслей, ведь он столько лет над этим работал. Но в душе он стал немцем и страдает намного больше от крушения Германии. Когда началась Версальская конференция по уничтожению Германии – что было легко сделано одним только ультимативным требованием Антанты, предъявленным из Лондона Берлину, в размере 123 миллиардов золотых марок, 50 из которых они требовали сразу, – Парвус поднимает свой голос в собственных газетах и удивляет происшедшей с ним переменой. На сей раз он предостерегает от большевизма, который, вероятно, будет «приглашен» по запланированным договорам «к удару на Запад». И единственное, что могло бы спасти европейские окраинные государства между Западом и Востоком от превосходства будущего русского империализма, пророчествует он, так это объединение Европы. Он настолько европеец, что не думает об Америке иначе, чем Тосквилле.

В приятной обстановке роскоши своего нового места жительства, окруженный заботой ливрейных лакеев, Парвус в очередной раз расцветает. Он энергично работает над газетой «Глоке», главный редактор которой Конрад Хениш, – один из немногих, оставшихся верным Парвусу, – стал министром культуры Пруссии. Он издает еще одну газету «Дер Ауфбау», выходящую на нескольких европейских языках. На веселых вечеринках для особо интеллектуальных гостей или влиятельных персон он наслаждается представленным им форумом. Но политики избегают контактов с ним; некоторые, такие как Эберт, поддерживают с ним отношения тайно.

В это время Парвус планирует составить что-то вроде политического завещания, но здесь снова на его интеллектуальное вдохновение наслаивается Коммерческое чутье и политэкономическая фантазия; дальше начала это сочинение не пошло.

Рукописный проект последней (на несколько страниц) телеграммы, которую граф Мирбах отправил 25 июня 1918 г. своему начальнику, министру иностранных дел, в Берлин. В ней он выражается скептически относительно шансов на выживание его режима, независимо от больших сумм для поддержки Ленина. Вскоре после этого Мирбаха убивают в Москве.

Состояние его здоровья – ревматические жалобы и проблемы с сердцем, приводит, в конце концов, к тому, что Парвусу приходится сдерживать себя как в профессиональном, так и в личном плане. С момента возвращения в Берлин он живет в гражданском браке со своей секретаршей – первой неполитической подругой в его жизни, с ними вместе живет их обший ребенок.

В 1922 году два прусских офицера планируют покушение на Парвуса, во время которого с помощью ручных гранат должна быть взорвана его вилла. Но план был заранее раскрыт и поэтому не удался. Во всяком случае, Парвуса предупредили, что заставило его срочно сжечь документы того периода жизни, который связан с его политическими интригами и махинациями. Двумя годами позже зимним декабрьским днем 1924 года в возрасте 57 лет он неожиданно умирает.

Если какое-нибудь высказывание последних лет жизни Александра Гельфанда-Парвуса оказалось пророческим, так это, скорее всего, приведенное выше предостережение по поводу Версальских договоренностей 1921 года. Об этом же и адресованное Франции высказывание, в котором он, вероятно, выразил свои сокровенные мысли:

«Если Вы уничтожите германский Рейх, то сделаете немецкий народ организатором грядущей войны.

Есть только две возможности: или объединение Западной Европы, или господство России. Вся игра окраинных государств закончится присоединением к России, если они не объединятся с Центральной Европой в экономическое сообщество, которое можно противопоставить России…»

Эпилог
Мечта и реальность

Он родился русским, а умер немцем.

То, что он годами строил, в конце он пытался разрушить.

Что он всегда обожествлял, стало для него даже проклятием.

Эти слова могли бы быть написаны на памятнике Александру Гельфанду-Парвусу. Немногие отважились проводить его в последний путь – слишком скандальной была его личность, слишком велико разрушение, которое он оставил после себя, охватившее Россию, а через нее и Германию.

Что касается дела жизни Гельфанда, захвата власти большевиками, то об этом с резкой критикой и мрачными пророчествами выразился один из его идолов ранних лет жизни в Германии, Карл Каутский, разочарованный результатами: «Ваше притязание построить настоящий социализм, – писал Каутский уже в 1918 году, – дискредитировало себя уже в начальной стадии и означает катастрофу. Режим Ленина не имеет ничего общего с Карлом Марксом, у которого речь шла не о произволе революционной элиты, а о поэтапном развитии. Для Ленина существует только одна альтернатива: или оставаться верным Марксу, – что означает отдать свою власть, – или удержаться у власти и сделаться «агентом исторического эксперимента», что «чуждо идеям социализма и интересам рабочего движения». Одна только коллективизация без демократической системы образует «основу для ужаснейшего азиатского деспотизма» и позволяет «возродиться еще более архаичным экономическим формам, которые когда-либо существовали…»

Система держалась с помощью силы, но она, помимо многих миллионов людей, поглотила и своих отцов-основателей. Из них всех естественной смертью умерли только Ленин и Парвус, оба от кровоизлияния в мозг и в одном и том же году – 1924-м.

Куда делись другие?

Ганецкий – убит Сталиным, последователем Ленина, как «шпион и троцкист».

Козловский – ликвидирован как «поляк и немецкий агент».

Суменсон – умерла в исправительном лагере.

Шляпников – погиб в лагере.

Троцкий – убит агентом Сталина ледорубом.

Радек – погиб в тюрьме перед началом своего процесса.

Мархлевский (он же «Басок», работал в Константинополе) – погиб в лагере.

Каменев – расстрелян.

Зиновьев – расстрелян.

Раковский (действовал в Румынии) – приговорен к смерти, умер в тюрьме.

Абрамович – после исключения из партии исчез.

Бухарин – застрелен в ходе показательного процесса.

Малиновский – расстрелян во время своей речи перед судом.

Рязанов (действовал в Вене) – погиб в ссылке.

Платген – умер в советском лагере для пленных.

Воровский – расстрелян одним патриотом на своей зарубежной службе в Швейцарии. На его швейцарском счету находилось 13 миллионов швейцарских франков.

Роза Люксембург, вначале соратница и ближайшая подруга Гельфанда, после основания ею Германской коммунистической партии и участия в восстании «Спартака» убита вместе с Карлом Либкнехтом. Не кто иной, как бывший компаньон Гельфанда, Георг Скларц, вместе с Шейдеманном предложили деньги за ее голову…

13 декабря 1924 года сотрудник советского Министерства иностранных дел в Москве (официально «Народный комиссариат иностранных дел») вручает своему коллеге Евгению Гнедину свежеизданный экземпляр «Вечерней Москвы». Гнедин читает:

«Парвус умер.

Берлин, 12 декабря. От последствий апоплексии умер Гельфанд-Парвус. Умершему было пятьдесят семь лет.

Кто был Парвус?

Парвус (Гельфанд) был русским эмигрантом. В 90-х годах и в начале века Парвус работал в немецкой социал-демократии и принадлежал к ее левому крылу.

В 1905 году он вернулся в Россию и принимал участие в первой русской революции. Был сослан и бежал в Германию.

Во время Первой мировой войны Парвус перебежал в лагерь крайних социал-патриотов и играл роль агента немецкого империализма».

«Я остановился и читал сообщение о смерти моего отца снова и снова. Я думаю, мой коллега задал мне много вопросов, но когда я не ответил, он удалился…», – писал Гнедин позже об этом эпизоде. Автором заметки был не кто иной, как Карл Радек, который тем самым раз и навсегда создал советскую версию случая с Парвусом, сформулировав ее несколькими словами:

«Я не могу сказать, что был глубоко взволнован – и все же при чтении этого сообщения меня охватывало внутреннее волнение…»

Евгений Гнедин был первым сыном Парвуса, который родился в 1898 году в Дрездене. С пятилетнего возраста он не видел своего отца, зато очень много слышал о нем. Его мать после расставания с мужем вместе со своим маленьким мальчиком вернулась из Мюнхена в Одессу. Позже Евгений взял фамилию матери – правда, только в год свершения революции: было ли это связано с тем значением, которое получило имя «Гельфанд» из-за разоблачения попытки путча Ленина в июле? Мать Евгения умерла как раз в том же 1917 году.

Евгений Гнедин-Гельфанд был пламенным революционером, но спартанского типа, поэтому его отталкивали доходящие до него вести о сильно разбогатевшем отце. Он стал публицистом, писал для московских партийных газет, а со временем с помощью бывшего друга Гельфанда, Мархлевского, который знал его еще по Мюнхену, когда тот был ребенком, попал в отдел прессы и информации Министерства иностранных дел.

Контакт с Парвусом после возвращения Гнедина в Россию прервался. «У меня нет потребности его поддерживать», – утверждал Гнедин в автобиографических записках. Было ли это политической предосторожностью, действительно идеологической критикой или личной раной, которую нанес Парвус Евгению и его матери, остается неизвестным.

И все же однажды, в военные годы, со стороны Парвуса была предпринята попытка сближения: через знакомых он узнал адрес сына в Одессе. Однажды Гнедин получил из Копенгагена письмо и платиновые часы. Его реакция могла привести Парвуса в негодование: Евгений ответил, что не хочет иметь с ним ничего общего. Часы он оставил себе, но никогда не носил их – и продал лишь в год смерти матери, когда ему были нужны деньги в связи с рождением собственного ребенка.

Однако теперь, когда он уже не может лично ближе познакомиться с отцом, Гнедина снедает любопытство узнать как можно больше о нем и его трудах. Он просит разрешения своего начальства на поездку в Берлин. Заявление Гнедина попало в руки к Бухарину. Он звонит Гнедину, чтобы выяснить причину. Тот объясняет, что хочет попытаться привезти домой свое наследство и наследие «для советского Отечества».

Вскоре Гнедин приезжает в Берлин. Разнообразные впечатления, кажется, возрождают тень умершего отца. Вот здание его газетного концерна с бегающими по делам, как в улье, сотрудниками, с элегантными стеклянными дверями и феодальным этажом для руководства, где Гнедина уже приветствуют как преемника – но, как вскоре выясняется, ошибочно. Его уже ждут адвокаты, которые позаботились о наследии умершего, и ближайшие родственники, которых Гнедин видит впервые, что проливает больше света на личность отца: молодая вдова с маленькой девочкой и постоянно находящийся рядом с ними молодой человек. К этой группе Гнедин относится с большим недоверием – и вскоре ему становится ясно, почему..

Из четырех браков Парвуса только два были заключены официально. Первый, по которому Гнедин, бесспорно, являлся одним из наследников, и последний – с молодой привлекательной вдовой, в союзе с которой появилась на свет маленькая девочка Эльза. После разговора с адвокатами и попечителями наследственного имущества Гнедин вскоре узнает, что молодая женщина не была замужем за Парвусом, как все предполагали в берлинском обществе, а была его секретаршей, которая зарегистрировала с ним брак лишь в последние недели его жизни, когда тот серьезно заболел.

Молодой человек, Леон,  таким образом, является одним из сыновей от «неофициальных» браков Парвуса. Вероятно, он разделил судьбу многих сыновей, которые, имея состоятельных родителей, сами не имеют никаких амбиций к профессиональному росту; в последние годы он жил у своего отца и его подруги, отныне мачехи, в берлинской вилле на острове Шваненвердер. Попытка Гнедина установить контакт со своим сводным братом, которого он воспринимал, судя по воспоминаниям, как карикатуру на себя самого, встретила холодный отказ, вдова, кажется, тоже была не готова к личному контакту.

Между прочим, Гнедину бросается в глаза, что молодая темноволосая симпатичная женщина по своему типу очень похожа на его умершую мать, но он, несмотря на это, не испытывает к ней никакого человеческого тепла. Она из Баварии, куда позже и должна вернуться, и, похоже, плохо разбирается в экономических и юридических вопросах, но единственное, что она упорно отстаивает, так это единоличное право на ключи Парвуса к его сейфам, которые, вероятно, хранят сказочные тайны и сокровища. Для поддержки своих интересов она вызвала в Берлин брата, аптекаря, который помогает ей.

Как же сильно удивился Гнедин, когда обнаружил, что эта женщина не испытывает и тени горя или эмоций. А когда его друг затащил в известный берлинский ресторан «Барбарина» с танцевальной музыкой, Евгений Увидел, как там танцует его молодая мачеха со сводным братом и делает это в такой манере, которая заставляет его прийти к выводу, что она забыла не только о трауре по умершему мужу, но и о родственных чувствах к собственному пасынку.

Вскоре Гнедин узнает, что может претендовать на три восьмых наследства своего отца, на следующие три – Эльза, дочь Парвуса от женщины, с которой был заключен брак незадолго до его смерти, оставшиеся две восьмых переходят к самой вдове. Остальным внебрачным детям, среди которых – сводный брат Гнедина, утешающий вдову, и два сына от связи Парвуса с довольно симпатичной женщиной по фамилии Шиллингер в период его жизни в Копенгагене, не достается ничего.

Гнедин задерживается в Берлине на несколько месяцев, чтобы дождаться конца истории с наследством. Дело затягивается, так как в нем задействовано много людей, претендующих на частичное наследство для удовлетворения их кредитных запросов. Тот факт, что Московское руководство Гнедина позволило ему находиться в Берлине с декабря 1924 по май 1925 года, свидетельствует о том, что оно тоже чего-то ожидало от исхода дела с наследством. Посол Кретинский, занявший место Йоффе после его отъезда в Пекин, почти ежедневно сообщает о продвижении дела о наследстве Гельфанда-Гнедина. Однако лишь после новой поездки Гнедина в Берлин, осенью 1925 года, наметилось его окончание.

Но ему самому не кажется, что время течет слишком медленно, и это отчасти потому, что нужно было открыть швейцарский сейф, от которого даже у молодой вдовы не оказалось ключа. Как один из законных наследников, Гнедин решает поехать в Швейцарию, чтобы урегулировать этот вопрос через адвокатов. Однако камень преткновения оказался и здесь как косвенное последствие деятельности Гельфанда при жизни: Швейцария временно приостановила свои официальные отношения с Советским Союзом. Основание – Московское правительство после убийства Воровского в Берне, человека стокгольмского трио наряду с Радеком и Ганецким, выдвинуло претензию на тринадцать миллионов франков на его счету, Швейцария, однако, отказалась признать эти притязания. Поскольку Гнедин пользуется служебным советским паспортом во время своих поездок, он не может туда попасть.

Зато в Берлине он переживает странную историю. Однажды на контакт с ним выходит Георг Скларц, многолетний компаньон Гельфанда, и приглашает на беседу. Когда Евгений сворачивает с Тиргартенштрассе на Приватштрассе, где находится роскошная вилла, она его одновременно и впечатляет и вызывает отвращение. «Знает ли он, – пишет Гнедин в своем дневнике, – как Парвус и его компаньоны обогатились во время войны на спекулятивных сделках – купить виллу вроде этой у обедневших аристократов было для них мелочью». Скларц тщательно подготовил прием аскетичного советского служащего. Лакеи ведут гостя на верхний этаж. Пройдя через несколько длинных залов, он, наконец, попадает в элегантную комнату для приемов. За огромным письменным столом сидит хозяин Георг Скларц, над головой которого висит большая, написанная маслом картина. На картине изображен Александр Парвус.

Гнедин останавливается перед изображением как вкопанный. Так вот как выглядел его отец в последние годы своей жизни. «Я заказал написать эту картину», – произносит Скларц, который заранее рассчитывал на этот ошеломляющий эффект, и начинает беседу с самых теплых слов о той связи, которая существовала между ним и Парвусом.

Наконец, Скларц переходит к делу. Он хочет сделать Гнедина своим союзником в борьбе против супруги Парвуса, по мнению Скларца, ставшей ею «незаконно», из холодного расчета. Вероятно, Гнедин должен выставить большие требования. Во время беседы Скларц демонстрирует свое влияние, чтобы не сказать, власть, перед гостем, великодушно ведя телефонные разговоры с известными политиками, а затем, раздавая поручения своему персоналу отправить по тому или иному адресу подарки. Как выясняется, Скларц, помимо прочего, владеет киностудией.

Но Гнедин отклоняет это унизительное требование. Слишком щекотливым кажется ему предложение, слишком большими личные и профессиональные предубеждения и риск, чтобы позволить привлечь себя на эту сторону. Он, в конце концов, довольствуется тем, что привезет в Советский Союз документы и небольшую по сравнению с действительным состоянием Гельфанда сумму денег.

Гнедину было суждено вновь увидеть Берлин, но в совершенно другой перспективе: в середине тридцатых годов он был назначен пресс-аташе Советского посольства в Берлине. Таким образом, он как один из сотрудников министра иностранных дел Литвинова участвовал в подготовке пакта между Гитлером и Сталиным, пока его снова не отозвали в Москву секретарем по вопросам печати в Министерство иностранных дел.

На острове Шваненвердер на Ваннзее позже обоснуется Геббельс, затем американское общество «Аспен». Поздними германо-националистическими трудами Парвуса, должно быть, особенно интересовался Розенберг. Очевидно, для главных идеологов Гитлера многое в теориях Парвуса и в том, что породила советская система, кажется достойным подражания.

Когда немного позже войска Гитлера напали на Советский Союз, Сталин выбрал министра Литвинова в качестве «козла отпущения» и начал арестовывать всех его сотрудников, чтобы под пытками выбить из них показания против Литвинова и тем самым подтвердить «подозрение в шпионаже». Гнедин становится жертвой этой тактики: его арестовывают, а затем отправляют в далекий лагерь. Он не поддается давлению на допросах и пытках. То, что он все-таки выжил, – одна из тайн, которыми овеяна власть Сталина. Так, незадолго до смерти в Москве Гнедин среди прочего описал и те мгновения, которые он пережил после смерти Гельфанда в его Берлинском мире. Он, однако, умолчал, что был агентом НКВД или ГПУ. Может быть, Парвус был бы горд за него?

Примерно в то же время, когда в 1939 году в Москве был арестован Гнедин, в Риме у итальянского министра иностранных дел графа Галеаццо Чиано, зятя Муссолини, раздается телефонный звонок. На другом конце провода – некий Леон Гельфанд, агент НКВД и второй человек в Советском посольстве в Риме. Он просит аудиенции. В личной беседе он обращается к Чиано с просьбой помочь ему, его жене и дочери бежать в США по фальшивым паспортам. Он получил от Сталина ордер на возвращение, что не предвещает ему ничего хорошего.

Чиано устанавливает контакт с полковником Прайсом из американского посольства. Леон Гельфанд обещает выдать все, что он знает о фашистах и национал-социалистах. Для него, агента НКВД с многолетним стажем, это не составляет особого труда, ведь он до этого работал в советском посольстве в Париже, которое еще до 1917 года, будучи царским посольством, служило Центром русской зарубежной тайной политической полиции. В Париже Леон Гельфанд организовал овеянное сомнительными слухами похищение «белого» генерала Кутепова, который впоследствии был ликвидирован.

В начале 1940 года Гельфанд, под фамилией Моор, с женой и дочкой едет в Нью-Йорк. Там он живет и умирает как состоятельный предприниматель. Немного позже один живущий в Вашингтоне историк (Д.С.) хочет написать книгу о его жизни. Вдова Гельфанда выложила довольно крупную сумму, чтобы воспрепятствовать этому. Возможно, Моору-Гельфанду было что скрывать?


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю