Текст книги "Ящик Пандоры. Книги 1 – 2"
Автор книги: Элизабет Гейдж
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 33 страниц)
XVII
Нью-Йорк, 13 января 1952 года
Оливия Ойл.
Специалист по абортам сидел за маленьким кухонным столиком в задней комнате своей квартиры и смотрел через окно на крыши домов Вест-Сайда. Перед ним стояла чашка с тепловатым черным кофе, куда он для успокоения своих нервов добавил около унции водки. Его пожелтевшие пальцы сжимали окурок «Лаки Страйк», который чуть подрагивал в руке и отпускал неровную струйку дыма в застоявшийся воздух комнаты.
Наступил серый, промозглый день. Январь славится такими днями. Градусник стоит на нуле, а человек все равно промерзает до костей. Холод, казалось, без труда проникал через щели в запертом окне и насмехался над надсадно шипящим радиатором.
Отвратительный денек. В такие дни нечего ждать от судьбы приятных подачек. И все же… Если Оливии Ойл удастся прорваться в пятых скачках в «Хиали», этот день станет для врача самым важным в новом году.
Со вздохом он переменил позу на кухонной табуретке. Это был крупный человек. Росту в нем было шесть футов и четыре дюйма. Излишек веса составлял не менее двух-трех десятков фунтов. Он носил очки в толстой роговой оправе и грязную пастельную рубашку. Слава Богу, он сможет закрыть это убожество белым халатом, когда придет девчонка, посланная Валерией.
Он глянул на часы. Где ее носит, черт возьми?! Она должна была быть у него в одиннадцать тридцать. Как штык! Без ее денег он не мог поставить хорошую ставку на Оливию Ойл.
Он просто обязан был выиграть эти скачки! В противном случае он не сможет расплатиться с букмекером и у него не будет средств, чтобы купить очередную порцию «колес», без которых ему не продержаться в следующем месяце.
Впрочем, не было никаких оснований для отчаяния. Валерия уже принесла ему семьдесят пять долларов, то есть его долю в первой сотне. Это произошло вчера утром. Она заверила его в том, что девушка принесет остальное. Если верить Валерии, то это будет чистенькая девочка. Из хорошей семьи. Студентка высшей школы. Возможно, колледжа. Прилично выглядит, хороший «прикид». Речь поставлена. Говорит культурно. Одним словом, не из «низов». Валерия говорила, что она выглядит очень испуганной, отчаявшейся, но вместе с тем преисполненной решимости. Она поклялась, что у нее есть необходимые деньги. Валерия, которая знала в этом деле толк, сразу поняла, что тут пахнет прибылью.
Он снова взглянул на часы. Она опаздывает всего лишь на пять минут, пока. Да, нервы сегодня утром что-то совсем никуда не годятся… Он стал постукивать костяшками пальцев по протертой поверхности стола и попытался успокоиться.
От водки кофе отнюдь не стал лучше. Слишком много «колес» вкатил сегодня утром. Но что он мог поделать, если ломало с похмелья черт знает как сильно? Похмелье прошло, голова уже не болит, но теперь навалился побочный эффект таблеток – нервы расшалились.
Что ты будешь делать? Здесь натянешь – там порвется, там натянешь – здесь порвется.
Он встал с табурета, подошел к своей медицинской сумке, которая лежала около раковины и достал секонал. Он проглотил пилюлю, поленившись запить ее водой. Надо продержаться в форме до окончания скачек. Он знал, что без этой небольшой дозы у него ничего не вышло бы. Он снова сел за стол, выкинул окурок и достал новую сигарету. Заглотив залпом остаток кофе, он вздохнул и закрыл глаза.
Жизнь так несправедлива. И как он только умудрился пасть так низко?
Начиналось-то все, естественно, хорошо. У него было право легальной врачебной практики еще каких-то четырнадцать лет назад. Кажется, будто с тех пор целая вечность прошла. Он, конечно, не мог равняться со сливками врачебной диаспоры, однако у него за плечами был уважаемый институт и ему удалось пройти практику в отличной больнице в Нью-Джерси. Потом он уехал в Манхэттен и завел там частную практику. Он здесь вырос, любил город и подавал надежды. Он рассчитывал на то, что сможет прилично зарабатывать акушерской практикой в городе, а если подвернется возможность, то сможет переместиться с этим видом медицинских услуг и поближе к Ист-Сайду.
Но неудачи стали преследовать его с самого начала. Ему не удалось заиметь состоятельную клиентуру. Возможно, причина крылась в том, что он вовремя не додумался сменить фамилию? Польские фамилии никак не добавляли популярности гинекологам, а скорее наоборот. Так или иначе, но он был вынужден обслуживать обедневших домохозяек, иммигранток и девчонок, которые хотели сохранить рождение ребенка в секрете от родителей.
Прошло совсем немного времени, и он заметил, что большинство его клиенток гораздо больше устроило бы прерывание беременности, чем роды. Когда дела не ладились, у него не оставалось другого выбора, кроме как оказывать и эти услуги наиболее отчаявшимся дамочкам. Все, что им нужно было, так это сохранение конфиденциальности операции. Он только рад был обеспечить им это. Риск казался минимальным.
Но черный день все-таки наступил. У него появилась истеричная пациентка. Приятель трахнул девчонку где-то в Бронксе. На операционном столе она буйствовала, закатывала истерики и чуть все не испортила. Придя домой, она обнаружила у себя кровотечение, перетрусила, хотя ничего серьезного не было, и тут же обо всем настучала своим. Она рассказала родителям и о своей беременности, и об аборте. Не забыла назвать и его, доктора Даницевского с Западной Семьдесят Четвертой Улицы.
Не успел он оглянуться, как против него было возбуждено дело по обвинению в преступной небрежности при лечении пациентки. У него был хороший адвокат, и он уже думал, что отделается пустяковым штрафом и легким испугом, как вдруг к его делу подключилась Медицинская Комиссия. На него повесили «неэтичную практику» и лишили лицензии. Вот и все.
Он долго не верил в это. Первые месяцы он думал, что жизнь для него закончена. Жена плюнула на него и уехала к родителям в Джерси. Целыми днями он бесцельно слонялся по своей квартире, затем ударился в запои. Для него наступила самая черная пора в жизни. Вот тут-то он впервые и познал вкус секонала.
Потом он познакомился через своего бывшего пациента с Валерией. Она знала абсолютно всех в Манхэттене, Бронксе и Бруклине. Она убедила его в том, что на себе еще рано ставить крест, надо просто нащупать в жизни новую колею. И он нащупал, положившись на ее обещание доставлять к нему всех пациенток, каких удастся заполучить.
Вскоре у него уже было другое имя – доктор Дан. «Доктор Дан Перевязочный Материал», как они шутили с Валерией. Она сняла ему квартиру с маленькой операционной в самой ее дальней части. Клиентура у него практически осталась та же: домохозяйки, которым не нужен был лишний рот в доме, «подзалетевшие» девчонки, девчонки, которые никогда не слыхали о контрацептивах и еще меньше об абортах. Все они были испуганными. Слишком испуганными, чтобы стучать на него. Кроме того он стал предпринимать меры предосторожности. Никто из них толком не видел его лица, не знал его настоящего имени.
Так он и зажил. Все шло нормально, слава Богу. Полиция благополучно жевала сопли. За одиннадцать лет им удалось лишь приблизиться к нему, и то настолько, что они как-то ворвались в квартиру, из которой он выехал двумя неделями раньше.
Это все-таки была работа, которая давала сносный заработок. С потерей лицензии пациентов у него поубавилось, зато он повысил плату за свои услуги, что являлось существенной компенсацией потерь. По мере того, как его популярность росла, к нему стали обращаться все новые люди и даже целые категории людей, например, проститутки. У него была постоянная по численности клиентура. Порой он даже давал согласие на оказание акушерских услуг тем женщинам, которые доверяли ему и не хотели перегружать своих собственных врачей. Словом, он не только делал аборты, но и принимал роды. Были времена, когда он помогал молодым женщинам – через одного друга Валерии – продавать младенцев, если на этом настаивали матери.
Он был уважаемым членом общества и чувствовал себя защищенным. Теперь он уже не жалел о том, что его бросила жена. У Валерии был друг, который снабжал его любыми девочками на выбор. А когда доктор Дан неожиданно обнаружил, что неравнодушен и к мальчикам, у Валерии нашелся другой друг, который помог ему и с этим. Он все еще не мог подняться до уровня Верхнего Ист-Сайда, обитательницы которого уезжали делать аборты в Японию, Мексику или Европу. Однако, у доктора Дана была своя твердая «социальная база».
Единственной неприятностью было то, что из-за нервного стресса, свойственного врачам его специализации и обусловленного полулегальным образом его жизни, он приобрел некоторые сомнительные привычки. Ну, во-первых, у него случались запои. Он был игрок, это во-вторых. Секонал и «колеса» – третье. Поначалу эта комбинация казалась ему вполне нормальной. Вечерком – пьянка. «Имею право, как и любой мужик!» Утром, чтобы подняться на ноги, пригоршня «колес». Игра – для развлечения.
Но однажды он потерял особенно много денег на скачках и с горя выпил больше обычного. Наутро ему потребовалось закатить больше «колес», чтобы встать. А от таблеток у него расстроились нервы, и ему потребовался секонал для общего успокоения.
С получением всего этого он не испытывал проблем. Были бы деньги! Среди его знакомых – он сошелся с ним еще в те времена, когда был легальным врачом, – был некий Перри, который занимался продажей медикаментов. Так вот этот Перри не брезговал и бизнесом «налево». Он снабжал «колесами» и легкой наркотой, наверное, половину города. Правда, работа эта была очень вредной и нервной. Перри знал, что если его накроет за этим делом та фармацевтическая фирма, на которую он работал, ему конец. Поэтому цены он назначал кусачие, так сказать, за риск.
А с деньгами у доктора Дана в последнее время была определенная напряженка. Игра на скачках съедала почти весь его заработок, с каждым разом все меньше и меньше оставляя на таблетки, в которых он нуждался и без которых чувствовал себя разбитым и не мог работать.
К тому же этот год начался очень плохо. Две недели назад он спустил на дорожке ипподрома все свои сбережения, и вынужден был по уши залезть в долги, заняв у знакомого букмекера. На «колеса» денег не было, а Перри – пес – наотрез отказывался давать их ему в кредит и настаивал на том, чтобы доктор покрыл неоплаченный счет за прошлый год. Дан надеялся, что Перри не известно точно, как сильно его клиент нуждается в «колесах». Впрочем, Перри был не дурак. Он увеличивал цены на свой товар по мере того, как у клиента увеличивалась внутренняя зависимость от «колес».
Поэтому выход оставался только один: необходимо было срочно заполучить две тысячи долларов. Срочно! Все зависело от Оливии Ойл. На эту лошадь Дан возлагал все свои надежды.
Он поставил на нее сотню баксов при ставках тридцать к одному.
В эти минуты лошадей уже, наверно, выводят из конюшен. Если Дан выиграет, ему хватит, чтобы одновременно расплатиться с Перри и с букмекером. Возможно, останется еще достаточно, чтобы провести уикенд в Лас-Вегасе. Ему дико необходим сейчас отдых.
Когда же наконец явится эта девчонка!
Как только он об этом подумал, раздался звонок. Он немедленно выбросил окурок, вскочил со стола и подбежал к домофону.
– Я подруга Валерии, – раздался в трубке искаженный помехами тоненький голосок.
– Как вас зовут? – спросил он.
– Лаура.
– Хорошо.
Он кивнул и, нажав кнопку, открыл ей входную дверь внизу.
Затем он торопливо надел свой медицинский белый халат и маску. И дело не только в том, что благодаря маске он останется неузнанным клиенткой. Марлевая ткань скроет водочный перегар, учуяв который, девчонка может запросто завернуть обратно.
Он встал в прихожей и стал ждать. Во всем теле ощущалось напряжение. В животе что-то перекатывалось и булькало. Желчь. Он так и не успел с самого утра что-нибудь перекусить. Только кофе, «колеса», сигареты, да один секонал.
Через пару минут он услышал робкий стук в дверь. Он открыл ее и отступил в сторону, давая ей войти. На ней была недорогая шерстяная курточка. Впрочем, Валерия оказалась права: девочка и впрямь «чистенькая». У нее были короткие темные волосы, очень нежная кожа и большие черные глаза, которые с испугом смотрели на него.
– У вас есть деньги? – спросил он.
Он исказил свой голос, понизив тембр. К тому же его приглушила и маска. Он старался как можно меньше разговаривать со своими клиентками. Дан хорошо знал, что его габариты и тяжелые очки в роговой оправе, выглядывающие из-под маски, пугают их. Это его вполне устраивало.
Она вытащила из кармана несколько банкнот и пересчитала их на его глазах. Три двадцатки, две десятки и четыре пятерки. Дан взял их, сложил пополам и сунул их своими пожелтевшими от табака пальцами в карман. Затем он запер входную дверь и показал ей, как пройти в операционную.
– Повесьте вот сюда вашу куртку, – сказал он. – Пройдите туда, разденьтесь и ложитесь на стол.
Пока она раздевалась, он прошел на кухню. Чуть сместив маску, он плеснул в чашку из-под кофе еще немного водки и выпил залпом. Он уже чувствовал действие на организм принятого секонала. Ну что ж, по крайней мере сегодня у него не будут дрожать руки. Он ополоснул их в раковине и прошел в операционную.
Будучи обнаженной, она здорово смахивала на ребенка. Она была очень маленькая и выглядела испуганно. Впрочем, бросив взгляд на ее груди и изгибы бедер, он понял, что ей никак не меньше восемнадцати. Если честно, то это было просто очаровательное хрупкое тельце. Она, приподнявшись на локтях, смотрела ему в лицо своими большими, широко раскрытыми глазами.
– Вы мне… что-нибудь дадите? – спросила она еле слышно. Он отрицательно покачал головой.
– Это не обязательно. Ложитесь нормально и попытайтесь расслабиться.
Он никогда ничего не давал своим клиенткам. Ну, во-первых, наркоз стоил денег, а во-вторых, откуда он мог знать, на что у каждой из них аллергия? Он не хотел, чтобы девчонка загнулась у него на столе из-за какого-нибудь рядового анестетика. К тому же боль при абортах вполне терпима. В конце концов они сами виноваты. Знали, на что шли. Ничего, не умрет. Всего-то делов – поскрести чуть-чуть. А судороги быстро пройдут.
Она откинулась назад и устремила глаза в потолок. Он бросил еще раз взгляд на ее обнаженное тельце, затем укрепил скобы и, взяв ее ноги, одну за другой расставил их в этих скобах. Он накрыл ее простыней, взятой из металлического шкафа и почувствовал, как по всему ее телу пробежала сильная дрожь.
– Расслабься, – повторил он. – Через несколько минут все закончится.
Он и так сказал уже слишком много. Но ему было жаль бедняжку.
Дан повернулся к стерилизатору. Все свои инструменты, включая зеркальце, он тщательно стерилизовал. И дело тут было не только в профессиональной аккуратности, но и в осторожности. Эти девчонки не знали, кто он и где его найти, но если он занесет инфекцию грязным инструментом и девчонка заболеет, ее рассерженный дружок или папаша при желании могут доставить кучу неприятностей.
Натянув стерильные перчатки, он снова взглянул на девушку.
Она неподвижно лежала на столе, вытянув руки вдоль тела. По ее лицу разлилась бледность.
– Холодно, что ли? – спросил он. Она отрицательно покачала головой.
– Ну, хорошо, – сказал он. – Не шевелитесь до тех пор, пока я не скажу, что можно.
Он вытащил из стерилизатора зеркальце и ввел его между ее ног. При помощи марлевого тампона он смазал операционное поле антисептиком. Вдруг в глазах у него помутилось. Он остановился и помотал слегка головой, чтобы прийти в себя.
Преодолевая слабость в руках, он расширил шейку матки, ввел внутрь кювету и ловкими, но осторожными движениями руки стал соскребать. Он услышал легкий стон, который издала бедняжка. Смешанный стон боли и страха. Он оскалил зубы, боясь, что она в любую секунду может закатить истерику, примеров чего в его практике было хоть отбавляй.
Но нет. Девушка лежала молча и больше он не услышал от нее ни звука. Она стоически переносила операцию. Настоящий боец! Слава Богу!
Он продолжал операцию, проявляя максимум осторожности, так как помнил о своем похмелье. Одно неверное движение, и он может пропороть стенку матки, что вызовет острый перитонит. Однажды из-за этого у него уже были неприятности. Он не хотел их повторения.
Когда до окончания операции оставалось уже немного, он поднял глаза на девушку. Ее лицо было искажено болью, губы плотно сжаты. Молчаливые слезы катились по щекам. Но она делала все, как он сказал, и не шевелилась.
Закончив, он почистил операционное поле: смазал противовоспалительным и закупорил марлевым тампоном.
– Одевайтесь, – коротко бросил он. – Я буду в другой комнате.
Он вернулся в кухню и, постукивая пальцами по поверхности стола, сверился с часами. Через два часа он узнает, чем закончились скачки.
Наконец, девушка показалась из задней комнаты. Она неуверенно ступала на расставленных шире обычного ногах и выглядела очень бледненькой. Он оценил степень ее бледности и решил, что внутреннего кровотечения все-таки нет. Она взяла с вешалки свою куртку и стала надевать ее. Девушка выглядела такой слабой, что он сжалился над ней и помог надеть куртку.
Маску он до сих пор не снял.
– Идите домой и отдыхайте, – сказал он. – В течение двух ближайших суток как можно больше лежите. Спустя двадцать четыре часа уберите тампон. Затем используйте по необходимости менструальные тампоны. Если будут наблюдаться судороги, небольшое кровотечение – это нормально. Скоро пройдет. А теперь запомните! Вы здесь не были. Меня не видели и Валерию тоже. Ясно? Если вы вернетесь сюда или пошлете кого-нибудь, меня здесь не будет. Ясно?
Она взглянула на него и молча кивнула. Ее взгляд каким-то непостижимым образом проник в самую его душу.
– С вами все будет хорошо, – заверил он, сжалившись над ней.
Она ответила на это вымученной, тусклой улыбкой и открыла входную дверь.
– До свидания, – проговорил он.
Когда дверь за ней закрылась, он вернулся на кухню и наконец-то снял маску. Теперь у него заметно подрагивали руки. Он достал еще секонал и смыл его в пищевод еще одной порцией водки. Ему нужно было лечь отдохнуть и попытаться удержать себя в форме до окончания скачек.
Да, сегодня нервишки пошаливали что-то уж очень сильно. И дело не только в скачках. Еще в этой девочке. В ней было какое-то хрупкое, но несомненное благородство. А во взгляде сквозил все-таки не страх, как ему вначале показалось, а более глубокое чувство. Скорбь, что ли? Валерия сказала, что это «чистенькая» девочка.
«Не слишком ли она чистенькая?» – машинально подумал он.
С другой стороны, вид его услуг был таков, что среди его клиенток не могло быть абсолютно чистой девушки.
«Ничего, от нее неприятностей можно не ждать», – успокоил он себя.
Он почувствовал, что баланс принятых средств в крови начал нарушаться, и его потянуло в сон. Наконец-то он стал расслабляться. Налив оставшуюся водку в стакан с отколотым краем, он поднес его к губам. Помедлив, он поднял стакан и посмотрел сквозь водку на грязноватый и тусклый пейзаж, висевший на стене.
– Оливия Ойл! – с улыбкой проговорил он. – За тебя, подруга.
XVIII
Лу Бенедикт смотрел прямо в глаза Лиз Деймерон.
Так случилось, что он впервые видел их перед собой так близко. А, может, просто здесь непривычно падает свет? Или она смотрит на него не так, как смотрела раньше?
Голос отдавался эхом в его ушах, но он не прислушивался и не различал слов. Лиз загипнотизировала его. Он замкнулся полностью на ее глазах. Ярко-каштановые волосы со всех сторон обрамляли красивое лицо, которое он так хорошо изучил. Милое девичье лицо. Такое свежее, кремовое от загара. Только крохотные веснушки, выгоревшие на солнце и еле различимые, нарушали однотонность кожи.
Никогда еще она не выглядела столь очаровательной.
Что за глаза! Они были устремлены прямо на него, пристально изучали его. С интересом. Ее губы улыбались, но в выражении глаз не было ничего похожего на улыбку. Может, она и была, но заслонялась холодом изумрудных зрачков, цвет которых был настолько насыщен, что Лу тонул в них. Ее взгляд был глубок, как океан, удален, как звезды. В нем не было никакого человеческого чувства, никакого узнаваемого человеческого намерения, а вместо этого что-то гораздо более опасное.
Он чувствовал около себя присутствие нескольких приглашенных лиц и слышал монотонный неуместный голос прямо над ухом. Он знал, зачем здесь находится: чтобы наконец полностью отдаться этим зеленым глазам, понимая при этом, что они убивают его тело и душу.
Видимо, она почувствовала, о чем он думает, так как что-то неуловимо изменилось в выражении ее лица. Наверно, она просто изготовилась к тому, чтобы проглотить его окончательно.
Кто-то обратился к Лу. Наконец, он понял, о чем идет речь. Луис, берете ли вы в жены эту женщину, отказываясь от всех прочих, готовы ли разделять с нею радости и невзгоды, богатство и бедность, здравие и немочь, отныне и до самой смерти?
Он судорожно вздохнул. Вот как далеко он зашел!.. Все равно ничего уже не изменишь!.. Сворачивать в сторону поздно.
– Да, – ответил он.
В таком случае с этой минуты я провозглашаю вас мужем и женой. Согласно законам божеским и штата Невада. Поцелуйтесь.
Лу изобразил на лице улыбку. Зеленые глаза стали приближаться. Равно как и губы. Нежные и чувственные, словно экзотический фрукт.
Он поцеловал ее, услышав недружные аплодисменты присутствующих. Зернышко риса упало ему на плечо.
Губы раскрылись и он почувствовал, как к нему в рот проник трепетный, ищущий язычок.
«Отныне и до самой смерти…»
Последняя дверь была распахнута. За ней не было ничего. Вообще ничего.
