355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Элизабет Эдмондсон » Ледяное озеро » Текст книги (страница 7)
Ледяное озеро
  • Текст добавлен: 6 октября 2016, 19:09

Текст книги "Ледяное озеро"


Автор книги: Элизабет Эдмондсон



сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

УЭСТМОРЛЕНД

Глава двенадцатая

– В чем дело? – спросила леди Ричардсон, когда Утрата с шумом влетела в столовую. – Там что, пожар?

– Простите, бабушка, – промолвила Утрата, посматривая на буфет. – Я проголодалась и не хотела опоздать.

Леди Ричардсон устремила на нее пристальный взгляд.

– Ты опоздала. Не понимаю почему – ведь одевание не могло занять у тебя много времени. Вижу, на тебе бриджи.

– Я собиралась идти в конюшню сразу после завтрака.

– И весьма просторные.

Утрата поддернула спадающие штаны. Они были подвязаны холщовым поясом – необходимым дополнением, поскольку бриджи были явно на несколько дюймов шире, чем требовалось.

– Это тети Труди. Я не смогла влезть в свои брюки для верховой езды. Они очень маленькие. А эти хорошо подходят по длине, но великоваты в объеме.

В комнату вошла Аликс, поцеловала дедушку и бабушку и присоединилась к Утрате, уже нацелившейся на буфетную стойку.

– О Господи, Утрата, что это на тебе? Ты похожа на воронье пугало.

– Спасибо, – отозвалась сестра, заливаясь пунцовой краской.

Аликс чуть не прикусила себе язык, внезапно вспомнив, каково это – быть пятнадцатилетней, когда любое неудачное замечание кажется беспощадной критикой.

– Я не так выразилась. Бриджи выглядят, будто их сняли с пугала. А ты совсем на него не похожа.

Но слово не воробей. Утрата, как раз погрузившая большой серебряный черпак в блюдо с овсянкой, так и осталась стоять с опущенной головой.

– Это бриджи Труди, – пояснила бабушка. – Как я понимаю, девочке больше не годятся ее собственные брюки для верховой езды.

Дедушка оторвал взгляд от «Таймс».

– Мне кажется, Утрате требуется гораздо больше, чем одно или два платья, о которых мы вчера говорили. Где Труди берет свою одежду для верховой езды?

– Ей шьют на заказ. Кажется, у Гарольда Симпкинса, – произнесла Аликс.

– Прекрасно. Пусть он придет, снимет мерку с Утраты и сошьет все, что ей требуется. Я не потерплю, чтобы она носилась по округе в бриджах, которые с нее спадают. Люди станут судачить.

Давнишняя дедушкина поговорка – шутливая, конечно, поскольку его мало тревожило, что говорят соседи о нем и его семье, в то время как бабушка, напротив, придавала огромное значение тому, о чем будут судачить люди. Разумеется, ее не беспокоило их мнение, но привлекать к себе внимание, в любой форме, – проявление дурного тона и свидетельство недостатка манер.

– Многие люди покупают бриджи в «Партриджиз», – сказала Утрата, поднимая голову от тарелки с кашей. – Я бы тоже там купила. Это вышло бы быстрее.

– Готовые? – вскинула брови бабушка.

– Они могут оказаться не такими удобными, – заметила Аликс. – Бриджи должны идеально подходить для езды.

– Я знаю. Просто не хочу, чтобы кто-нибудь суетился по этому поводу.

– Мы уже постановили, что твой гардероб нуждается в тщательном пересмотре, – сказал дедушка. – Поезжай в какой-нибудь модный магазин и купи все, что требуется. Счет вели прислать мне.

– Утрата одна поедет по магазинам? Об этом не может быть речи!

– Я не предлагаю ей ехать одной. Ее может сопровождать Аликс.

Бабушкино лицо превратилось в маску с жесткой линией вместо рта.

– Она не имеет никакого представления о том, что приличествует.

Аликс подавила готовое сорваться с губ возражение и промолвила равнодушным тоном:

– Если мы говорим о покупке готовой одежды, то думаю, речь должна идти не о том, что приличествует или нет, а скорее о том, чтобы найти вещь нужной длины – ведь Утрата так вытянулась. Счастливица, – добавила она, желая сгладить впечатление от своего неудачного замечания насчет пугала. – Очень многие наряды на высоких выглядят гораздо лучше.

– Аликс права, – проговорил дедушка. – Полагаю, ничего не остается, как настроиться на долгое, утомительное скитание из одного магазина в другой. Придется отправиться в Манчестер – вам не найти ничего подходящего ближе. Ты же не захочешь ехать в Манчестер, Каролин? Не в это время года, во всяком случае.

Тут он ее подловил. Бабушка не выносила толпу, а большой город, наводненный рождественскими покупателями, – это ад. Аликс отошла от стола и двинулась вдоль буфета, где были расставлены кушанья восхитительного, как обычно, завтрака, и стала приподнимать крышки с блюд. Сколько шума из-за того, что школьница выросла из одежды. Аликс наполнила тарелку беконом, яичницей, сосисками, помидорами и грибами. Она вдруг осознала, что давно не чувствовала себя такой голодной.

– Бесспорно, солидная порция, – прокомментировала бабушка, когда девушка села за стол и развернула перед собой салфетку.

– Чай или кофе, мисс Аликс? – осведомилась горничная, стоя сбоку от нее и держа в одной руке тяжелый серебряный чайник, а в другой – кофейник.

– Кофе, пожалуйста, Фиби. И побольше сливок, если после Утраты что-нибудь осталось.

Утрата закончила сдабривать кашу сливками и пальцем подхватила падающую каплю с носика сливочника, перед тем как передать его Аликс.

– Я потом опять возьму.

– Ты уже взяла довольно, Утрата, – немедленно отреагировала бабушка. – Испортишь себе цвет лица.

– Что там портить? – вздохнула Утрата. – Я слышала, наша мама была очень красивая и шикарная. Няня однажды сказала мне, что она выглядела точно картинка из «Вог».

– Хелена была элегантная женщина! – откликнулся дедушка из-за газеты. – Она не скупилась на хорошую одежду, а Невилл любил, чтобы она выглядела как можно лучше. «Купи себе что-нибудь красивое», – говорил он, и она так и поступала. Не только одежду, но и украшения. Он подарил ей несколько великолепных ювелирных изделий, и когда она их надевала, было на что полюбоваться.

– Хелена была замужняя женщина, – холодно произнесла бабушка. – И американка вдобавок.

Замужняя – хорошо, американка – плохо, перевела для себя Аликс.

– Будь добра, Аликс, передай варенье. Кстати, Утрата, ты уверена, что тебе нужны еще и тосты?

– Да, – ответила Утрата, намазывая ломтик толстым слоем масла. – Мне нужно запастись силами для прогулки по холоду. А не то я испущу дух от переохлаждения и на льду обнаружат мой хладный труп с интересной бледностью.

В сапогах, теплых куртках и шерстяных шапках Аликс и Эдвин вышли из дому, таща за собой большие санки, принадлежавшие еще их дедушке, когда тот был мальчишкой, и полозья у них были затейливо выгнуты, по тогдашней моде.

– Давай пойдем в нижний фруктовый сад? – предложила Аликс. – Туда, где он круто спускается к самому озеру, – там всегда прекрасное скольжение.

– Сначала попрактикуемся где попроще, – сказал Эдвин. – Без тренировки нам будет трудно кататься. Ты когда в последний раз каталась на санях? В саду нам придется следить, чтобы не врезаться в дерево. К тому же все удовольствие в том, чтобы выскочить на лед, а там мы можем вымокнуть – это как раз место, где в озеро впадает ручей.

– Тогда на поляну Язычников. – Аликс подсунула руку ему под мышку и переплела с его рукой, и они побрели по снегу в молчании, а за ними по насту гладко катились санки.

– Что происходит, Лекси? – вскоре спросил Эдвин, заботливо посмотрев на нее. – Я слышал, ты порвала с Джоном. Это правда? Ты ничего не сообщала, а мне не хотелось совать нос в чужие дела. Ты такая колючка.

Она нежно и с благодарностью сжала его руку.

– Любовь – дьявольская штука, не находишь, Эдвин? К ней стремишься, а потом, когда все идет вкось, нет ничего мучительнее.

– Неужели все оказалось настолько вкось?

– Видишь ли, он занимался моим моральным совершенствованием, а потом и вовсе меня бросил. Джона никогда не радовала наша связь, она оскорбляла его нравственное чувство. Ему казалось, что чистота его души пятнается.

– О Боже! Почему же он на тебе не женился в таком случае?

– Мы почти собрались, были неофициально помолвлены, однако Джон твердил, что брак – таинство, священные узы на всю жизнь, соединяющие душу и тело – здесь и в ином мире. В общем, старомодная, замшелая чушь. Понятно, что он не мог заставить себя сделать решительный шаг, коль скоро видел в браке священное таинство, а не просто объявление в «Таймс», визитку и цилиндр, и то, что жених и невеста отныне мистер и миссис такие-то, прилагающие некие усилия, чтобы жить вместе долго и счастливо, как заведено у людей. Естественно, он нервничал: что произойдет с его бессмертной душой, если все пойдет неудачно? Что, похоже, часто случается с браками. Но я знаю, все это к лучшему: мы были бы несчастливы втроем.

– Втроем? – Эдвин резко остановился и, шокированный, посмотрел с высоты своего роста на сестру-близнеца. – Аликс, что ты хочешь сказать?

– Только то, что в этом браке нас было бы трое. Он, я и его совесть. Видишь ли, нам действительно было бы тесно в одной супружеской постели.

– И совесть терзала его так сильно, что он тебя бросил?

– Да, ради девственного создания, воплощенного совершенства. Мне с ней не потягаться, никаких шансов.

– Кто-то из знакомых?

Она усмехнулась:

– Пресвятая Дева Мария, идиот! Он принял духовный сан, пошел в монахи.

– Боже милостивый! – изумился Эдвин. – По-моему, я никогда не встречал человека, который хотел бы стать монахом. Католическим? Хорошо, что ты держала его подальше от бабушки, – знаешь ведь, как она относится к римским католикам. Что ж, будем надеяться, что углубленное погружение в собственную совесть сделает его воистину несчастным. Он тебя недостоин. И я рад, что увидел подоплеку последующего неприглядного периода твоей жизни. Это ведь была реакция на обращение Джона к возвышенному?

– Отчасти. Я вообще немного сорвалась с катушек. Давай забудем, мне до сих пор противно об этом думать. Лучше давай поговорим о тебе. Как твоя личная жизнь?

– Никудышная. – Эдвин нагнулся и, набрав две пригоршни снега, скатал шарик.

Аликс слепила другой шарик и сказала:

– Ты делай туловище, а я – голову.

Эдвин нагреб приличную кучу снега и, похлопывая по ней, соорудил подобие человеческой фигуры. Аликс сосредоточилась на голове и приделала снеговику грушеобразный нос.

Отойдя на шаг, брат и сестра оценивающе оглядывали плотную снежную фигуру.

– Неплохо, – одобрил Эдвин. – Надо раздобыть ему шапку.

Аликс разгребла снег и, найдя два камушка, вставила снеговику вместо глаз.

– И морковь у кухарки, – добавила она.

Эдвин обмотал шею снеговика своим шарфом.

– Ты без него замерзнешь.

– Нет, я разогреюсь от движения, а этому бедняге придется стоять на морозе неподвижно. Я заберу шарф на обратном пути, а дома посмотрим, не валяется ли где старый.

– Он выглядит одиноким. Не сделать ли ему пару?

Эдвин засмеялся.

– С какой стати ему должно повезти больше нас? К тому же он может не прикипеть к ней душой. Завтра мы слепим ему близнеца, это компаньон получше.

«Ну мы и парочка», – подумала Аликс, когда они тронулись дальше. Чтобы срезать путь, брат и сестра перелезли через каменную стену изгороди, втащив за собой санки и затем спустив их.

– А твоя личная жизнь никудышная, потому что возлюбленная тебя бросила, или она мегера? Или замужем за другим, например, за твоим лучшим другом?

– Мой лучший друг – это ты, Лекси. Нет, она не замужем, и не мегера, и не бросала меня. Просто она не испытывает ко мне того, что я к ней.

Один целует, другой подставляет щеку – точь-в-точь как было у них с Джоном.

– Я ее знаю?

Он покачал головой:

– Нет.

– Она мне понравилась бы?

Эдвин сделал рукой нетерпеливый жест.

– Надеюсь, да. Как я могу знать точно? Я бы хотел, чтобы ты с ней познакомилась. Я приглашал ее сюда, сказал, что она может поселиться в комнатах над моей студией и жить столько, сколько пожелает. Но она не приедет.

– Расскажи мне о ней. Как ее зовут?

– Лидия.

– Хорошенькая?

– Она не хорошенькая, она красавица. У нее такой тип лица, который встречаешь на картинах; это красота на все времена, не относящаяся к определенной эпохе. Когда мы познакомились, Лидия улыбнулась. Эта улыбка вошла мне в сердце – и я погиб. Теперь оно навеки ранено и истекает кровью, как поется в песнях.

– Где ты с ней познакомился?

– В институте фотографии.

Аликс почувствовала зависть: счастливый, Эдвин нашел себе женщину, которая разделяет его любовь к фотографии.

– Значит, она фотограф?

– Нет, моет лестницу.

– Эдвин!

– Она не уборщица, а беженка! – нетерпеливо перебил он. – На самом деле она музыкантша. Только подумай, каково это для клавесинистки – весь день полоскать руки в холодной воде.

– Клавесинистка? Необычно, – поспешно произнесла Аликс, стараясь скрыть от Эдвина замешательство и вмиг возникшую неприязнь к этой иностранной самозванке. И что ей за дело до ее рук?

Они достигли поляны Язычников, большого покатого участка девственного снега, поскрипывающего и похрустывающего под ногами. Санки были достаточно длинными, чтобы вместить обоих, и близнецы стали скатываться с горы и вновь взбираться на нее, с усилием таща за собой сани, а потом опять летя стремглав по склону холма. И так – множество раз. Спуск заканчивался ровной площадкой, по которой змеилась в озеро одна из горных речушек. Здесь путь санкам резко преграждали высокие заросли сухой травы, не давая сорваться вниз с заледеневшего обрыва. Причем уже не слабого узкого ручейка, а целой речки, которая, сверкая, быстро бежала меж подмытых водой миниатюрных снежных утесов.

Иногда брат или сестра съезжали поодиночке, распластавшись на санях так, что лицо находилось в нескольких дюймах от проносящегося под полозьями снега. После одного такого спуска Аликс вылетела из саней и, лежа на снегу, хохотала, позабыв про все несчастья, про Лидию; немного замерзшая, намокшая и чувствующая себя такой счастливой, какой не была… уже бог знает сколько времени! Да, она действительно не помнила, когда ей было так хорошо.

Эдвин потянул ее с земли и поставил на ноги.

– Если будешь лежать, схватишь простуду, а ты ведь знаешь, как бабушка не любит, когда кто-нибудь кашляет.

Аликс отряхнула с себя снег.

– Почему она сама никогда не болеет?

– У нее случаются мигрени.

– Едва ли. Только когда сильно разозлится. А поскольку она умеет заставить всех плясать под свою дудку, то и гневается редко.

Эдвин помолчал, рассеянно катая в руках большой снежок.

– А знаешь, мне никогда в голову не приходило, что мигрень у нее начинается, когда кто-нибудь ее разозлит. Как только Липп, поджав губы, начинает бормотать, что у миледи болит голова, я стараюсь поскорее куда-нибудь смыться.

– Тебе-то, конечно, есть куда – в Лоуфелл. А дедушка – тот, наверное, запирается у себя кабинете, как обычно. В одном бабушке надо отдать должное: она никогда не ищет сострадания, когда лежит с головной болью.

– Говорят, мигрени невероятно болезненны.

– А признать, что испытываешь боль, – значит расписаться в собственной слабости.

Эдвин бросил на нее быстрый взгляд.

– Тебе лучше знать. Ты унаследовала тот же стоицизм, но в твоем случае это нежелание признаться в душевных муках.

Изумленная, Аликс метнулась в сторону, уклоняясь от его снежка, и тоже принялась собирать снег. Неужели правда? Ей неприятно было думать, что она может хоть в каком-то отношении походить на бабушку. Действительно ли она не желает признаваться в своих страданиях? Да, пожалуй, так оно и есть: предпочитает зализывать раны вдали от чужих глаз и захлопывать ставни между собой и любыми доброжелателями – и не важно, сколь искренни их намерения.

Аликс швырнула в Эдвина снежок, заставив брата, смеясь и шумно протестуя, отряхивать снег с плеч.

– Ах ты, негодяйка, мне все насыпалось за шиворот! Ну, держись, я сейчас накормлю тебя тем же лекарством!

– Сначала поймай! – воскликнула Аликс, заскользив вниз по склону, чтобы увернуться от его длинных рук.

С глазами и щеками, разгоревшимися от движения на свежем воздухе, они вошли в дом через заднюю дверь, оставляя сапоги в вымощенной плиткой прихожей.

– Я поднимусь и заберу ваши мокрые вещи, мисс Аликс! – крикнула им вслед Фиби, когда они в носках шлепали через кухню, оставляя за собой мокрые следы.

К ним приблизился нерешительно маячивший в холле Роукби:

– Вам письмо, мистер Эдвин, переслали из Лоуфелла.

– Спасибо, – сказал Эдвин, больше озабоченный своими промерзшими ногами, чем письмом. Он не надеялся, что оно от Лидии, а больше ничто не могло пробудить в нем интереса.

В холл, притопывая, ввалилась Утрата, ее лицо раскраснелось от мороза и негодования.

– Ну и ну! – возмущенно трясла она головой. – Представляете, дедушка собрался сходить к Гриндли, ведь Роукби сказал, что приехали Роджер и Анджела, а я и говорю, мол, интересно, устранили они уже тот страшный засор на нижнем этаже, в туалете, потому что Анджела в прошлый раз устроила шум по этому поводу. А бабушка услышала и буквально накинулась на меня. Ну скажите, что такого ужасного в слове «засор»?

Аликс почти не слушала возмущенных жалоб Утраты: она наблюдала за тем, как изменилось лицо Эдвина, когда он стал читать письмо.

– Она обращается со мной как с ребенком; не понимаю, с какой стати! Аликс, ты меня совсем не слушаешь.

– Просто ты самая младшая из всего выводка, – ответила сестра. – Дети, внуки – все живут здесь, все у нее в кулаке. Это не продлится в следующем поколении, мы не станем растить здесь своих детей, вот она и старается извлечь максимум из своей угасающей власти.

– Эдвин может тут остаться после смерти дедушки. Хотя держу пари и надеюсь, что дедушка будет жить вечно.

– Ты можешь представить Эдвина, живущего в «Уинкрэге» в отсутствие дедушки, если бабушка все еще будет жива? Ни в коем случае, если у него есть хоть капля здравого смысла. Надеюсь, в письме нет плохих вестей, Эдвин? У тебя растерянный вид.

– Нет-нет, ничего плохого… – Эдвин затолкал письмо в конверт и повернулся к стоявшему в ожидании Роукби.

Его глаза светились радостью. Что же в этом письме, резко изменившее его настроение?

– Мне нужно послать телеграмму. Срочно.

– Из-за чего он так взволновался? – спросила Утрата у Аликс, когда брат метнулся мимо них в направлении библиотеки. – Он побледнел. Ты знаешь, от кого это письмо? Ты сама какая-то бледная.

– Я? Просто игра света. Спросим Эдвина позже, вряд ли он хочет, чтобы его сейчас беспокоили.

«Вот оно, злобное лицо ревности», – подумала она. Кто бы ни был автором письма (а конечно, им не мог быть никто иной, кроме Лидии) – этот человек так близок Эдвину, как никогда не станет она, Аликс, его сестра-близнец. И еще ей стало очевидно, что в новых условиях между ней и братом непременно возникнет дистанция. Очень трудно с этим смириться после двадцати пяти лет, прожитых на свете. Аликс уже привыкла считать, что ничего подобного никогда не произойдет, поскольку девушки появлялись в жизни Эдвина и исчезали.

Задумывалась ли она хоть на секунду, каким одиноким и лишним, вероятно, чувствовал себя Эдвин последние несколько лет, когда Аликс была поглощена своим любовным романом? Ей тогда казалось, что брату безразлично: у него своя работа, собственные интересы. Или, может, учитывая странное свойство близнецов чувствовать друг друга, Эдвин раньше сестры почуял, что Джон ее бросит, не станет постоянной частью жизни Аликс.

Именно эта удивительная внутренняя связь между ней и братом помогла Аликс осознать, что Лидия – нечто иное, чем прежние подружки Эдвина. Да, у него случались любовные увлечения и дружеские связи с девушками, и даже один серьезный роман, но ничто так не затрагивало его ум и сердце, как эта новая женщина. И без сомнения, эта любовь будет означать гигантские изменения в жизни Эдвина, а значит, и в ее, Аликс, жизни.

Беженка. Какая беженка? Аликс вспомнились пустые лица, смотревшие с газетных фотографий. Лица неухоженных, всклокоченных людей, составлявших живой груз пароходов и поездов. Лица, ничего не выражающие, принадлежавшие людям, находившимся уже за пределами отчаяния, во власти безысходности. Что пережила Лидия, что произошло с ее семьей, с друзьями? Скорбит ли она о жизни в своей стране? Не в том ли причина ее равнодушия к Эдвину, что она утратила способность к новым чувствам?

И почему Эдвин так сильно влюбился в нее, а она его отвергла? Нечестный трюк – сначала отказаться выйти за него замуж, а потом писать письма, от которых у него начинают блестеть глаза и он сломя голову мчится отправлять телеграммы. Видимо, Лидия все же решила приехать к Эдвину на север. И не отравит ли ее появление и Рождество, и радость от замерзшего озера? Прежде всего ей, Аликс, – ведь она мечтала побыть с братом, ни с кем его не деля. Да и всем домочадцам – в том случае, если Лидия окажется неподходящей парой, что похоже на правду. Никто не может быть более свирепым и непримиримым в своей нетерпимости, чем бабушка, никто не может быть меньше бабушки готов принять чужака в семью.

По коридору, стуча подошвами по плиткам, промчался Эдвин.

– Мне нужно на почту.

– Мы тоже поедем! – откликнулась Утрата. – Правда, Аликс? Я хочу посмотреть, хорошо ли схватилось озеро на той стороне.

– Тогда давайте быстрее, – велел Эдвин. – Дорога каждая минута.

Аликс уселась рядом с ним, а Утрата втиснулась в крохотное пространство за сиденьями.

– Страшно неудобно тут сзади, тебе надо купить машину побольше.

Внимание Эдвина было поглощено тем, чтобы через обледенелую площадку перед входом благополучно вывести автомобиль на подъездную аллею, а далее – на узкую деревенскую дорогу, вьющуюся к парому.

– Я как раз собирался спросить, не хотели бы вы обе съездить завтра в Манчестер. У меня там кое-какие дела, а вам надо пройтись по магазинам. Но если ты станешь непочтительно отзываться о моей машине, Утрата, тогда приглашение отменяется.

– Я ужасно хочу в Манчестер! В пятницу приезжает на каникулы Урсула, так что завтра будет просто идеально! – воскликнула Утрата. – Но не могли бы мы отправиться на какой-нибудь более удобной машине? Если я вот так, скрючившись, проделаю весь путь до Манчестера, то навсегда останусь сложенной пополам и буду годна лишь на то, чтобы изображать уродца в цирке.

Ехавший навстречу возчик остановил лошадь и сообщил Эдвину, что паром не ходит.

– Замерзло крепко, нельзя сломать лед и заставить паром двигаться. Вам придется отправиться в объезд, чтобы добраться на ту сторону озера, мистер Эдвин.

Эдвин поблагодарил его, чертыхнулся и стал осторожно подавать автомобиль назад, чтобы направить затем в проезд под воротами, густо изрытый бороздами из замерзшей грязи.

Через полчаса они миновали горбатый мостик и подкатили к почте. Старшие брат и сестра извлекли втиснутую за сиденьем Утрату, и она стояла возле машины, встряхиваясь, как лошадь.

Эдвин исчез за дверью, Аликс и Утрата двинулись к берегу озера. Несколько отважных фигуристов уже кружили по льду, не осмеливаясь, впрочем, заезжать за веревочные ограждения с надписью «Осторожно, тонкий лед». По замерзшей глади восторженно скользила стайка детей под присмотром бдительного полисмена Огилви. Утрата помахала ему, и он с важным, исполненным достоинства видом заскользил в их направлении.

– Здравствуй, Джимми. Как лед?

– Отлично схватывается, мисс Утрата.

– Сможем мы кататься по всему озеру?

– Да, надо только не забывать про слабые участки, где из него вытекает Уин, – там даже и не замерзает хорошенько. Завтра утром сниму эти таблички. Я думаю, теперь, когда полностью застынет, лед продержится до самой весны, на ближайшее будущее оттепели никто не предсказывает.

С почты вышел сияющий Эдвин.

– Порядок! – радостно сообщил он и, заметив лицо Аликс, добавил: – Ты что? Замерзла, старушка? Совсем там изнежилась в Лондоне.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю