Текст книги "Любовный узел, или Испытание верностью"
Автор книги: Элизабет Чедвик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 32 страниц)
– Где вы живете, хозяйка, и где ваш муж?
– Я живу рядом с замком, а мой муж с принцем Генрихом, – растерянно проговорила Кэтрин, схватив Розамунду за руку.
– Хотите поехать в моей телеге? Ведь бежать-то вам трудно. – Он указал на ее вздутый живот.
Кэтрин с благодарностью приняла предложение и принялась помогать складывать тюки. Остальные торговцы тоже поспешно забрасывали товар на телеги и запрягали пони, а горожане бежали искать спасения в церкви и замке.
– Прокляни Господи эту войну, – бормотал торговец, загоняя лошадку задом в оглобли. – Мой отец торговал тканями при старом короле Генрихе. Можно было проехать от одного конца страны до другого и знать, что тебе ничего не грозит. У меня у самого дома сын двенадцати лет. Так ведь я не смею взять его ни в один город, потому что боюсь такого вот поворота дел.
Кэтрин подняла Розамунду на телегу. Ее живот тянуло, поясница слегка заныла. Она постаралась не задерживаться на этих ощущениях. Они могли означать начало схваток, но по расчетам Кэтрин ей оставалось носить еще не меньше двух недель, а главное сейчас было доставить Розамунду и очутиться самой в безопасном месте.
Она вскарабкалась на телегу и села рядом с дочкой на тюк полотна. Торговец вскочил на козлы и хлопнул поводьями. Лошадка стронулась с места; тележка покатилась по дороге. Тряска судорогами отдавалась в животе Кэтрин. Она обхватила его руками и обнаружила, что он тугой, как барабан. Поясницу не отпускала боль. Повсюду вокруг бежали люди, спотыкались и кричали от страха.
Розамунда гладила тюк, словно ощущение гладкого шелка под пальцами успокаивало ее.
– Принц Евстахий не поймает нас, да, мама?
– Конечно, нет, – пожалуй, слишком беззаботно ответила Кэтрин. – Мы надежно укроемся в замке.
– Если нас туда впустят, – чуть слышно пробормотал торговец.
Но пока главное было добраться до замка; все горожане стремились туда же, и дорога была забита повозками, людьми, несущими в охапках свои вещи, испуганными лошадьми и их впавшими в панику владельцами. Торговец чертыхался и хлестал вокруг себя кнутом, но безрезультатно.
Кэтрин подхватила свой сверток и поманила за собой Розамунду.
– Быстрее пешком, – сказала она, с трудом слезла с телеги и попрощалась с торговцем. – Желаю удачи.
Тот мрачно покачал головой.
– Удача – это либо жизнь, либо имущество. Одно без другого не имеет смысла.
Кэтрин оставила его дюйм за дюймом продвигать телегу среди людских волн и влилась в менее густую толпу бегущих. Их толкали, пихали и били. Розамунда заплакала. Тупая боль в пояснице стала острее; тянущее ощущение в животе превратилось в схватку. Несмотря на тревогу, на острую необходимость добраться до убежища в замке, Кэтрин была вынуждена прислониться к стене дома и подождать.
– Мама, что случилось? – Голос Розамунды был высок и испуган. – Мне это не нравится. Я не хочу, чтобы принц Евстахий пришел и схватил меня!
Она вцепилась в руку Кэтрин и громко зарыдала. Кэтрин кусала губы, чтобы не охнуть от боли.
– Все в порядке, никто не собирается причинять тебе вреда, – выдохнула она, когда смогла говорить. – Я не позволю, чтобы что-нибудь подобное случилось. Обещаю.
Она заставила себя оторваться от стенки и снова присоединилась к толпе бегущих горожан.
Когда они добрались до внешних укреплений замка, ее скрутила вторая схватка, заставив согнуться и вскрикнуть.
– Мама! – заорала Розамунда. Ее темные глаза были полны страха.
Кэтрин боролась с болью. Когда она рожала дочь, схватки длились почти весь день, причем первые спазмы шли редко и нерегулярно. Сейчас же они были гораздо чаще и сильнее. Получалось, что роды будут короткими и бурными.
С облегчением она увидела соседку, которая спешила в замок с тремя детьми, уцепившимися за ее юбку. Два мальчика и девочка, с которыми всегда играла Розамунда, а их отец был поваром в замке. Их мать, Года, плела тесьму и шнуры и продавала их на пояса и обшивку.
Кэтрин окликнула ее; Года оглянулась. Ее и без того встревоженное лицо стало еще более озабоченным.
– Кэтрин?
– Ты не возьмешь с собой Розамунду? – выдохнула Кэтрин. – Я не могу бежать, и хочу, чтобы она очутилась в безопасности, что бы ни случилось.
Женщина посмотрела, как Кэтрин держится за живот.
– Бог с вами, госпожа, – сказала она. – Конечно, возьму. Кэтрин поцеловала дочку и коротко обняла.
– Ступай с Годой. Я найду тебя позже.
Нижняя губа Розамунды дрожала, но она была послушной девочкой и не имела повода сомневаться в словах матери. Кроме того, дочь Годы Альфреда была ее лучшей подругой.
– С тобой все в порядке? – спросила Года, которая порывалась бежать дальше, но все же медлила.
Кэтрин слегка махнула рукой и кивнула. Она чувствовала приближение следующей схватки.
– Да, ступай. Я скоро.
Года велела Розамунде взять Альфреду за руку и быстро зашагала дальше, заставляя детей почти бежать. Розамунда оглянулась через плечо и помахала рукой. Кэтрин увидела овал светлого личика, черную прядку, которая выбилась из косы и вилась у самой щеки, и спросила себя, неужели она видит дочь в последний раз.
Чтобы наказать себя за такие мрачные мысли, она заставила свои ноги двигаться. Когда схватка была слишком сильной, она останавливалась и часто дышала. Боль отпустила, и в этот момент Кэтрин услышала первый вопль, резко обернулась и увидела клубы дыма, поднимающиеся от строений позади.
Бегущая и кричащая толпа стала гуще. К ней присоединились те, кто были дома и не слышали предупреждения, а теперь бежали от грабежей и огня.
Кэтрин сглотнула, почувствовав запах горящей соломы, который ветер швырнул ей прямо в лицо. Замок был уже почти близко, но, если ей не удастся найти убежища за его стенами, она погибнет. Ужас погнал ее вперед, шаг за шагом, а за спиной нарастал гул разрушения.
Между ее бедрами внезапно потекли горячие струйки, когда пошли воды. Они промочили нижнюю сорочку и башмаки. Схватки обострились, стали резче и глубже, заставив согнуться, когда она достигла внешнего рва. Когда Кэтрин закричала от боли и упала на колени, к наружным укреплениям подскакали первые солдаты; оружие в их руках отливало красным.
Люди с плачем и криками бросились врассыпную. Некоторые пали под ударами мечей и палиц. Боль отпустила, но Кэтрин не попыталась встать и бежать; вместо этого она опустилась на землю и закрыла глаза. Здесь было холодно, мокро, было опасно, но все же гораздо безопаснее, чем пытаться нестись наперегонки с отрядом Евстахия. Перед ее мысленным взором встал Пенфос, пылавший под ленивым летним небом, резня и насилие, запах крови и безжалостные глаза. Выкидыш Эмис. Оливер.
Ее скрутила следующая схватка. Кэтрин впилась ногтями в ладони и заглушила крик, прижавшись к влажной земле. Рот наполнился вкусом грязи, в ушах раздавался треск пламени и звон бьющегося друг о друга металла. Она словно растворилась во всем этом, а тело рвала страшная боль. Рев битвы усилился, как сама схватка. Мимо пронеслась лошадь; грязь из-под ее копыт забрызгала лицо Кэтрин. Она приоткрыла веки и увидела черные конские ноги и подковы. Сталкивались мечи. Возглас при нанесении удара и глухое падение, сопровождаемое криком боли. Она подняла глаза: в конские бока вонзились шпоры, всадник развернул лошадь и куда-то унесся.
На очень краткий, но благословенный момент родовые муки отпустили. Кэтрин не смела шевелиться, чтобы ее не зарубили, поэтому поле зрения оставалось ограниченным, и женщина ничего не могла понять. Верховые перестали нападать на бегущих горожан и бились между собой. Кэтрин так растерялась, что даже когда кто-то изо всех сил выкрикнул «Le Roi Henri!», [7]7
Король Генрих! (фр.).
[Закрыть]она сперва не разобрала это.
И только увидев знакомого бурого жеребца Ричарда Фитц-Роя с белыми пятнами и красный щит с золотым львом, она сообразила, что вернулись их собственные войска. Ричард оглядывался, держа в руке меч. Его лицо с только что выросшей черной бородкой было сосредоточенным и суровым.
Кэтрин заставила себя встать и громко окликнула его по имени, но он не услышал. Ричард искал наемников Евстахия, и ему не было дела до истеричной, перемазанной грязью женщины.
– Ричард, ради Бога, помоги мне! – вопила Кэтрин, но он исчез, скрылся за гребнем рва.
Еще одна схватка, и чрево Кэтрин содрогнулось от неподдающегося контролю стремления сократиться.
Она, пошатываясь, добралась до внешней стены, чтобы опереться. В толпу бьющихся у наружных укреплений влилась еще волна всадников. Все чаще раздавался клич «Le Roi Henri!» Если бы Кэтрин не было так больно, она бы рассмеялась. По крайней мере, теперь она могла рожать под охраной.
Вспыхнул еще один красный щит: на этот раз с золотым крестом. Он был меньше и легче, чем у остальных, и всадник держал его слегка под углом, словно устала рука.
Конь был светло-серый, его шкура, загустевшая к зиме, слегка серебрилась.
– Оливер! – крикнула Кэтрин, вложив в этот вопль всю силу и всю душу.
Он повернул голову. Его глаза блуждали, словно он что-то услышал, но не понял, с какой стороны. Затем он увидел ее. Дернув за повод, он рывком вывел лошадь из ряда. В следующее мгновение, даже толком не дождавшись, пока конь остановится, он уже соскочил седла и обхватил ее руками.
– Господи, Кэтрин, что ты тут делаешь?
Ее пальцы впились в холодные кольца стальной кольчуги.
– Рожаю ребенка! – выдохнула она. – Что?!
– Нет, это неправда. Рожаю двоих! – Вцепившись в него, чтобы не упасть, она переждала следующую схватку. – Оливер, у меня потуги!
Рыцарь судорожно огляделся.
– Мы внесем тебя в замок!
Он уже брал ее на руки, но Кэтрин отпихнула его.
– Нет времени. Слишком поздно. Расстели на земле попону.
– Господи, Кэтрин, ты не можешь!.. – задохнулся он от ужаса.
– Скажи это своему ребенку, – выдохнула она. – Скорее, тебе придется помочь мне. Больше некому.
– Я не знаю, что делать! – хрипло выкрикнул он.
– Я покажу тебе. – Она опять впилась пальцами в кольчугу и прижалась лбом к его груди. Потуги стали непереносимы.
Вдохнув, как тонущий человек, Оливер оставил ее, кинулся к коню и отцепил от седла свернутое одеяло, одновременно крикнув оцепеневшему Ричарду, чтобы тот немедленно привел какую-нибудь женщину.
Он расстелил одеяло у частокола, окаймлявшего линию рва. Кэтрин оперлась на него, согнула и развела ноги. Ее юбки были пропитаны грязью и отошедшими водами.
– Иисусе! – хрипло проговорил Оливер. Его лицо было серым, как пепел.
– Скажи мне, когда покажется головка. Тебе нужно будет поддержать ребенка, когда он родится.
Оливер сглотнул. Его тошнило. Ему хотелось убежать и спрятаться. Прежде ему довелось только выхаживать взад и вперед под дверью спальни, за которой умирала Эмма. Теперь же Кэтрин требовала, чтобы он сыграл роль повитухи. Он бросил взгляд через плечо в тщетной надежде, что помощь уже близка, но рядом были только солдаты, которые занимались спасением внешних укреплений замка и гнали отряды Евстахия прочь из города. Дым валил клубами, ветер хлестал каплями дождя.
– Оливер! – закричала Кэтрин. Ее спина прижалась к дереву частокола.
Крик привел его в чувство. Поскольку никто не может помочь им, у него не оставалось выбора.
– Все в порядке. Я здесь, – сказал он, надеясь, что голос звучит уверенно и спокойно, хотя предпочел бы сотню раз оказаться в самом центре схватки, невзирая на раненую руку, чем сидеть здесь на корточках и смотреть, как страдает Кэтрин.
Она что-то буркнула и напряглась, направив все дыхание, всю волю и все силы на то, чтобы вытолкнуть ребенка на свет. Его темная мокрая головка показалась в родовом отверстии.
– Головка есть, – сказал Оливер и наклонился к ней. Кэтрин кусала губы; ее лицо горело от напряжения, но глаза лучились и пристально смотрели на него, требуя полного внимания.
– Пуповина идет чисто?
– Она не обернулась вокруг шеи. Господи помилуй, его глазки открыты!
– А ты бы не открыл глаза? – выдохнула Кэтрин. – Теперь плечики. Возьми плечики. Не тяни за пуповину.
Когда плечики вышли, ребенок быстро и легко выскользнул весь целиком, и Оливеру осталось только не выронить своего потомка.
– Мальчик, – тупо проговорил он, совершенно ошеломленный скоростью, с которой все произошло. Младенец смотрел на него с таким же выражением, затем громко закричал и взмахнул своими крошечными ручками.
Оливер снял плащ, завернул в него ребенка и положил рядом с Кэтрин. Пуповина все еще пульсировала между ее бедер. Живот выглядел поменьше. Из родового отверстия текла кровь, но не слишком обильно.
– Видишь, я тебе обещала, – сказала она и улыбнулась дрожащими губами.
– Святой Боже, не хочу я больше обещаний подобного рода! – откликнулся Оливер дрожащим голосом, переводя глаза с нее на кричащего младенца и обратно и чувствуя страшную слабость. Еще немного, и он упадет в обморок.
– Подожди, еще не все, – резко бросила Кэтрин, увидев, как он покачнулся. – Ты разве не слышал, что их двое?
Оливер облизнул губы и прохрипел:
– Двое?
Она кивнула, не в силах ответить, и снова крепко уперлась в частокол.
– Осторожно потяни за пуповину. Первый послед отходит.
Когда наконец появились две женщины из замка, у Оливера и Кэтрин родился второй сын. Он был немного меньше своего старшего брата, но орал так же громко. Трясущимися от потрясения и облегчения руками Оливер завернул его вместе с первым и всмотрелся в их сморщенные личики.
– Двойня, – глухо произнес он. – Господи, Кэтрин, принять даже одного, это словно крещение огнем.
– Зато теперь ты полностью очищен от всех грехов. – В ее голосе, несмотря на усталость, прозвучала нотка ликования. – Тебе больше никогда не придется бояться.
Он потер руками лицо.
– Я бы так не сказал. Если бы мужчинам приходилось рожать, людская раса быстро бы исчезла с лица земли.
Однако его серые глаза довольно светились. Очищением был сам факт, что он смог кое-что сделать, а не просто беспомощно стоять перед закрытой дверью.
Восклицая и охая над Кэтрин, женщины завернули ее в теплые одеяла и напоили вином. Ричард оказался настолько предусмотрительным, что прислал также двух мужчин с носилками. Кэтрин в мгновение ока подняли и отнесли с новорожденными сыновьями в замок.
Принц Генрих, все еще в кольчуге и с всклокоченными от шлема рыжими волосами, быстро направился взглянуть на мать и детей, которых проносили мимо.
– Рождены у частокола под проливным дождем и приняты собственным отцом. Такое начало знаменует нечто исключительное. – Он улыбнулся Оливеру. – Назови старшего Генрихом, и я буду крестным отцом обоим.
От такого предложения не отказываются. Король в качестве крестного – изрядное продвижение по службе.
– Я так и сделаю, сир, – ответил Оливер, поклонившись.
– Но только в том случае, если ты не назовешь второго Евстахием, – усмехнулся Генрих. Уголки его рта грозно дрогнули. Евстахий чуть было не взял Девиж. Хотя его отбросили, а наемников сильно потрепали, дома и имущество были уничтожены, а Евстахий доказал, что может наносить удары в самый центр укреплений Генриха.
– Право дать ему имя принадлежит моей жене, сир, – сказал Оливер, нежно посмотрев на Кэтрин.
– Тогда слово за вами, госпожа.
– Саймон, – тут же ответила Кэтрин. – В честь брата Оливера, который погиб в первые годы усобицы.
Генрих довольно кивнул. В другом конце зала Роджер Херефорд давно уже пытался привлечь его внимание. Принц быстро пробормотал поздравление и зашагал туда.
Кэтрин отнесли в небольшую комнатку в стене замка, где ее омыли, обиходили и оставили отдыхать вместе с новорожденными.
Оливер, который собирался пойти за Розамундой, чтобы она посмотрела на своих новорожденных братиков, задержался на пороге и посмотрел на Кэтрин и малышей, размещенных с двух сторон ее ложа.
В ответ на его взгляд Кэтрин подняла тяжелые веки.
– Что?
Оливер покачал головой и улыбнулся.
– Просто я думаю, что некогда в моей чаше не осталось ничего, кроме горького осадка, а теперь она полна до самых краев.
– И моя, – улыбнулась она в ответ.
ГЛАВА 33
АПРЕЛЬ 1153 ГОДА
Цыплячий бульон потихоньку побулькивал в котле; к его аромату примешивался запах сидра и трав. За стенами таверны над полями сгущались моросящие апрельские сумерки. Внутри было уютно; главную комнату озарял теплый красный свет от очага и лампы.
Кэтрин слегка вздохнула от удовольствия.
– Как приятно очутиться снова в Англии, – сказала она Эдит, обводя взглядом уютное помещение. – А здесь я всегда чувствую как дома.
– И правильно, – откликнулась Эдит. – Ты же знаешь, что вам с лордом Оливером всегда рады у нашего очага.
Руки хозяйки были в муке: она деловито катала клецки с травами, чтобы добавить их в бульон.
Кэтрин благодарно улыбнулась и некоторое время просто сидела и глядела в огонь, наслаждаясь теплом и уютом. Оливер, Годард и дети вышли во двор, чтобы посмотреть на кобылу и новорожденного жеребенка. Кэтрин наслаждалась спокойной минуткой. Она, конечно, не могла представить себя без Розамунды и мальчиков, но небольшая передышка – это так приятно.
Эдит побросала клецки в бульон и вытерла руки льняным полотенцем.
– Итак, где же ты была? – спросила она с искренним любопытством. Сама хозяйка не испытывала желания путешествовать дальше собственного заднего двора, но с живым интересом внимала рассказам тех, кому хватало духу выходить в поле.
Кэтрин обхватила руками поднятые колени.
– Ты знаешь, что двойняшки родились посреди битвы за Девиж?
– Ага, – прищелкнула языком Эдит. – Во рву, как слышал Годард, когда ходил в Бристоль за новостями.
Кэтрин рассмеялась.
– Не совсем так. У внешнего частокола, с Оливером в роли повитухи. Дома горели, а дождь хлестал как из ведра.
Эдит сложила руки на пышной груди.
– Чудо, что вы все остались живы, – сказала она, покачав головой. – Никогда бы не подумать при взгляде на этих малышей, что их жизнь началась так бурно.
– Бурное начало положил принц Генрих, их крестный отец. После церемонии он засыпал крестников таким количеством даров, что мы едва их упаковали. Ребята стали своего рода талисманом – доказательством победы успеха над случайностями. Плох ветер, который никому не приносит добра, Эдит.
– Это верно. – Эдит провела языком по зубам и кивнула, полностью соглашаясь со сказанным. Затем кинула любопытный взгляд на Кэтрин. – Ну, а куда вы отправились после Девижа?
Кэтрин нахмурилась, припоминая.
– Им, кажется, не было и трех недель, когда мы переправились через Пролив в Нормандию. Генриху требовалось больше средств. Кроме того, нас было слишком мало, чтобы одолеть Стефана. – Она слегка вздрогнула от воспоминаний и обхватила себя руками. – Была середина зимы. Дождь, холод, и вообще скверно. Даже после одной только переправы через море события у Девижа вспоминались, как летний пикник.
– И ты только три недели как поднялась с родильного ложа? Девочка, ты просто сумасшедшая! – осуждающе фыркнула Эдит.
Кэтрин улыбнулась.
– К тому моменту, как мы достигли твердой земли, я сама так считала. – Она подложила под котел еще полешко и принялась наблюдать, как пламя лижет его бока. – Мне было так плохо, что я с удовольствием дала бы награду тому, кто согласился бы швырнуть меня за борт.
Эдит снова прищелкнула языком, одновременно ужасаясь и наслаждаясь рассказом.
– А в Руане вы, наверное, зажили, как прежде?
– Некоторое время, – пожала плечами Кэтрин. – В основном мы следовали за двором по Нормандии и Анжу. – Ее глаза вспыхнули. – Я видела отца Генриха, человека, которого называют Жоффруа ле Бель за удивительную красоту.
– Он действительно красив?
– Как ангел, – вздохнула Кэтрин. – Не сказать правда, что он поступал, как ангел. У него был острый ум и он пользовался им без всякого милосердия, но это только усиливало его чары. Он умер от простуды, выкупавшись в реке Сене, когда возвращался из Парижа.
– Так вы и в Париже были? – вытаращила глаза Эдит. Кэтрин кивнула.
– Мы отправились с Генрихом и его отцом ко двору короля Людовика. – Она состроила недовольную гримаску. – Вот уж где мне не хотелось бы жить.
– Почему?
Кэтрин поджала губы и задумалась.
– Сначала там просто дух захватывает, так красиво и богато, – сказала она, подбирая слова. – У короля Людовика есть книга, переплет которой весь усыпан драгоценными камнями, огромными, как индюшачьи яйца, а его туника вся расшита жемчугом. Но спустя какое-то время там начинаешь задыхаться. Нам пришлось стоять на протяжении всей церемонии, а то, что прикрывали шелка и драгоценности, оказалось вовсе не таким хорошим. Вот Генрих ничего не изображает, не пускает пыль в глаза. Он вполне способен противостоять всему миру в старой охотничьей тунике; ему не нужны королевские одеяния, чтобы выглядеть, как король.
– А ты видела Элеонору Аквитанскую? – быстро спросила Эдит.
– Да, я ее видела, – улыбнулась Кэтрин.
– Не дразнись, как она выглядит?
Элеонора Аквитанская до недавнего времени была королевой Франции. Король Людовик развелся с ней, потому что она дала ему двух дочерей вместо желанного сына. Он был серьезным человеком без всякой искры юмора, который мог бы смягчить его характер. Богатая наследница, Элеонора оказалась полной его противоположностью. За ней повсюду, как запах экзотических духов, тянулся след волшебства, скандала и тайны. Принц Генрих воспользовался представившейся возможностью и женился на только что получившей развод Элеоноре, закрепив за собой таким образом юго-восток Франции. Ему было девятнадцать, ей тридцать. Про эту пару слышали буквально все. Возникло множество слухов и баллад, и вести просочились до каждого уголка королевства.
– Ну, – Кэтрин задумалась, поджав губы – У нее черные волосы и зеленовато-карие раскосые глаза. Она высокая, стройная, а голос такой, словно ей пришлось целую неделю дышать дымом.
– Звучит не особенно обещающе, – фыркнула Эдит. – Я слышала, что она – самая красивая женщина во всем христианском мире.
– Нет, если судить о красоте только по шелковистым золотым волосам, голубым глазам и розовым губкам, – грубовато откликнулась Кэтрин – Но в ней есть нечто более долговечное, чем красота – порода, манера держаться, которая останется при ней, когда она будет старой-престарой, а все обычные «красотки» давно растеряют свое очарование. Нужно увидеть ее, чтобы понять это. Все мужчины сходят по ней с ума, а женщины пытаются копировать жесты и фасоны платьев.
– Так Оливер тоже сражен? – озорно поинтересовалась Эдит.
– Он не стал подходить поближе, чтобы выяснить это, – рассмеялась Кэтрин. – Он наблюдал за ней издали, как следил бы за львом. И, по-моему, он прав. Она умеет рычать не хуже, чем мурлыкать.
Эдит слегка помешала клецки в бульоне.
– Выходит, как и ты, – заметила она.
– О нет, мне далеко до ее очарования, – возразила Кэтрин. – И нет никакого желания обернуть любого мужчину вокруг своего мизинчика.
– Даже Оливера? – скептически покосилась на нее Эдит.
– Я надеюсь, что любые свои поступки Оливер совершает по собственному желанию, – нахмурилась Кэтрин. – Пытаться манипулировать им было бы бесчестно.
– Так, по-твоему, Элеонора бесчестна?
– Нет. Но то, что пристало ей, не пристало мне.
Они снова замолчали. Эдит продолжала помешивать бульон, чтобы клецки не прилипали ко дну котла.
– Все эти бесконечные путешествия то туда, то сюда, – заговорила она немного погодя – Тебе не хочется остановиться и осесть где-нибудь?
– Всем сердцем хочется, – страстно сказала Кэтрин – Я, правда, могла бы жить в Бристоле или Руане, но как часто я тогда буду видеть Оливера? Его сыновья вырастут, почти не зная отца. Мне известно, что так живет большинство женщин, но это не для меня.
– Да, я вполне понимаю, – проговорила Эдит. – Мы-то с Годардом живем бок об бок и вместе ведем свои дела. Я, конечно, управлялась с таверной в одиночку целых пять лет после смерти моего первого мужа, но теперь и представить себе не могу, как обойтись без Годарда.
Кэтрин поджала губы.
– Если Генрих возьмет верх, тогда Оливер, наверное, получит обратно свои земли, но ни на что нельзя рассчитывать. Пока мы существуем одним днем.
– Думаешь, Генрих на этот раз возьмет верх, с третьей попытки?
– Думаю, что никому не победить, разве что договорятся, – задумчиво сказала Кэтрин – Бароны Стефана поддерживают его ради дружбы и из-за присяги, но вряд ли они встанут на сторону Евстахия. Им хочется, чтобы следующим королем был Генрих, так что, может быть, они предпочтут держаться подальше от очередной войны за права. Будут небольшие стычки и перестрелки, борьба за позиции, но в конце концов бароны решат, и решат они в пользу Генриха.
– Тогда остается молиться, чтобы это произошло поскорее, – заметила Эдит.
– Аминь, – перекрестилась Кэтрин.
Мирная передышка кончилась: ее прервали возбужденные голоса. Дверь с треском распахнулась, и в комнату влетели два маленьких мальчика, крутясь, как дервиши. По пятам за ними неслась Розамунда. Годард и Оливер, погруженные в разговор, вошли значительно спокойнее.
– Мама, мы видели жеребенка! – громко объявил Генрих и вцепился в Кэтрин, заставив ее опустить колени и взять его на руки. Он не только носил имя своего королевского крестного, но, похоже, перенял изрядную долю кипящей энергии принца. Его волосы были слегка рыжеватыми, а глаза зеленые с ореховым оттенком, как у Кэтрин.
– Неужели, солнышко?
Генрих энергично закивал и тут же принялся описывать, хотя ограниченный запас слов затруднял это непростое занятие. Темноволосый сероглазый Саймон пытался помочь. Мальчишеские голоса становились все громче. Розамунда поморщилась и зажала пальцами ушки.
– Тихо! – взревел Оливер, перекрыв своим мощным баритоном все остальные голоса.
Повисла тишина, но отнюдь не мертвая. Мальчишки не заплакали, не испугались, а просто уставились на отца круглыми укоризненными глазами.
– Вот так лучше, – сказал Оливер, сурово посмотрев на них и сопроводив свои слова сухим кивком, хотя дрогнувшие уголки губ едва не испортили все впечатление. – Что подумают хозяева о ваших манерах?
Эдит улыбнулась. В уголках ее глаз собрались веселые морщинки.
– А, мы привыкли к такому, – откликнулась она. – Хотя обычно нашим посетителям нужно выпить кружечку другую эля, чтобы начать так орать. Не надо так уж нападать на котят. Их приятно слушать.
– Галки галдят, посчитай котят, – сказал Оливер, шутливо дернув Розамунду за прядку, и подхватил Саймона на руки. – Шумные котята.
– Неужели ты предпочел бы обойтись без них, чтобы было тихо? – спросила Эдит.
Оливер поцеловал сына.
– Даже самый громкий их крик возвращает мне рассудок. Конечно, было бы лучше, если бы они могли сидеть хоть минутку спокойно, как настоящее золотко, но, когда тебе всего три года от роду, не стоит требовать слишком многого.
Они все сели ужинать цыплячьим бульоном Эдит. Генрих и Саймон поглощали его с удовольствием и даже не слишком свинячили. Это были крепкие, подвижные дети, крупные для своего возраста, очень похожие по фигуре на Оливера. Очень изящная темноволосая Розамунда ворчала на грязь, которую они развели, и держалась, как настоящая леди, чем очень гордилась Кэтрин, – и Оливер тоже. Это было видно по выражению его серых глаз. Пусть не все улажено, но жизнь хороша и, как уверяла себя Кэтрин, будет еще лучше.
Этой ночью они с Оливером легли на постель в комнате, где уже ночевали прежде, в те дни, когда она была еще сараем. Мальчики спали вдвоем на куче соломы, покрытой, чтобы она не колола, овечьей шкурой. Розамунда дремала рядом с ними; ее дыхание смешивалось с дыханием малышей.
– Завтра в Бристоль, – тихо проговорил Оливер в волосы Кэтрин.
Она улыбнулась и прижалась к нему, прошептав:
– Тушеные угри.
Его грудь содрогнулась от безмолвного смеха. Он заключил ее в объятия, и они прижались рот ко рту, бедро к бедру. С тех пор как дети подросли, они стали настоящими мастерами в том, как заниматься любовью молча, и пользовались любой представившейся возможностью.
Забавно, думала Кэтрин, пока Оливер углублялся в нее, а она сжимала его ногами: Луи требовал, чтобы она для него кричала и стонала, а теперь ее принуждают к полнейшей тишине. Она крепче вцепилась в Оливера и изогнулась, сжав зубы, с напряженным горлом и тающим лоном. Слишком редко выпадали возможности. Его уста закрыли ее губы в страстном поцелуе, и они затряслись вместе, впивая радость друг друга с каждым содроганием, пока не обессилели.
Он приподнялся на локтях и собрал губами пот с углубления на ее горле. Кэтрин закрыла глаза, подставив шею. Ощущение его близости рассылало по ее плоти заключительную легкую дрожь удовольствия.
– Завтра в Бристоль, – повторил Оливер.
– Тушеные угри, – отозвалась она, подавив смешок.
– Генриха не будет там еще примерно неделю, но он превратит Бристоль в одну из своих опорных баз. Я хочу, чтобы ты осталась там с детьми, когда я уйду.
Кэтрин открыла глаза и всмотрелась в его лицо в полоске лунного света, падавшей через окно.
– Ради безопасности? – спросила она без всякого выражения.
– До тех пор пока мы не убедимся, что бароны заставили Стефана замолчать по-настоящему. Я не хочу, чтобы повторился Девиж.
Она провела своей ногой вдоль его бедра и икры и попыталась повторить тот же мурлыкающий тон, какой Элеонора Аквитанская использовала для флирта с мужчинами.
– Значит, ты пугаешь меня старыми призраками, а то вдруг не останусь?
Его зубы ласково сомкнулись на коже ее горла.
– Я знаю, что ты будешь там в безопасности… что ничего не случится.
– Тебе приятнее, чтобы беспокоилась я, а не ты?
– Если и будет бой, то мне там не участвовать, – сказал он с легкой ноткой нетерпения. – Я буду с обозом. Если Стефан пробьется так далеко, то нам всем конец.
– Ты говоришь это специально, чтобы успокоить меня?
– Разумеется. – Его губы, шелковистые и требовательные, снова прижались к ее – Мне не грозит никакая опасность. Просто я не знаю, с какой скоростью понадобится перемещаться Генриху. Мы не сможем позволить себе большой обоз.
– А, так ты просто меня не хочешь.
– Кэтрин! – сердито выдохнул он. Она со смехом обвила руками его шею.
– Сперва ты получил все, что надо, а потом собираешься поступать по-своему?
Он взял ее. Она испустила приглушенный вопль. Розамунда слегка шевельнулась во сне и, вздохнув, перевернулась на бок.
Кэтрин затаила дыхание. Оливер мгновенно отстал и лег на спину. Розамунда постепенно снова задышала ровно.
Пытаясь исправиться, Кэтрин нежно прижалась к Оливеру и положила на него руку.
Он взял ее за ладонь и прижал к своей груди с полусонным довольным бормотанием.
Кэтрин тоже устала, но лежала без сна гораздо дольше, наслаждаясь покоем, запахом трав и свежего сена, ощущением безопасности и благополучия. Ей хотелось запомнить эту минуту, удержать ее в памяти, превратить ее в талисман.
Засыпая, она сжала рукой узел Этель, висевшей на кожаном ремешке на ее шее.
