Текст книги "Любовный узел, или Испытание верностью"
Автор книги: Элизабет Чедвик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 32 страниц)
Кэтрин посмотрела на него. Лицо мальчика посерело, а глаза расширились настолько, что зрачки почти слились с белками.
– Его зовут Рэндал де Могун. Он наемник. Что случилось?
– Я помню его с Пенфоса, – слабо проговорил Ричард. – Он был их вожаком.
Молодая женщина уставилась на него с таким чувством, словно глотнула ледяной воды.
– Почему ты так уверен?
– Туника. Я узнал его тунику. Она принадлежала лорду Аймери. Ее содрали с его тела прежде, чем перерезать ему горло. Я помню красную тесьму. Мать нашила ее меньше чем за две недели до этого, а остатка хватило мне на шляпу.
Он порылся в кошельке на своем поясе и извлек помятую, почти пришедшую в негодность фригийскую шапочку. Да, она, вне всякого сомнения, была обшита такой же тесьмой. Только Ричарду вовсе необязательно было ее предъявлять: Кэтрин сама очень ясно вспомнила, как Эмис расшивала тунику и шапку. Теперь она поняла, почему одежда де Могуна показалась ей знакомой.
– Они могли продать тунику, – сказала она, пытаясь, несмотря на собственное смятение, быть объективной. – Де Могун ездит на гнедом коне, и щит у него синий. А у человека, которого мы видели, конь был каштановой масти, а щит зеленый.
Молодая женщина еще не договорила, как в ее ушах прозвенело предостережение Этель: «Бойся человека на гнедом коне». Желудок болезненно сжался, не в последнюю очередь при мысли о том, что наемник – друг или был другом Оливера.
– Он мог их продать. А может, лошадь была ранена, а щит поврежден, и ему пришлось избавиться от них. У графа всегда так. Ему пришлось оставить боевого скакуна, на котором он ездил в Линкольне, потому что тот захромал, и пересесть на запасного серого.
– Но де Могун не продал бы узду и седло, – заметила Кэтрин. – Ты помнишь его седло? Оно было обтянуто шкурой черно-белой коровы. Две улики сильнее одной.
Они уставились друг на друга.
– Мы в любой момент можем пойти и посмотреть на его упряжь, – сказал Ричард. – Это недолго, зато мы убедимся. Сейчас его нет в лагере. Он пошел за Оливером в зал.
Догадываясь, что поступает неправильно, но не в силах противиться настоятельному желанию знать, Кэтрин накинула плащ, схватила сумку и двинулась к двери.
– Нет, – сказала она Ричарду, который побежал было за ней. – Ступай, разыщи Годарда и вели ему прийти ко мне.
– Но…
– Быстро.
Молодая женщина вытолкнула мальчика во двор и, когда он убежал вместе с собакой, которая бросилась за ним, как тень, гораздо медленнее и осмотрительнее направилась к коновязи наемников.
Многие солдаты ее уже знали. Они с Этель лечили их женщин, а повитухе, находящейся в курсе всех женских секретов, гарантирована определенная безопасность. На пользу Кэтрин было и то, что она, как всем было известно, пользует жену графа и помолвлена с лишенным наследства рыцарем. Некоторые насмешки, брошенные ей вслед, были грубоваты, но беззлобны, поэтому молодая женщина сдерживалась, отвечая только грозящим пальцем и сморщенным носиком.
Солдат де Могуна был в лагере и следил за ее приближением, сузив глаза. Кэтрин объяснила, что ее прислал де Могун осмотреть ссадину от седла на спине его лошади.
– Тогда я об этом бы знал, – с подозрением буркнул седовласый наемник.
– Он специально заглянул ко мне по дороге в зал, – спокойно ответила молодая женщина, хотя сердце ее колотилось где-то у самого горла. – Откуда бы мне еще знать, куда он идет?
– Ну, ладно. Конь там. – Солдат резко махнул рукой в сторону высокого гнедого жеребца.
Стараясь выглядеть спокойно и деловито, Кэтрин подошла к лошади. Та покосилась на нее и слегка отпрянула в сторону.
– Давно он у сэра Рэндала?
Солдат пожал плечами.
– С середины прошлого лета.
– А до того он на каком ездил?
Молодая женщина обошла вокруг лошади, делая вид, что разглядывает ее спину. Краешком глаза ей удалось заметить узду и седло, которые лежали неподалеку, завернутые в одеяло, чтобы не пачкались о землю.
– Зачем тебе это знать?
– Чтобы заговор подействовал.
Наемник презрительно фыркнул, выразив свое отношение к этому заявлению, но все же ответил:
– Жеребец каштановой масти с белыми пятнами.
– А седло то же?
Солдат поискал глазами и махнул в один из углов. Кэтрин послушно направилась туда и наклонилась. Между полированным деревом и кожей проглядывала обтяжка седла – зеленая с бахромой из красных кистей.
Молодая женщина уставилась на нее с чувством острого разочарования. Она была так уверена… Кэтрин потрогала одну из кистей, а затем, чтобы создать видимость необходимого осмотра, взглянула на изнанку.
– В чем дело? – поинтересовался солдат.
Под пальцами Кэтрин была грубая коровья шкура, черно-белая, как ей и запомнилось, только несколько более потертая.
– Нет, ничего, – сказала она и выпрямилась, вытирая руку о платье. – Сэр Рэндал, кажется, пользовался зеленым щитом с красным крестом, не так ли?
– И что?
– Был щит или нет?
Солдат нехотя кивнул.
– Он раскололся в битве. А тебе-то что?
– Я объясню, – сказал Рэндал де Могун, подходя к коновязи. Его движения казались небрежными, но в них таилась опасность. – Это попытка вмешаться в дела, которые лучше было бы оставить в покое. Не так ли, госпожа повитуха?
Кэтрин почувствовала, как внезапно ослабели ее ноги. Сердце бешено заколотилось. Она отчаянно надеялась, что Ричард все-таки разыскал Годарда.
– Не понимаю, о чем вы. Я ищу Оливера, вот и все, – проговорила она. Не нужно было смотреть в лицо наемника, чтобы понять, насколько слабо ее оправдание.
– Она сказала, что ваша лошадь больна и вы попросили полечить ее, – заявил солдат и сделал шаг в сторону, отрезая путь к бегству. Мужчины стояли теперь справа и слева.
– Она и мальчишка – единственные, кто остался в живых в Пенфосе, – бросил де Могун через плечо и, насупившись, уставился на Кэтрин. – Оливер просветил меня. Он был страшно горд, этот дурак.
– Это был ты. – Голос молодой женщины дрожал. Де Могун вздернул брови.
– Это ты так заявляешь, но к чьим словам прислушается закон? – Он погладил бороду, делая вид, что раздумывает. – Есть где поторговаться. Сейчас прилив, река высока. Прогулка к причалу все уладит.
Перед внутренним взором Кэтрин промелькнули останки Рогезы де Бейвиль: куски белой плоти, выловленной со дна реки. Ее рука лежала на сумке, и ремень не был затянут. Она просунула внутрь руку по запястье, отступила на шаг и предостерегающе сказала:
– Люди знают, где я. Они поднимут тревогу и обвинят тебя.
– Тебя здесь не было, – фыркнул де Могун. – Никто из нас и в глаза тебя не видел.
Он расставил руки и шагнул к ней.
– Ты ушла в город принимать роды и не вернулась.
Он стремительно кинулся на нее, но Кэтрин отпрыгнула, одновременно ударив ножом так, как учил ее Оливер. Де Могун невольно завопил от неожиданности и боли. Из глубоко рассеченной руки закапала кровь. Он зарычал и схватился за меч.
Кэтрин закричала изо всех сил. Второй солдат схватил ее за руку и, как и хозяин, тоже получил глубокую, до самой кости, рану. Но тут просвистел меч. Молодая женщина метнулась в бок, пытаясь уклониться. Удар пришелся по сумке и рассек ее. Все содержимое – мешочки, бинты, горшочки с бальзамами и мазями и небольшой образок Святой Маргариты – рассыпалось по покрытой соломой земле. Самый кончик меча чиркнул по ребрам и, хотя боли не было, Кэтрин почувствовала, как по ее боку хлынула горячая кровь. Она снова закричала, и на этот раз ей ответил громкий мужской рев.
Меч снова блеснул в воздухе, но теперь удар был отведен другим клинком. Мелькнул огромный посох, и кто-то охнул, получив удар под дых. Оливер и Годард, успела подумать Кэтрин, покачнулась и упала. В ноздри ударил запах соломы и навоза. Очень хотелось закрыть глаза и дать миру исчезнуть. «Вставай! – велела она себе. – Беги, пока не поздно!»
Теперь, когда она привстала, опираясь на руки и колени, пришла боль: горячая, рвущая, жгучая боль. Значит, она еще жива. Кэтрин слышала крики, топот бегущих ног. Чья-то рука тронула ее за плечо, и в лицо заглянули женские, широко распахнутые от страха глаза.
– Это молодая повитуха! Она ранена! Помоги мне, – крикнула женщина через плечо своей спутнице.
Обе женщины поставили Кэтрин на ноги и помогли добраться до палатки, где уложили на соломенную циновку.
Рэндал де Могун отбил удар Оливера с такой силой, что от клинков полетели искры. Пока рыцарь уклонялся от мелких осколков, де Могун схватил чью-то оседланную лошадь, взвалился поперек ее спины и вонзил шпоры в бока. Оливер попытался было перехватить повод, но мгновенно отдернул руку, чтобы не подставить ее под удар меча. Лошадь взвилась. Наемник, которому больше никто не мешал, проскакал через двор и вылетел в открытые ворота, оставив стражей стоять в немом изумлении.
Воспользовавшись общей суматохой и замешательством, большинство людей Рэндала де Могуна тоже сумели ускользнуть, как только до них долетел слух о том, что произошло. Зато дюжему солдату пришлось остаться, потому что Годард сумел обхватить его, швырнул на землю и уселся сверху.
– Не убивай его, – выдохнул Оливер. – Ему придется спеть песенку графу.
– Постараюсь, – пробурчал Годард, – но не обещаю. Оливер кивнул и, спрятав в ножны меч, побежал к палатке, перед которой маячили женщины.
Кэтрин лежала с пепельным лицом. Ее глаза почернели от боли, платье было пропитано кровью от подмышки до бедер. Он опустился рядом с ней на колени.
– Господи, только тебе хватило бы упрямства и глупости сунуться в логово жестокого наемника, каков Рэндал де Могун!
Голос Оливера дрожал, а рука, которой он вытащил кинжал, чтобы разрезать зеленую шерсть, тряслась.
– Мне понадобится новое платье, – улыбнулась одними губами Кэтрин.
– По-моему, тебе прежде всего нужны новые мозги. Честное слово, ты убьешь меня, если только сама не умрешь раньше!
Рыцарь быстро разорвал платье и рубашку. При виде раны, нанесенной мечом де Могуна, его охватило облегчение, но одновременно и тревога. Порез был длинный и не слишком глубокий. Насколько Оливер мог судить, никаких жизненно важных органов задето не было, да и кровь уже сочилась не слишком сильно. Но рану следовало зашить, причем поскорее. А то потом грозит горячка или столбняк: то и другое может привести к смерти.
Поблагодарив женщин за заботу, он завернул Кэтрин в свой плащ и понес ее через двор обратно к дому. Она слабым голосом говорила, что именно нужно смешать, чтобы унять боль и промыть рану. Чтобы зашить ее, послали за лекарем графа Роберта.
– Я хотела только взглянуть на обивку седла, чтобы узнать, не из шкуры ли она черно-белой коровы. Я думала, что он далеко, в зале.
– Он заходил в зал, но не задержался там. – Оливер держал ее руки в своих. Если бы они были не такими холодными! – Он только хотел узнать по поводу новых наконечников для копий, которые я обещал ему, когда закажу себе. Только он ушел, как появился Годард и передал сообщение Ричарда. Твое счастье, что мы тут же помчались за де Могуном в лагерь.
– Граф прикажет его искать?
– Безусловно, – сказал Оливер, но слово это отдавало горечью. Рыцарь знал, насколько мала вероятность того, что Рэндала де Могуна схватят. Армия графа Роберта была почти готова покинуть Бристоль, чтобы разбить лагерь под Винчестером и затем Лондоном. На поиски разбойника не оставалось ни времени, ни людей. Граф, пожалуй, как истинный философ решит, что его бегство всех устраивает.
Кроме того, имеется седой солдат – второе лицо а отряде, которого можно допросить и сделать козлом отпущения.
Выражение глаз Кэтрин подтвердило рыцарю, что молодая женщина верит не больше него в то, что Рэндал де Могун предстанет перед судом. Оливер отвернулся и с ненавистью проговорил:
– Зачем только я вообще привлек к нему внимание графа?!
– Ты не знал.
– Я знал таких же, как он. Я мог потерять тебя из-за давно выветрившегося чувства какого-то дурацкого долга.
Его палец нежно скользнул по щеке Кэтрин.
– Но ты не потерял меня и не потеряешь, – горячо сказала она, приподнимаясь чуть выше на подушку. На бескровном лице ярко темнели горящие глаза. – Дни Рэндала де Могуна сочтены. А наши нет.
Молодая женщина притянула лицо Оливера к своему и крепко поцеловала, чтобы показать, сколько в ней еще жизни. В этом объятии и застал их лекарь графа Роберта, который пришел с иглой и ниткой.
– Я не хочу уходить, – сказал Оливер.
Он сидел на краю ее ложа и топал ногой, чтобы поудобнее сел острый башмак. Тепло весеннего солнца сочилось сквозь занавес на двери и отбрасывало золотистые искры на волоски, пробивающиеся у его запястий.
Кэтрин поудобнее оперлась на подушку, чувствуя, как неприятно натянулась кожа на зарубцевавшейся ране. С момента стычки с де Могуном прошло шесть недель, но рана все еще болела, хотя заживала хорошо, шрам по-прежнему выделялся темно-красным рубцом на бледной коже. Несколько первых дней после нападения молодая женщина действительно чувствовала себя очень плохо: она не стояла на пороге смерти, но сильный жар мучил бредовыми, бессмысленными снами, в которых за ней гнался безликий человек на гнедой лошади. Когда горячка спала, Кэтрин поняла, что слаба, как новорожденный ягненок, и только теперь потихоньку начала снова обретать свое истинное, здоровое «я».
Когда солдата де Могуна заставили говорить, он поведал страшную повесть ужасных зверств и убийств. Бандой рыскавших, как волки, наемников был разрушен не только Пенфос, но и еще несколько мелких деревенек. Гавейн и Рогеза де Бейвиль тоже пали их жертвой.
– Я не хочу, чтобы ты уходил.
Кэтрин положила руку на спину Оливера, ощутив сквозь льняную рубашку теплоту его тела.
– Тогда я не уйду.
Он обернулся, навалился сверху, тщательно стараясь не задеть раненый бок, и несколько минут они целовались и шалили. Он сжал бедра и чуть соскользнул, она подняла ноги и обхватила его ими, почти уже не играя. Он застонал было и едва не поддался искушению, но тут же вздохнул, сел и запустил пальцы в волосы.
– Ну, видишь, что ты наделала? Разве так провожают мужчину в дорогу?
– Только так, – хихикнула Кэтрин. – Тем скорее ты вернешься домой, чтобы получить все остальное.
– Я и не подозревал в тебе подобной жестокости.
– Любовь всегда жестока, – сказала Кэтрин не совсем в шутку.
– И не всегда благосклонна, – парировал он и наклонился, чтобы завязать шнурки.
– Я прибавлю на дорожку еще кое-что, – продолжила Кэтрин, разглядывая согнутую спину рыцаря. – Обещаю, что, когда ты вернешься, мы обвенчаемся.
Оливер так резко выпрямился и так быстро повернулся, что молодая женщина расслышала щелчок позвонков в его шее за мгновение до того, как тот вздрогнул от боли.
– Господи, да это только насыпало соли на рану!
– Почему?
– Потому что я хочу вернуться, еще не успев уехать, и сам не знаю, сколько буду отсутствовать на этот раз. – Рыцарь потер шею. – Эта проклятая кровопролитная война все тянется и ползет, как лишившийся ног прокаженный. Лондонцы ненавидят Матильду. Я не виню их, если учесть, как она с ними обошлась. Эта женщина не имеет ни малейшего понятия о дипломатии. Каждая взятая крепость ненадежна и доставляет только лишние трудности. По-моему, граф Роберт теряет волосы не только из-за возраста и мудрости: он наверняка выдирает их целыми прядями из-за глупости сестры!
Рыцарь покачал головой и с отчаянием уставился на Кэтрин.
– Но я связан с ее делом. Что мне остается?!
На это молодая женщина ответить не могла, поэтому просто обвила руками шею Оливера и прижалась щекой к его щеке.
– Что бы ты сейчас ни думал, это не может длиться вечно. Я хотела всего лишь повеселить тебя разговором о свадьбе, а заставила только нахмуриться.
– Нет. Без тебя и без мыслей о тебе я давно бы уже сошел с ума.
Они поцеловались, снова обнялись, но утро все сильнее вступало в свои права, и им поневоле приходилось разомкнуть руки.
– Ты станешь леди Паскаль, титулованной особой без земель, – попытался пошутить рыцарь.
– Могу прожить и без них, – улыбнулась Кэтрин, слегка пожав плечами, и подумала, разглядывая своего нареченного из-под прикрытых ресниц, что ей это проще, чем Оливеру. – Только я знаю, как раздражает тебя, что в твоем замке сидит чужак и выдаивает твоих вассалов.
Рыцарь встал, нырнул в подкольчужник и потянулся за доспехами.
– Эшбери не принадлежал бы мне, будь мой брат жив. Я охотно признаю это. Но теперь, когда он мертв, наследство переходит ко мне.
– Но ведь Эшбери стало принадлежать вашему роду по праву победивших? – осмелилась поинтересоваться Кэтрин. – Разве твой дед или прадед не появились в Англии вместе с Завоевателем?
– Нет, – покачал головой Оливер. – Моего прадеда звали Осмунд, сын Леофрика, а Эшбери принадлежал нашему роду с незапамятных времен. Осмунд присягнул на верность Завоевателю и женился на благородной норманнке Николь де Паскаль. Затем, поскольку в моду вошло все французское, а жить хотелось, он взял фамилию жены и крестил сыновей норманнскими именами. Мои волосы как у настоящего сакса, – добавил рыцарь, потянув себя за светлую прядь. – Эшбери принадлежит мне по праву рождения.
– Почему ты не говорил мне этого прежде? – с любопытством спросила Кэтрин.
– Не было повода, – пожал плечами Оливер. – В нашей семье не принято делиться с посторонними. Мы горды, но только для себя. Точнее, – тут губы рыцаря скривились, – нужно было сказать, для меня, поскольку я единственный Паскаль и единственный Осмундссон. Других не осталось.
Кэтрин задумчиво кивнула. Гордость хранилась для себя, поскольку шла об руку со стыдом. После Завоевания сменилось уже три поколения знати, жившей под властью франкоговорящих выходцев из Нормандии. Правда, потомки их воспитывались английскими кормилицами, поэтому как сыновья, так и дочери говорили на обоих языках, но французский был языком двора, и показывать сколько-нибудь основательные знания английского считалось вульгарным. Саксы были крестьянами, торговцами, изредка наемниками. Любой из них, осмелившийся открыто признать, что владеет хоть небольшим богатством, сталкивался с подозрением и часто с преследованиями. Человеку же благородному публично признаться в саксонском происхождении было то же, что бросить вызов своим сеньорам. Древнее кровь. Более сильные притязания, основанные на наследственном праве, а не грабеже.
Свои выводы молодая женщина оставила при себе. Было бы жестоко говорить о них вслух. Оливер наверняка сам думает точно так же. Что толку в словах? Вместо этого она с улыбкой заметила:
– Наши дети будут настоящими дворняжками. Уэльс и Бретань от меня, Англия и Нормандия от тебя.
ГЛАВА 17
СЕНТЯБРЬ, 1141 ГОД
В утренней дымке позднего лета молодой мужчина чистил коня, ловко работая скребницей, пока гнедая шкура жеребца не засверкала, как темная вода. Он был обнажен по пояс и отлично осведомлен о восхищенных взглядах, которые две молодые прачки, задержавшиеся на подъеме от реки, бросали в его сторону. Мужчина, давно избалованный подобным вниманием, им подыгрывал: делал вид, что совершенно не замечает женщин, зато до предела напрягал тугие мышцы руки.
Рассыпавшиеся по плечам черные волосы обрамляли классические черты лица, которое вовсе не казалось женственным, благодаря сильной прямой челюсти и шраму на одной из скул. У мужчины были узкие темные глаза, гибкая грация куницы, а всегда державшаяся наготове улыбка открыла ему больше дверей и причаровала больше юбок, чем он мог вспомнить.
Он слышал, как хихикают и громко перешептываются женщины, пытаясь привлечь его внимание. Мужчина отвернулся от коня, нагнулся за рубашкой и, все еще якобы пребывая в полнейшем неведении, встал к ним лицом. Он прекрасно знал, что их глаза немедленно скользнут к тонкой линии черных курчавых волос, выбивавшейся из-под шнурка штанов и к выпуклости чуть ниже, свидетельствующей о том, что он очень хорошо одарен природой.
Еще порция восхищенных вздохов и хихиканья… Мужчина медленно натягивал рубашку через голову, прекрасно понимая, что женщины затаили дыхание и ждут, не свалится ли с его бедер повязка, а может, покажется кончик его плоти. Игру вел он, вел по собственным правилам, а женщины, хоть и льстили его самомнению, были ни при чем. Строго говоря, какое-то значение они приобретали только тогда, когда были недоступны, но подобная ситуация возникала редко.
Мужчина надел наконец рубаху и заправил ее в штаны, по-прежнему следя за тем, чтобы все время оставаться лицом к женщинам: пусть догадываются, что они потеряли. Затем, устав от игры, быстро накинул на себя тунику, гамбезон и повел коня к воде.
Для своего господина, Вильяма д'Ипра, лорда Кента, он был Луи де Гросмон, внук благородного норманна, жившего у границы. Для своих людей он был Луи ле Люп – волк, и это имя им очень нравилось, потому что оно легко соскакивало с языка и как нельзя более точно характеризовало его голодную натуру. Иногда его звали также Луи ле Кольп в честь размера мужского достоинства и готовности скользнуть в любую дырку, попавшуюся по дороге. Только Ивейн, который давно сопровождал его, помнил еще этого человека как Левиса, сына Огира, простого гарнизонного солдата в Чепстоу и внука конюха, однако, поскольку ранг и личность самого Ивейна подверглись не меньшим изменениям, о тех днях вспоминалось редко. Луи обладал врожденной способностью оказываться в нужном месте в нужное время, и способность эта в течение последних четырех лет весьма ему пригодилась. Вильям д'Ипр, капитан наемного войска Стефана, взял его в личную охрану и осыпал многими милостями, к числу которых можно было отнести и прекрасного гнедого жеребца, который в данный момент принюхивался к течению.
Луи зачерпнул ладонью холодной воды и плеснул себе в лицо, затем дал коню напиться, но не слишком, и вернулся к коновязи за оружием. Прачки ушли, Ивейн, невысокий крепкий уэльсец с желтоватой кожей, темными глазами и огромной, совершенно нелепой ярко-рыжей шевелюрой, наблюдал за лагерной суетой.
– Готовы, милорд, – сообщил он, пока Луи, подпрыгивая, оправлял на себе кольчугу и надевал шлем. – Ужинаем сегодня в Винчестере, а?
– Может быть, – ответил Луи, застегивая богатый пояс из козьей кожи со сложным переплетением золотого узора. Все в нем говорило о богатстве и утонченном вкусе. Жизненная философия этого человека выражалась в словах «все или ничего». Зачем добродетельно сидеть на хлебе, когда вокруг на расстоянии вытянутой руки столько деликатесов и соблазнов?
Правда, после битвы при Линкольне деликатесов стало маловато, однако инстинкт советовал Луи оставаться там, где он был. Приливная волна, поднявшая на гребень королеву Матильду, не смела все на своем пути и, может быть, уже в эту минуту начала поворачивать вспять. Именно поэтому они были здесь, в Винчестере, с армией супруги Стефана. Роберт Глостер и королева были заперты в городе, где в свою очередь осаждали брата Стефана, епископа Генриха, в его дворце. Кошка караулила мышь, а собака караулила кошку.
– Все подумываешь, не пора ли сменить союзников, раз король Стефан в плену?
Луи, надув губы, покачивался в седле. Замечание уэльсца попало в точку: он как раз взвешивал шансы и прикидывал, остаться или потихоньку убраться с глаз долой. Интересно, насколько тяжела будет битва при Винчестере? И кто победит? Вопрос требовал глубокого рассмотрения.
– Чего только не придет в голову разумному человеку? – отозвался он, слегка пожав плечами. – Однако торопиться пока не имеет смысла. Поживем – увидим, кому улыбнется удача.
Ивейн кивнул, по его лицу проскользнула хитрая улыбка:
– Последний раз тебе пришлось умереть, прежде чем удалось начать все заново.
Луи недовольно фыркнул, но ничего не сказал. Его мысли мгновенно перенеслись к той минуте на берегах Монноу четыре года назад, когда Падарн ап Мэдок вызвал его на поединок за то, что он спал с его молодой женой. Луи совершенно не хотелось драться, зато очень хотелось остаться в живых. Падарн умер от ножевой раны в груди, а Луи нашел благоразумным исчезнуть, оставив доказательства своей гибели в реке: всем известно, насколько беспощадно уэльсцы преследуют кровных врагов. В Кент он попал почти случайно; просто хотелось оказаться как можно дальше на восток от Чепстоу. По дороге его подобрал Ивейн, сам беглый уэльсец и торговец из Чепстоу. Они знали друг друга, у них было много общего, и обоим было что скрывать.
Ни Луи, ни Ивейну и в голову не приходило вернуться к прежним занятиям. Это было слишком опасно. Ивейн по натуре был бродягой, а Луи хотелось кукарекать на куче навоза побольше, чем та, что ждала его дома. Только никак все не удавалось расправить крылышки из-за монотонности гарнизонной службы и скуки домашней рутины при жене, правда хорошенькой, но не имевшей сил удержать его, а временами становившейся абсолютно несносной со своими требованиями любви и верности.
Он подумал о Кэтрин: большие ореховые глаза, немного карие, немного зеленые, черные шелковистые волосы, мягкие губы, то недовольно сжатые, то приоткрытые от радости. Он любил ее… но не слишком. Женщины как пища: вкус разный, а назначение одно. То, что нужно, можно получить от любой, кого выберешь, и вовсе необязательно сидеть, пришпиленным к одной юбке. Интересно, сильно ли она горевала по нему? Мысль, конечно, любопытная, только не ко времени: сейчас гораздо нужнее решить, каким образом уклониться от участия в проклятой битве.
– Ты всегда умела встревать не вовремя, Кэтти, – произнес Луи вслух; Ивейн озадаченно покосился на командира. Тот встряхнул головой и покаянно улыбнулся. – Это так, пустое. Просто вспомнил о времени, когда я еще не умер.
Луи был строен и не особенно высок, но это не мешало ему при сравнении с другими мужчинами, потому что искупалось ловкостью, быстротой и хитростью. Имея в виду именно эти преимущества, Вильям д'Ипр приказал ему взять людей и отправиться на разведку вдоль дороги на Стокбридж к западу от города, чтобы проследить за знатными беглецами, включая и саму королеву. Чтобы добраться до Эндовера, ей не миновать этого пути и деревянного моста через реку Тесту.
– За такую добычу награда будет щедрой, – добавил д'Ипр, пряча под усами циничную усмешку. Он ценил Луи де Гросмона, признавал его таланты, но не забывал и о владевшем им стяжательстве, не говоря уже о других недостатках. Луи дрался, как дьявол, но только ради спасения собственной жизни или ради огромного богатства, во имя которого стоило и рискнуть.
Луи ответил такой же усмешкой, показывая, что он прекрасно все понял, и отсалютовал.
– Даже мышь не переберется через реку незамеченной, милорд.
Он заставил жеребца покинуть строй и взмахом руки вызвал к себе своих людей из рядов марширующей армии. Д'Ипр слегка вскинул брови, затем приказал солдатам перекрыть все прочие дороги из города.
Луи с довольной улыбкой вонзил шпоры в конские бока. Поручение устраивало его как нельзя больше. Он глаз не сведет с дороги и остановит каждого, кто покажется на ней, если он того стоит. Ради этого можно и подраться. Если же атака на Винчестер сорвется и их армии придется бежать, Луи вовсе не собирался задерживаться на своем посту. При первом же признаке поражения он сбежит, а оправдаться успеет и после, коли возникнет такая необходимость.
– Христос распятый! – выдохнул Оливер, отбивая удар клинком. Щит он уже потерял, впрочем его противник, испуганный, но упорный молодой фламандец, тоже. Вокруг них бушевал хаос битвы. Рыцари графа Роберта отчаянно и безнадежно сражались в арьергарде, сдерживая натиск атаки, чтобы королева вместе со своими телохранителями могла бежать.
Оливер знал, что они дорого платят за выигрыш времени: им тоже следовало бежать, пока еще имеется шанс. Только это и оставалось. Дэвид Шотландский бежал, а Майлс Глостер видел, как его солдаты тают, как масло, под горячим лезвием фламандского ножа.
Рыцарь снова ударил своего молодого противника на возврате меча, целясь в правую ключицу. Стоит ее сломать, и рука с оружием повиснет. Фламандец ожидал, что удар пойдет со следующим взмахом в левый бок, поэтому не успел ничего сделать. Вся сила руки Оливера обрушилась на него. Он вскрикнул и уронил меч. Оливер резко развернул Героя и пришпорил, чтобы побыстрее вернуться обратно на те несколько ярдов, что отделяли его от Джеффри Фитц-Мара, сражавшегося в кругу рыцарей, которые прикрывали графа Роберта. И речи не было о том, чтобы долго удерживать эту позицию. Слишком многочисленные силы катились на них, которые вдобавок жаждали отомстить за поражение при Линкольне и свирепели при мысли, что короля Стефана держат в цепях, как обычного преступника.
Бой, бег, бой; фламандские наемники Вильяма д'Ипра хватают за пятки. Граф Роберт и остатки его отряда отступают по дороге к переправе через Тесту в Стокбридже. Они отчаянно надеются, что мост либо не охраняется, либо стражи мало, и им удастся пробиться сквозь нее.
– И почему я только не пошел в отшельники?! – выдохнул Джеффри, когда у самого его шлема просвистела стрела.
– Потому что тебе хотелось удовольствий и приключений, – заметил Оливер, снова вонзая шпоры в серые бока покрытого пеной коня. Позади него пешие солдаты бросали оружие, чтобы быстрее бежать, а о спасении обозных телег давно уже никто и не думал.
– Охотно отрекаюсь. Вперед, кляча! – Джеффри хлопнул коня по крупу мечом. Тот захрипел и вскинулся, роняя пену с удила. – Еще одной мили ему не выдержать. Я… Господи Иисусе!
Он резко остановил измученную лошадь и в отчаянии воззрился на дорогу перед ними. Оливер тоже придержал коня. Дорогу загораживал отряд на свежих лошадях, сентябрьское солнце золотисто играло на их оружии и доспехах. Они ждали атаки, сомкнув ряды стремя в стремя и склонив копья к бою.
– И Господу Иисусу не спасти нас, – произнес, тяжело дыша, Оливер и потер ноющую руку. – Мы попали, как зерно меж двумя мельничными камнями.
Он очень отчетливо и ясно видел приближающегося к ним командира новых врагов. Роскошный гнедой конь, великолепные доспехи. Это не оборванный фламандец, а опытный воин, предводитель не менее тщательно отобранных людей. Выбора больше не было: бежать невозможно, главное – остаться в живых.
Молодой лорд перевел гнедого на рысь, подъехал к остаткам их отряда один и повернул коня боком. Руки, державшие поводья, были тонкими, изящными и сильными. Красивое, правильное лицо, темные, почти черные глаза. Под гамбезоном виднеется темно-вишневая туника с золотой вышивкой. Оливер решил про себя, что это не просто опытный, но и весьма благородный воин.
– Меня зовут Луи де Гросмон, – крикнул он звонким сильным голосом. – Я служу королю Стефану и Вильяму д'Ипру, лорду Кенту. Мой приказ – убивать, но и вести переговоры. Если вы подчинитесь, я прослежу, чтобы с вами обращались как с почетными пленниками. Если нет… – Воин слегка пожал плечами и усмехнулся, слегка показав белые зубы, – тогда я прослежу, чтобы вас с почестями похоронили.
