Текст книги "Иностранные связи"

Автор книги: Элисон Лури

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 20 страниц)

– А я рад, что ему не удалось связаться с Пози. – Эдвин возвращается из кухни в нижнем этаже с блюдами фруктов и миндального печенья. – Пози, конечно, держалась бы молодцом, но секреты она не всегда умеет хранить… Угощайся, пожалуйста. Абрикосы просто чудесные… У меня и раньше были подозрения насчет миссис Харрис, – продолжает он. – Уж слишком все было хорошо, даже не верилось.

– Мне тоже казалось, что Розмари слегка приукрашивает, – соглашается Винни. – Или… ты что же, считаешь… никакой миссис Харрис вообще не было?

– Скорее всего. Хоть и трудно поверить, что Розмари сама делала всю грязную работу по дому. Должно быть, как и прежде, нанимала временную прислугу, только чаще, чтобы Фред перестал жаловаться на беспорядок.

– Но Фред видел миссис Харрис собственными глазами!

– Видишь ли, в чем дело… Розмари всегда жаловалась, что ее считают одноплановой актрисой, в то время как сама она уверена, что может играть, к примеру, женщин из народа.

– Да, но… Фред сказал, что она мыла пол в прихожей. Не верится…

– А ты вспомни, какая она добросовестная, как каждый раз вживается в роль. Даже о себе порой забывает. Допустим, когда снимают «Замок Таллихо», она становится необычайно любезной – ни дать ни взять настоящая дама-хозяйка. Могу представить, что она мыла полы, чтобы вжиться в образ.

– М-да. – Винни догадывается, что Эдвин выискивает оправдания для странного, а то и не совсем нормального поведения подруги. – И все же вначале была какая-нибудь миссис Харрис, даже если звали ее по-другому. Я лично два раза, если не больше, говорила с ней по телефону. Чтобы так изобразить, нужно быть очень талантливой актрисой.

– А Розмари и в самом деле очень талантлива, – уверяет Эдвин, осторожно снимая кожицу со спелого персика викторианским ножом ДЛЯ фруктов, С рукояткой из слоновой кости. – Может сыграть кого угодно. Слышала бы ты, как она изображает твоего друга-ковбоя, Чака… как его там? Кстати, как у него дела? – Эдвин, по своему обыкновению, легко меняет тему. – Все еще разыскивает предков в Уилтшире?

– Да… то есть нет… – с запинкой отвечает Винни. Она просидела у Эдвина почти два часа, а до этого говорила с ним по телефону, но о Чаке упомянуть так и не решилась. Ведь если начать рассказывать, сердце вновь станет рваться на части, как разрывалось оно все эти десять дней. И все-таки Винни рассказывает, начиная со звонка Барби.

– Вот, значит, как… Ни жена, ни сын не приехали, – говорит Эдвин немного погодя.

– Нет. Но ведь это только принято считать, что, если кто-то умер, надо спешить на похороны. Мертвому от этого лучше не станет.

– Согласен. И все же о родственниках Чака складывается не лучшее мнение.

– Да уж. – Винни продолжает рассказ. Несколько раз ее голос предательски дрожит, но Эдвин, похоже, не замечает.

– Теперь здесь, среди английских полей, останется кусочек Талсы, – наконец говорит он с улыбкой.

– М-м-м, – кивает Винни, едва сдерживая рыдания.

– Бедняга Чак. Что за ужасный конец – так неожиданно, так далеко от дома.

– Не знаю. – Винни опускает голову, притворившись, что выплевывает виноградную косточку, чтобы Эдвин не видел ее лица. – Кто-то, напротив, предпочел бы такой конец. Без шума. Я бы, пожалуй, и сама не возражала.

Винни представляет, что умерла и прах ее тоже развеяли где-то на холме, в незнакомом поле, которого она никогда не увидит. Зато могла бы увидеть то поле в Уилтшире, и грот, где жил Старый Мампсон, и дом, где спал Чак и его предки. Могла бы поговорить с профессором Джилсоном и его студентами о Чаке. Все это вполне возможно. Одно мешает. Очень уж нелепой будет эта поездка.

– А я не согласен. – Эдвин дожевывает последнее миндальное печенье из горы на блюде, большую часть которой уничтожил в одиночку. – Я хочу умереть в своей постели, и пусть в газетах будут хвалебные интервью, а все мои друзья и почитатели со слезами приходят проститься. Я хочу быть готовым, а не просто так, ни с того ни с сего, взять и умереть.

– Чак и был готов, – возражает Винни. – Врач запретил ему пить и курить, велел беречься – мне его дочь говорила, – а он не слушал. В такую жару подниматься на третий этаж! Как подумаю – начинаю злиться. Да еще, должно быть, выпил перед этим в кабачке, выкурил сигарету. Хватило же ума! – Винни невесело смеется: в эти слова она вложила больше чувства, чем следовало.

– Бедняга Чак, – повторяет Эдвин. – Такой чудак был, правда? Помнишь, как однажды…

Вот так, думает Винни, слушая воспоминания Эдвина. Для ее лондонских друзей Чак Мампсон был всего лишь забавным чудаком, комическим персонажем, а не живым человеком. А Винни знала его лучше, должна была знать лучше, но откладывала поездку в Уилтшир. Откладывала не только из страха довериться мужчине, но и потому, что не хотела, чтобы здешние друзья связывали ее с Чаком, как будто в слепой любви к Англии заразилась и слабостями, которые приписывают англичанам, – робостью и высокомерием (на самом же деле у хорошо знакомых ей англичан Винни не замечала ни того ни другого).

– При всем при том, – заключает Эдвин, – мне он очень нравился. А тебе?

– Нравился? Нет, – отвечает Винни, изумляясь собственным словам. – Я его любила.

– Правда? – Эдвин отодвигается подальше от стола, подальше от слов Винни, таких горячих и неожиданных.

Правда в том, думает Винни, что Чак любил меня, а я… И я его любила! – вдруг признается она себе с изумлением.

– Да. – Винни встречает взгляд Эдвина и обижается, уловив легкую усмешку приятеля.

– Все мы подозревали что-то подобное, – говорит Эдвин, чуть помедлив. – Но все-таки я никогда не думал, что ты… – Вспомнив о приличиях, он замолкает. – Я понимаю, – продолжает он уже другим голосом, тепло и сочувственно. – Всякое бывает. Я и по себе знаю, можно любить человека, который не достоин восхищения, – любить горячо, страстно. И ничем хорошим это не кончается ни для тебя, ни для него. – По тонкому лицу его, с мелкими чертами, пробежала тень, взгляд становится неподвижен. Эдвин не видит ни Винни, ни опрятного дворика с подстриженными розами и дорожками, посыпанными белым гравием, – он заглядывает в ту часть своей жизни, на которую Винни всегда закрывала глаза.

– Но я восхищалась Чаком, – говорит Винни и тут же понимает, что и это правда.

– В самом деле? Согласен, им было за что восхищаться. Такие, как он, – соль земли.

– Я… – начинает Винни, но тут же останавливается, прикусив язык. Высокомерные слова Эдвина приводят ее в ярость, но если начать возражать, то она заплачет или сорвется на крик. К тому же какое она имеет право кричать на Эдвина, если сама долгие месяцы думала точно так же?

– Никого нельзя судить по нашим собственным глупым меркам, – говорит Эдвин, разливая остатки вина в пузатые бокалы. – Этому надо учить с пеленок.

– Думаю, ты прав, – соглашается Винни. Ее этому в детстве никто не учил, а если бы научили, возможно, вся ее жизнь сложилась бы иначе. – Кстати, а как твоя мама себя чувствует? – спрашивает Винни, чтобы увести Эдвина от горькой темы.

– Спасибо, прекрасно. Артрит ее почти не мучает – хоть какая-то польза от этой страшной жары.

– Рада слышать. – Для Винни сейчас никакая не жара, а чудесные теплые дни, но ведь для англичан жара – это все, что выше плюс двадцати.

– Если ей не станет хуже, устрою для нее на следующей неделе небольшой праздничный обед. Ты придешь?

– Не знаю. Я в выходные, может быть, уеду в деревню, а вернусь только в следующем месяце.

– В самом деле?

– Скорее всего, да, – говорит Винни, дивясь своим словам не меньше Эдвина.

– А в Штаты когда уезжаешь?

– Наверное, двадцатого.

– Винни, Винни! Как же так? Нехорошо!

– Знаю, что нехорошо. Но мне пора готовиться к осеннему семестру.

– Ну-у, когда это еще будет!

– Довольно скоро, это ведь Америка, – вздыхает Винни, вспоминая университетское расписание, которое недавно изменили, чтобы сэкономить на отоплении. Занятия теперь начинаются еще до Дня труда, [7]7
  День труда – национальный праздник в США, первый понедельник сентября.


[Закрыть]и к двадцать четвертому августа к Винни в кабинет начнут заходить все кому не лень и приставать с вопросами.

– Но ведь ты совсем недавно приехала.

– Глупости, – улыбается Винни. – Я с февраля здесь.

– И это замечательно. Только мне всегда казалось, что ты здесь живешь. Отчего не переедешь?

– Если б могла – с радостью переехала бы, – снова вздыхает Винни: не по карману ей бросить работу и перебраться в Лондон.

– Не расстраивайся. Зато я тебя сейчас угощу на славу. Давай-ка выпьем кофе, а еще у меня есть клубничный мусс. Пальчики оближешь! Надеюсь, ты его осилишь.

Час спустя, сытая до отвала, Винни едет в такси домой, на Риджентс-парк-роуд. В другое время она поехала бы с пересадкой на метро, но сейчас ей в голову пришла сумасбродная мысль. Если ехать в Уилтшир (а она, скорее всего, поедет, несмотря на всю нелепость такого поступка), то на Лондон остается совсем мало времени. Так зачем тратить его на метро? Особенно в такой день, когда все вокруг сверкает и лучится теплом – и деревья, и окна магазинов, и прохожие. Отчего в Лондоне сегодня так чудесно? И почему впервые в жизни она чувствует себя частью Лондона, а не сторонним наблюдателем? Что-то переменилось, думает Винни. Я сама переменилась, стала другим человеком. Я любила и была любимой.

Такси сворачивает в Риджентс-парк, и Винни смотрит в открытое окно на гладко подстриженные зеленые газоны, на нянечек с колясками, на детей и собак, которые носятся вокруг, на гуляющих, на бегунов, на парочки, которые сидят на траве. Все эти счастливцы жили и будут жить в Лондоне, а Винни, одна-одинешенька, отправится в Коринф, в изгнание. Даже Чак – и тот останется здесь навсегда. Жгучая боль потери сжимает ее сердце, и хоть день на удивление теплый, Винни дрожит от холода.

Такси сворачивает на восток, на Бэйсуотер-роуд, Винни откидывается на сиденье. Голова идет кругом, на душе усталость и тоска. Как жестоко и несправедливо, что смерть пришла к Чаку, едва ему снова захотелось жить! И как жестоко, несправедливо поступила сама Винни, не поехав в прошлые выходные к нему в Уилтшир! Чак не отправился бы тогда на поиски де Момпессонов, не стал бы взбираться по лестнице в муниципалитете.

А если бы и поехал туда позже, то уже не в такую жару. Или вместе с Винни, и они поднимались бы не спеша (а чтобы не задеть его гордость, можно было бы притвориться, что ей, а не ему нужно останавливаться, переводить дух). И тогда Чак был бы жив.

Если бы он только сказал мне, что болен… Если бы я приехала к нему, следила бы, чтобы он не пил, не курил, ходил к врачу… Он мог бы прожить еще много лет, и я жила бы с ним… здесь, в Англии. Ушла бы с работы и занималась наукой, писала книги («Денег мне хватает»). Квартиру по-прежнему снимала бы, у нас был бы и свой угол в Лондоне, и старинный дом в деревне, который Чак хотел купить, – с садом, кустами малины и смородины, грядкой спаржи…

Что за глупости лезут в голову? Не хочет она этого, и ничего бы из этого не вышло, даже будь Чак жив. Не судьба ей быть любимой, жить с кем-то под одной крышей; ей на роду написано быть одинокой, никому не нужной, всю жизнь одной…

То есть не совсем одной. Из-под сиденья такси доносится жалобный вой, слышный одной лишь Винни, – это Фидо вернулся из Уилтшира. Он снова совсем маленький, с вельш-терьера, весь в пыли, устал с дороги и не уверен, рада ли ему хозяйка.

– Иди прочь, – беззвучно гонит его Винни. – У меня все хорошо. Мне не жалко себя нисколечко. Я известный ученый, у меня много друзей по обе стороны Атлантики, я провела пять интереснейших месяцев в Лондоне и только что закончила важную книгу об игровом фольклоре. – Список кажется неполным, и от этого делается больно и горько.

Такси останавливается у ее крыльца; Винни выходит вместе с маленьким невидимым псом, расплачивается с таксистом. Подойдя к дверям, смотрит на Фидо, который стоит у стены: шерсть у него выгорела на солнце, он глядит на хозяйку тревожно и преданно, машет белым пушистым хвостом.

– Ладно уж, так и быть, – говорит Винни псу. – Пойдем!

Отзывы

Я не думаю, что я очень жестокая женщина. «Иностранные связи» – мой седьмой роман, но у меня впервые умирает персонаж. Возможно, я и посмеиваюсь над своими героями, но я их берегу – не переезжаю их грузовиками, не подвергаю тяжким болезням и не мучаю нищетой. Худшее, что с ними может случиться, – это то, что кое-какие из их иллюзий окажутся разбиты.

Элисон Лури

Нет ни одного американского писателя, чьи произведения я бы читал с таким же неослабеваемым интересом на протяжении многих лет.

Джон Фаулз

Этот безупречный роман, заслуженно получивший Пулитцеровскую премию 1985 года, в очередной раз продемонстрировал талант Лури описывать человеческие отношения с утонченной иронией.

The Daily Telegraph

Элисон Лури сложно назвать «доброй» писательницей. Но ее изысканные и эмоциональные книги доставляют истинное наслаждение. Возможно, Элисон Лури иногда сурова, но она отнюдь не бездушна. Под маской строгости скрывается бездна сочувствия, а ее изысканный юмор безупречен.

The Independent