Текст книги "Иностранные связи"

Автор книги: Элисон Лури

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

И Чак уехал, оставив у Винни почти все вещи. Винни дала ему с собой книгу и собрала в дорогу еду – а что тут такого? За последние пару недель он столько раз ее угощал, а в поездах здесь кормят отвратительно. К тому же они теперь друзья, – по крайней мере, так думает Чак. Многие знакомые Винни, как ни оскорбительно, считают их еще и любовниками, вопреки – а может быть, благодаря – ее совершенно искренним уверениям, что это не так.

За все годы, что Винни приезжала в Англию, она еще ни разу не была близка с англичанином. Разумеется, до сих пор она приезжала ненадолго, самое большее на несколько недель. На этот раз она в душе надеялась на любовное приключение и, как и в прошлых поездках, представляла в мечтах английских интеллектуалов, а не американских. Не то чтобы она рассчитывала на роман с каким-нибудь знаменитым университетским преподавателем, критиком, фольклористом или писателем, но уж конечно, не за тем ехала в Лондон, чтобы развлекаться с американцем-южанином, который отбился от тургруппы, с безработным инженером-сантехником в полиэтиленовом плаще и ковбойских сапогах, не имевшим никакого понятия о Гарольде Пинтере, Генри Перселле и Уильяме Блейке, пока в пятьдесят семь лет не услышал о них от нее же самой. От несправедливых подозрений в подобной связи Винни делается неловко в обществе; страдает, как ни странно, и ее самолюбие. Если бы Чак стал ее домогаться, она бы его, понятно, отвергла… только почему он до сих пор так и не попытался? То ли предчувствует отказ (хотя вряд ли – проницательностью он не блещет), то ли Винни нравится ему как человек, но не привлекает его как женщина.

Такое положение дел начало злить и расстраивать Винни, и она вздохнула с облегчением, когда Чак покинул Лондон. Она с удовольствием представляла, как он поездом едет в Бристоль за машиной, которую взял напрокат: крупный краснолицый американец в ковбойской шляпе и кожаной куртке с бахромой, который уплетает отличные бутерброды с ветчиной, приготовленные Винни, и, к удивлению остальных пассажиров первого класса, читает «Английские народные сказки» Джейкобса. Но со временем, хоть Винни и не желает в этом признаться, ей стало не хватать Чака. Она почти с нетерпением ждет его звонков – правда, звонит он часто, рассказывает о своих поисках и благодарит Винни за то, что та пересылает ему почту. Большинство писем, судя по всему, деловые, от домашних Чака не было почти ни слова. Тем не менее голос у Чака по телефону бодрый, а изредка даже веселый.

Поскольку Чака теперь не очень-то пожалеешь, простуженная Винни, лежа в постели, гадает, а не пожалеть ли ей Фреда Тернера? Вид у него в прошлый раз был достаточно жалкий.

В последнее время Фред не появлялся ни на одной из вечеринок, куда ходила Винни. Зато перед тем как слечь, она встретила его в Британском музее, куда пошла в первый раз за много недель. Работа ее почти закончена, а читальный зал она не любит, особенно весной и летом, когда толпами приходят туристы и чокнутые, духота стоит невыносимая, а издерганные библиотекари ворчат (и их, пожалуй, можно понять).

Винни шла по мокрой после дождика мостовой перед музеем и увидела Фреда: пристроившись у стенки, под карнизом, он ел бутерброд. Сначала Винни подумалось, что холостяку, живущему на приличные отпускные, нет нужды так экономить. То ли он не желает отрываться от работы больше чем на несколько минут, решила Винни, то ли, что более вероятно, билеты в театр, цветы и дорогие обеды для Розмари Рэдли сильно подточили его банковский счет.

На красивом лице Фреда застыло тоскливое, голодное выражение, и при виде Винни он не слишком повеселел. Он усадил ее рядом с собой на дощатую скамью, но в ответ на слова Винни о чудесном деньке лишь промычал что-то, хотя картина перед ними была как на рекламе «Бритиш Эйр»: небо в пушистых облаках, деревья зеленеют юной листвой, будто усыпаны блестящими конфетти, полупрозрачная дымка над площадью пронизана радужными лучами.

– Все у меня хорошо, – заверил Фред, когда Винни поинтересовалась его делами, но по его голосу чувствовалось, что все как раз наоборот. – Вы, наверное, уже знаете? Мы с Розмари расстались.

– Да, я слышала. – Винни не стала уточнять, что эта новость известна всем ее лондонским друзьям, не говоря уж о журнале «Прайвит Ай». – Понимаю, она расстроилась оттого, что вам так скоро уезжать.

– В том-то и дело. Но ей кажется… она так себя ведет… можно подумать, я ее предал. – Фред сердито мял бумажную обертку от бутерброда. – Думает, мне стоило только захотеть и я без труда остался бы. Но ведь это, черт побери, не так! Уж вы-то знаете!

Винни безоговорочно согласилась. Своим отказом преподавать на летних курсах Фред подвел бы и разозлил очень многих в Коринфе. Винни стала перечислять этих людей по именам и должностям.

– Ни к чему, – перебил ее Фред. – Я ей все это уже объяснял. Розмари замечательная женщина, но она просто-напросто не слушает. Если ей не нравится то, что ты говоришь, – она, извините, не слушает, хоть ты тресни.

– Понимаю.

– Господи, да я бы остался, если б только мог. Я ее люблю, и Лондон тоже люблю, – воскликнул Фред, роняя крошки бутерброда с арахисовым маслом. – Даже не знаю, что тут еще сказать.

– Понимаю, – повторила Винни, разделявшая его любовь к Лондону. – Уезжать всегда тяжело. По себе знаю.

– Боже, что она вбила себе в голову? У нас на этот месяц было столько планов, мы взяли билеты на фестиваль в Глиндбурне… Я никогда не говорил, что останусь в Англии навсегда и все такое прочее. Не лгал ей. Я ей давным-давно сказал, что в июне должен уехать, – видит бог, сказал. – Фред тряхнул головой, пригладил темные волнистые волосы – жест получился и озадаченный, и в то же время уверенный. Винни впервые заметила в нем ту же черту, что и у Розмари Рэдли: как и многие очень красивые люди, они убеждены, что могут распоряжаться всем, чем угодно, в своей жизни. У обоих это еще сильнее бросается в глаза потому, что сами они об этом не задумываются, а Фред, возможно, вовсе не сознает.

– Может быть, у нее это пройдет.

– Может быть, – ответил Фред безжизненным голосом, хмуро глядя на голубей, слетевшихся на крошки. – Сейчас она ни видеть меня не хочет, ни по телефону говорить со мной – ничего. Ладно уж. – Фред бросил на мостовую корочку из обертки; жирные грязно-белые голуби, расталкивая друг друга, набросились на угощение. – Скорей бы уж прошло… я через три недели уезжаю.

– Очень надеюсь, что так и будет, – поддержала Винни, хотя на самом деле отношения этих двоих ее не трогали.

– Я тоже. – По красивому лицу Фреда будто пробежала черная туча. – Послушайте, Винни, вы очень хорошо знаете Розмари…

– Я бы так не сказала.

– Все равно. Вы с ней часто видитесь. Мне пришло в голову… Вы не могли бы с ней поговорить?

– Не думаю, что…

– Объяснили бы насчет летних курсов – что я не могу просто взять и отказаться от них. – Фред раскрошил недоеденный бутерброд, вызвав нашествие голубей. Десятки птиц слетелись со всех сторон, хлопая крыльями.

– Честно говоря, не думаю, что у меня получится. – Носком туфли Винни оттолкнула в сторону самого наглого сизого голубя, чтобы тот не порвал ей чулки.

– Вас бы она выслушала, ей-богу. А ну кыш отсюда! Нет больше ничего! – Фред поднялся, взял в руки туго набитый портфель. – Винни, прошу вас.

Винни тоже поднялась, отступила на несколько шагов от стаи голубей. Взглянула на Фреда Тернера: вот он стоит у порога Британского музея, среди птиц, не уступающих ему в настырности, и ждет от нее ответа. Высокий, сильный, сейчас он пошатывается от тяжести портфеля и тяжести на душе. В этот миг Винни поняла, что Фред стал одним из тех людей (в большинстве ее бывших студентов), которые принимают как должное, когда она пишет им рекомендательные письма, представляет их зарубежным коллегам, читает их книги и статьи, болеет за их профессиональные успехи и личное счастье. Обычно выполнение одной из таких просьб не освобождает от обязательств, скорее налагает новые, как езда на автомобиле подзаряжает аккумулятор. В ученом мире отношения покровителя и подопечного – замкнутая электрическая цепь, только не подверженная законам физики. Искры иногда сыплются до самой смерти.

Для Винни одна из приятных сторон жизни в Англии – это возможность спрятаться от таких паразитов (правда, некоторые из них забрасывают ее письмами). А теперь и Фред записался в ее подопечные всего лишь потому, что они вместе работают на кафедре, вместе оказались в чужом городе и она старше на целую четверть века. А еще, наверное, потому, что она невольно стала виновницей его несчастья. Винни была в комитете, который дал Фреду творческий отпуск, и именно она пригласила его на вечеринку, где он познакомился с Розмари Рэдли.

Винни со вздохом пообещала Фреду поговорить с Розмари, если представится такая возможность. Надежды на успех было мало, и Винни втайне желала, чтобы возможность так и не представилась. На другой день Винни захворала, и желание сбылось, хоть и не самым приятным образом. Впрочем, так оно и случается обычно с желаниями – и в сказках, и в жизни.

Может быть, Фред сейчас и достоин жалости, размышляет Винни, лежа в постели с едва теплой грелкой, но о нем лучше не думать. По большому счету, жалеть его не за что. Он молод, здоров, красив, умен, образован, и – хотя Винни ему об этом никогда не скажет – на кафедре английского языка и литературы считают, что у него большое будущее. Сейчас он растерян и страдает оттого, что Розмари его бросила, но это пройдет. У него будет еще много женщин, в работе его ждут успехи, и если его не задавит машина, не поразит смертельная болезнь или иной страшный удар судьбы, то всю оставшуюся жизнь он будет до безобразия счастлив.

А Винни между тем одна, и, быть может, до конца дней. Если она заболеет, как сейчас, никто не станет сочувственно выслушивать ее жалобы и приносить ей свежий апельсиновый сок, при этом не пугаясь ее наружности и не унижая ее высокомерной жалостью, липкой, как варенье из крыжовника. Винни уже пятьдесят четыре, она стареет. С каждым годом она будет болеть все чаще и дольше, и никому не будет до нее дела.

Фидо, почти три дня подряд дремавший возле Винни, хлопает пушистым хвостом по одеялу, но Винни отталкивает его. Сейчас она имеет полное право себя пожалеть, однако увлекаться этим опасно. Если и дальше подкармливать и ласкать Фидо, даже просто вспоминать о нем чаще, чем надо, то он вконец обнаглеет. Начнет расти, станет размером уже не с гончую, а с ретривера, с овчарку, с сенбернара. Если за ним не следить, то в один прекрасный день окажется, что за Винни по пятам ходит невидимый пес величиной с быка. И пусть даже другие не смогут увидеть его, как Винни, его присутствие они непременно почувствуют. Рядом с ним Винни будет казаться маленькой и жалкой, как всякий, кто согласился в жизни играть роль Несчастненького.

– Ступай прочь, – полушепотом гонит пса Винни. – Я всего-навсего простудилась, скоро поправлюсь. Слезай с кровати. Вон из моего дома. Иди ищи мистера Мампсона, слышишь? – ни с того ни с сего добавляет она вслух, представив, как Чак, один, без друзей, в сельской глуши, роется в пыльных архивах, разыскивая своих неграмотных предков.

Воображаемый пес обдумывает слова Винни. Поднимает голову, садится, принюхивается. Спрыгивает с кровати и не оглядываясь идет к выходу.

Воспрянув духом, Винни сбрасывает одеяло и встает с постели, голова у нее кружится. Винни ковыляет на кухню, наливает стакан апельсинового сока и бросает в него таблетку редоксона со вкусом черешни. Винни не верит в Бога, зато верит в волшебную силу витамина С и, как большинство верующих, обращается к своему богу более истово, когда дела плохи. Вот и теперь она пьет до дна шипучее ярко-малиновое зелье, снова ложится в постель, опять сморкается, надевает маску для сна, прячется под одеяло и впадает в забытье.

Через час ее будит телефонный звонок.

– Винни? Это Чак, из Уилтшира. Как дела?

– Все в порядке.

– Вы, похоже, простыли?

– Если честно, да.

– Вот беда. Сильно простудились? Я во второй половине дня буду в Лондоне, хотел с вами поужинать.

– Даже не знаю. Я уже третий день лежу в постели. Чувствую себя скверно, выгляжу ужасно. – Винни без колебаний признается в этом Чаку. Не такой уж он важный человек в Лондоне и в ее жизни – пусть думает что хочет. – Посмотрим, как буду чувствовать себя к вечеру.

– Вот беда-то какая. Слушайте-ка, ложитесь в постель и укутайтесь потеплей, ладно?

– М-м-м… – Вот уже много лет никто не говорил Винни таких слов.

– Я позвоню, как только приеду, около половины восьмого. А там, если захотите, могу принести чего-нибудь перекусить.

– Спасибо за вашу заботу. – Винни представляет свой буфет и холодильник, где нет ничего, кроме трех литров супа. – Но это вовсе не обязательно. Квартира наверняка кишит микробами.

– Мне не страшно. Я ж такой здоровяк. – Чак хохочет.

– Ну… так и быть.

Винни вешает трубку и снова валится на кровать.

К восьми вечера, когда приходит Чак с пивом и ужином по-индийски, которого хватило бы по меньшей мере на четверых, Винни уже намного лучше. Чак в гостях у нее всего второй раз, и Винни вновь поражена, насколько не вписывается он в обстановку, каким кажется большим, неуклюжим, провинциальным.

Чак, естественно, ни о чем подобном не подозревает.

– Славная у вас квартирка, – замечает он, глядя в окно на лондонский палисадник, который в предзакатных лучах отливает всеми оттенками зеленого и золотого. – Славный вид. И цветы какие красивые! – Он кивает на кувшин с пышным букетом раскрытых желтых роз.

– Спасибо. – Винни неловко улыбается. Она-то знает, что розы не в магазине куплены, а срезаны вечером в соседних садах. Это мелкое воровство – первое за три месяца – случилось на другой день после того, как Винни узнала историю с Л. Д. Циммерном и грантом, и его, как и простуду, можно связать с этой неприятностью. – Давайте вашу сумку, – меняет тему Винни.

– Нет уж. Вы сидите себе, отдыхайте, я сам как-нибудь управлюсь.

Вопреки сомнениям Винни, управился Чак отлично, ужин разогрел и подал умело, проворно. Сейчас, когда Винни так плохо, его нехитрая забота ей приятна, а неспешная беседа почти успокаивает. Чак рассказал, что в Саут-Ли на этот раз съездил с пользой, и за разговорами уплел две трети ужина по-индийски и выпил почти все пиво.

– А знаете, я понял, что наука совсем не то что бизнес. В науке иной раз выходит лучше, если не пытаешься на чем-то одном сосредоточиться. Начинаешь искать одно, а случайно находишь совсем другое, тоже важное.

– Озарение, – уточняет Винни.

– Что?

Винни объясняет.

– Ага, и я о том же. Просто не знал, что для этого слово есть. – Теперь знает, но пользы от этого, похоже, немного. – В общем, рылся я в тамошней библиотеке…

– Гм. – Винни воображает себе Чака большой коровой – нет, быком, который роется в книгах сельской библиотеки, пожевывая страницы то тут, то там.

– Ну так вот, у них в метрических книгах записано, кто родился, женился, был крещен, похоронен. На кладбище многие из имен узнаешь на камнях, и за каждым именем живой человек. Рождались они, росли, учились, играли в игры. Взрослели, пахали, доили коров, косили сено, ужинали и пили пиво в «Петухе и курице», влюблялись, женились, заводили детей, болели, выздоравливали, жили, умирали. В это время Талса была всего-навсего клочком земли, где бегали бизоны да, может, охотилась кучка индейцев. А все те люди жили в Саут-Ли и в Англии много сотен лет, еще с доисторических времен, а теперь их никто не помнит. Вымерли, как бизоны. В голове не укладывается.

– Да… – Винни тоже видятся поколения призраков, Англия навевает ей точно такие же мысли. Ей чудится, что каждый клочок земли, каждая улица, каждый дом здесь населены привидениями.

– И стал я думать о моем предке, за которого мне было так стыдно. Кое-что нашел о нем, не так уж много. Он записан в метрической книге Саут-Ли. Родился в 1731-м, умер в 1801-м, было ему семьдесят лет. «Чарльз Мампсон, по прозванию Старый Мампсон». Что-то вроде почетного титула. Для нас семьдесят – это не так уж много, но в те времена мало кто до таких лет доживал. Доктора ничего тогда не знали – да и сейчас, по правде говоря, толку от них не больше.

– Верно, – кивает Винни.

– Прожить на свете семь десятков лет в те времена было большое дело, тем более для простого человека. – Чак отхлебывает пива. – Должно быть, крепкий мужик был.

– Видимо, так, – соглашается Винни. Судя по могучему сложению его потомка, похоже на правду.

– В общем, вот что я думаю… Когда Старому Мампсону было столько, сколько мне сейчас, на ферме он уже не работал – никто его больше не брал. Жена его умерла много лет назад, а двое сыновей уехали – может, даже в Америку. Нигде не записано, что они женились или умерли в Уилтшире. Ну а кроме фермерской работы, Старый Мампсон, должно быть, мало что умел. Но по миру не пошел, а стал отшельником. По-хорошему, я гордиться им должен, а не стыдиться его, так ведь?

– Пожалуй, – отвечает Винни. В душе она сомневается, но не хочет разубеждать Чака.

– А тот самый оксфордский профессор, о котором я вам рассказывал, – ну, тот, что командует раскопками, Майк Джилсон его зовут, – так вот, Майк мне и говорит: «Знаете, если Старый Мампсон не умел читать и писать, это еще не значит, что он был глупый. Может, он просто нигде не учился. В те времена многие деревенские жители были неграмотные». Может, он и вправду был местным мудрецом, вот его и наняли. Может, к нему со всей округи приходили за советом.

– Вполне, – снова соглашается Винни, в глубине души сожалея, что сама не додумалась этим утешить Чака еще несколько недель назад.

– Знания-то не только из книг берутся, верно я говорю?

– Возможно, вы и правы. – По мнению Винни, знаний, которые нельзя получить из книг, на самом деле вовсе не так много, как принято считать.

– В общем, я и о Майке хотел вам рассказать. Я говорил уже, я много бываю на раскопках, фотографии для него делаю. А еще у него есть снимки района, сделанные с воздуха, государственные. На них можно много увидеть полезного, если знаешь, что искать, – и подземные воды, и русла рек, и развалины, и границы, и дороги. Всякую всячину, которую он сперва и не заметил. Если кое-что смыслишь в геологии, это здорово помогает. Ну и вот, пару дней назад Майк мне говорит: «Почему бы тебе не остаться здесь на лето вместе с нашей группой?» Денег, правда, он мне платить не может, потому как я не гражданин Великобритании, зато он снимает на лето большой дом недалеко от раскопок, а в одном из флигелей пустует отличная меблированная квартирка. Майк сказал, что я могу в ней поселиться задаром, а обедать вместе с ними в большом доме, когда захочу.

– В самом деле? – Винни подается вперед. – Ну и как? Вы согласны?

– Пожалуй, да. – Чак широко улыбается. – Делать-то мне все одно больше нечего. А в деревне сейчас красота такая! Цветы кругом, зелень. Да и в земле рыться приятней, чем в архивах. – Чак смеется. – И Майк мне нравится, и его ребята, и как они к работе относятся. Трудятся на совесть, но и на работе не помешаны. Майк, бывает, устраивает себе полдня отдыха – идет погулять, поразмыслить. И студенты тоже. Конечно, у них голова не болит о прибыли, о доле в производстве. В бизнесе-то вот так не будешь топтаться на месте. Там если хоть на минуту остановишься – сразу назад покатишься.

– Как Черная Королева.

– Кто? – Чак хлопает глазами. – Что за королева такая?

– Из «Алисы в Зазеркалье».

– Алисы в?.. Не читал. По-вашему, стоит прочесть?

– Гм. – Составляя для Чака список книг, Винни не включила в него «Алису в Стране чудес» и «Алису в Зазеркалье», решив, что Чаку они покажутся запутанными и скучными, как и многим ее студентам. Но раз уж ему предстоит провести лето с оксфордским профессором, то, пожалуй, лучше подготовиться. – Думаю, стоит. – Винни вздыхает, предчувствуя, сколько разъяснений потребуется, если Чак Мампсон будет читать «Алису» как следует: о викторианской системе образования, нравах, поэзии, пародии, шахматах, психологии развития, дарвинизме…

– Ладно, раз уж вы советуете, то прочту. Постойте-ка, Винни! Вы как себя чувствуете?

– Спасибо, уже лучше.

– Вот и отлично. Знаете, я бы не прочь выпить чашечку кофе, если у вас найдется.

– Нет, но я могу сварить, – говорит Винни, отмечая, что все мужчины почему-то верят, будто где-то рядом с каждой женщиной спрятана чашечка кофе.

– Отлично.

Чак топает следом за Винни в тесную кухоньку и путается у нее под ногами, пока она наливает воды в электрочайник и готовит ему кофе, а себе чай с шиповником (в нем много витамина С).

– Вот здорово, спасибо! Молоко у вас есть?

– Не уверена. Может быть.

Винни открывает крохотный холодильник – он стоит на кухонной полочке и по американским меркам годится разве что для комнаты в студенческом общежитии. Сейчас он забит почти до отказа, хотя вместил лишь кастрюлю с супом из авокадо и водяного кресса по рецепту Пози Биллингс из журнала «Харперс Квин». Винни приготовила суп для завтрашнего званого обеда, который придется отменить, если ей не станет хоть капельку лучше.

В поисках молока Винни достает из холодильника кастрюлю, разворачивается, чтобы поставить ее на полку, но тут и Чак поворачивается к Винни, они сталкиваются, обливая друг друга холодным зеленым супом и горячим черным кофе.

– Фу ты, черт! Простите.

– Господи!

– Я не видел… Бог ты мой… Простите… Дайте-ка я… – Чак хватает кухонное полотенце, шлепает по животу Винни, пытаясь вытереть кофе и суп.

– Ничего страшного, – бормочет Винни, с трудом скрывая досаду и едва сдерживаясь, чтобы не воскликнуть: «Олух царя небесного!» – Сама виновата.

Схватив мокрую губку, Винни начинает вытирать Чака. Хорошо хоть платье подходящее надела: хлопчатобумажное, оливково-зеленое, цветастое, в стиле Лоры Эшли, суп на нем не будет виден, а вот желтая синтетическая ковбойка и светло-коричневые брюки Чака пострадали существенно. Из-за разницы в росте Винни и Чака почти весь суп оказался у него на брюках. Промокая брюки губкой, Винни вдруг замечает под ними что-то большое и твердое – а еще замечает, что Чак вполне целенаправленно возит красным клетчатым полотенцем по ее груди.

– Довольно, спасибо. – Винни отодвигается от него как можно дальше, насколько позволяет крохотная кухонька.

– Винни…

– В самом деле, Чак, хватит. Думаю, нужно замочить одежду, чем скорее, тем лучше. Ступайте в ванную, раздевайтесь. Брюки с рубашкой положите в ванну и откройте воду – чуть теплую, не горячую.

– Ладно, как скажете.

Винни подбирает осколки кофейной чашки, принимается мыть на кухне пол, но тут же бросает, уходит в спальню, стягивает липкое мокрое платье, надевает блузку и юбку. В голове у нее путаница. Три литра супа пропали – что теперь подавать завтра к обеду? Совершенно ясно, чего хотел Чак, – так ведь? Или это ошибка? Выскочить завтра с утра в магазин, купить паштета? Как бы там ни было, а я вовремя сообразила… вовремя ли? По крайней мере, он не путается больше под ногами… Или купить фунт креветок на рынке Кэмден-Лок?.. Не путается под ногами? Как сказать… Сидит в ванной почти голышом, одежда плавает рядом (слышно, как шумит вода). Может быть, если не кофе, то хотя бы пятна от супа отстираются, но во что же Чаку переодеться? Надо было отправить его назад в гостиницу, но уже поздно, нельзя ему никуда идти в мокрой насквозь одежде. Слишком много аспирина, мысли путаются, не сообразила заранее. Будь у него хотя бы приличный плащ, а не этот кошмарный прозрачный кусок полиэтилена – он висит в прихожей, Винни смотрит на него с отвращением, – надел бы его, пока сушится одежда, или даже пошел бы в нем в гостиницу.

– Эй, Винни! Есть у вас халат или что-нибудь вроде того?

Так-так, Чак и об этом успел подумать. Надо ему найти какую-нибудь одежду – не сидеть же ему в ванной всю ночь. Ну да, а как только выйдет, так сразу начнет приставать. Или не начнет. Может быть, это он от смущения. Или вообще показалось.

Винни один за другим открывает шкафы и ящики с женской одеждой маленьких размеров.

– Винни!

– Сейчас! – В отчаянии Винни бежит в кабинет и стаскивает с кушетки покрывало. – Вот. Заворачивайтесь пока в него, больше ничего подходящего нет. – Винни просовывает в дверь домотканое коричневое покрывало с геометрическим орнаментом и бахромой и, не дожидаясь возражений, вновь принимается мыть на кухне пол, весь в зеленой жиже.

– Ну и грязища! Дайте-ка я вам помогу.

– Спасибо, не надо. – Винни, стоя на четвереньках с ведром мыльной воды и той же самой губкой, которой вытирала Чака, поднимает голову. Кожаные сапоги с узором, мясистые голые ноги в бледно-рыжих волосах, домотканое покрывало с бахромой, которое кажется таким маленьким на могучем теле Чака. Винни выпрямляется.

– У вас листик в волосах. – Чак вынимает листик, протягивает его Винни.

– Водяной кресс. – Винни выбрасывает его. – Это был суп из авокадо и водяного кресса. Прошу прощения, пойду замочу платье.

– Само собой, идите, идите.

В ванной Винни стряхивает липкое платье, опускает его в воду и смотрит в зеркало – не осталось ли в волосах супа. До чего же я страшная, старая, седая, некрасивая, думает она. Зачем ему такая? Он и не подумает приставать. Перед тем как выйти, Винни опять заглядывает в ванну, где ее мокрое платье лежит рядом с рубашкой и брюками Чака – так близко, что стыдно смотреть! Включает струю прохладной воды, чтобы они отплыли друг от друга подальше, – а платье и брюки похотливо сплетаются в объятии. Ну же, возьми себя в руки, думает Винни и идет на кухню, а там – вот так чудо! – Чак уже домыл пол.

– Не ожидала… спасибо, – благодарит Винни, про себя отмечая, что в покрывале Чак превратился из фальшивого ковбоя в карикатуру на индейца. – Еще чашечку кофе?

– Нет, спасибо. – Чак, слегка улыбнувшись, продолжает смотреть на нее в упор. Винни, смутившись, не отвечает ни на взгляд, ни на улыбку.

– В таком случае… – начинает она, – не хотите ли…

– Знаете, чего бы я хотел? – И, не дожидаясь ответа, Чак-индеец хватает Винни за плечи и крепко целует в губы.

– Нет! Не надо! – возмущается Винни, но поздно.

– Ах, Винни. Знали бы вы, как давно мне этого хочется. С тех самых пор, как мы вместе пили чай. Только не хватало… даже не знаю, чего не хватало. Храбрости, что ли. Слишком тяжко было на душе. – Чак снова обнимает ее – скорее нежно, чем страстно. Может быть, это объятие говорит просто о дружбе?

– Пожалуйста, не надо, – повторяет Винни. – И давайте выйдем из кухни, а то еще что-нибудь прольем.

– Ладно.

Чак пропускает Винни вперед, идет следом за ней в гостиную, но, едва переступив порог, снова придвигается к Винни поближе, прижимает ее к стене под акварелью с видом Нью-Колледжа. На этот раз он обнимает Винни вовсе не по-дружески. Сердце у Винни радостно трепещет – как всегда, когда ею интересуются как женщиной («Я, конечно, не красотка, зато и не уродина!»). Винни переводит дух, силится овладеть собой. Но за все время после отъезда из Америки ей только жали руку или целовали в щечку, не больше, а Чак обнимает ее так крепко, так нежно. Винни обдает теплая волна, хочется расслабиться, забыть, кто она и где…

– Нет, нет, – пробует она сказать. – Я совсем не хочу… – Но вместо слов у нее выходит нечто бессвязное. Оттолкни его прочь, приказывает она себе, но тело не желает ей повиноваться, только рука держит Чака на небольшом расстоянии.

Первым отстраняется Чак.

– Винни, погодите минутку. – Тяжело дыша, он выуживает большую теплую руку у нее из-под блузки. – Господи, до чего хорошо. Но мне нужно кое-что сказать. – Чак снова укутывается в покрывало. – Присядем на минутку, ладно?

– Ладно, – вторит ему Винни дрожащим голосом.

– Я хотел сказать, что… – Чак, опустившись на диван, медлит. – Ах, черт!

– Ну же, – подбадривает его Винни, опускаясь на стул напротив; к ней понемногу возвращается самообладание. – Я знаю, что вы хотите сказать.

– Не может быть! Откуда вы знаете? – Голос у Чака сердитый и, кажется, испуганный.

– Потому что я все это уже слышала. – Теперь голос у Винни почти не дрожит. Она бросает взгляд на Чака, думая, до чего нелеп этот толстый карикатурный розовощекий индеец среди английской мебели и цветастого ситца. – Сейчас вы скажете, что вы от меня без ума, но если честно – вы очень дорожите своим браком и любите жену.

– Люблю? Черта с два! Не люблю я Мирну, я ее ненавижу Нет у нас больше никакой любви! Давно все протухло. – Чак мрачнеет. – Нет, все еще хуже, намного. – Чак хватается за покрывало, откашливается. – Помните, я рассказывал, как еще тогда, в Талсе, попал в аварию, машину разбил?

– Да, – отвечает Винни, гадая, не признается ли он сейчас, что после аварии он больше не мужчина.

– Ну так вот, я не только машину разбил. Там еще… паренек был… в «фольксвагене». Дело было на шоссе Маскоги-Тернпайк, около двух ночи. Я мчался во весь дух, миль под восемьдесят. Я всегда так по ночам летал, когда мне было страшно. Вдруг откуда ни возьмись этот старенький «фольксваген»… Выворачивает прямо передо мной с проселка, вихляет туда-сюда, будто пьяная курица. До сих пор перед глазами стоит. А в нем – тот самый парнишка шестнадцатилетний, весь накачанный амфетаминами. Хотел я затормозить, но слишком поздно сообразил – пьян был как свинья.

– И что потом?

– Погиб он. – Чак взглядывает на Винни тревожно, вопросительно и тут же, как будто боясь увидеть ее лицо, опускает глаза в пол. – Ну, вы знаете эти махонькие дряхлые иностранные машинки. Такая если попадет в аварию – считай, конец, – продолжает Чак, обращаясь к ковру. – Смяло, короче, машину, как кусок фольги. Моему «понтиаку» тоже досталось, но я из него кое-как выбрался. Трещина была в колене, голова разбита в кровь, но я тогда ничего не заметил. А парнишка… застрял в «фольксвагене»… его насквозь рулем проткнуло… и кричал. А я ничего не мог сделать, даже дверь открыть не мог. – Чак вновь поднимает глаза на Винни. – Вот так, – вздыхает он. – Темнота кругом хоть глаз выколи. У меня одна фара еще работала, и виден был кусок дороги. Кругом обломки железа да кучи битого стекла, будто колотый лед. Когда приехала полиция, я себя не помнил. У меня было двенадцать сотых процента алкоголя в крови, а когда меня заталкивали в полицейскую машину, я полез драться: решил почему-то, что должен остаться с парнишкой. Ясное дело, меня арестовали. Сопротивление при аресте, нападение на полицейского, вождение в нетрезвом виде, превышение скорости, преступная небрежность… А потом родители парнишки подали на меня в суд за непредумышленное убийство. Я хотел признать себя виновным; мне уж плевать было, что дальше, – так было тяжко. Мирна решила, что я спятил. Говорит, раз уж сам себя не уважаешь, так будь хотя бы порядочным человеком, обо мне подумай, о детях, об их положении в обществе.