Текст книги "Дитя фортуны"
Автор книги: Элис Хоффман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)
– Кажется, я его нашла, – произнесла врач.
– Я ничего не слышу. – Рей открыла глаза и приподнялась на локтях.
– Слушайте, – велела врач.
И тут Рей его услышала, а услышав, начала плакать.
– Вот он, – сказала врач. – Ваш ребенок.
На Рей обрушилось что-то внезапное и яркое, как молния, только в тысячу раз пронзительнее и совершеннее. Казалось, сердце ребенка стучит откуда-то издалека. Тогда Рей напомнила себе, что стук доносится из ее собственного тела. И она бы точно солгала, если бы сказала, что до этого ребенка ей нет никакого дела. Когда аппарат был выключен и Рей перестала слышать стук сердца своего ребенка, она села на столе и расплакалась. Затем, извинившись, встала и оделась. Рей заполнила медицинскую карту и поехала домой, но с того момента стала ломать голову над одной тайной: как такая хрупкая конструкция, как человеческое тело, может носить в себе два сердца и при этом ничего не чувствовать?
Менее чем через месяц Рей обнаружила, что после работы может провести весь вечер в любимом кресле Джессапа за чтением книги доктора Спока и при этом не потерять к ней интереса. Она начала учить новый, незнакомый для нее язык: «колики», «чепчик», «грудное молоко»… Каждую ночь Рей просыпалась ровно в три часа – для тренировки. Она квартами покупала молоко и пила фиточай. Когда ее одежда перестала застегиваться на животе, она отказалась от секонд-хенда. Вместо этого, сняв со своего банковского счета двести долларов, она отправилась в отдел товаров для новорожденных в магазине Буллока и там за сорок пять минут истратила больше, чем за последние пять лет. Когда продавщица протянула ей две огромные сумки, Рей уже так обессилела, что, с трудом забравшись в свой «олдсмобиль», уронила голову на руль. И вот там, на стоянке, Рей впервые почувствовала, как шевелится ее ребенок. От неожиданности она вскинула голову и замерла, ожидая, когда толчки повторятся. Она-то думала, что ребенок станет лягаться, но вместо этого ощутила какое-то слабое трепыхание, словно внутри захлопали чьи-то легкие крылышки. Когда это повторилось, Рей поняла, что чувствовала толчки ребенка уже в течение нескольких недель.
– О господи! – простонала Рей, сидя в «олдсмобиле».
Все было именно так: ребенок начал шевелиться.
Рей решила рожать традиционным способом и обсудила это со своим врачом. Но когда встал вопрос о том, кто будет помогать ей готовиться к родам, Рей солгала, сказав, что ее муж находится в деловой командировке – уехал продавать покрышки для грузовиков. Все это было так не похоже на Джессапа. Рей даже на мгновение подумала, что сделала ему больно. Она представила себе, как он сидит в трейлере «фольксваген», загруженном огромными автопокрышками, и… отправила его в Небраску, где оставила с проколотой шиной и полным отсутствием автопокрышек, подходящих для его автомобиля.
Первым, к кому обратилась Рей, был Фредди, но тот, явно испугавшись, наотрез отказался от роли тренера и даже боялся с Рей разговаривать. Дело кончилось тем, что он предложил ей деньги, на которые она смогла бы нанять себе хорошего тренера, и очень удивился, когда Рей их не приняла.
– Вы – другое дело, – объяснила Рей. – Вам платить не надо, поскольку вы взяли бы на себя эту роль добровольно.
– Ну, уж нет, – сказал Фредди. – Можешь мне поверить. Добровольно я на это не пойду. Рей, я даже слышать не могу о всяких родах. Даже фотографии видеть не могу. Ты такого хочешь тренера?
Рей собралась было обратиться к своей соседке – актрисе, с которой в свое время договорилась ходить в прачечную самообслуживания, чтобы не сидеть там по вечерам в одиночку. Но когда Рей, встретив ее возле почтового ящика, заговорила об обычных родах, соседка страшно перепугалась и сразу заявила, что не в силах даже переступить порог лечебного заведения, а если ей когда-нибудь придется рожать, то делать это она будет у дверей больницы.
Таким образом, у Рей остался только один человек, к которому она могла обратиться за помощью: Лайла Грей.
– Как трогательно, верно? – спросила Рей, когда позвонила Лайле и объяснила ей ситуацию. – Что мне приходится просить именно вас.
«Ну, нет, – подумала тогда Лайла, – бывает куда хуже. Например, когда ты поднимаешься по темной лестнице, и у тебя начинают отходить воды, и тебе некому помочь, и у тебя больше нет сил идти дальше». Правда, иногда Лайле нравилось думать о том, что и Хэнни в тот момент было так плохо, что и она не знала, куда деться от боли.
– Разве вам больше некого попросить? – поинтересовалась Лайла. – Какую-нибудь подругу?
– Если бы у меня была подруга, думаете, стала бы я вам звонить? – сказала Рей.
– Я же просила вас больше мне не звонить, – ответила Лайла, но голос ее звучал уже менее уверенно.
Если бы тогда она решилась войти в ресторан на Третьей авеню, то не оказалась бы в той кошмарной душной спальне совсем одна, скрючившись на постели, которая была ей мала уже с двенадцати лет. Вместо этого она рожала бы в доме Хэнни, а потом еще несколько дней провела бы в постели, и ей приносили бы горячий чай и тонкие тосты, и ей не нужно было бы вставать, и ее дочь была бы рядом с ней, и она смотрела бы, как ребенок спит.
– Вы подумайте, – сказала Рей. – Я ведь больше ни о чем не прошу.
В течение двух недель Лайла только об этом и думала, но звонить Рей не стала. Она просто не могла сказать ей «нет», хотя прекрасно знала, что это такое – находиться одной в комнате, где нет ничего, кроме темноты, которая окружает тебя со всех сторон и душит, забивая тебе горло при каждом вздохе. Тогда ее спас свет, который хлынул в ее темную комнату из коридора. Лайла до сих пор чувствовала этот свет на своей коже, слышала каждый шаг кузины, которая подошла к ней, мягко обняла за плечи и помогла забраться в постель.
Если бы в чашке Рей не было того знака, если бы Лайла не была уверена, что ребенок родится либо мертвым, либо увечным, она согласилась бы помочь. Но чайные листья сделали свое дело – и Лайла перестала подходить к телефону, сказав Ричарду, что ей названивает какая-то сумасшедшая. После этого они лежали в постели неподвижно, словно каменные, и слушали пронзительные звонки телефона, раздававшиеся среди ночи. Гадание пришлось забросить, и не потому, что клиенты не могли ей дозвониться, просто у Лайлы больше не осталось сил лгать другим после того, как она так солгала Рей. Ее предсказания стали одно другого хуже. Старые клиенты отказывались от сеансов на дому, а новые отходили от ее столика в ресторане в слезах и бежали жаловаться ресторанному начальству. Но Лайла уже не могла остановиться. Пожилым дамам она советовала поскорее написать завещание, а молодые разражались слезами, узнав, что их возлюбленный, который взял отпуск, на самом деле сидит не у постели больного друга, а весело проводит время со своей женой. Менеджер ресторанчика «Салаты сближают» дал Лайле еще один шанс, но, когда за один вечер поступили сразу три жалобы – развод, увольнение с работы и обвинение в употреблении наркотиков, – он ее уволил.
В каком-то смысле ей стало легче. В тот же день Лайла вынула из шкафчиков все банки с чаем и швырнула их в мусорный контейнер. После этого она заставила Ричарда позвонить в телефонную компанию и сменить номер их телефона. Свой белый шелковый тюрбан она изрезала садовым секатором, а красную шаль, которую использовала в качестве скатерти, вышвырнула вон. Когда же она решила, что каждое утро будет ходить в автомагазин и покупать там книги, о чем сообщила Ричарду, тот был в шоке. Но Лайла объяснила, что больше не может видеть человеческих страданий. Чтение книг о ремонте «БМВ» и «ауди» – вот что поможет ей привести нервы в порядок. Но днем, когда Лайла оставалась одна, она испытывала такое беспокойство, что не могла усидеть на месте. Однажды, выглянув из окна, она увидела Рей, сидевшую в автомобиле, и даже не удивилась, только в горле у нее пересохло. Лайла давно ждала появления Рей, и, что хуже всего, она этого хотела. Лайла накинула свитер и вышла из дома. Забравшись на сиденье рядом с Рей, она захлопнула дверцу.
– Я все никак не могла решиться вот так просто прийти к вам, – сказала Рей. – А вы могли хотя бы взять трубку. Могли бы просто сказать мне, что не желаете быть моим тренером. – Она посмотрела на Лайлу. – Если только вы не согласны.
– Я не тот человек, который вам нужен, – объяснила Лайла.
– Но ведь это совсем ненадолго, – настаивала Рей. – Всего шесть недель занятий у Ламаса, а начнутся они не раньше февраля. До этого вы меня даже не увидите.
– Вам нужен другой человек, – повторила Лайла, покачав головой.
– Неужели вы не понимаете? – спросила Рей. – У меня нет другого человека.
Они сидели, уставившись в лобовое стекло. Рей готова была расплакаться, но страшно было не ей, а Лайле: если во время родов эта девочка протянет руки и обнимет ее за шею, она может провалиться во тьму. Она уже слышала хлопанье гигантских крыльев.
– Вот что я вам скажу. – Лайла старалась говорить равнодушно. – Мне кажется, вам нужна не я. Вам нужен ваш друг. Должен же он когда-нибудь вернуться.
– Мой друг! – воскликнула Рей. – Могу себе представить. – Однако в ее взгляде сквозил интерес. – А почему вы решили, что он вернется?
– Просто я это чувствую, – ответила Лайла. – Он еще не ушел.
В конце концов, Лайла дала согласие. Она будет тренером Рей, если не вернется Джессап. Вот до какой степени Лайла была уверена, что ее помощь не понадобится. Но когда Рей уехала, Лайла, возвращаясь в дом, почувствовала острое сожаление, словно это была ее идея – присутствовать при родах. Она остановилась на крыльце, окруженном розовыми кустами. Дверь была открыта. Лайла обернулась, чтобы бросить взгляд на улицу, но Рей уже изо всех сил нажала на газ – а вдруг Джессап и в самом деле вернулся? – и старый «олдсмобиль» скрылся из виду. И на улице Трех Сестер не осталось ничего, кроме нескольких голубых облаков посреди западного неба: верный признак того, что погода скоро переменится.
На следующей неделе дождь лил, не переставая, и все же управляющий домом, где жила Рей, уже развесил во дворе гирлянды белых рождественских фонариков. Ребенок шевелился больше обычного, меняя свое положение. Поэтому Рей иногда теряла равновесие и едва успевала ухватиться за какой-нибудь предмет мебели или опереться о стену, чтобы не упасть. Это было самое ненастное время года – между Днем благодарения и Рождеством, когда одиночество ощущается особенно остро. Рей уже махнула рукой на предсказание Лайлы относительно возвращения Джессапа. Это ожидание порождало в Рей еще большую тоску, чем обычно. Каждое утро, выбравшись из постели, она, прежде всего, включала телевизор, просто для того, чтобы услышать чей-то голос. Потом она забирала телевизор с собой на кухню и ставила на стол, чтобы смотреть его за обедом. Через некоторое время Рей внезапно поняла, что делает то, что в свое время делала ее мать, и пришла от этого в ярость, ибо сейчас, когда ее наконец-то перестал преследовать запах духов Кэролин, она начала приобретать ее привычки. Однажды, когда Рей собралась добавить горчицы в салат с яйцом, она с ужасом вспомнила, что так делала Кэролин, а не она, Рей. Она слишком много времени проводит одна – вот в чем дело, вот почему она стала смотреть за обедом новости и класть в пищу горчицу. Когда она жила с Джессапом, то считала дни до уик-энда. Теперь же ей было все равно, и Фредди даже иногда приходилось напоминать ей, какое сегодня число.
Была пятница, по-прежнему шел дождь, и Рей, чтобы не промокнуть, бегом побежала домой. Дверь в квартиру была слегка приоткрыта, и Рей сразу поняла: там Джессап. Слышался звук работающего телевизора, вкусно пахло свежим кофе. Рей стояла во дворе и думала о том, что с тех пор, как началась та ужасная жара, почти ничего не изменилось. Но, войдя в квартиру и увидев на кухне Джессапа, она поняла, что очень даже изменилось. Джессап перестал походить на самого себя: деревянный стул, на котором он сидел, казался слишком мал для него, ноги в сапогах торчали из-под стола, куртка висела на спинке соседнего стула – с нее на пол капала вода. Плита была включена, чтобы куртка поскорее просохла, и Рей стало неприятно жарко. Она стояла в дверях, смотрела на Джессапа и не знала, что сказать.
Джессап кашлянул.
– Я сварил кофе, – нарушил он молчание.
Взглянув на стол, Рей увидела, что он поставил ей керамическую кружку и налил в нее кофе. Такого он еще никогда не делал, во всяком случае, за последние семь лет.
– Я не буду, Джессап. Мне вреден кофеин.
– О, – отозвался он, видимо вспомнив о ее положении, и перевел взгляд на ее живот.
Рей плотнее завернулась в плащ.
– Присядь, пожалуйста, – предложил Джессап, словно это она пришла к нему в гости.
Рей не двинулась с места.
– У меня есть участок недалеко от Барстоу, – заявил Джессап.
– Ты настолько невежлив, что даже не скажешь, что ты об этом думаешь? – спросила Рей.
– О чем? – слегка смутился Джессап.
– О том, как я выгляжу, – ответила Рей.
Нет, нужно держать себя в руках. Рей слышала, как дрожит ее голос. Подойдя к холодильнику, она налила себе стакан молока.
– Ты выглядишь потрясающе, – произнес Джессап.
– Какой же ты лжец! – воскликнула Рей.
Она села напротив него за стол, уже понимая, что он вернулся не за ней.
– Когда наше кино провалилось, я подумал, что у меня теперь два пути, – начал объяснять Джессап. – Можно попытаться войти в кинобизнес, что само по себе нереально, так как они считают, что если ты шофер, значит, ты тупой олигофрен. А можно принять предложение одного парня, с которым я познакомился в Гесперии.
– Какое предложение? – спросила Рей.
– Мне повезло, что я его встретил, – сказал Джессап. – Он предложил купить землю. Понимаешь, умер один старикан, и его семья задешево ее продает. Три тысячи долларов с меня и три тысячи – с моего приятеля.
Рей еще никогда не слышала, чтобы Джессап кого-то называл своим приятелем. Вспомнив об отложенных четырех тысячах, она сжала губы.
– Ты даже не спросил, как я себя чувствую, – возмутилась Рей.
– А ты меня об этом спросила? – возразил Джессап.
Вместо ответа Рей схватила коробку с молоком и запустила ею в Джессапа. Тот, не ожидая подобного действия, не успел увернуться. Коробка ударилась ему в плечо, залив молоком рубашку.
– О боже! – Джессап вскочил и начал вытирать рубашку. – Ты, похоже, стала настоящей истеричкой.
Рей чувствовала себя совершенно измотанной. Молча взяв стакан, она допила молоко, думая о том, что сейчас, наверное, происходит их окончательный разрыв.
– Ты меня вообще ни о чем не спросила, – сказал Джессап. – Чем я, например, занимался.
Рей ничего не ответила, и тогда он сам ей рассказал. Он купил сорок акров земли вместе с трейлером и сараем.
– Понимаешь, зачем нужен сарай? – с ухмылкой спросил он.
У Рей не было сил на эту игру.
– Зачем? – спросила она.
– Затем, что я собираюсь разводить лошадей.
Рей рассмеялась. Когда они с Джессапом уехали в Мэриленд, она сняла маленький домик, но когда Джессап приехал его смотреть, выяснилось, что делать ему там абсолютно нечего, ну если только слушать, как по чердаку скачут белки. В общем, он быстренько оттуда смылся. Через некоторое время они сняли в Сильвер-Спринг квартиру с садиком.
– Смейся-смейся, – сказал Джессап. – И не думай, что я стану заниматься старыми клячами. Я буду разводить карликовых лошадок.
Рей взвизгнула так пронзительно, что Джессап, не разобрав, в чем дело, бросился к ней. И только затем понял, что Рей заходится от смеха. Покачав головой, Джессап вернулся к столу и налил себе еще одну кружку кофе. Он смотрел на Рей, дожидаясь, пока она отсмеется, но Рей, едва вспомнив слова «карликовые лошадки», вновь заливалась смехом.
– Ну, давай, давай, – обиделся Джессап. – Ничего, ты еще обо мне вспомнишь, когда я разбогатею.
Рей вытерла слезы и мгновенно успокоилась. Похоже, Джессап искренне верит в свою затею.
– Богом клянусь, Рей, они не больше сенбернаров. – И, положив в кофе ложку сахара, добавил: – Мне нужно это ранчо.
Теперь Рей точно знала, почему вернулся Джессап.
– Ни за что, – сказала она.
– Слушай, ты забрала машину, в таком случае деньги – мои.
– Эти деньги я скорее отдам первому встречному, чем тебе, – заявила Рей. – Да я их лучше сожгу.
– Ты ничего не хочешь мне дать? – спросил Джессап.
– Кое-что я тебе уже дала, – возразила Рей. – Угадай – что? Я тебя любила.
– Любила? – переспросил Джессап и, подойдя к ней, обнял.
– Отстань, – отмахнулась Рей. – Денег я тебе все равно не дам.
– Я мог бы остаться на ночь, – предложил Джессап.
Он стоял, прижимая к себе Рей, и ей снова стало жарко. Отстранившись, она подошла и выключила плиту:
– Я не собираюсь платить за газ. Хочешь сушить куртку – сам и плати.
Они стояли, глядя друг другу в глаза. Темнело, но они не включали свет. На полу растеклась лужа молока, которую Джессап так и не вытер, и теперь в ночном сумраке казалось, что это не молоко, а чернила. Почувствовав, как зашевелился ребенок, Рей положила руку на живот.
– Я мог бы остаться, – повторил Джессап.
Рей молча покачала головой. Она так и не смогла заставить себя взглянуть на него, пока он полоскал под краном свою кружку и надевал куртку.
– Наверное, поеду на автобусе, – бросил Джессап.
– На чем же еще? – пожала плечами Рей.
За окном кухни царила кромешная тьма и, судя по звукам, лил дождь – скверная погода для того, кто собирается ехать в Барстоу на автобусе, да еще в одиночку.
– Не хочется расставаться вот так, – сказал Джессап.
– А что? – спросила Рей. – Что тебе не нравится? Тебя же больше заботят какие-то лошади, чем собственный ребенок.
– Странно как-то, – произнес Джессап. – Все, что произошло со мной за последнее время, было связано не с тобой.
– А со мной вообще ничего не было связано. Ничего, что бы ты ни делал! – воскликнула Рей.
– Неправда, – не согласился Джессап.
Когда он ушел, Рей почти поверила его словам.
Когда он стоял под окнами ее дома, было так холодно, что даже Джессап мог это почувствовать. Когда она не могла выйти из дома, она видела, как он часами стоит под ее окном. А сейчас он едет на автобусе в свою пустыню. Ноги у него такие длинные, что торчат в проходе между сиденьями. В Барстоу он приедет только к полуночи. Все годы их совместной жизни Рей считала, что стоит ей только захотеть, и Джессап никогда ее не бросит. Но ей больше не хотелось его удерживать.
В ту ночь она отлично выспалась. Постель показалась ей мягче, чем обычно, а дождь шел и шел до самого рассвета. Утром Рей вытерла с пола молоко и вымыла кофейник. И только спустя две недели она решилась выдвинуть ящик буфета на кухне и пошарить под грудой столовых приборов. И почувствовала себя круглой дурой, когда поняла, что все то время, пока Джессап с ней говорил, деньги уже лежали в кармане его куртки и что его просьба отдать ему их сбережения была пустой формальностью: он с самого начала задумал бросить ее без гроша в кармане.
Когда Рей перестала звонить, Лайла забеспокоилась. Она сама хотела услышать от Рей, что та согласна на ее предложение. Ей нужно было узнать точный день и час возвращения Джессапа. Ребенок Рей начал ее преследовать: придя в магазин, Лайла думала о всяких глупостях – детских ползунках с жемчужными пуговками, крошечных серебряных ложечках, вышитых кружевных слюнявчиках. Работая со счетами из автомастерской, она постоянно ошибалась, после чего обвиняла во всем клиентов Ричарда. По ночам ей снились мертвые младенцы с холодными как лед ручками и ножками. Но больше всего Лайлу пугало то, что она, сама того не желая, начинала подбирать ребенку имя, словно он был ее собственным.
Если она ошиблась, то есть если приятель Рей не вернется, ей придется признать, что свою часть сделки она не выполнила. Каждый день Лайла ждала телефонного звонка, который освободил бы ее, но звонка не было. Ричард, заметивший ее угнетенное состояние, доконал ее расспросами, и Лайла все ему рассказала. Но он ничего не понял. Более того, он решил, что Лайла была бы прекрасным тренером, и посоветовал сдержать обещание, данное Рей. От этих слов Лайле сделалось еще хуже. И тогда она поняла, что, если очень долго скрывать правду, наступит момент, когда тебе, в сущности, уже нечего будет сказать и тебя вряд ли кто-то поймет.
Прошло много дней, и Лайла начала было думать, что наконец-то избавилась от Рей. Но однажды вечером, когда Лайла мыла на кухне посуду, она закрыла глаза и вдруг ясно увидела: на заднем сиденье автобуса сидит высокий мужчина, его голова запрокинута назад, он спит. Кажется, это ночь. Небо такое прозрачное, что Лайла видит Млечный Путь. Она выключила воду и опустилась на стул. Увидев выражение ее лица, Ричард отложил журнал, который читал, и насторожился. Лайла подняла на него глаза, потемневшие настолько, что было невозможно различить их цвет.
– Я что-то видела, – сказала она.
Объяснить Ричарду, что она увидела, Лайла не смогла. Он подумал, что дело в самом видении, но это было не так. Она что-то увидела – вот главное. Просто однажды вечером Лайла поняла, что может видеть то, чего на самом деле видеть не хочет. Она могла его чувствовать – не будущее, но прошлое. И тогда Лайла так испугалась, что побоялась одна вернуться на кухню и попросила Ричарда пойти с ней и подержать ее за руку.
Пока они вместе мыли посуду, Лайла не проронила ни слова, а когда Ричард сказал, что идет спать, она, казалось, его не слышала. Он немного помялся в дверях, а затем резко окликнул ее, словно хотел разбудить. Лайла сказала, что пока спать не ляжет. И Ричард, направляясь в спальню, не мог отделаться от впечатления, что Лайла уходит от него, хотя в это время она все так же стояла на кухне и смотрела во двор.
Ричард лег в постель, и Лайла услышала, как заскрипели пружины. Вскоре исчезла пробивавшаяся из-под двери полоска света – Ричард выключил свет. Лайла позвонила Рей в двенадцатом часу. Рей уже спала и ответила сонным голосом, но Лайла сразу поняла, что Рей спит одна, поскольку та не говорила шепотом, боясь разбудить своего приятеля. В ее тоне проскальзывали нотки обиды и гнева.
– Он вернулся, можете спать спокойно, – сказала Рей. – И в ту же ночь ушел, да еще и деньги мои прихватил.
– Зачем вы ему это позволили? – спросила Лайла.
– Я позволила! – возмутилась Рей. – Он просто забрал деньги и смотался.
Лайла опустилась на табурет. Она собиралась сказать Рей, что не сможет быть ее тренером, что ей следует найти кого-нибудь другого. Но вдруг, неожиданно для самой себя, вновь стала думать об именах и, вспомнив самые любимые – Кэтрин, Джессика и Клер, – едва не расплакалась.
– Думаете, мне следует догнать его и отобрать деньги, да? – спросила Рей.
– Не знаю, – ответила Лайла, превозмогая головокружение. Кажется, ей нездоровится.
– А знаете, вы правы, – немного оживилась Рей. – Я, конечно, отдала ему все, что у меня было, но в следующий раз этому не бывать.
Повесив трубку, Лайла поставила на плиту чайник. Сейчас ей нужно что-то простое и милое сердцу: чай из пакетика, две ложки сахара, щербатая голубая чашка и блюдце. Когда она наливала в чашку кипяток, пакетик порвался, и ей пришлось ждать, пока чаинки осядут на дно. Лайла маленькими глотками пила чай и слушала, как за окном стучит дождь. Сперва по листьям лимонного дерева застучали одиночные капли, затем дождь усилился. В ту зиму сорняки на улице Трех Сестер вовсю разгулялись: каждый раз во время дождя они расползались все дальше, захватывая огороды, металлические ограды и низко расположенные телефонные провода. В эту ночь птицы на деревьях нахохлились, а семейные пары в своих спальнях жались друг к другу, укрывшись дополнительными одеялами и пледами. В такую ночь все спали и никто не стал бы сидеть на кухне в полном одиночестве.
Лайла выпила уже полчашки, когда внезапно поняла, что с чаем что-то не так. Во рту остался какой-то странный привкус. Язык покрылся налетом и онемел. Когда Лайла заглянула в чашку, там уже возникали очертания ребенка. Подбежав к раковине, она вылила чай и стояла, слегка пошатываясь. Дождь лил, не переставая, но женщина не слышала, как он стучит по крыше и как журчит в сточных канавах вода. Внезапно Лайла ясно поняла, чего она хочет. Ей даже не нужно было об этом думать, она это чувствовала, как мать сердцем чувствует плач своего ребенка. Все казалось так просто, что Лайла сама удивилась, почему она ждала гак долго. Она вернет себе свою дочь. Еще до того, как дождь утих, а луна успела переместиться на середину неба, Лайла вошла в спальню, тихонько вытащила чемодан и аккуратно сложила в него почти все свои вещи.
В ту ночь Ричарду снилась мать. Она стояла в гостиной их дома в Восточном Китае и, закрыв лицо руками, плакала. По комнате летали неизвестно откуда взявшиеся ласточки. Они метались под потолком и путались в занавесках. Хелен не могла им помочь, а только смотрела, как все больше ласточек запутывается в складках тяжелой ткани. Пока Ричард спал, Лайла укладывала чемодан. Затем она вышла из спальни и прикрыла за собой дверь. Оставив чемодан в холле, пошла варить кофе. В три часа утра, когда запели первые птицы, Лайла подошла к окну. Но теперь она видела только то, что, как ей казалось, могла видеть ее дочь: иней на голых ветвях берез, тонкий слой льда на тротуаре, утреннюю звезду на востоке.
Лайла все еще думала о дочери, когда Ричард, проснувшись, обнаружил, что жены рядом нет. Он встал и пошел в столовую. Лайла сидела на диване, на кресле-качалке валялось ее пальто. Ричард сел рядом, но вместо того, чтобы взять жену за руку, сложил руки на коленях.
– Что с нами происходит? – спросил он.
Лайла понимала: она должна была все ему рассказать в тот день, когда они впервые встретились, или до свадьбы. Она должна была попросить его прогуляться с ней по шоссе или открыть ему правду в машине, по дороге в Калифорнию. Сколько раз ей приходилось сдерживать себя, чтобы не начать умолять его вернуться назад, в Нью-Йорк: когда видела маленькую девочку на заднем сиденье машины, в магазине Ховарда Джонсона, на рекламном щите у дороги. Она могла бы рассказать ему о дочери в годовщину их свадьбы, когда на небе ярко светила полная луна. Но она так ничего ему и не рассказала, и теперь ее последний шанс ускользал от нее, как и те, предыдущие.
Лайла положила голову на плечо мужа. На Ричарде был голубой халат, который Лайла подарила ему на день рождения. Ричард погладил ее по волосам, и она крепче прижалась к нему. Наступило утро, дрозды взлетели на самую верхушку лимонного дерева, а Лайла так и не смогла рассказать. По дороге в аэропорт, сидя в такси и держась одной рукой за чемодан, она вспоминала, как в последнюю минуту Ричард попросил ее не уезжать. Он не спрашивал, почему она уезжает, он просто просил ее не уезжать. Но, приехав в аэропорт и выбравшись из такси, Лайла перестала думать о муже, ей нельзя было о нем думать. Когда самолет оторвался от земли, ей было уже все равно: через шесть часов она будет в Нью-Йорке.
Рей разыскивала его три дня. К концу третьего дня она была готова его убить. Все с самого начала пошло не так. По дороге в Барстоу ей постоянно попадались трупы животных, лежавшие по обочинам дороги: черепахи с расколотым панцирем, убитые собаки, ястребы с крыльями чуть не в два фута. Всякий раз, как Рей видела на дороге очередное мертвое тело, она закрывала глаза и нажимала на педаль газа. Затем, когда она добралась до города, выяснилось, что в телефонном справочнике Джессап не значится, и ей пришлось истратить сорок долларов на две ночи в мотеле с такими жесткими матрасами, что спать было невозможно.
У него не было своего адреса, в Отделе регистрации автовладельцев он также не значился. Его как бы вообще не существовало. К концу третьего дня, когда Рей уже хотела бросить поиски, она внезапно услышала его имя, произнесенное официанткой в ресторанчике «Пончики Данкина».
– Вы говорите о моем Джессапе? – брякнула Рей, не подумав.
Официантка повернулась и смерила ее взглядом. То, что Рей беременна, было видно даже издалека.
– Может быть, – осторожно ответила официантка. Ей было лет восемнадцать, и она была уверена, что вполне может крутить роман с женатым мужчиной. – Джессап водил меня обедать в прошлую субботу.
– А как вы думаете, сколько здесь Джессапов? – спросила Рей.
– Один, – призналась официантка.
Рей не потребовалось много времени, чтобы вытянуть из официантки адрес Джессапа, который та написала на обратной стороне бумажной салфетки. Официантка даже объяснила, как лучше туда доехать.
Проезжая среди холмов, Рей увидела двух койотов, которые осторожно обнюхивали останки черепах. Была уже ночь, когда Рей въехала в Гесперию. Включив в салоне свет, она еще раз проверила адрес. Сначала ей показалось, что она заблудилась, но через двадцать минут выяснилось, что она приехала как раз туда, куда надо, – впереди что-то блеснуло. Трейлер Джессапа. Рей свернула на обочину, выключила фары и по грязной дороге подъехала к трейлеру. Стояла полная тишина. Возле трейлера был припаркован старый «форд».
«Наверное, машина приятеля Джессапа», – со злостью подумала Рей.
Остановив «олдсмобиль», она заглушила двигатель. Когда глаза привыкли к темноте, Рей разглядела на старом «форде» номера штата Монтана. Возле трейлера стояли лопаты и мотыги, а также старые кожаные сапоги Джессапа, заляпанные грязью.
Над трейлером возвышалась огромная антенна, однако в этом месте, судя по всему, была мертвая зона, поскольку Рей, включив радио, услышала только шипение. Было уже поздно, свет в трейлере был выключен, и все, похоже, спали. Однако, прислушавшись, Рей различила какие-то звуки. За сараем находился корраль, и Рей внезапно увидела лошадей. Джессап оказался прав: они были размером с собаку, но не выглядели смешно. Лошадки беспокойно ходили вдоль деревянной изгороди, взбивая пыль. Рей сразу подумала о том, что могло бы произойти, если бы кто-нибудь открыл им ворота. Наверное, лошадки дружно поскакали бы в сторону холмов и за много миль было бы слышно, как дробно стучат в ночи их копыта.
После двух бессонных ночей показываться Джессапу в таком виде Рей не хотела, а потому решила подыскать какой-нибудь мотель, где она могла бы переночевать. Рей все пыталась понять, как лучше поступить, но в результате уснула прямо в машине, уронив голову на руль. Ее обнаружил Хэл, партнер Джессапа, который в пять тридцать утра вышел покормить лошадей. Он пока не успел выпить кофе, на улице было еще темно, а потому старый «олдсмобиль» он заметил только тогда, когда тащил из сарая охапку сена. Лошади нетерпеливо топтались у ворот. Джессап же, как всегда, выключил будильник и повернулся на другой бок, предоставив действовать Хэлу. Заметив чужую машину, тот подошел, чтобы выяснить, в чем дело, но, увидев, что это всего лишь спящая женщина, будить ее не стал. Хэл пошел кормить лошадей, их топот и разбудил Рей. Проснувшись, она сразу пожалела о том, что провела ночь в машине: ноги затекли, бока болели так, словно ребенок всю ночь крепко прижимался к ребрам. Выбравшись из машины, Рей потопала ногами. Воздух оказался гораздо холоднее, чем она ожидала, и Рей обхватила себя руками, чтобы хоть немного согреться. Подойдя к корра-лю и свесившись через забор, она стала смотреть, как Хэл таскает лошадкам пахнущее персиками сено. Было ужасно холодно.
