Текст книги "Признания на стеклянной крыше"

Автор книги: Элис Хоффман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

На этом они лишились еще одного члена аудитории – Генри Беллингема: его жена как раз подала мужу знак, что набрала уже все нужные на неделю книги и кассеты. И – вовремя, так как у Генри вызвало неудовольствие упоминание о Боге с подозрительно негативным подтекстом.

– Ладно, тогда скажите мне вот что, – предложил оппоненту Розен, подводя черту под дискуссией. Содержание ее определенно вызывало куда больше интереса у самих выступающих, чем у слушателей. По рядам этих последних пробежало движение. – Доводилось ли вам хоть раз непосредственно наблюдать, как обнаружило себя привидение, или, иначе, энергия вне пределов человеческого тела?

– Откровенно говоря, нет, – отвечал Дэниел Финч. И бодро оговорился: – Во всяком случае – пока еще!

Лекция окончилась, сопровождаемая из вежливости жидкими аплодисментами. Физики складывали свои портфели, собираясь в обратный путь на розеновском старом «лендкрузере».

– А вот мне – доводилось наблюдать.

Рядом с Дэниелом Финчем стояла, подойдя к кафедре, Мередит Уайс. Дэниел от неожиданности обернулся так резко, что, оступясь, едва не упал с возвышения. Он и не слышал, как она подошла.

– Тревога! – шепнул своему бывшему студенту Розен. – Осторожно – псих!

– Почему дух непременно должен быть привязан к месту? – сказала Мередит. – Если вы вообще склонны именовать это духом – но хорошо, сойдемся удобства ради на таком названии. Место переменилось. Оно уже не то, каким было, когда там действовали энергетические импульсы данной личности. Моя теория – не логичнее ли предположить, что элементом, к которому привязан дух, будет время? Тогда это означает, что дух есть объект, не способный расстаться с тем, что было и чего более нет.

Мередит говорила, а Дэниел Финч разглядывал ее. Первыми заметил поразительно темные глаза. Возраст – примерно тот же, что у него, плюс-минус года два, но выглядит она моложе. Возможно, причина – волосы, туго связанные сзади, или отсутствие косметики. Лет тридцати, а на вид – совсем студентка, каким он читает лекции. Только намного серьезнее. И красивей. И ко всему – женщина с собственной теорией. Это надо же, как повезло!

– Вот-вот, – сказал Эллери Розен. – Остается прибавить, что призраки обожают мороженое с шоколадным сиропом. Ну что, идем? – поторопил он Дэниела. – Нью-Хейвен ждет не дождется.

– Хотите, могу подвезти вас в Нью-Хейвен, и мы продолжим эту тему? – До Мередит вдруг дошло, какой навязчивой она должна им казаться. – А нет – не надо…

– Не покупайся на ее внешность, – сказал Розен, ошибочно полагая, что все еще говорит шепотом. – Вполне может быть с большим приветом.

– Ничуть. – Мередит была в шерстяном строгом пальто и с подходящим к сезону шарфом на шее. В последнее время она пристрастилась к вязанию, находя, что оно успокаивает нервы. – Я Браун заканчивала, по истории искусств.

– Я, пожалуй, задержусь, – сказал Эллери Розену Дэниел Финч.

Розен хлопнул его по спине.

– Ну и дурак! – заметил он ласково. И – к Мередит: – Он в прошлом – мой любимый студент. Даете слово, что вы не чокнутая?

Мередит осенила себя крестом:

– Клянусь!

– Что ж, продолжая говорить ученым языком, – можно принять это заявление как свидетельство истины. Желаю вам получить удовольствие от обоюдных электрических импульсов!

С чем Эллери и удалился. Дэниел и Мередит уселись за ближайшим столом.

– Этот ваш интерес к данной тематике носит личный характер? – спросил Дэниел.

Не рассчитав, что у Мередит такие длинные ноги, он стукнулся с ней коленями и с неохотой заставил себя отодвинуться к спинке стула, чтобы такое не повторилось.

– Я, кажется, живу в доме с привидением, – сказала Мередит.

Ну вот, а так – плохо слышно. Дэниел опять придвинулся ближе.

– Умственное расстройство тут не примешано?

– Простите? – У Мередит запылали щеки.

– Не обязательно у вас. Есть мнение, что неуравновешенные люди могут производить то же действие, что и истинные духи. Случаи полтергейста, говорят, главным образом наблюдаются там, где есть злой или обиженный подросток.

– Ну, такое у нас имеется, но только наш подросток, судя по всему, к происходящему не имеет отношения. Я – няня в этом доме. С образованием, не соответствующим должности.

Дэниел пустился в разъяснения взаимосвязи между живыми и мертвыми при наличии истинных привидений. У живых, подверженных контактам с ними, чаще всего наблюдаются ограниченность, меланхолия, чувство своей вины. Мередит кивала головой, ловя каждое слово. Таких темных глаз, как у нее, Дэниел еще не встречал.

– Здесь можно пойти куда-нибудь выпить кофе? – спросил он.

– Нельзя. В девять все закрывается. Провинция, знаете, – объяснила Мередит.

Дэниел заметил, что библиотекари поглядывают в их сторону.

– Что также относится и к библиотеке, – прибавила Мередит виновато. – Работает до девяти. Причем сегодня у них еще длинный день. Обыкновенно закрывают в шесть вечера. Боюсь, нам дают понять, что мы слишком засиделись.

Они попрощались с библиотекарями и вышли, толкнув стеклянную дверь. На парковке стояли всего три машины, одна из них – «фольксваген» Мередит.

– Я лично наблюдала физические свидетельства, – сказала Мередит. – И голоса были, и разбитая посуда, и копоть.

– Приметы сходятся. – Дэниел кивнул головой. – Считается, что духам нередко сопутствуют птицы. Буквально на днях читал об этом. Ласточки в печной трубе. Скворец, неожиданно пойманный в комнате. По-видимому, птицы реагируют на скачки в электрических импульсах.

– У нас по утрам столько птиц на газоне – иной раз за ними травы не видно.

– И как же вы набрели на теорию «дух-во-времени»?

– Дух во времени. Звучит красиво. Да потому что я каждый раз ее вижу в другом месте. По-моему, ее привязывает к себе отрезок времени. Она повсюду следует за некоторыми членами семьи.

– А за вами?

– За мною – нет. При том, что видеть ее – я вижу. Следует, главным образом, за своим мужем.

– Любовь, – сказал Дэниел.

– Или наоборот. – Они прошли почти всю парковку, и Мередит отперла «фольксваген». – Так что́ – отвезти вас в Нью-Хейвен?

– Честно говоря, мне хотелось бы взглянуть на ваш дом. Если можно.

По дороге они притихли. Посмеялись, отметив, как запотевает от их дыхания ветровое стекло, и замолкли. Дэниел готов был бы ехать так без конца. Ближе к дому Мередит, чтобы никого не потревожить, выключила фары. Доехали в темноте; из-за самшитовой изгороди, подобный айсбергу, встал Стеклянный Башмак. Потрясающее зрелище – даже для тех, кто тут жил.

– Ого! – сказал Дэниел. – Ультра-модерн! Не то, что я ожидал…

Такой, как Мередит, он тоже не ожидал. Обоим не хотелось выходить из машины. Вокруг них как бы сомкнулся воздушный пузырь. Сквозь сумерки ранней ночи опадали желтые листья. Перепархивали от фонаря к фонарю редкие запоздалые капустницы.

– Рисовали себе обитель призраков как угрюмое строение? Знакомьтесь: Стеклянный Башмак! Знаменитость, между прочим. Хозяин дома – архитектор, а проектировал Стеклянный Башмак его отец, тоже архитектор. Птицы, о которых я говорила, все норовят пролететь это здание прямо насквозь.

Они вышли из машины и направились в тени самшита к дорожке, ведущей к дому.

– Сколько лет было вашему привидению в год смерти? – спросил Дэниел.

– Лет что-нибудь двадцать пять.

– Молодая.

Они двинулись в темноте по мощенной камнем дорожке.

Мередит держалась за рукав Дэниела Финча – чтобы не споткнуться, как она пролопотала. Не исключено, что причина была совсем не та. Ее влекло к Дэниелу, непривычно и властно. К высокому темноволосому человеку с щедрым очерком губ и свободной манерой держаться. Который умеет слушать, когда с ним говоришь. Мередит ощущала себя невесомой, как бабочка. Трепетной. Смятенной. К ночи похолодало – похоже было, что вот-вот хватит мороз. Дэниел с бьющимся сердцем придвинулся ближе к Мередит.

– Тсс, – шепнула она. – Тихо!

На миг к Дэниелу закралось сомнение. Он был все же физик-теоретик, а не специалист по изгнанию духов. Что, если его бывший учитель угадал? Тогда он – в компании безумной, а ему даже смыться отсюда не на чем…

– Вы гляньте под ноги, – сказала ему Мередит.

По дорожке, словно указывая им путь, тянулась лента черной сажи. Они свернули к заднему дворику. Хотелось взяться за руки, однако ничья рука не шевельнулась первой. И все-таки они сейчас делали вместе шаг куда-то, и оба это знали, – шаг в нечто большее, чем лужицы темноты, разлитые студеной ночью. Впереди могло ждать всякое. Духи, призванные из ниоткуда; духи, изгнанные в никуда. Донеслись еле слышные голоса. У Дэниела мурашки пробежали по коже. Однако ничто сверхъестественное их впереди не ожидало – всего лишь двое ребят, сидящих за столом на заднем дворике: худой, высокого роста паренек лет семнадцати с попугаем, примостившимся на его плече, и одиннадцатилетняя белокурая девочка с раскрытой книгой Эдварда Игера «Чудеса у озера». Издали – очаровательная картинка. Пока вы не замечали, какое угрюмое лицо у паренька.

Едва Мередит с Дэниелом показались из темноты, как девочка, вскочив на ноги, бросилась обнимать Мередит.

– Сэм сказал, что нам надо выйти из дома, – объяснила Бланка.

Сэм в последнее время целыми днями спал. Глаза ему обвели темные круги. Чем дольше он спал, тем резче обозначивались эти круги под глазами. Среди домашних, включая в их число и Мередит, его состояние больше не обсуждалось. Он честно пробовал слезть, как и обещал, с иглы, но не смог. Снова взялся за старое. Мередит знала, что он роется в ее кошельке, тащит из дому то одно, то другое. Подсвечники. Серебряный чайный сервис. Все, до чего дотянутся руки. Лишь бы только раздобыть наркоту – ничто другое его не занимало. За исключением попугая. Он нарезал для птицы дольки апельсина, покупал ей свежий салат, следил, чтобы ей всегда хватало зерен и галет; часами просиживал, стараясь обучить ее отборной брани. Последним достижением Конни было, Одно говно.

– А, кавалера привели, – сказал Сэм, когда Мередит с Дэниелом подошли ближе. – И где же его подцепили – на обочине?

– В библиотеке.

– Вон отсюда, – сказал попугай. – Одно говно.

– Я-то пытался прибавить к этому, ты, Синтия, – придать высказыванию личный характер, содержательность, – но он ни в какую.

– Он только тыосвоил, – сказала Бланка.

Попутно Сэм изучал Дэниела. Ростом примерно метр восемьдесят, косматый, в старом пальтеце, в руках – портфель. Не иначе, преподаватель.

– Бросайте этого типа, Мередит. Определенно не то. Ну гляньте сами! Кто в наше время разгуливает с портфелем?

– Я – физик. – Дэниел Финч сел за стол напротив Сэма. Он видел, как расширены у малого зрачки. Заметил струпья на лице у Сэма. Наркотики вызывают зуд.

– Ага, ну раз вы такой умный, не скажете, в чем цель того, что мы болтаемся тут на земле?

– Это уж пусть докапываются философы. Я занимаюсь не смыслом жизни, а лишь ее составляющими.

– Отлично! – сказал Сэм. – Одобряю. Действительно, на хрен он сдался, смысл? Кому он на хрен нужен?

– Сэм, – сказала Бланка.

– Ну пусть будет – на фиг. Так лучше? На самом деле все мы знаем, в чем смысл, только сказать не хотим. Таков порядок в этой жизни. Любой ценой отгораживаться от правды.

Сэм сильно похудел с того дня, когда разыгралась история с цветными мелками. Он выглядел не так, как другие в его возрасте. Вид у него был потасканный, а в минуты, когда он раздражался, как теперь, – недобрый. Мередит подчас казалось, что в такие минуты по лицу его видно, каким он будет в старости. Когда он кололся, у него начинали дрожать руки; Мередит обратила внимание, что сейчас они дрожат.

– Так вы с ним сразу начнете трахаться или погодя? – спросил ее Сэм.

Бланка заткнула руками уши.

– Не смей так выражаться!

– Извини, Прутик. – Сэм забывал иногда, что Бланка еще ребенок. Она казалась такой взрослой. Наверно, он позволял себе говорить при ней лишнее. Выдавать слишком многое о том, что творится у него внутри. – Болтаю невесть что! Не обращайте внимания. – Последнее относилось уже ко всем.

– Он говорил, что Синтия может расправиться с нами, – пожаловалась Бланка. – И мы поэтому должны выйти из дома. Вот почему мы тут сидим. А Синтия – душегубка, она убьет нас, когда заснем.

– Я имел в виду духовную смерть, – сказал Сэм. – Способность чувствовать. Меня она уже прикончила в этом смысле.

– Ты говорил не то, – настаивала Бланка. – Ты говорил, она подкрадется ко мне с ножом, каким режут мясо. И нам, возможно, придется улететь.

– А что, с нее станется! – сказал Сэм. – Ей доверять нельзя, сама знаешь.

– Сэм! – остановила его Мередит. Не мудрено, что у бедной Бланки всегда такое тревожное выражение лица…

– Не важно, что я там наговорил, – сказал Сэм девочке. – Молол что-то, какая разница? Пустые предположения. Думаешь, я кого-нибудь подпустил бы к тебе с острым ножом? Да я такого первый разрежу пополам!

Бланка как будто приободрилась.

– Правда?

– А может, даже на три части!

– Пойду-ка я отведу их спать, – сказала Мередит Дэниелу. – Никуда не исчезайте.

– И правильно, – сказал Сэм. – Сестричка у меня – грудной младенец, а мне самому шесть лет. Веди нас в постельку, няня!

– А то, что Конни здесь мерзнет, тебе не приходило в голову? – спросила Мередит.

Сэм сунул попугая в карман пальто.

– Я думал, Коннектикут приучил тебя к холоду, – сказал он своему любимцу.

Покуда Мередит водворяла своих подопечных под крышу дома, Дэниел размышлял над ее теорией, что самая глубокая привязанность у человека – не к конкретному лицу и не к обстоятельствам, а ко времени. А еще – над тем, что он положительно не в силах оторвать от нее глаз.

– Вы уж нас извините, ради бога, – сказала Мередит, когда вернулась назад. Вернулась с бутылкой виски. Прихватить еще и стаканы сочла излишним. – Я полагаю, это нам не помешает… Сэм не такой, как вы могли подумать, – продолжала она, сделав глоток из горлышка. – Он, в сущности, хороший. И талантливый. Это его наркотики сбили с панталыку.

– Так мать могла бы говорить о сыне.

– Но я ему не мать.

– Ему бы нужно пройти реабилитацию.

– Ему много кой-чего нужно, – сказала Мередит устало. – А реабилитацию он уже проходил.

– Смотрите! – Дэниел показал наверх. Оттуда тонкой струйкой сыпался пепел. Похожий на снежинки, только черного цвета. То ли зола из печной трубы, то ли гарь с пролетающего мимо самолета – или, возможно, редкое явление, вызванное погодой: откуда-то с дальнего берега подняло в воздух черный песок, перенесло сюда и высыпало на газон.

– А что случилось, когда ему было шесть лет? – спросил Дэниел. – Он почему-то упомянул этот возраст.

Мередит глотнула еще раз и передала ему бутылку.

– Тогда умерла его мать.

– Ах, вот как вы пришли к своей теории! Раз время держит в плену живых людей, то отчего бы ему не держать в плену и духов?

– Нет, – сказала Мередит. – Я пришла к этой теории, обнаружив, что не в силах уйти от своих шестнадцати лет.

Дэвиду было сейчас не важно, вернется ли он когда-нибудь в Нью-Хейвен, допишет ли до конца свою диссертацию. Для него настал момент совершенной чистоты, каких еще не было на его веку, как не было и тех чувств, что он испытывал. Будь ему надобность остаться в каком-то времени навеки, он выбрал бы этот миг. В котором – иссиня-черная ночь, желтые листья, еще держащиеся кое-где на оголенных деревьях, и темноглазая красивая женщина, прихлебывающая виски. И ее взгляд, устремленный на него, – и то, что он при этом ощущает.

– А это что, плохо?

– Для меня – да. Из-за меня тогда погиб человек.

– Не верю.

– Вы просто ничего не знаете. Я в свое время была пловчихой, а теперь плавательные бассейны наводят на меня ужас. Никак не уйду от беды, которая тогда стряслась.

– Значит, и вы в плену у времени. Так же, как ваше привидение.

– Оно не мое. – Мередит взяла бутылку и приложилась к ней уже основательно. – Но мы похожи. Обе не можем сдвинуться с прежнего места.

Дэниел Финч задумался. Его пронизывало желание. Он потерял все свои ориентиры, но это ему было абсолютно все равно.

– Разбейте время, которое держит вас в плену. – Материя, когда ее разрушат, перерождается, приняв иное обличье. Так и ужасное прошлое Мередит могло переродиться в настоящее, в эти минуты здесь, с ним.

– Как это? – Лицо Мередит, сосредоточенное, с нахмуренными бровями, обратилось к нему.

– Сделайте то, чего больше всего боитесь.

– Вот прямо так?

– Не раздумывая. Мыслительный процесс слишком переоценивают.

– Слышать такое от ученого! Я, кстати, всегда считала, что переоценивают как раз чувства.

– И очень ошибались.

Мередит посмотрела на него внимательно.

– Что, так-таки взять и сделать?

Он кивнул.

– Главное – не задумывайтесь.

Мередит встала и подошла к бассейну. У нее перехватило дыхание от страха, от готовности совершить безрассудство. Она остановилась на краю бассейна. На поверхности черной воды лениво плавали там и сям желтые листья. Дэниел едва различал ее в темноте. Она сняла пальто, потом скинула с ног туфли. Стянула джинсы и трусики, свитер; расстегнула и сбросила лифчик. Старалась ни о чем не думать. Наэлектризованный мозг застыл в состоянии покоя, наполнился настоящим – желтыми листиками, водой; этим временем, этим мгновением.

Дэниел, пораженный, зачарованный, наблюдал, как она подходит к бортику бассейна. Никогда ему не освободиться от этой картины – да, впрочем, и желания такого не возникнет. Теперь он видел очертания ее тела. Чистые линии длинной спины. Разглядеть как следует, как хотелось бы, не удалось: она исчезла. Он согласился бы любоваться ею хоть целый век, но – всплеск, и она скрылась в чернильной тьме воды. Ему оставалось решить, что делать – последовать за ней или, уподобясь вот именно некоему призраку, тихо убраться подобру-поздорову, сквозь пепел и кусты самшита – в иное место, иное время.

Холод стоял собачий; видно было, как от дыхания идет пар. Дэниел был не ахти какой пловец, но об этом он сейчас не задумывался. Он разделся. Сбросил на портфель и на пальто ворох одежды – брюки, рубашку, нижнее белье, – перешел через дворик и ступил на край бассейна. Мередит уже всплыла наверх и держалась на воде в стоячем положении. Она видела, как Дэниел большой нескладной рыбиной плюхается в воду на каскадном конце бассейна, и рассмеялась, наблюдая его неуклюжие движения. Он зашлепал к ней.

– Пловец из вас никакой, – сообщила ему Мередит.

– Это правда. Зато я умею играть в пинг-понг. И катаюсь на коньках.

Дэниел не мог унять дрожь. Только этого ему не хватало до полного комплекта! Все сошлось вместе – и холод, и виски, и странность этой ночи…

– Из-за меня когда-то один человек покончил с собой, – сказала Мередит.

– Люди кончают с собой из-за того, что происходит в них самих, а не из-за кого-то другого.

Дэниел безраздельно отдался во власть гипноза, разлитого в воздухе. Он не барахтался, перебирая ногами – просто лежал на воде.

– Это что, такой закон физики? Что причиной самоубийства может быть только лишь его автор?

– Так ведь на то оно и само, – сказал Дэниел.

– Ох, и все-то вы знаете!..

Дэниел подплыл ближе. Положил ладони ей на пояс. Он определенно чувствовал себя под током. Вот потешался бы сейчас его наставник, доктор Розен: выходит, токи и импульсы действительно неотделимы от человека! И не они ли – составляющее желания?

– Со мной такого не было столько лет… – сказала Мередит.

– Вы это о плавании?

Мередит весело покачала головой.

Он приблизился еще плотнее, сведя ладони за ее спиной, и лица их соприкоснулись. Легкое завихрение образовалось на черной поверхности воды. Бесшумно осыпалось в бассейн несколько кленовых листков.

– Я говорю о любви. Любовь отсутствовала.

Дэниел поцеловал ее и не мог остановиться. Пока она не отстранилась.

– Мы так утонем, чего доброго.

– Ну и пусть. Давай утонем.

Он поцеловал ее снова, а остальное произошло легко. Легче, чем столько лет назад, когда она была слишком испугана и слишком молода. Когда все то, чему не следовало бы случиться, – случилось, и она не в состоянии была ни воспрепятствовать этому, ни хотя бы это толком осмыслить.

В то лето она работала спасателем при городском бассейне; носила форменный красный купальник, хотя сама отдала бы предпочтение черному бикини. Она была капитаном школьной плавательной команды, чемпионом по двухсотметровке баттерфляем и чувствовала себя непобедимой, полной сил, готовой в любую минуту прыгнуть в воду и спасти. Со свистком, повешенным на шею, сидела целый день на высоком деревянном белом стуле, и пахло от нее кокосовым маслом. Она не подозревала, какому количеству ребят в мечтах является в этом своем красном купальнике. Весь год она встречалась с Джошем Прентиссом, капитаном плавательной команды мальчиков, но вот теперь, этим летом, захотела освободиться. Ей было всего шестнадцать, не тот еще возраст, чтобы связывать себя.

– Признайся ему напрямик, – советовали ей подруги. – Скажи честно – хочу, чтобы мы были только друзьями.

Она и говорила, но он не слушал. Ночью звонил телефон, и Мерри цепенела в своей постели. Клялась родителям, что это просто кто-то хулиганит, но на самом деле все они знали, кто звонит. Джош взял себе моду околачиваться возле их дома, заглядывать в окна – раз как-то напугал до полусмерти ее мать, когда та наткнулась на него, выйдя на задний двор. Как до такого дошла любовь? До извращенного, темного? Эти его звонки, ее страх, выражение его лица, когда он проезжал мимо ее дома…

Друзья уверяли, что это у него пройдет, но они плохо знали Джоша. Не догадывались, что он изо дня в день следит за Мередит из машины, припаркованной у бассейна. Не думали, что она разучилась спокойно спать, что сны ее – это темная вода, звонки по телефону, животный страх. Он подкладывал для нее к дверям женской раздевалки странные предметы: то ее фотографию с вырезанным лицом, то черный, весь изодранный носок, дохлую мышь-полевку, обмотанную скотчем…

А потом, в августе, прекрасным, ясным жарким утром, случилось непоправимое. Когда Мередит подошла к бассейну, возле входа стояли полицейские машины, на тротуаре – «скорая помощь». Она услышала, как переговариваются санитары: Джош ночью перелез через ограду, и Мередит знала, для чего. Искал способ причинить ей боль, такую же, как она – ему. Недаром он наблюдал за нею: он знал распорядок ее дня. Специально ради нее совершил все это в плавательном бассейне; из-за ворот ей видно было, как на глубоком конце бассейна что-то лежит под водой. Не то мешок с грязным бельем, не то куль, набитый булыжником. Потом стало понятно, что это человеческое тело. Полицейские оттеснили Мередит назад, повторяя, что ей тут находиться не положено, но она успела увидеть, как в воде изгибистой темной нитью тянется струйка крови.

Мередит рухнула на колени – с такой силой, что на распоротой бетоном коже навсегда остались шрамы. Уронила наземь голову. В толпе, собравшейся вокруг, решили, что она молится. На самом же деле она молила судьбу о возможности перевести стрелку времени назад. Хотя бы на день. На несколько часов. Хватило бы времени отговорить его или уж на худой конец вернуться к нему опять.

В воздухе несло горечью, хлоркой вперемешку с кровью. Кто-то из полицейских помог ей подняться и отвел в буфет. Нашел в ее спортивной сумке удостоверение спасателя и позвонил ее матери. Сообщил миссис Уайс, что произошел несчастный случай; бассейн закрывают до конца сезона, и пусть она немедленно приезжает забрать дочь.

Миссис Уайс подъехала к воротам, и полицейский проводил Мередит к машине. Мередит, судя по всему, впала в шок – онемела, дрожа всем телом.

– Не смей только винить себя, – сказала ей мать. – Я тебе запрещаю, Мерри.

Но что тут было думать. Она и так знала правду. К бассейну она больше не подходила. Стоило ей закрыть глаза, как она видела мертвое тело. Хотела пойти на похороны, но побоялась встречи с его родными. Вечером, когда, проводив покойного, все разошлись по домам, Мередит села в машину матери, хотя прав еще не получала. Водить худо-бедно умела, так как прошла водительские курсы. Она приехала к кладбищу и перелезла через забор. Надгробия в темноте казались либо черными, либо белыми; она не успокоилась, покуда не разыскала свежую могилу. Пахло сосной и вскопанной землей. Мередит слышала от знакомых ребят, что, если пойти на кладбище, когда стемнеет, и позвать покойника по имени, к тебе явится его дух. Она позвала. Имя Джоша звучало, как шелест ветра; она звала снова и снова, но никто так и не явился. Не отозвался на ее зов. Неправильно, что все так вышло. Им бы еще обоим жить и жить.

В Мередит словно что-то щелкнуло и отключилось. Заело ключ в замке. Кануло на дно живое тело. Он хотел проучить ее и добился своего. Остаток времени в школе прошел как во сне, Мередит не сочла нужным даже пойти на вручение аттестатов. Еще до окончания школы подала в Брауновский университет; добросовестно там училась, получала хорошие оценки и ни разу не ходила на свидание. Почти ни с кем из однокашников не общалась, кроме разве что соседки по комнате на первом курсе – жизнерадостной Эллен Дули, которая не давала ей по субботам и воскресеньям целыми днями спать.

В семье ее произошли изменения: родители сперва прекратили друг с другом разговаривать, а потом и вовсе расстались, переехав жить в разные штаты. Казалось бы, Мередит не для чего было больше ездить домой, и все-таки она ездила. Возвращалась туда каждый год. Держала эти поездки в тайне, не делясь ею ни с кем. Она ездила на кладбище – не в годовщину смерти Джоша и не в день его рождения, когда была вероятность столкнуться там с его родными, – а в день, когда они познакомились. И всякий раз, приезжая, звала его. По слухам, дух усопшего не может не откликнуться на зов, однако этот дух – мог. Ей нужно было лишь прощение, но доставалось одно молчанье. Она задерживалась надолго: не раз, уходя, находила ворота кладбища закрытыми и выбиралась оттуда через забор.

В этом году Мередит отпросилась у четы Муди с работы в апреле. Она уже несколько месяцев встречалась в каждые выходные с Дэниелом Финчем. Регулярно ходила плавать в бассейн Йельского университета и вместе с плаванием вновь обрела способность чувствовать. Она почти разделалась с прошлым – почти, но не совсем.

В очередную пятницу Дэниел позвонил, но лишь затем, чтоб услышать от Синтии, что Мередит уехала в родной город.

– Но она не говорила ни о какой поездке! И даже не упоминала о том, где родилась…

– В Аннаполисе, штат Мэриленд. Остановится в гостинице Балтиморского аэровокзала. Назад вернется завтра.

Обычно, отметясь в гостинице, Мередит сразу же ехала на кладбище – на этот раз было иначе. На этот раз она, не доезжая, свернула с шоссе. По пути думала о Дэниеле, вспоминая, как он выглядит, когда спит. Спал он крепко и поутру, на вопрос, что видел во сне, отвечал неизменно, Тебя!

В Аннаполисе она заехала в полицейский участок. Там не сразу взяли в толк, чего ей от них надо – кого-нибудь, кто что-то знает об одном давнем происшествии в городском плавательном бассейне. Кого-нибудь, кто при том присутствовал. Ее направили к сержанту, очевидцу происшествия; ныне – начальнику участка, а тогда – одному из молодых полицейских, видевших, как она, упав на колени, молится на бетонной мостовой.

– Я не молилась. Просто хотела повернуть назад время.

– Это и значит молиться. – Сержант достал досье с нужным ей делом: теперь эта информация была общедоступной. – Не скажете, что именно вы ищете в его бумагах? Потому что ничего особого досье вам не даст. Лишь голые факты. Он даже записки не оставил. Но не для протокола скажу, что то обращение в полицию в связи с ним было не первым.

– Да нет, я никогда не звонила в полицию.

– Я говорю, это была не первая его попытка. Нас еще за год до того случая два раза вызывали к нему домой.

То есть – до того как он начал с ней встречаться.

– Вы это только что сочинили, – сказала она.

– С чего бы мне сочинять?

Мередит окинула сержанта взглядом. Обыкновенный – такой, как все.

– С того, что повидали много людского горя. С того, что вы – хороший человек.

– С того, что это истинная правда.

Тогда, много лет назад, ей было не до того, чтобы разглядывать полицейского, который вел ее к машине, когда за ней приехала мать; теперь была возможность рассмотреть его лучше.

– Я вас не стал бы обманывать, – прибавил он.

– Да я и сама вижу.

В тот день Мередит так и не доехала до кладбища. Дэниел оказался прав. Джош пришел к своему решению в одиночку, лишь он один был причастен к своим страданьям – она не разделяла с ним этой ноши.

До вечера она каталась по окрестным местам; когда стемнело, возвратилась в гостиницу. Войдя к себе в номер, увидела, как мигает телефон. Дэниел оставил ей сообщение. Утром, если она не позвонит с возражениями, он будет встречать ее в аэропорту. Мередит долго стояла под душем, потом легла и раз в кои-то веки спала отлично. Поездка не прошла без пользы: она знаменовала собой конец. Проснулась Мередит раньше, чем зазвонил будильник, и с чистой совестью еще до рассвета приготовилась к отъезду.

Для Джона Муди и Синтии настала десятая годовщина совместной жизни – событие, которое требовалось отметить. Причиной для праздника служила не просто знаменательная дата; самое главное – что после десяти лет бесплодных попыток Синтия забеременела. Синтия пребывала на вершине блаженства, преобразилась до неузнаваемости – ни озлобленности, ни острых углов. Готовиться к торжеству она начала за много месяцев. Шатры на газоне, джаз-оркестр, обед от ресторана «Орлиное гнездо»: на каждом столике – ведерки с бутылками шампанского на льду, хотя сама Синтия больше в рот не брала спиртного. Прочла до корки абсолютно все по части питания в предродовой период и лишь сама дивилась, сколь ревностно относится к своей беременности. Неукоснительно два раза в день совершала в сопровождении Шустрика прогулки, а ближе к вечеру занималась специальной йоговской гимнастикой для беременных. Джон, обычно погруженный в меланхолию, – и тот как будто повеселел в ожидании ребенка. Второй в его жизни шанс сделать что-то как следует.

Он и Синтия упрашивали Мередит остаться у них, но она уже переехала жить в Нью-Хейвен, к Дэниелу Финчу. Приезжала к ним помогать на неполный рабочий день. Жаль было покидать Сэма и Бланку, но Сэму уже почти сравнялось восемнадцать, а Бланка – очень толковая, самостоятельная для своих двенадцати лет – вполне могла добираться до балетной школы и на уроки рисования сама, на велосипеде.

Сидя за столом у бассейна, Мередит надписывала красивым почерком карточки – кому из гостей где сидеть. Бассейна ей тоже будет не хватать. Дэниел, впрочем, божился, что в Вирджинии, где он получил место преподавателя в университете, он позаботится, чтобы там, где бы они ни поселились, непременно был бассейн. Чего бы это ни стоило. Собственный или общий. При кондоминиуме или же при своем доме. Пусть даже выплачивать придется потом до конца жизни.