Текст книги "Признания на стеклянной крыше"

Автор книги: Элис Хоффман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

– Мне Сэм не очень нравился ребенком, – призналась она, позвонив однажды. – Считала, что он грубиян, а он был просто честный. Не умел ничего таить в себе.

– И до сих пор остался таким.

– Оттого-то и мучается, – сказала Диана Муди. – Нету защитной оболочки.

Забирать Сэма из больницы выпало Джону Муди. Сэм, глядя волком, наблюдал, как отец расписывается, как принимает его бумажник, сверток с цветными мелками.

– Благодарю, и пропади вы пропадом, – сказал Сэм на прощанье сестрам.

– Все, хватит, – одернул его Джон Муди.

– Действительно. Ведь это делалось ради моего блага!

– Оставь, я не намерен играть с тобой в эти игры. – Джон чувствовал себя столетним стариком – не верилось, что он когда-то был молод, охоч гульнуть на вечеринке, полон веры, что впереди ждет целая жизнь…

– Кстати, не помню, чтоб ты хоть раз играл со мной во что-нибудь. Неудивительно, что я не играю в бейсбол. Или, допустим, в баскетбол. Или в теннис. Или пусть даже в обыкновенный мяч. Спасибо, папа.

– Хочешь свалить на меня вину, что тебе не давались занятия спортом?

Не вышли еще за дверь больницы, как уже началось…

– Ладно, что толку, – сказал Сэм. – Как маму никогда не понимал, так и меня не понимаешь.

– Не смей произносить ее имя!

– Пошел ты, знаешь? Она – моя мать. А для тебя была ничто. Буду произносить, сколько вздумаю. Захочу, другого слова не скажу по гроб жизни. Так что не подбивай меня на это.

После чего они до самого дома молчали. У ворот вышли, хлопнув дверью, и дальше двинулись подчеркнуто порознь. Сэм не потрудился даже зайти на кухню, хотя его оттуда звали. Бланка выскочила и кинулась вслед за ним.

– Спасибо, Прутик, не хочется, – ответил он, когда сестра сказала ему про торт. – Налегай за нас двоих.

Совсем скверный оборот дела приняли через два дня. Лишь сорок восемь часов, и он опять очутился на крыше, полный наркоты. И выходил-то, кажется, всего лишь в магазинчик на углу да на прогулку один раз – и все-таки умудрился разжиться своим зельем. Было раннее утро; Джон Муди шел, собираясь ехать на работу, как вдруг почуял неладное. При выходе со двора его внезапно пробрал мороз. Он остановился и заслонил глаза ладонью. Показалось, будто он смотрит кино: чей-то сын, взобравшись на стеклянную крышу, стоит, готовый принять на себя порыв ветра. Как быть при этом отцу? Броситься спасать? Стоять столбом, не в силах шелохнуться? Или залезть туда же и самому прыгнуть вниз?

Визит в кафе-приемную на Двадцать третьей улице не дал никакого результата. Это была последняя отчаянная попытка избавиться от Арли. Добро бы все ограничивалось только золой и голосами, битой посудой, пеплом. Нет – он видел ее наяву. Утром, проходя по прихожей; в сумерках, у заросли самшита. Другие на его месте, возможно, уговаривали бы себя, что перед ними всего лишь тени, игра света, но Джон не обманывался. Это была она. Юная – такая, какой была, когда встретилась ему впервые, когда он заблудился столь безнадежно, что уже не смог более выбраться на верный путь. Вот и сейчас он, кстати, видел ее там, на стеклянной крыше – то в отражении, брошенном тучкой, то в колыхании ветра. Белое платье, длинные рыжие волосы. Различал ее краем глаза – одни только очертания – и всякий раз, как видел ее, сознавал, что виноват перед нею.

А тут еще – это. Опять все то же. Как поступить в подобном случае? Звать на выручку полицию? Или этим только навредишь? Спросить бы совета у Арлин. Сэм вроде бы задремал там на крыше: стоял с закрытыми глазами. Должно быть, наркотики несут ему покой, думал Джон. Дают ему, бедному, уйти на короткое время от раздумий, от самого себя. Парить над всеми ними в вышине.

Из дома показалась Мередит в ночной рубашке. Она увидела Сэма сквозь стеклянный потолок в коридоре. Не помня себя, слетела вниз по лестнице и выбежала во двор.

– Идите же за ним, – крикнула она Джону Муди, на которого, похоже, по обыкновению напал столбняк. – Бегите на крышу и уговорите его сойти вниз!

Иметь бы спасательную сетку, думал Джон Муди, или – второй срок жизни про запас, или другие глаза… А главное – способ вернуться назад во времени. Раз – в день, когда он не туда свернул с дороги, он заблудился навсегда. Два – не на той женился, а впрочем, правду сказать, неизвестно, которая из двух жен определеннее не та. Три – он нормальный, здравомыслящий человек и решительно не готов справляться с ситуациями, подобными этой.Джон Муди изнемог. Ему хотелось растянуться под самшитом, вдыхать его пряный аромат и никогда больше ничего не делать, не говорить, не думать…

– Что, так и будете стоять и любоваться, как он падает вниз?

А разве сам он не падал вниз? Когда Джона посещали сны, он в них обычно сидел на дереве или на крыше построенного им дома, срывался вниз – но прямо на него почему-то неслись звезды. Ночью, открывая глаза, он знал, что где-то рядом – Арлин. За занавеской, на оконном карнизе, рядом возле него, положив голову на подушку. То, что некогда воспринималось как проклятье, обратилось в отраду. Прежде он жаждал от нее избавиться, теперь ловил себя на том, что ищет ее присутствия. Арли? звал он шепотом, сидя поздней ночью на кухне, пока Синтия спала в их супружеской постели. Ты здесь?

– Да что это, в самом деле! – вскричала с отвращением Мередит. – Пальцем не пошевелите, когда ему надо помочь!

Она бросилась обратно в дом, бегом поднялась по лестнице, ведущей к двери на чердак. От спешки кружилась голова, больно колотилось сердце. Она плавным движением приоткрыла люк, опасаясь, как бы случайно не столкнуть Сэма с края крыши.

– Тук-тук, к вам можно? – Она увидела довольно далеко его кроссовку и уже смело отворила дверь до конца.

– Я не собрался покончить с собой, – сказал Сэм. – Так что не заводите шарманку на эту тему. Я не такой дурак, Мерри.

Мередит кое-как вылезла на стеклянную кровлю. Ночная рубашка затрудняла ей движения. Оставалось только надеяться, что не сорвешься вниз. Хорошенький получился бы некролог! Незамужняя няня с высшим образованием разбивается, оступясь на крыше. Никчемную особу собирают по частям. Никогда никого не умела спасти, и в первую очередь – себя.

– Знаешь, есть кое-что, ради чего стоит жить.

– Ага, вы еще долбаного щеночка притащите для меня! Дескать, все будет хорошо, деточка! Стоит только поверить и хлопнуть в ладоши.

Сэма пошатывало. Он был в джинсах и в куртке, и с него лил пот. После больницы с ним стало заметно хуже, он двигался как лунатик, нетвердо держась на ногах. С обыкновением пихать в себя любую дрянь, какая подвернется, было покончено. Галлюциногены уводили его не туда, куда хотелось. У него были собственные кошмары – ему не требовалось с чьей-то помощью расширять себе пределы сознания. Хотелось замкнуть сознание на ключ, дать ему передышку. Отныне для него существовал лишь героин. Сон без всяких сновидений. Единственное желание, цель, жгучая необходимость. Все нужное хранилось в ящике ночного столика: шприц, жгут, чайная ложка, бережно завернутые в лоскут потертой замши. Вот ради чего лично ему стоило жить. Проснуться, двигаться, что-то делать – все это вращалось вокруг иглы.

– Между прочим, неплохая мысль. Тебе, по-моему, как раз не вредно бы завести себе какую-нибудь живность.

– Даже и не мечтайте!

– А бескорыстная любовь? – напомнила Мередит.

– Не существует. И вообще – о чем мы тут с вами толкуем? Я вышел подышать свежим воздухом. Не тем, который вдыхает и выдыхает этот тип.

Оба невольно посмотрели вниз, на Джона Муди.

– Он хочет как лучше, – сказала Мередит.

Сэм криво усмехнулся. Для остальных в этом городе – день как день, и лишь ему понадобилось стоять, решая, не попытаться ли взлететь в воздух.

– Я, знаете, принадлежу к совсем иной породе людей.

Он покосился на Мередит, глядя, как она это примет.

– Я – тоже.

Сэм закатил глаза.

– Да нет, я не о том.

– Жизнь лучше, чем ее альтернатива, Сэм. Могу поручиться своей собственной.

– И велика ли ей цена, если честно? Жалованье домашней няньки да подержанный «фольксваген»?

– Послушал бы тебя неизлечимо больной! Мигом махнулся бы, не глядя, за единственный денек, за неделю, за год! Ты просто транжиришь понапрасну то, что имеешь.

– Возможно, я все же могу летать. – Сэм словно бы размышлял с самим собой. – Такая вероятность существует. Нельзя отрицать, пока не попробуешь.

– Возможно, и я могу.

– Кончайте, слушайте! Взялась повторять за мной, как попугай, каждое слово! Не надо равнять себя со мной. Вызовите лучше полицию и отвяжитесь.

– Дело в том, понимаешь, что я тебя люблю. Не думала-не гадала, что способна, но это факт.

– Ну, если факт, то, значит, с вами что-то очень не в порядке, – сказал Сэм.

Они рассмеялись, и их смех долетел до Джона Муди. Джон услышал его со смешанным чувством облегчения и злости. Веселятся, видите ли, а он – сиди тут и майся, опаздывая на деловую встречу, пойманный в западню пропащей жизни, которой ведь мог бы избежать, если бы не остановился спросить дорогу. Теперь он никогда не повторял такой ошибки. Даже мысли о том не допускал. Готов был часами кружить по дорогам вместо того, чтобы притормозить у ближайшей бензоколонки и спросить. Удерживала не гордость, а страх. Один неверный поворот – и смотрите, во что он влип! Просто недопустимо было решиться снова на подобный риск.

Ему часто представлялось, какой могла бы сложиться жизнь – та, что ждала бы его, если б он не свернул тогда с дороги. Двое воспитанных детишек, встречающих тебя в дверях, когда возвратишься домой после работы; вышколенная немецкая овчарка, сопровождающая тебя во время вечерней пробежки. Или то мог быть Париж, где он живет один в огромной квартире. Или могла быть Флорида: поле для гольфа в тихом месте, куда не долетает даже пение птиц. Но непременно везде и повсюду присутствовала женщина в белом платье. Совсем молоденькая, почти девочка. Должно быть, она околдовала его ворожбой – с того-то все у них и началось. Не тот он был человек, чтобы зайти в дом к первой встречной, улечься прикорнуть на кушетке, застать хозяйку на кухне обнаженной – и быть готовым отдать за нее все на свете. До Арлин у него были всего три связи, одна – в школе и две – в университете, свидания тайком, не секс, а морока: уламываешь ее, а она отнекивается – жди, покуда наконец не смилостивится и не уступит.

То, как Арли отдалась, – вот что запало ему в душу. Неповторимый момент во времени. Его шаги на кухню. Ее поворот к нему от раковины. Потеряна и вот снова найдена. Открыта на ином, глубинном уровне. Он был привязан накрепко, это уже не оставляло сомнений – на веки вечные та рыжая девочка пронизала собой его существование. Хотя бы и сейчас, к примеру: так овладела его мыслями, что он, подняв голову, с удивлением не обнаружил больше Сэма и Мередит на крыше. Словно куда-то улетели, пока он не глядел.

– Отцу всегда наплевать было на меня, – сказал Сэм.

Они спустились на кухню, и Мередит готовила им чай, надеясь подсунуть Сэму под шумок и что-нибудь поесть. Поспели горячие гренки, но Сэм от них отмахнулся. Он наблюдал в окно, как Джон Муди оглядывает траву на газоне.

– Вдруг я спрыгнул вниз, а ему и невдомек, – прокомментировал Сэм. – Пойдет вдруг и споткнется о мое тело.

– Давай-ка лучше ешь гренок, – сказала Мередит.

– Как, без арахисового масла?

Мередит достала из кухонного шкафа банку арахисового масла.

– Любовь не углядишь на глаз, – сказала она.

– Глупости. – Сэм открыл банку с маслом. В раннем детстве он одно время кроме арахисового масла и желейного мармелада вообще ничего не ел. – Еще как углядишь.

– Серьезно? Тогда докажи.

Сэм с улыбкой отломил от своего гренка половину и протянул ей. Подсев к нему за стойку, Мередит принялась есть гренок, запивая его чаем. Удовольствие мыть потом посуду они с обоюдного согласия приберегли для Синтии.

– Спасибо. – Мередит, откровенно говоря, терпеть не могла арахисовое масло. – Ты был прав.

– Ну вот. – Сэм улыбнулся еще шире. – Хоть раз в жизни хоть в чем-нибудь прав.

На зоомагазин Бланка с Мередит набрели, когда шли по Главной улице, направляясь в книжную лавку. «Сноу Зоо». Раньше Мередит как-то его не замечала. На витрине были выставлены щенята-бассеты.

– Какая прелесть! – Бланка постучала по стеклу, и один из малышей приблизился лизнуть стеклянный палец. – О-о-й! – ворковала Бланка. – Вот этот! Сэм в него просто влюбится!

– Сэм не хочет заводить щенка, – сообщила своей подопечной Мередит.

– Ты посмотри, какие ушки! Такой длины, что путаются в ногах!

Решено было зайти и просто посмотреть. Звякнул колокольчик на двери, и мужчина, занятый мытьем аквариума, поднял голову. Джордж Сноу. Он открыл зоомагазин три года назад, зная, что все равно этим кончит рано или поздно. Он обещал Арли, что не будет специально искать встреч с Бланкой, – правда, ходил иногда смотреть, сидя в заднем ряду, выступления балетной школы и много раз наблюдал, как девочка играет в футбол. Подчас он спрашивал себя, правильно ли поступил, что дал такое обещание, – но Арли, схватив его тогда за руку, не выпускала ее, пока он не дал ей слово…

– Крикните мне, если буду нужен.

– Спасибо, скорее всего – нет, – отозвалась Мередит.

– Да, вы уже нужны! – одновременно с ней отозвалась Бланка.

Джордж Сноу рассмеялся и подошел смотреть вместе с ними на щенков. Невероятно, как Бланка вытянулась, отметил он, и держится с осанкой балерины, и не дичится посторонних.

– Того, в уголке, оставлю себе, – сказал им Джордж. – Самого маленького из всего помета. У меня был пес, колли, но умер от старости. Так что я созрел для щенка.

– Хорошенький, – серьезно одобрила Бланка. – Но мне больше нравится вот этот.

Глупыш, который лизнул зеркальное стекло витрины.

– А есть такой, чтобы тебе не нравился? – поинтересовалась Мередит.

– Тебе я уступлю дешевле, – сказал Джордж Сноу. – Или, знаешь что, – бери даром. Все равно мне такую ораву не продать.

Мередит бросилось в глаза сходство между Бланкой и хозяином магазина. Оба – кареглазые, с длинными ресницами, белокурые и узколицые.

– Вы, часом, не родня семейству Муди? – спросила она. – Мы правда не можем принять от вас такой подарок.

– Лишь пользуюсь случаем отдать его в самые лучшие руки.

Джордж взял щенка и вложил его в руки девочки.

– Его зовут Шустрик. – Бланка сконфузилась, что как бы заявила свои права на этого щенка. – Ой, нет, это Сэм должен выбрать ему кличку.

– Зачем же. Шустрик – в самый раз! – сказал Джордж Сноу. – А я, пожалуй, назову своего Рыжиком. – Он взял пакет с собачьим кормом и прибавил к нему ошейник и поводок. – Понадобятся уроки воспитания, приводи его сюда, я помогу.

– Мама поднимет крик, – заметила Мередит.

– Мачеха, – поправил ее Джордж Сноу. – Я был когда-то давно знаком с этой семьей, – прибавил он, прочтя в глазах Мередит немой вопрос.

– И как это я тебе позволила, не понимаю, – сказала Мередит по пути домой.

– Ты ничего не позволяла. Я не маленькая, сама могу решать.

– Ну да. Только не жалуйся, если тебе не дадут его оставить…

– Вы что, шутите? – сказала Синтия, увидев, как они входят в дом.

– Это для Сэма, – сказала Бланка, целуя бассета в носик.

– Бескорыстная любовь, – пояснила Мередит.

– Что, от такой любви какашки исчезнут со двора? – спросила Синтия. – Потому что я лично близко не подойду к этому животному. Так и знайте.

Бланка и Мередит отправились вручать щенка Сэму. Постучались. Бланка со щенком в руках спряталась за спину Мередит. Сэм приоткрыл дверь. Наружу вырвался тошнотворный смрад – затхлая смесь нестираного белья, курева и гниющих объедков.

– Не знаю, с чем вы пришли, но мне этого не надо.

Сэм с трудом ворочал языком. Незадолго до того он вколол себе дозу, и у него пересохло во рту. Беда шла по нарастающей. Это знали все. Ему было нужно только одно – тот самый сон без сновидений…

– Оп-па! – Бланка, держа в руках Шустрика, подскочила к брату.

– Притащили-таки мне живность? Кажется, ясно было сказано – никаких щенков! Я не могу брать на себя ответственность ни за какую долбаную тварь. Вы что, не знаете меня? Забуду его где-нибудь, и подохнет к чертям от голода.

– Его зовут Шустрик, – сказала Бланка. – Я думала, ты его полюбишь.

– Сама давай люби, – сказал ей Сэм. – Я по природе к этому не приспособлен.

Мередит и Бланка вернулись со щенком на кухню.

– Можно будет подобрать для него еще кого-нибудь, – сказала Бланка. – Найдем такого, что подойдет.

Щенок тем временем устремился к Синтии, стоящей у плиты за приготовлением обеда. Наступил на собственное ухо и споткнулся.

– Ах ты, бедненький!

Синтия нагнулась и, взяв Шустрика, стала скармливать ему с руки кусочки котлетного фарша.

– Сэм его не берет, – сказала Бланка, складывая вместе пакет с кормом и собачьи миски. – Придется везти назад в магазин.

– То есть что значит – «везти назад»? – Синтия, как видно, сама не ожидала от себя такой горячности и потому сочла нужным прибавить: – Это бесчеловечно! Он к нам уже привык!

– А мне казалось, вы были против, – заметила Мередит.

– Я – против, – твердо сказала Синтия. – И тем не менее он не вернется в паршивый зоомагазин, где с ними жутко обращаются.

– Совсем не жутко, – возразила Бланка. – Мистер Сноу – как раз симпатичный. Сказал, что без всяких денег поможет воспитывать Шустрика, если надо.

– Да ну? Так и сказал? Не знаю, у меня в детстве были ньюфаундленды, и я уж как-нибудь сама справлюсь с воспитанием одного маленького бассета.

– А как же какашки во дворе и на коврах? – напомнила ей Мередит.

– Иди, Шустрик, попей водички. – Синтия поставила на пол миску с водой, и стало ясно, что разговор окончен.

– Надо придумать что-то, – повторяла потом целую неделю Бланка. – Найти кого-нибудь, кто Сэму подойдет. – Видно было, что она придает этому серьезное значение. – Кого он полюбит.

Однажды, выбрав время, когда Бланка была в школе, а Сэм спал у себя в комнате, Мередит еще раз побывала в зоомагазине. Зашла взглянуть, что там имеется, – может быть, присмотреть жевательную игрушку для щенка, который взял себе привычку обгрызать ножки кухонного стола.

– А, это вы, – встретил ее Джордж Сноу, когда она вошла в магазин. – Ну как поживает Шустрик?

Все щенки уже были распроданы, не считая того, которого он оставил себе: тот сейчас спал в коробке за витринкой, где был выставлен собачий корм.

– Шустрик – прекрасно, в те редкие минуты, когда не гадит или не обгрызает мебель, – сказала Мередит. – И Рыжик, смотрю, – тоже не хуже.

– Сегодня пришли без Бланки?

Мередит мысленно отметила, что мистер Сноу сдвигает брови в точности как Бланка, когда бывает чем-то озабочена – что с нею, для десятилетней девочки, случалось слишком уж часто.

– Вас что-то связывает с Бланкой? – спросила она. – Вы потому подарили ей щенка?

– Я дружил с ее матерью. Друг семьи, как говорится. Вам отпустить еще собачьего корма?

– Мне бы найти кого-нибудь подходящего для брата Бланки. Он не большой любитель щенят.

– Сэм, вы хотите сказать.

– Да. Сэм.

– Не общего разлива паренек, – сказал Джордж. – Его мать любила рассказывать о жителях Коннектикута, наделенных способностью летать в случае надобности. Может быть, он – один из них. Тех, у кого отрастают крылья, когда настанет пора спасаться бегством. Когда тонет судно или в доме случится пожар.

– Мы, кажется, вплотную подошли к такой ступени.

Джордж повел Мередит в заднюю комнату, где была оборудована кухонька и стоял столик, чтобы присесть перекусить. В углу сидел на насесте небольшой попугай. Зеленый, с ультрамариновыми, красными и оранжевыми вкраплениями.

– Вон отсюда, – приветствовал он их, так похоже на Сэма, что Мередит не могла сдержать смех.

– Это не я его научил, честное слово. Он подкидыш. В коробке оставили у порога. Наверное, не могли больше выдержать. Звать – «Конни», уменьшительное от «Коннектикут».

– Синтия меня убьет…

– Мачеха. Как же, знаю. Бегунья. Жила в соседнем доме.

– Теперь перешла на теннис. Но, по-моему, и от него отказывается потихоньку.

– Попугая она в доме и замечать не будет. Прогуливать не нужно, мячик ему бросать – тоже. – Джордж угостил птицу арахисовым орешком. – Конни еще ребенок. Попугай Уинстона Черчилля дожил до ста лет. С таким не страшно, что вдруг отдаст концы и станет для Сэма лишним источником горя, когда ему и так хватает. – Джордж Сноу прочистил горло с неловким чувством, что завел такой серьезный разговор с чужим человеком. – Я, знаете, слышал о том происшествии возле магазина.

– Ну да… – Мередит не была готова обсуждать с ним Сэма. – Мне попугай не по карману. А Джон Муди – как вы должны понимать, раз знакомы с этой семьей, – никогда не раскошелится ни на что подобное, да и в принципе не одобрит.

– Но я Конни так отдам.

Мередит внимательнее всмотрелась в черты лица мистера Сноу. Какое доброе, приветливое лицо…

– Не следует ли Бланке знать, каким именно другом вы были ее матери?

– Она уже знает обо мне все, что нужно. Я – хозяин зоомагазина.

Мередит погрузила попугая со всем его приданым в «фольксваген». Всю дорогу, демонстрируя свой скверный характер, птица перемежала скрипучие вопли недовольным бормотанием. Мередит подмывало развернуться и сдать это сокровище обратно в зоомагазин, но она все же продолжала ехать к дому. Думая о том, какой покладистой и легкой уродилась Бланка, как мало в ней общего с Сэмом и Джоном Муди. Добрая девочка, которая болеет за других и слишком многое принимает близко к сердцу.

– Ну нет, такому в моем доме не бывать, – заявила Синтия при виде Мередит с насестом, ночной клеткой, колокольчиками, пакетами с птичьим кормом и каракатичьими костями. – На сей раз это не слова. Птицы разносят заразу.

– Вон отсюда, – сказал попугай.

– Как мило. Тащили бы уж стервятника, чего там. – Синтия готовилась стряпать обед, и в стеклянном сотейнике на плите лежала сырая тушка ощипанной курицы. Маленький бассет, покинув насиженное место у ног Синтии, засеменил обнюхивать птичью клетку. – Шустрик, – назад, туда нельзя!

– Может быть, комнатная птичка вырвет Сэма из мира, в который он ушел, и возвратит назад, в наш мир.

– А был он в нашем когда-нибудь?

– Давайте попробуем! Хоть что-то попробуем, пока вообще не потеряли его к такой-то матери!

Женщины впились друг в друга глазами. Шустрик стоял, виляя уже не только хвостиком, а всем своим существом.

Синтия покивала головой.

– Уверена, что Сэм очень скоро научит птичку называть меня душегубкой, но, возможно, это доставит ему удовольствие. – Она еще не опомнилась от того, что сейчас произошло между нею и Мередит. – Услышать брань из ваших-то уст! Как будто это я во всем виновата!

Синтия измучилась от того, что творилось в доме. В ней мало что напоминало теперь ту женщину, какой она запомнилась Джорджу Сноу. Теннис был заброшен окончательно. Ее хватало еще на утреннюю прогулку с Шустриком, но не более того. На глазах у нее то и дело без видимой причины наворачивались слезы.

– Это не вы виноваты, – сказала Мередит.

– Ну ладно, – сдалась Синтия. – Даю неделю. Будет летать по всему дому и гадить – прогоню. – Она вернулась к своей стряпне, подкладывая в сотейник с курицей луку и грибов. – У меня, представьте, тоже есть сердце.

– Никто не говорил, что нет.

– Вы не любите меня, я знаю. Вы приняли их сторону. Но я не такая уж злодейка. Когда у нас с Джоном все началось, я не знала, что она умирает. Он мне сказал только через два месяца после того, как ей поставили диагноз. И так рыдал, что я его пожалела. Что ж – видно, мне поделом досталось терпеть наркотики да попугаев. Это расплата. И кстати, Сэм с утра исчез, не сказав куда. Хотя не трудно догадаться, к сожалению.

Бланка, придя из школы, приняла явление попугая с восторгом.

– Самое то, что надо! – воскликнула она, хотя ответом на дружески протянутую руку ей было поползновение незамедлительно клюнуть. – Этот придется Сэму по душе!

Догадаться, что если Сэм не сидит у себя – значит, укатил в Нью-Йорк, не составляло труда ни для кого. В Бриджпорте он задолжал деньги, и в последний раз вернулся оттуда весь в крови. После чего таскал дома у всех из кошельков, копилок, карманов пальто – и ехал в Нью-Йорк. Сегодня прихватил серебряные разливательные ложки: тоже наследство Синтии от первого брака.

К тому времени, как Сэм объявился, на такси, Бланка давным-давно легла спать. Время перевалило за полночь. Мередит в ночной рубашке сидела на ступеньках крыльца. Сэм брел с полузакрытыми глазами, едва волоча ноги, целиком погруженный в мир, где нет сновидений. В самую сердцевину глубокого и темного небытия.

– Привет, – бросил он, словно было вполне естественно, что Мередит сидит в два часа ночи на ступеньках. – Чего не спится?

– Мы с Бланкой тебе приготовили кое-что. Она очень старалась тебя дождаться.

От Сэма разило потом; с его лица будто стерло все краски. Он обошел Мередит и стал подниматься по лестнице. Мередит пошла за ним.

– Не хочешь рассказать, где ты был?

– Думаете, я скажу вам правду?

Они дошли до дверей его комнаты.

– Если тебе не понравится, подарок можно вернуть назад.

– Да я заранее его ненавижу. Для вас это что, новость?

– Поживем – увидим.

Сэм открыл дверь; перед ним был попугай, сидящий на насесте.

– Ух ты! – вырвалось у него.

– Хозяин в зоомагазине велел сказать, что этот – уж точно из старого племени летучих коннектикутцев.

– Ну да?

– Джордж Сноу, – пояснила Мередит.

– А-а – тот, чувствительный горемыка. Помню. Все глаза себе выплакал. Думаете, он любил мою мать?

– Не знаю. – На самом деле ей это было очевидно.

Сэм вошел в комнату и протянул к попугаю руку. Тот оглядел его и бочком переместился на руку с насеста.

– Тяжелый, – с удивлением отметил Сэм. – А ну, скажи что-нибудь тете, – предложил он попугаю.

– Вон отсюда, – сказал попугай.

Сэм запрокинул голову и расхохотался.

– А он мне нравится! Ей-богу!

У Мередит екнуло сердце.

– Он еще что-нибудь говорит? Можно его научить еще чему-то?

– Попробуй. Уж не знаю, каков его словарный запас. Его подкинули. Джордж назвал его «Конни».

– Душегубке известно про него?

– У Синтии, представь себе, есть сердце, – сказала Мередит. – Где-то там, в закромах.

– А как отнесется старый хрен?

– Сэм, – остановила его Мередит. – Отца-то Синтия уговорит. Важно, хочешь ли ты его оставить.

Сэм сел на кровать, разглядывая попугая.

– То, чем ты занимаешься, Сэм, чересчур опасно. Если эта возня с наркотиками не прекратится, я перейду на другую сторону. Скажу, что тебя необходимо снова отправить на реабилитацию.

– Все, с этим покончено. Даю слово. – В эту минуту Сэм искренне верил, что так и будет. Но он верил в это уже не первый раз. А вот другое действительно было правдой: – Я в любом случае не могу это себе позволить. У меня ни гроша, а тут нужны бешеные деньги.

– Итак, для полной ясности. Попугай – это взятка.

Сэм глянул на нее с усмешкой.

– И причем – экстра-класса!

Привычный шум у него в голове немного утих, пробудилась способность чувствовать. Чувство смахивало на счастье, только неясное, расплывчатое. А так – нечто близкое к счастью. Очень близкое.

Сэм позволил Мередит потискать себя немного.

– Ну хватит, – объявил он, отстраняя ее, когда пошли нежности в его адрес. – Хорошенького понемножку.

Мередит спустилась вниз выпить чашку чая. И остановилась, увидев, что в гостиной сидит Джон Муди. Сначала подумала, что он узнал от Синтии о попугае и бодрствует, собираясь устроить ей выволочку или, быть может, даже выставить на все четыре стороны, – однако его занимало другое. Напротив него сидела женщина в белом платье. Чтобы увидеть ее, потребовалось сосредоточиться, отбросить прочь все лишнее, но – да, она там присутствовала. Туманной дымкой, невесомой, как налет копоти.

Мередит села на нижнюю ступеньку и заглянула в гостиную из-под перил. Джон Муди плакал – беззвучно, закрывая руками искаженное гримасой лицо. Это был час, когда трава во дворе отливает серебром, а время замедляет свой ход почти до полной остановки. Целую вечность длилась эта секунда – потом, столь же внезапно, прошла. Первая жена Джона Муди таяла на глазах, как облачко, сливаясь со спинкой стула. Грива рыжих волос – и та испарялась, не оставляя следа. Предрассветные сумерки размыли собою комнату, и, не сощурясь, ничего было уже не разглядеть. Единственным цветным пятном выделялось лишь темно-синее перышко на полу – цвета небес, когда они расколоты надвое и обнажается ядро вселенной.

– Если любовь способна накрепко привязать вас к дорогому месту, то не резонно ли допустить, что после вашей смерти она способна равным образом привязать к этому месту атомы, составляющие вас?

С таким вопросом Дэниел Финч – физик, что был помоложе, аспирант Йельского университета – обратился к своей аудитории: двенадцати слушающим его вполуха посетителям читального зала в местной библиотеке. Мозг, как таковой, функционирует благодаря электрическим импульсам. Где сказано, что эти импульсы прекращаются с наступлением смерти? А если не прекращаются, то не естественнее ли им оставаться с наступлением смерти на прежнем месте, нежели сопровождать куда-то бездыханное тело, не более чем пустую скорлупу, коль скоро в нее уже не вдыхает жизни та сила, что в нас заключена, как там ее ни назови: душа ли, внутренняя сущность, а точнее – хитросплетение нейтронов и протонов у корня жизни?

Физик постарше, Эллери Розен, издал тяжелый вздох. Он повидал на своем веку достаточно молодых людей с горячей верой в то или иное. Чем старше становишься, тем вера дается труднее.

– Достоверных свидетельств, что электрические импульсы могут в нетронутом виде сохраняться вне тела, не существует.

Оба лектора печатали статьи в одном и том же журнале. Оба придерживались столь непримиримо противоположных взглядов, что всякий счел бы их врагами – а между тем Дэниел в бытность свою студентом учился у Эллери Розена, теперь же они как минимум два раза в неделю сходились вместе за ланчем.

Профессор Розен начал ссылаться на работы, опровергающие теорию Дэниела. Пошла довольно сухая материя: статистика и все такое прочее, что тотчас же привело к утрате лекторами частицы их аудитории – Майры Бродерик, которой предстояло забрать сына с тренировки на футбольном поле.

– Пока, до следующей недели, – уходя, бросила Майра библиотекарям.

На следующей неделе намечалась лекция астролога, который выпустил книгу «Звезды у вас в глазах». Все заранее предвкушали это событие.

– А разве есть свидетельство, что существует Бог? – спросил Финч. – По большей части, догматы нашей культуры и просвещения зиждятся на теоретической основе. Почему, если не придумано правильное название для силы, вдыхающей в человека жизнь, – значит, существование этой силы требует доказательств? И почему мы априори утверждаем, что эта сила не продолжает действовать после смерти?