Текст книги "Признания на стеклянной крыше"

Автор книги: Элис Хоффман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

Они помолчали, рука в руке, живя этим мгновением, которому желали бы не кончаться никогда. Арлин теряла зрение и видела его сейчас, как люди видят облака: прекрасными, когда они проносятся мимо, отбрасывая на землю тени.

– Я никогда не оставила бы Сэма. И в любом случае, для тебя же лучше, что я к тебе не ушла. Оказался бы сейчас привязан ко мне.

Но Джордж и так был привязан, хотя она к нему и не ушла. Глухое рыдание вырвалось из глубины его души – боль в чистом виде, одна только боль. Сквозь газовый шарф, повязанный на глаза, было все-таки видно. Он ее увидел.

– А вот теперь я сама привязана, – говорила Арлин. – Противно, что заперта в четырех стенах. Я придумала, как можно покидать свое тело еще до того, как умрешь. Все время мысленно представляю себе травку, самшитовую изгородь. И небо, когда лежишь на земле и смотришь вверх.

Столько слов она теперь не произносила и за неделю, и слова обессилили ее. Она махнула рукой. Говорить больше не могла. Ей посчастливилось как никому на свете, потому что рядом сидел Джордж Сноу. Заключите нас с ним в сосуд,думала она. В один и тот же сосуд на веки вечные.

Шарфик не мешал Джорджу вглядываться в ее бледное лицо. Без единой веснушки – все до одной исчезли. Остались красивые глаза – туманные, с поволокой. Да, это была она. Арли. Такая маленькая. Тающая на глазах. Тридцать два килограмма, но все-таки – живая.

– Если ты разрешишь мне снять повязку, я вынесу тебя наружу. Иначе недолго скатиться с лестницы, и тогда – конец нам обоим.

Смех ее прожурчал, как вода.

Джордж стянул с себя повязку. Джезмин говорила правду. Смотреть на Арли без этой помехи было тяжелей, чем он мог себе представить. Видеть одутловатое лицо с бугристой кожей. Вены, вздувшиеся на темени. Нитку черного жемчуга на шее, так не похожую на ожерелье, оставленное им когда-то под кустом.

– Жемчуг все тот же, – сказала ему Арлин. – У него цвет меняется.

– Правда? Это что, чудеса?

– Нет. Облучение. По-моему, он впитывает в себя то, что у меня внутри.

Джордж Сноу поднял ее с кровати. Она ничего не весила. Пахло от нее лекарствами и мылом. Черные жемчужины напоминали стеклянные шарики, какими играют дети.

– Мы полетим? – спросила Арлин.

– Все может быть.

Джордж снял с кровати одеяло, накинул на Арлин и понес ее вниз. На кухне Джезмин заваривала себе чай.

– Через полчаса возвращается Диана с детьми, – предупредила она Джорджа. – Кто вам сказал, что ее можно выносить наружу?

– Она сама захотела.

Джордж отворил дверь из кухни. Джезмин подошла ближе.

– Ну, не знаю. Она так легко подхватывает простуду…

– Но раз ей хочется, – сказал Джордж.

И сиделка не стала ему перечить. Джордж вынес Арли на яркий свет заднего двора. Тяжко пыхтели водяные насосы, перекрикивались рабочие, заканчивая обкладывать плиткой бортик бассейна. Джордж подошел к мастеру, который был у них за главного.

– Перекрывайте воду, и чтобы духу вашего тут не было, – сказал он.

Мастер бросил взгляд на Арли и крикнул рабочим, Шабаш!Бассейн налили почти дополна. Ничего страшного. Можно будет прийти в другой день.

– Вы тоже пошли отсюда, – бросил Джордж плиточникам.

Привезенная из Италии плитка лежала, сложенная в кучу. Некоторая – с отбитыми краями, но большей частью – в идеальном состоянии. Плиточники английского языка не знали. Джордж поддал ногой по пустому ящику, целясь в их сторону.

– А ну, выкатывайтесь! – крикнул он и по-бычьи потопал ногами. – Живо!

Джордж Сноу был похож на безумца с привидением в руках. Плиточники знали, что, когда на рабочем месте есть черный дрозд или привидение, это не к добру. Жди либо неудачи, либо несчастного случая. А уж появится сумасшедший – тем более. Тогда вообще кругом одна беда.

Пока рабочие складывались, Джордж понес Арлин к газону.

– Быстрее, – сказала она. – Полетели!..

Джордж побежал, потом закружил ее на месте. Арлин смеялась.

– Потише все-таки…

Она уже запыхалась. Джордж остановился. Он бросил одеяло на траву, посадил Арлин и завернул ее, как в кокон. Слышал, что раздаются чьи-то крики, но ничто, кроме лица Арлин, его не занимало. Крики же издавал Джон Муди: он рано вернулся домой и теперь распекал рабочих, которым положено было полностью закончить бассейн на этой неделе. Услышав, что прекратить работу им велел вон тот, на газоне, Джон направился к Джорджу Сноу. Он рассудил, что это наверняка кто-то из мастеров. Как он посмел свернуть работы?

– Я вас отстраняю, уходите! – объявил ему Джон.

– Ну да? – отозвался Джордж Сноу.

– И не вздумайте являться за получкой!

Джордж поднялся с травы. В вышине пролетали облака. Джон Муди шагнул ближе, и Джордж заехал ему кулаком по лицу.

– Ты что, сдурел? – У Джона хлынула кровь из носа. Кровью окрасилась трава у него под ногами. – Думаешь, я не вызову полицию? Не надейся! Приедут и заберут в один момент! Сбежать не успеешь, сукин сын!

Джордж надвинулся вплотную и схватил его за грудки.

– Бассейн поганый затеял отгрохать, когда она лежит при смерти? Чтобы не слышала ни хрена целый день, кроме бульдозеров? Когда для нее каждый звук как нож острый? Это так ты ухаживаешь за больной?

Только теперь Джон Муди заметил одеяло на траве. Что-то крошечное было завернуто в одеяло. Арли. Его жена. Он внимательнее посмотрел на Джорджа. Теперь Джон узнал его. Мойщик окон.

– Я буду приходить сюда каждый день, – сказал Джордж Сноу. – И никого ты не станешь вызывать, никакую полицию.

Опасный человек, явно не в себе. Джон понял, почему никогда не видел его на строительстве бассейна. Ему там нечего было делать.

– Джордж, – позвала слабым голосом Арлин. – Прогони его отсюда.

– Ты ничего со мной не можешь сделать, – продолжал Джордж, обращаясь к Джону Муди. – Мне терять нечего.

– Ладно, ладно, – согласился Джон. Меньше всего ему улыбалось снова получить затрещину.

– Я не шучу! – сказал Джордж.

– Слушай, если ты нужен ей здесь, значит, так тому и быть.

Джордж вернулся к Арлин. Лег рядом, ощущая сквозь рубашку колкие травинки.

– Ты что, его убил? – сказала Арлин. Прошелестела.

Джордж усмехнулся.

– Да нет…

Она закрыла глаза.

– Ляг ко мне поближе.

Джордж придвинулся – настолько, чтобы не причинить ей боль ненароком.

– Ты видел девочку? – Голос у Арли был слабенький, точно долетал откуда-то с другой планеты.

– Тебе не нужно разговаривать…

– Я назвала ее в честь тебя. Ты – Сноу, снег, а она – Белоснежка. Ты должен понимать, Джордж, почему я тебе не сказала.

– Какая разница. – Ничего он не понимал в этой жизни, и меньше всего – того, что происходило с Арлин. Он был готов прыгнуть вниз с высокой крыши, остановить время. А вместо этого лежал, разглядывал травинку… Он посмотрел в туманные глаза Арли.

– Не затевай за нее войну, Джордж. Я хочу, чтобы она росла рядом со своим братом. Чтоб была счастлива. Прости, если я плохо обошлась с тобой, что не сказала. Думала, так будет проще, но вот не получилось.

– Все нормально, Арли. Ты не волнуйся.

– Думаешь, она меня запомнит? Теперь с нею не будет ни тебя, ни меня.

– Может, важнее, чтобы о ней помнили мы.

Арлин улыбнулась.

– Занятный ты человек.

– Да, обхохочешься, – сказал Джордж Сноу.

Солнце уже переменило свое положение; сгущались тени. Джордж поднял Арлин с земли и отнес обратно в дом. За столом сидела ее свекровь, глядя на него испуганно. Рядом в прогулочной коляске лежала девочка. Семимесячная. Белоголовая. Его дочка. Которая вырастет здесь, ни в чем не ведая нужды. Кроме своей матери.

Джордж понес Арлин наверх, уложил в постель и уступил свое место Джезмин, которой настало время купать ее, давать ей лекарства. Оказалось, что следом за ним поднялась наверх и ее свекровь.

– Вы ведь не работаете у нас на бассейне, – сказала она озабоченно.

Джордж был сейчас не способен щадить никого.

– Я – отец Бланки, – сказал он.

– И как вы намерены поступить? – спросила его Диана Муди.

– Приходить сюда буду каждый день, – сказал Джордж Сноу. – Я вам не помешаю…

– Нет, я хочу сказать – после. Когда Арли не станет.

Джордж молча окинул ее взглядом.

– Джону незачем что-то знать, – сказала Диана.

– Меня не он волнует.

– Ну да. – Диана это понимала. – Естественно.

Она и раньше знала, что у Арлин кто-то есть. Однажды ночью, когда у той были страшные боли, Диана сидела на ее кровати, растирая ей спину. Тогда-то Арлин и рассказала ей о своем прегрешении: призналась, что не Джон отец Бланки. И что она даже не раскаивается – она в этом браке погибала от одиночества.

– Могу понять, – сказала тогда снохе Диана. Она на себе испытала, что значит одиночество в браке. – Ладно, что сделано, то сделано. Зато у тебя есть замечательная дочка, и, стало быть, все к лучшему в конечном счете.

После этого Диана невольно пристальнее разглядывала девочку, ее светлые волосы и темные глазки, неповторимые черты ее лица – совсем не схожие с чертами Джона или Арлин. Одного взгляда на ее собеседника было достаточно, чтобы понять, кто приходится Бланке отцом. И теперь она задала ему самый трудный вопрос:

– Как вы намерены поступить относительно Бланки?

– Когда Арли не станет, буду пить, пока не загоню себя в гроб. Так что можете не бояться, что я уведу от вас ребенка.

Диана Муди положила ему руку на плечо – и совершила большую ошибку. Он зарыдал. Как неловко, когда тебя обнимает женщина, которой ты совсем не знаешь, которая в матери тебе годится. И какой стыд, если ты благодарен, что кто-то говорит тебе: ничего, все обойдется, время лечит; даже когда каждое слово – неправда.

Однажды, в безоблачный жаркий день, Арлин позвала к себе в комнату свекровь и попросила ее купить участок на кладбище.

– Нет, как же так, – сказала Диана. – Этим положено заняться твоему мужу.

– К Джону нельзя обращаться с такой просьбой.

Джон Муди в последнее время несколько закусил удила. Он органически не переносит присутствия рядом с собой болезни, заявил он. От него в подобных обстоятельствах нет толку – никакого и никому. Диана, спускаясь ночью вниз взять стакан воды или таблетку тайленола, несколько раз заставала его на газоне, когда он брел по сырой траве домой. Она включала фонарь на крыльце, и Джон щурился от яркого света, огорошенный, виноватый, но не настолько, чтобы перестать воровато наведываться по вечерам в дом к соседке. Иногда оставаясь там на всю ночь. Диана старалась искать сыну оправдания. Наверняка эти шашни с соседкой начались после того, как Арли заболела. Супружество, в конце концов, – штука сложная, это надо понимать. Возможно, такова реакция Джона на то, что к ним каждый божий день является этот Джордж Сноу. Так или иначе, Джону не дано умение приноравливаться к горю или проявлять сострадание. Положа руку на сердце, он действительно не тот человек, которого попросишь купить участок земли на кладбище.

– Я доверяю это вам, – сказала Арлин Диане, – исполните – для меня. Найдите место, где есть большое дерево. Чтобы мне можно было улететь с его верхушки.

Диана попросила Джезмин приглядеть за детьми. Она надела свой парадный черный костюм, золотую цепочку и золотые серьги, шляпу, которую берегла для особых случаев. По пути на кладбище остановилась у бензоколонки спросить дорогу. Жизнь, что она вела здесь когда-то, сейчас казалась ей сном. В этих местах по Коннектикуту вьются сельские проселки – зеленые, тенистые. Есть луга, обнесенные каменной оградой, которых она в свою бытность здесь никогда не замечала, целиком погруженная в собственную жизнь – хотя в чем был смысл этой жизни, честно говоря, определить бы в настоящий момент затруднилась. Дружеские обеды, теннис; сын, муж. Нет времени оглянуться на каменную ограду, возведенную сто лет назад, когда тут еще разгуливали по пастбищам коровы.

Доехав до места, Диана поставила машину и направилась на кладбище. Архангелово – самое старое в этом городе. Диана заранее условилась о встрече, и в ритуальном помещении ее уже ждал служитель, некий мистер Хансен. Выслушал ее очень сочувственно и предложил отвезти на участок – Диана, правда, предпочла ехать следом на собственной машине.

– На одно место участок или семейный? – осведомился мистер Хансен.

Невыносимо представить, как Арли будет лежать там одна-одинешенька…

– На семью, – сказала Диана.

Следуя за фургончиком Хансена на дальний конец кладбища, она услышала за своей спиной какую-то возню. Не птица ли залетела в открытое окно? Диана глянула в зеркало заднего вида. Под одеялом, которое она держала в машине для малышки, кто-то был. Если это угонщик впрыгнул на ходу и потребует, чтобы его везли в Могавскую пустыню, она только спасибо скажет. С большой охотой,ответит она ему. Не сомневайтесь. Согласна ехать хоть на край света, лишь бы подальше от того, что творится здесь.

– Это кто там такой? – спросила она грозно. Быть может, не лучший тон для объяснений с угонщиком, но явно правильный, чтобы заставить собственного внука сесть и показаться из-под одеяла.

– Сэм Муди, – продолжала Диана. – Ты что, скажи на милость, тут делаешь?

– Хотел посмотреть, куда ты едешь, – отвечал мальчик.

Похоронщик впереди сбавил ход. Диана с удовольствием увидела, как много здесь растет больших деревьев. Дубы, кедры, ясень.

– Костеприемник, – сказал Сэм.

И правда необычный мальчишка. Неужели можно недолюбливать родного внука?

– Кладбище, – поправила его Диана.

– Я знаю, что остается от живых, когда они умирают, – сказал Сэм. – Прах да кости.

– Это не все. Есть еще душа.

Диану слегка мутило. Жара, наверное, да плюс к тому эти напасти со всех сторон…

– Ага, как же, – сказал Сэм. – Чистая брехня. – Они остановились. – Классные деревья, – отметил он. – Можно, я на какое-нибудь залезу?

– И не надейся! – Похоронщик знаками подзывал Диану к себе. Нужно было как-то держать в руках этого ребенка. – Ну разве что, если будешь хорошо себя вести…

Они с мальчиком вышли из машины и двинулись вперед по траве. Дошли до тенистого зеленого участка на шесть могил.

– Отлично, – сказала Хансену Диана. – Беру.

Сэм прошел к ровному месту у подножия огромного платана. Лег и посмотрел сквозь листву на небо. Ни единого облачка.

– Правильно выбрала, – сказал он. – Здесь тихо…

Голос у него был детский, тонкий, и Диана мысленно выругала себя за то, что мало любила внука все эти годы.

– Так и быть, лезь на дерево, – сказала она. – Только не очень высоко.

Сэм с радостным воплем вскочил на ноги.

– Это небезопасно, – предупредил их мистер Хансен.

Сэм тщетно пытался забраться на нижнюю ветку, не слишком надежную на взгляд со стороны. Да и парнишка был, кажется, не ахти какой ловкий.

– Я приехала покупать место для могилы, – отозвалась на это Диана. – У него умирает мать. Пусть мальчик получит удовольствие.

– Ну, как знаете.

– Вы, при такой работе, должны, наверное, особенно ценить жизнь.

– Не больше, чем любой другой, – сказал мистер Хансен.

На обратном пути они завернули в кафе-мороженое. Диана взяла себе рожок ванильного. Сэм выбрал «Джамбалину», уснащенную всякой сладкой всячиной обильнее даже, чем тот пломбир, которым изредка баловала его мать. Мороженое шести сортов и с тремя видами сиропа: сливочным, крем-брюле и клубничным. Такого обилия Сэм не выдержал – перед уходом, в сортире, его стошнило. Бабушку он про себя привык числить ведьмой. Во-первых – старая, во-вторых – не очень-то его любит, и пальцы на руках скрюченные, с распухшими суставами. Когда она оставалась ночевать у них, он после заглядывал под кровать в гостевой комнате, проверяя, нет ли там чьих-нибудь костей или яда. Сейчас, от усталости, позволил ей взять себя за руку, когда они шли к машине, хотя не выносил, чтобы его трогали чужие руки, кроме маминых. Ничего, думал он, в ванной, под краном, ведьмино прикосновение, скорее всего, отмоется. А может, она вообще добрая ведьма и умеет поворачивать назад время – тогда к его матери опять вернется здоровье.

– Ты не могла бы вылечить мою маму? – спросил он по дороге домой.

– К сожалению, нет, – сказала Диана.

Что ж – честная, по крайней мере. Хоть этого нельзя отнять. Когда они свернули к дому, оказалось, что на дорожке стоит грузовичок. На пассажирском сиденье, высунувшись в окно, сидела и гавкала шотландская овчарка.

– Чей это пес? – спросил Сэм.

Он знал, что каждый день у постели его матери сидит высокий мужчина, но, как мужчину зовут и что он тут делает, неизвестно. Очень похожий на того, кто приезжал к ним когда-то мыть окна.

– Друга нашей семьи, – сказала Диана.

Сэм не понял. Он, например, – член этой семьи, но у него ведь нет такого друга… Они вошли в дом. На кухне Джезмин кормила Бланку овсянкой. При виде Сэма девочка загулькала от радости.

– Карапузик-карапуз, у тебя от кашки – ус, – приветливо сказал ей Сэм.

Бланка залилась таким смехом, что овсянка брызнула у нее из носика.

– Ну и красиво так дразниться? – спросила Джезмин.

– Не девочка, а прямо вулкан! – заметил Сэм.

– А ты – грязный поросенок. Ступай-ка, дружок, наверх и умойся хорошенько перед обедом.

Голос Джезмин, обыкновенно твердый и звонкий, звучал надтреснуто. Сэм очень тонко чувствовал такое: изнанку вещей, часть мира, скрытую от глаз. Что-то разладилось больше обычного. На заднем дворике сидел его отец, прихлебывал из стакана, поглядывая на бассейн. Весь он как будто съежился, стал меньше. Ни разу не оглянулся.

– А что у нас на обед? – спросил Сэм. Это была проверка. Он внимательно наблюдал за Джезмин.

– Что ты захочешь, то и будет.

В обычное время она сказала бы – рагу,или гамбургеры,или макароны.Она была слишком занята, так что особо выбирать не приходилось.

Сэм вышел из прихожей и поднялся наверх. Дверь в комнату его матери стояла открытой. У него давно уже появилось такое чувство, будто она отсутствует. Иной раз скажешь ей что-нибудь, а она не слышит. Иной раз сама разговаривает с кем-то, кого в комнате нет. Она становилась в эти минуты вроде людей, о которых рассказывала ему, – витала, как они, где-то над крышами домов. Была такой невесомой, что Сэм, ложась рядом на кровать, чувствовал теперь себя крупней ее и крепче. От нее остались одни лишь кости, но кроме них – и что-то еще. Возможно, когда люди заводят речь о душе, это все же не сплошные выдумки. Возможно, что-то еще и в самом деле существует.

Мама любила разговаривать с ним глаза в глаза, и Сэм не противился этому, хотя и запах у нее изо рта изменился не к лучшему, и глаза помутнели. С каждым выдохом ее чуточку убывало. Убывало с каждым сказанным словом.

– Открой мне какой-нибудь секрет, – попросила она его прошлым вечером. Совсем как птичка: легкие косточки, клювик, подрагивающая голая головка.

Небо в это время заволокло облаками, газон из зеленого стал черным. Сэму вспомнилось путешествие на пароме, когда он нашел бельчонка Уильяма, и ангелы, которых они с матерью отпечатали на снегу. Вспомнились ее длинные рыжие волосы и то, что она – что б на него ни нашло, что бы он ни выкинул – все равно его любила.

– Всего лишь один? – спросил он.

Он чувствовал, как упираются в него ее коленки, шишковатые, словно камешки.

– Один.

Глаза у нее были огромные. В таких и утонуть не мудрено. Мама, мамочка, ты где сейчас?

– Мне шесть лет, – сказал Сэм.

Арлин коротко засмеялась. Смех был знакомый. Значит, она здесь.

– Это мне известно.

– Но я и останусь таким, – доверительно сообщил ей Сэм.

– Нет-нет. Ты вырастешь большой. Такой высокий, чтоб доставать до самого неба.

Но этот разговор был прошлым вечером, а прошлый вечер прошел. Сейчас Сэм стоял у дверей своей матери и слушал, как плачет мужчина, которого называют «друг семьи». Сэм никогда не думал, что взрослые могут издавать такие звуки. Он знал, что́ случилось, и помедлил немного в коридоре, продлевая последний момент, когда можно надежнее сохранить ее мысленно такой, какой она была при жизни. Потом вошел в ее комнату. Здесь еще оставались ее запах, тень ее, голый череп. Мужчина сидел, спрятав голову в ладони.

– Извини, – сказал мужчина, словно его поймали за чем-то нехорошим. В руках он держал ее жемчужное ожерелье. Руки были большие, и жемчужины в них казались черными зернышками. – Она велела отдать это тебе.

Сэм посмотрел на тело, лежащее в постели, – это была не его мать. Была просто оболочка – то же, что осталось в другой несчастливый день от его бельчонка. Сэм взял ожерелье и пошел с ним к себе. В заднем углу стенного шкафа была коробка, в которой хранилось все самое важное. Фотографии, рисунки, открытки, коса ее волос, шкурка и косточки бельчонка. Он завернул жемчужное ожерелье в папиросную бумагу и убрал в коробку. Проделал это аккуратно. Сэм был не такой, как обычные ребята, которые не стали бы так бережно обращаться с какой-то ниткой бус. Он был другой. Секрет, которым он поделился с матерью, был правдой: он в самом деле не собирался расти. Отказывался идти дальше от того дня, когда его покинула мать. Заставить его никто не мог, так как решение было принято. Он не простится с ней никогда.