Текст книги "Третий ангел"
Автор книги: Элис Хоффман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)
Оказалось, что Пол очень любит слушать птичий щебет, еще одна его черта, о которой Элли не подозревала. Как не подозревала, в частности, о том, насколько он был добрым. Например, он любил разговаривать со стариками, даже незнакомыми, обсуждая с ними всякие пустяки вроде погоды и политики. Любил купить корзину фруктов и привезти матери в подарок, когда приезжал домой. Позже, когда он уже не мог сам делать такие покупки, просил об этом Элли и предупреждал: «Только выбери получше, пожалуйста».
– Определенно самые лучшие яблоки в мире, – восхищенно восклицал он, когда она возвращалась к машине. – Знаешь, в возрасте десяти лет я был вегетарианцем.
– Неужели? – непритворно удивлялась Элли, прекрасно зная, как любил он хорошо прожаренное мясо.
– Мой дедушка был славным стариком, и я во многом подражал ему. Ужасно хороший старикан… я черт знает до чего им восхищался. Он был доктором.
– Расскажи, пожалуйста, что ты еще делал, когда тебе было десять? – продолжала заинтересованно расспрашивать Элли.
– Мечтал о тебе.
– Какая чепуха, – смеялась она.
– Любил футбол. Даже любил готовить еду.
– О, нет!
– Представь себе. Блинчики с джемом, пудинги или, например, яблочный пирог. В общем, всякие вегетарианские блюда. – Пол помолчал, потом добавил: – И я вправду мечтал о тебе. Можешь не верить, но так оно и было.
Когда они приезжали в Рединг, Пола усаживали на лужайке в теплом свитере, обернув ноги пледом. По манере пения он различал очень многих птиц. Особенную любовь испытывал к птичьим аутсайдерам, тем, кто не сумел привлечь людских симпатий: к воронам, сорокам, пустельгам. Но не боялся показаться и сентиментальным, обожал горлиц и утверждал, что их пение – сладчайшее в мире. Сидя возле дома у сиреневой изгороди, разбрасывал вокруг себя семечки и хлебные крошки и, оставаясь на лужайке, следил, как к нему со всех сторон слетаются птицы.
– У моего мальчика абсолютный слух, – сообщила ей мать Пола, когда однажды они возились вместе на кухне.
– Что вы говорите? А я и не знала.
Хоть дом имел довольно скромный вид, он был очарователен, как бывают очаровательны вещи, сработанные в те времена, когда ремесленники еще были артистами в своем деле. Его украшала тонкая лепнина, камин был окаймлен орнаментом, изображавшим сов, а в кухне стояли старинная глиняная раковина и плита с шестью горелками. На сосновом столе красовалась огромная ваза для цветов, которые обычно срезали в саду.
– Мы думали, что он станет музыкантом, – продолжала Фрида.
Плечи ее поникли, охваченная отчаянием, она не могла больше говорить и вдруг зарыдала молча, стараясь ни звуком не выдать себя.
Элли подошла к матери Пола и обняла ее. Только они понимали, что того Пола, который сейчас сидит на лужайке перед домом, скоро не станет.
– Нет, я не верю, что с ним может такое случиться, – с трудом выговорила женщина.
В раковине валялись морковь, колечками нарезанный лук. Элли прикрыла глаза и отвернулась, но сквозь неплотно сомкнутые веки все окружающее казалось ей странно красного цвета.
– Я тоже не верю.
– Как же я буду жить без него? Как жить, зная, что его больше нет на свете? – продолжала мать. – Он не похож на других людей, вы, наверное, заметили это. Он глубоко таит в себе свое «я», потому что боится обиды. И теперь он должен умереть. Ничего нельзя с этим поделать.
Так они плакали вместе, но потом постарались успокоиться и продолжали заниматься своими делами. В этом обе женщины были до удивления похожи. Принадлежали к числу тех, кто всегда стремится сделать все возможное, даже совершая при этом множество ошибок. В тот вечер они приготовили некоторые из любимых блюд Пола. Например, рагу из говядины, из которого он не смог проглотить ни кусочка.
– Слишком тяжело, – сказал он, – но все равно я люблю такое рагу.
Ему очень нравилось, как оно пахнет.
– Леди, не могу выразить, до чего я рад, что не вегетарианец. Ты не должна так баловать меня, – продолжал он, обращаясь к матери. – Я этого не заслуживаю.
Кроме рагу Фрида приготовила горошек в белом соусе. С ним дело пошло лучше, и Пол смог проглотить несколько ложек. Рис под шафрановым соусом. Ему нравился его цвет, да и вообще он был большим поклонником индийской кухни. Затем были поданы клубничный мусс со сливками и джемом. Даже вид такого десерта мог бы насытить. Отец Пола помогал ему передвигаться по дому, сейчас его сын был слишком слаб для того чтобы сидеть с ними за столом. Затем Пол прилег на диване в гостиной.
Она полюбила в нем эти черты – уважение к собственным родителям, отношение к старикам, полюбила доброту, которой никогда в нем и не предполагала, полюбила блеск в его глазах, когда он начинал говорить о футболе или о своем деде, или о доме, в котором он вырос. Она любила его теперь, но было слишком поздно. У него не было сил даже на то, чтобы самостоятельно подняться с дивана.
Во время этих визитов они спали вместе в комнате для гостей, в которой стояла одна огромная кровать. Когда-то это была комната Пола. И все его футбольные трофеи, спортивные значки до сих пор любовно тут сохранялись. Он обязательно просил открыть окно перед сном, чтобы на рассвете слушать голоса птиц.
– Здесь я когда-то мечтал о тебе, – сказал он Элли однажды вечером.
– Выдумщик, – прошептала она и осторожно обняла его.
– Когда-то я ночи напролет смотрел из окна, мечтая сбежать отсюда, а теперь все, чего я хочу, – это приехать сюда снова.
Элли не сомневалась, Фрида знает, что конец близок и неизбежен. Дочь врача, она получила специальность медицинской сестры со специализацией в онкологии. Как только ей сообщили, какой диагноз поставлен ее сыну, она поняла, что можно надеяться лишь на чудо. Она не задавала вопросов о том, как Элли и Пол думают устроиться со свадьбой. Только спросила, чем может помочь им. Когда Элли попросила ее принести цветы, выразила сожаление о том, что сирень уже отцвела.
Но Фрида была здравомыслящей женщиной и такой и осталась, поэтому она просто подошла к мужу, отдыхавшему в тот момент в гостиной, и сказала:
– Пора. Мы должны поехать проститься с ним.
Элли позвонила также в бюро мэрии, сотруднику, которому предстояло зарегистрировать их с Полом брак, и попросила его прибыть немедленно, чтобы провести эту церемонию.
Затем позвонила своей матери в отель и сказала, что ей и отцу нужно приехать в больницу как можно скорей.
– Только, пожалуйста, не привозите с собой больше никого, – попросила она мать. – Мне этого не вынести.
Едва она успела покончить с делами, как доктор Крейн присел рядом и взял за руку. Он знал о событии, которое должно было произойти.
– Я давно знала, что он неизлечим, – спокойно сказала Элли. – Ведь его мать была медицинской сестрой, ухаживала за такими больными, и она рассказала мне, что положение трагическое. Потому-то я принесла сюда свой свадебный костюм. Конечно, не подумайте, что я собираюсь надеть длинное платье с вуалью и разными там кружевами. Это было бы слишком глупо.
– Что я вам могу сказать, Элли? Только одно – любовь не хочет ничего знать ни о «здесь», ни о «сейчас».
Элли подняла на него недоуменный взгляд. Сказала ли она ему о том, что любит Пола, или этот человек и сам обо всем догадался? Так странно слышать подобные слова из уст доктора. Может быть, она что-нибудь не так поняла? Всю ночь она не могла заснуть. Утром надела коричневые брюки, футболку, сандалии и, хоть в Лондоне стояла прежняя жара, накинула поверх футболки серый свитер, потому что, когда очень уставала, всегда мерзла. Светлые волосы прихватила на затылке резинкой в конский хвост. За последние недели она потеряла пятнадцать фунтов веса, не прилагая к тому никаких стараний. Такого с ней прежде не случалось. И никогда раньше она не чувствовала себя так странно.
– Но я-то здесь и сейчас, – грустно сказала она.
Он не отвечал. Они посидели немного в молчании, затем поднялись и вместе направились в палату, где лежал Пол. Доктор хотел осмотреть его еще раз. Перед уходом он положил руку ей на плечо, и Элли растерялась, не зная, что сказать. Потом неловко пробормотала:
– Спасибо вам, доктор.
Пола уже нельзя было оставлять одного даже на короткое время, поэтому в туалет она отправилась бегом, умылась, привела себя в порядок и поспешила обратно. В больнице не замечалось, день сейчас или ночь, но как раз был перерыв между сменами дежурств и стояла относительная тишина. А больничный коридор даже напоминал часть затерянного между двумя вселенными пространства. Элли мгновение помедлила перед дверью в палату Пола, как она всегда делала перед дверьми маминой спальни, чтобы набраться сил и побороть свои страхи. Тогда она, бывало, шептала слова придуманного заклинания, того, о котором ни разу даже не намекнула Мэдди. И страшно боялась, что кто-нибудь умрет прямо при ней. Иногда ей даже снилась сама смерть, и она слышала, как та произносит какие-то слова. Бывало, что ночью смерть будила ее, и кожа ее тогда холодела. Она выбиралась из кровати и босиком отправлялась смотреть, как мать себя чувствует и не умерла ли она. То заклинание, что она шептала, больше походило на молитву:
Я сделаю все, что ты мне прикажешь.
Я не буду делать ничего, что ты мне не разрешишь.
Только, пожалуйста, пусть никто сегодня не умрет.
Доктор Крейн предупредил ее о том, что на выздоровление Пола надеяться нельзя и все надежды на хороший исход тщетны. Эта болезнь – безжалостная, загадочная – играет по своим правилам. Стоит вам начать думать, что человек на пути к выздоровлению, как все стремительно заканчивается. Здесь нет нужды носить маску, и незачем защищать больного.
Пола снедала лихорадка. Выглядел он неотразимо прекрасным, словно свет лился из него. Свет падающей звезды. Элли взяла влажное полотенце и вытерла ему лоб. Чувствовала, как он горит, даже через сложенное полотенце ощущала жар его тела.
«Пожалуйста, пусть он не умрет сегодня».
– Элли, я прошу тебя. – Он заговорил, как только понял, кто рядом с ним. – Уходи домой. Оставь меня.
Она присела на край кровати.
– Мы собираемся пожениться.
– Ты свободна. Все, что ты могла сделать для меня, ты сделала. Я – конченый человек.
– Я знаю. Но люблю тебя именно таким.
Он не рассмеялся, хоть она именно того и добивалась.
– Я на самом деле плохой, Элли. Ты не знаешь, что я наделал. Мне даже самому стыдно. Я никогда не рассказывал тебе об этом, чтобы ты не обиделась. Я не соглашусь, чтобы ты выходила за меня.
Она давно обо всем догадалась. Достаточно было посмотреть на лицо сестры, когда та явилась на примерку. Она всегда понимала Мэдди, как никто другой.
– Для меня не важно, что ты когда-то сделал. Я очень хочу выйти за тебя. Прямо сегодня.
– Я думал, что свадьба должна быть двадцатого.
Что она могла ему сказать? Элли промолчала.
– Понятно, – тихо сказал он. И добавил: – Бедная моя девочка.
Тот мужчина, койка которого стояла около дверей палаты и мимо которого посетители должны были проходить, уже скончался. Другому пациенту в палате Пола, его кровать стояла около окна, врачи недавно ампутировали ногу. Это был молодой американец, только что закончивший университет в Нью-Джерси. Приезд его родных ожидался со дня на день, но до сих пор ни один человек ни разу не навестил его. Потому, как только Пол закрыл глаза, показывая, что хочет отдохнуть, Элли подошла к кровати американца. Звали его Роб Розенблюм. Он дремал, оглушенный сильным болеутоляющим средством.
– Привет, – с трудом произнес он. – Как ваш друг?
Робу было лет двадцать пять. Тощий, длинноногий, с синими глазами и темными волосами. Он проходил курс стажировки в Лондонской Высшей экономической школе, когда вдруг однажды нащупал небольшую опухоль на ноге. Не заподозрил ничего плохого, а так как был большим любителем гребли и как раз участвовал в соревнованиях в составе городской команды Лондона, то решил, что просто растянул мышцу. Но оказалось все гораздо страшнее.
Оказывается, Пол почти каждую ночь разговаривает во сне. Иногда даже плачет. И хоть американец был принужден лежать и слушать эти стоны несчастного, он рассказал об этом не для того чтобы пожаловаться.
– Сегодня должна состояться наша свадьба, – предупредила его Элли. – Прямо здесь. В палате. Боюсь, что это причинит вам некоторые неудобства. Вы не станете возражать?
– Разумеется нет.
– Спасибо. К тому ж народу соберется немного… шумно не будет. Только его родители и мои. Но мне все-таки досадно, что мы можем помешать…
– Он так сожалеет о том, что много раз поступал плохо.
У Роба было открытое располагающее лицо и тело атлета. Выглядел даже моложе своих лет. Он работал в одной из фирм на Манхэттене, они-то и отправили его на полгода в Лондон, предложив небольшую стипендию. Но теперь стал калекой.
– Он считает, что недостоин вас.
– Вы умеете читать мысли? Откуда вам так много известно про Пола? Он даже мне никогда не говорил ничего подобного.
– Мне ведь часто приходится выслушивать все, что он говорит. – Он смотрел на женщину так, будто знал ее уже много лет. – Он раскаивается, Элли.
– Вам, наверное, уже пора завтракать, Роб? Хотите я позвоню дежурной? Сегодня на завтрак отличная овсянка.
– Спасибо. Не надо пока. Сегодня я прекрасно себя чувствую.
– Конечно. И я. – Элли рассмеялась. – Мы с вами оба почти здоровы. – Она с трудом подавила рыдание. – Знаете, я даже перестала надеяться, что смогу полюбить. Не думала, что способна на это.
– Сегодня отличный день для свадьбы. – Роб вздохнул. – Я бы хотел предложить себя в качестве шафера, если бы мог стоять на ногах.
Она была потрясена. Молча подошла к юноше, наклонилась над изголовьем и поцеловала в лоб. Его лицо осветилось радостью.
– Вы даже не можете представить, как отчаянно он раскаивается, – повторил Роб.
Она не выдержала и расплакалась. Так и стояла над юношей, с мокрыми от слез щеками и хлюпающим носом.
– Извините меня. – Она громко высморкалась. – Просто распадаюсь на части.
Роб нашел в себе силы рассмеяться и даже пошутил:
– А я думал, что это я распадаюсь на части.
– Не обижайтесь, пожалуйста.
– Не надо извиняться. Видеть рядом с собой красивую женщину приятно.
Элли позвонила дежурной, чтобы принесли завтрак для Роба.
Завтрак был очень легкий: овсянка, яблочное пюре и сваренное всмятку яйцо.
Пол напрочь лишился аппетита, оказавшись в больнице, и доктор Крейн предположил, что все его внутренние органы начнут постепенно выходить из строя: зрение, пищеварительный тракт дыхательная система.
Глаза Пола были открыты. Он пребывал в том состоянии полусна-полубодрствования, которое иногда дают наркотики. Элли прилегла рядом. Пол что-то пробормотал, но она не смогла разобрать, что именно, хотя ее ухо почти касалось его губ. Послышалось, будто он произнес слово «пересмешник». Сейчас, когда она так любила его, каждая высказанная им мысль, каждый обрывок знания о любимом, например его любовь к птицам, казались ей чрезвычайно важными. Она хотела бы запомнить навсегда каждое его слово.
– Сегодня наш день, – прошептала она ему, чувствуя ком в горле.
Первыми прибыли ее родители. Оба выглядели ужасно. Было видно, что мать провела всю ночь без сна, а лицо отца было красным и опухшим. Боб Хеллер, как обычно, держал себя в руках и ничем не проявлял своих эмоций. Элли даже не могла представить его плачущим. Увидев такое, она бы растерялась и не знала, что ей делать. Вообще, сегодня она не могла думать о других, именно потому и не пригласила сестру. Хотелось только, чтобы все произошло как можно проще и быстрей. Только так она могла справиться с собой. Справиться с каждым шагом, который ей предстояло сделать.
По дороге в больницу Люси заехала к дочери и привезла сюда ее свадебный костюм. Она даже захватила с собой нитку бирюзовых бус, когда-то принадлежавшую ее матери, и купила в одном французском магазинчике пару туфель без каблуков, поскольку знала, что Элли так и не успела получить туфли, которые заказывала для свадебного торжества.
– Но я не собиралась наряжаться, – удивилась ее дочь и жестом указала на джинсы и свитер, в которых была. – Хотела остаться в этом. Здесь не нужны маски и притворство.
– А я бы вам посоветовал надеть этот костюм, – неожиданно раздался голос американского юноши.
– Господи, это еще кто? – удивился отец Элли.
– Это Роб Розенблюм. Он из Нью-Джерси. И понятия не имеет о том, что громко давать советы в больнице неприлично. Уж такие мы, американцы, неучтивые.
– Я хотел всего лишь помочь, – пробормотал Роб в порядке извинения.
И семейство Хеллер направилось к нему для знакомства и обязательных даже для неучтивых американцев извинений о причиненном беспокойстве.
Неожиданно Элли решила послушаться совета Роба; в конце концов, он был человеком со стороны и, следовательно, имел более разумный взгляд на то, что ей самой казалось глубоко неразумным. Свадьба в больнице – что может быть более ненормальным? Она обсуждает с родителями, что именно ей надеть, вместо того чтобы рыдать над Полом.
И Элли отправилась в дамскую комнату для того, чтобы переодеться. Медленно сняла джинсы свитер, глянула на себя в зеркало. В этот самый момент какая-то женщина неожиданно вошла в туалет и замерла, растерявшись.
– У меня сегодня должна состояться свадьба. Здесь, в больнице, – смущенно пробормотала Элли.
Костюм лежал в стороне, на ней были только бюстгальтер, трусы и теплые носки. Нет, в такой экипировке она положительно не была похожа на невесту. Женщина подошла и обняла ее. В больнице обстановка подчас напоминала фронтовую – никакой скрытности, все знали всё обо всех. Личная жизнь становилась предметом для медицинского анализа, без оплакивания и сожалений. Голым фактом болезни.
– Да благословит вас Господь, – прошептала женщина.
Элли лишь вздохнула. Затем осторожно высвободилась из объятий и продолжала одеваться. Тщательно причесала волосы. Когда женщина выходила из дамской комнаты, она обернулась на пороге, окинула Элли одобрительным взглядом и кивнула:
– Очень мило.
Элли пробормотала слова благодарности – здесь, среди сонма болезней, каждый знак внимания имел огромное значение. Она собрала одежду в узел и вышла.
В палате уже находились родители Пола, они только что приехали. Фрида сидела в сторонке на стуле, Билл тихо разговаривал о чем-то с отцом Элли. До этого лета она и понятия не имела, что Пол каждое воскресенье обязательно звонил родителям. И тем, что он на слух мог отличить трель соловья от песни жаворонка, он был обязан своей матери. Это она рассказывала ему о птицах. Несомненно, он оставался балованным и эгоистичным ребенком, но умел быть и внимательным сыном, любящим мать и дом у сиреневой изгороди. К тому же он умел понимать близких, как никто другой.
– Второго такого человека, как мой Пол, нет на свете, – так сказала Фрида в один из тех выходных, которые они проводили в Рединге. Период ремиссии у Пола тогда уже закончился. – Любить некоторых людей бывает непростой задачей, а других – ужасно легко.
– Пол как раз очень сложный человек, – рассмеялась Элли.
– Это так, но любить его просто.
Элли прислушалась к ее словам. Любить того, кто своей сложностью и строптивостью заставляет вас пожертвовать всеми иными эмоциями, – да, можно сказать, что это действительно не составляет труда.
– Вы правы, я научилась любить его теперь, – нерешительно произнесла, скорее подумала вслух Элли.
И мать Пола, которая так настороженно относилась к ней при первых их встречах, ибо видела десятки и десятки подружек сына, подошла и обняла ее.
– Прошу, извините мой порыв, – тут же смутилась она. – Обещаю вам больше никогда не докучать своими эмоциями.
Этого действительно больше не случалось до сегодняшнего дня. Увидеть Фриду в таком ужасном состоянии было просто непереносимо. Элли поспешила покинуть палату, прежде чем кто-либо заметит выражение ее лица. Отошла подальше от двери и постаралась успокоиться. Сказала себе, что она просто участвует в разыгрываемой пьесе, и надо уметь справляться с ролью. Она не может позволить себе ни впасть в истерику, ни убежать со сцены. Она не должна делать ничего такого, что могло бы обидеть родителей Пола.
Элли направилась к телефонной будке и набрала номер телефона Джорджи, а когда та сняла трубку, попросила ее приехать, чтобы быть свидетелем при регистрации брака.
– Буду через десять минут, – ответила Джорджи.
Когда Элли вернулась в палату, Фрида направилась к ней с букетом белых роз.
– Милая девочка! – Она обняла ее. – Очень нарядный костюм. И ты в нем очаровательна.
– Он из настоящего шелка.
Их нормальная беседа казалась абсурдной в таком месте.
– Да, я так и вижу всех этих шелковичных червей, с увлечением ткущих нить, – улыбнулась Фрида. – Подумать только, сегодня день вашей свадьбы. Сегодня мой Пол станет женатым человеком.
Мысль о том, что должно произойти с минуты на минуту, казалась Фриде невероятной. Она все еще не могла к ней привыкнуть. Сейчас она, как и положено матери жениха, страшно волновалась, поэтому принялась лихорадочно шептать стоявшему у стены мужу:
– …Незадолго до конца умирающих посещает ангел смерти.
– Дорогая, здесь, на земле, в это трудно поверить, – вполголоса ответил Билл. – Может быть, потом, после смерти.
В эту минуту вошла дежурная и попросила всех покинуть палату, она должна вымыть Пола.
– Но я сама медицинская сестра, – возразила Фрида. – И могу остаться.
– Для нашего больного вы прежде всего мать, и ухаживать за ним вам не следует. – Дежурная была непреклонна. – Выйдите, пожалуйста, вместе со всеми, вы сможете вернуться, как только я закончу. Постараюсь проделать все необходимое побыстрее, обещаю.
Но Фрида не могла себя заставить уйти от сына. Последний день.
– Пойдем выпьем по чашке чаю, – предложил муж. – А еще лучше попросим, чтобы его разлили в одноразовые стаканы, и принесем сюда. Дежурная как раз закончит с мытьем.
Фрида обернулась к Элли:
– Должно быть, они правы. Да и вам, наверное, тоже не стоит смотреть на такие вещи в день вашей свадьбы. Пойдемте с нами.
– Для меня это не имеет значения, – покачала головой молодая женщина.
Ведь именно она ухаживала за матерью после операции, когда та даже не могла вставать с постели. Видела страшную сетку голубых вен на ее обритой наголо голове. Элли не находила уход за больными ни отталкивающим, ни тяжелым. Жизнь отучила ее от брезгливости. Поэтому, когда все вышли из палаты, она осталась. Села рядом с Полом и взяла его за руку.
– Привет, – тихо сказал он.
– Привет.
Сначала дежурная поменяла простыни на его кровати. Усадить его на судно было непростой процедурой, а прикрепить калоприемник к коже еще труднее, к тому же Элли не хотела лишний раз мучить его. Никаких калоприемников. Даже если он не имеет сил справиться сам, она будет помогать ему. Уже многие недели он почти ничего не ел, и потому каловых масс было минимальное для человека количество – один-два крохотных шарика.
Осенью они ездили в Амстердам, жили в отеле под названием «Пулитцер». Поездку оплатила им в качестве подарка миссис Ридж, и поэтому они путешествовали первым классом. Элли собиралась сообщить Полу о том, что намерена разорвать отношения с ним, и как раз в тот вечер они увидели, как на уличный столб перед ними опустилась цапля.
– Она знает, что ты написала о ней книжку, – рассмеялся Пол, – и прилетела выразить свое уважение.
Ему очень нравилось, как голландцы относятся к цаплям. Люди оставляли открытыми окна, чтобы те могли свободно залетать в дома. Они даже придумали пословицу: «Поселится цапля в твоем доме, с ней удача придет». Кормили птиц молоком, хлебом, пивом, и те будто чувствовали себя благодарными людям.
– Может, нам с тобой следует переехать в Голландию, – предложил Пол. – Мне кажется, мы были бы здесь счастливы. Жили бы себе у реки, оставляли открытыми окна, пусть цапли летают в наших комнатах. Так твоя книжка стала бы реальностью.
Элли глядела Полу в глаза. Теперь их жизнь проходит здесь.
Дежурная обтерла его тело губкой, затем стала вводить катетер. Пол поморщился, это было болезненной процедурой.
– Черт бы побрал эту женщину, – пробормотал он тихо.
– Может, ты попробуешь сам? – спросила Элли.
Глаза Пола были открыты, но смотрели мимо нее.
– Будет лучше, если ты уйдешь, – сказал вдруг он.
Может быть, это он произнес во сне? Она с детства мечтала выйти замуж за человека с голубыми глазами и однажды встретила Пола. Наверное, он рассказал своей матери о тех белых розах, которые она принесла к Кенсингтонскому дворцу. Может, он так говорил об этом: «Пусть на нашей свадьбе у нее в руках будут такие же цветы».
– Оставь меня, ты же знаешь, что так было бы лучше.
– Не сейчас, милый, хорошо? Мы как раз собираемся пожениться. Ты не забыл об этом?
– Уходи. И пожалуйста, ни малейшего чувства вины.
– Но я не смогу расстаться с тобой. Я люблю тебя.
– Все готово, – объявила дежурная.
Ввела ему еще дозу морфия и вышла. Глаза Пола закрылись.
Сотрудник отдела регистрации прибыл вовремя и заверил всех, что свадебная церемония будет недолгой. Почти тотчас приехала и Джорджи, она молча обняла подругу и вручила ей цветы. Элли ни на шаг не отходила от кровати Пола, так, чтобы было удобнее совершить церемонию. И она действительно оказалась краткой. Служащий объявил, что они оба вступают в брак по обоюдному согласию, и Элли первой поставила подпись на бланке брачного контракта. Отец Пола помог расписаться сыну, тот сумел только вывести первую букву своего имени, потом силы оставили его. Люси и Билл расписались в качестве свидетелей. Фрида не могла стоять, ей пришлось присесть на стул, она опустила голову.
Вот все и закончено. Теперь Пол и Элли муж и жена.
– Я счастлива, что мой сын влюбился именно в тебя, моя девочка, – улыбнулась Фрида. – Только не помню, говорила ли я об этом уже? Извини, если повторяюсь.
По другую сторону плотной больничной занавеси тихо плакал Роб Розенблюм, и все дружно притворялись, что не слышат этого. Элли надела обручальное кольцо, которое когда-то они вместе выбирали; предназначавшееся Полу, конечно, оказалось слишком большим, и ей пришлось надеть его мужу на средний палец. Кольца были дорогие, из двадцатидвухкаратного золота. Когда они были у ювелира, Пол важничал:
– Стоящая вещь, между прочим. Вся эта восемнадцатикаратная чепуха не для тебя, дорогая.
Джорджи подошла и обняла Элли. Белые розы перекочевали к ней в руки, и Джорджи рассмеялась:
– О, так это мне достался букет невесты. Значит, следующая на очереди я.
Роб попросил дежурную заказать в ближайшей кондитерской торт. Его принесли уже разрезанным; каждый ломтик на пластиковой тарелочке.
Занавеску отдернули, и молодой американец присоединился к общему торжеству.
– А я и не знала, что за занавесом вы прячете такого красивого парня, – удивилась Джорджи.
Роб смущенно усмехнулся и занялся тортом. Когда по ночам он просыпался, ему казалось, что все это только снится, его нога здорова. На самом деле болезнь достигла четвертой стадии, и метастазы проникли дальше в тело.
Все присутствующие похваливали торт из кондитерской, обычный бисквит с карамелью. Как раз такой, как хотела Элли.
– Откуда вы узнали, какие торты мне нравятся? – со смехом осведомилась у Роба невеста.
– Телепатия, – напустил тот туману.
На самом деле никакой телепатии – однажды ночью, когда Пол сумел преодолеть муки боли, его сосед просто услышал разговор на эту тему.
Элли едва успела попробовать торт, как Пол застонал и с усилием подтянул колени к животу.
Однажды ночью она вслед за сестрой отправилась к болотам. Увидела голубую цаплю и пошла к ней. «Возьми меня отсюда», – прошептала она. Цапля будто поняла ее. Они долго глядели друг другу в глаза, и Элли стало казаться, что она сейчас и вправду взлетит вместе с птицей. Но внезапно цапля взмыла в воздух, а она осталась стоять одна, замерзшая, по колени в воде.
– Мне кажется, мы все отчаянно нуждаемся в небольшом отдыхе, – заметила Люси Хеллер. – Я могу предложить вам отправиться с нами в отель, – обратилась она к родителям Пола.
Те поблагодарили, но вежливо отказались: их дорогой друг миссис Ридж ждет их у себя, в Кенсингтоне, хоть Фрида и предпочла бы недолго отдохнуть в общем холле больницы, чтобы вернуться к Полу и не разлучаться с сыном.
– Что, если он будет нуждаться во мне? – Ее голос звенел от волнения.
– Конечно, лучше оставайтесь. Вам выдадут и одеяло, и другие необходимые вещи.
Элли попрощалась со своими родителями. А Билл, ее свекор, предложил ей отдохнуть несколько часов дома. Тон его был отеческим. Элли, конечно, не согласилась, и Фрида поняла ее.
– В таком случае выпей хоть чашку чаю, это ведь не займет много времени. Или съешь тарелочку супу.
Она продемонстрировала невестке магнитофонную ленту, на которой было записано пение многих птиц, и маленький магнитофон.
– Как ты думаешь, этот подарок обрадует Пола?
Элли только молча обняла ее. Все равно ей не хотелось уходить, но тут вмешалась в дело подруга.
– Тебе просто необходимо сменить обстановку, хотя бы на короткое время, – настойчиво сказала она.
Элли уступила уговорам, и они вместе пошли в столовую, которая находилась прямо в здании больницы. В конце концов, вахту приняла Фрида, а для Пола это так же надежно, как присутствие самой Элли.
Меню свадебного обеда в зале кенсингтонской «Оранжереи» включало лосося под соусом бешамель, салат с малиной, грецкими орехами и пряным соусом, порционного ягненка с мелким картофелем. Сегодня она сидела в неприглядной больничной столовой, и Джорджи принесла для нее стакан чая и две черствые булки, а также миску с вегетарианским супом.
Суп оказался несъедобным, и они удовлетворились чаем с булками. Элли смогла сделать только пару глотков. Подруга предложила остаться с ней на ночь. Когда осенью Пол проходил курс лечения и лежал в больнице, Джорджи, бывало, приляжет рядом с измученной Элли, обнимет и примется утешать плачущую подругу. Иногда даже плача вместе с ней. Она была единственной из окружения Элли, кому было известно о предполагаемом разрыве. Как и о том, что именно помешало Элли привести это решение в жизнь. Потому все разговоры на эту тему были прекращены однажды и навсегда.
Был и такой период, когда Джорджи намекнула на то, что происходит между Полом и ее сестрой. Откровенно говоря, она не считала Пола подлинной находкой. Скорее ей казалось, что выбор ее подруги пал на весьма поверхностного, смазливого и очень самовлюбленного субъекта. Его не интересовали другие, Джорджи он ни разу не задал вопроса о ней самой. Похоже, он даже не знал, что она вместе с его подругой работает над выходящей в свет книгой «Голубая цапля. История двух птиц».
В качестве художественного редактора Джорджи руководила изданием многих детских книжек, но ее любимой была книга, принадлежавшая перу Элли. И одним из достоинств, принесших успех этой книжке, было прекрасное оформление. Оно к тому же было довольно оригинальным – книгу можно было читать двумя способами. Первый – чтение от начала до конца, при котором читатель узнавал о том, как муж цапли вернулся к ней и миру птиц. А можно было читать и с конца к началу – тогда супруг цапли оставался со своей земной возлюбленной.
