Текст книги "Синтия"

Автор книги: Элейн Каннингем

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

– Харви, вы лжете! – рявкнул Ротшильд. – Ну а теперь послушайте меня. Синтия Брендон вышла из дома в прошлый понедельник. Сегодня четверг. Во вторник один из моих сотрудников, детектив Гонсалес, видел Синтию Брендон в Центральном парке. Она прогуливалась. Если вы помните, во вторник была такая же мерзкая погода, как и сегодня, но они шли держась за руки. Все прекрасно, пара голубков и только, но Гонсалесу показалось, что он уже видел этого парня. Что-то щелкнуло у него в памяти. У Гонсалеса потрясающая память на лица. Он вернулся в участок и стал просматривать архивы. В конце концов, он нашел фото этого субъекта в картотеке Интерпола. Два раза в год Интерпол посылает нам такие фотографии…

Ротшильд открыл ящик стола, вынул папку, а из нее глянцевую фотографию, которую протянул мне. На ней был изображен смуглый и довольно красивый человек с волевым лицом и приятной улыбкой, – мне всегда нравились такие лица, и я, сопоставляя их со своей собственной физиономией, понимал, что сравнение получается не в мою пользу.

– Ну, что можете сказать об этом человеке? – осведомился Ротшильд.

– Он вызывает у меня чувство зависти. Так должен был бы выглядеть я, если бы правильно выбрал родителей. Кто же это?

– Его настоящее имя – Валенто Корсика, он родился в Рагузе. Это городок в Сицилии. Он учился там, а потом в Милане и Лондоне. Отлично говорит по-английски, по-французски, и, понятно, по-итальянски. Безупречные манеры. Известен под именем графа Гамбиона де Фонти. Смех и только! Граф! Криминальное досье отсутствует. Есть только аресты. Дважды задерживался итальянской полицией, два раза Скотланд-Ярдом и один раз Сюрте. Ничего повесить на него никому не удалось, но Интерпол передавал нам информацию в три тысячи слов.

– Чем он занимается? – спросил я. – Богатыми наследницами?

– Нет, нет, Харви. Ничего подобного. Случись им играть в покер, Корсика шутя покрыл бы все фишки Брендона и многих других. У него другая профессия – лидерство.

– Лидерство?

– Оно самое. – Ротшильд изобразил на своем лице некое подобие улыбки. Улыбка получилась не бог весть какая, но для Ротшильда это было явным шагом вперед. – Видите ли, Харви, согласно данным Интерпола, последние пятнадцать лет Корсика готовился стать руководителем мафии.

– Мафии? Вы меня не разыгрываете?

– Мафии, синдиката, называйте это как угодно. Валенто Корсика готовился возглавить крупнейший клан организованной преступности. Ровно двенадцать недель назад Джо Азианти, главный мафиози, скончался от инсульта. Во вторник Френк Гонсалес видит преемника, прогуливающегося в парке с Синтией Брендон. Слава Богу, у него оказалась слишком цепкая память, и он разобрался, кто есть кто. А потому, Храви, или вы потолкуете со мной по душам, или, видит Бог, я позову кого-то из наших сотрудников, он даст вам по башке, а я выдвину против вас обвинение в нападении на сотрудника полиции со смертоносным оружием. А потом я отправлю вас в камеру предварительного заключения, прямо здесь, в участке, и вы проторчите там неделю, прежде чем кто-нибудь поймет, что с вами что-то случилось.

– Вы этого не сделаете.

– Хотите проверить, Харви?

– Позовете полицейского, чтобы он оглушил меня? Не верю!

– Именно это я и собираюсь сделать, Харви. Лучше уж поверьте, что я вовсе не шучу.

– О'кей.

– Что о'кей?

– Буду говорить. Я очень нежный. Стоит мне вывернуть руку, и я тут же ломаюсь. Э. К. Брендон уверен, что его дочь умыкнули. Я поклялся, что ничего не скажу полиции, так что видите, как мне можно доверять.

– Что, что?

– Это все он! Лично я не верю в киднеппинг.

– Что значит, это все он!

– Я хочу сказать, что Брендон думает, что ее похитили. Если бы я заподозрил похищение, вам бы долго пришлось обрабатывать меня резиновым шлангом, прежде чем я поделился бы своими подозрениями. Но я в это не верю, да и показания вашего Гонсалеса не наводит на мысль о киднеппинге.

– Пожалуй. Кстати, мы обходимся без резиновых шлангов. Но в вашей версии, Харви, есть один крошечный прокол.

– Я знаю. Я…

– Вы, вы, – согласился Ротшильд. – Я не понимаю, причем тут вы. Тут нет украденной собственности – ни драгоценностей, ни денег. Почему на это дело отрядили вас?

– Я знаю почему. Брендон – обладатель страховки от похищений.

– Страховки от похищений?

Я кивнул и рассказал всю историю, а Ротшильд сидел за своим обшарпанным столом и, держа в руках стакан с остатками молока, смотрел на меня с кислым, недоверчивым выражением лица. Когда я закончил, он глубоко вздохнул, встал и вышел из кабинета, но тут же вернулся с пакетом молока, из которого снова наполнил стакан.

– Отлично, а теперь скажите, о чем вы, Харви, умолчали?

Умолчал я о ста тысячах долларов и не собирался в этом признаваться ни за что на свете.

– Вот и вся история, лейтенант.

– Вся, говорите, история? Ну и куда же вы направитесь, когда выйдете из моего кабинета?

– Понятия не имею.

– Может, запамятовали, тогда попробуйте припомнить.

– Беда в том, что вы слишком уж верите в мою смекалку. Мне пару раз повезло, а вокруг ходят слухи, что я великий отгадчик тайн.

– Вы не смекалистый, вы хитрый и ловкий, Харви. Я вам не верю ни на грош. Впрочем, я никому не верю. Такая уж моя полицейская натура.

– Лейтенант, – сказал я самым искренним тоном, – я не имею ни малейшего понятия, куда делась девица, а то, что ее видели в Центральном парке под ручку с новым главарем мафии, для меня большая новость. Честное слово юного скаута!

Ротшильд не удостоил меня ответом. Он только уставился на меня, он неплохо умеет это делать.

Глава IV

В пятницу я проверил наши досье, прочитал все, что мог, о семействе Брендонов и пролистал три книги о синдикате, а затем позвонил доктору Фреду Бронстайну, психоаналитику с Восточной семьдесят пятой улицы.

– Сейчас не могу с вами говорить, Харви, – буркнул он в трубку. – У меня пациент.

Я перезвонил ему через полчаса.

– Харви, – раздраженно проворчал он, – вы же знаете, что в рабочее время я отвечаю только на звонки по делу.

– А откуда вам известно, что мой звонок не по делу.

– Послушайте, Харви, у меня нет времени переливать из пустого в порожнее.

– Я позвонил, не чтобы почесать язык. Я в тяжелом положении. Я хочу вас видеть.

– Это обойдется вам в тридцать долларов.

– Не может быть! – ахнул я.

– Очень даже может быть, – подтвердил он. – Тридцать долларов.

– Раньше было же двадцать…

– Но тогда и пакет молока стоил двенадцать центов, Харви.

– Меня тогда и на свете-то не было.

– Короче, тридцать долларов, Харви, и точка. Не хотите, дело хозяйское.

Я принял условие, а он стал ворчать, что из-за меня у него пропадет субботнее утро.

– Если бы вы знали, с каким трудом я выкраиваю время, чтобы в субботу утром поиграть в сквош, – жаловался Бронстайн.

На следующий день я воочию убедился, что это так: он был в теннисных туфлях, а на стуле лежали ракетки.

– Субботнее утро – это целых пять сеансов психоанализа, Харви, – сообщил мне Бронстайн, – а пять сеансов это сто пятьдесят долларов, но деньги это еще не все в нашей жизни.

– Неужели?

– Не все, Харви. Вы уж мне поверьте. Для вас деньги – это символ. Кто-то называет вас жмотом, но это не совсем верный диагноз. Если говорить о вашем отношении к деньгам, что само по себе…

– Кто у нас анализируемый?

– Вы, Харви.

– Тогда, может, говорить буду я? Дело не в деньгах. Дело в том, что меня не любят. Взять, к примеру, лейтенанта Ротшильда, он меня терроризирует.

– Прилягте, Харви.

– Спасибо, – сказал я и вытянулся на кушетке. – У него язва, и стоит ему посмотреть на меня, я начинаю ощущать, что он винит за свою язву меня…

– Все тот же лейтенант Ротшильд?

– Все тот же. Господи, вы думаете, их двое?

– Я думаю, что нет смысла обсуждать сейчас лейтенанта Ротшильда, Харви. Мы уже этим раньше занимались. Нам надо разобраться в вас.

– Я и говорю о себе. О том, какое впечатление я произвожу на людей типа Ротшильда.

– Харви, сколько раз вам повторять! Ротшильда мы уже обсуждали.

– Ладно, ладно. Но Ротшильд…

– Харви, я пойду играть в сквош, – сказал Бронстайн, схватив ракетку. – Продолжать нет смысла. Я пытаюсь продуктивно использовать сеанс, а вы начинаете объясняться в ненависти к лейтенанту Ротшильду. Я пошел играть…

– На мои-то денежки?

– Я с вас не возьму ни цента. Это подарок. А теперь все!

До Доннеловского филиала нью-йоркской Публичной библиотеки я дошел пешком, забрал Люсиль Демпси, и мы отправились в Дубовый зал «Сент-Реджиса». Люсиль была задумчива, а когда взглянула на меня, то тревожно спросила, все ли со мной в порядке.

– Ну конечно, а что?

– А то, что этот ленч обойдется тебе в пятнадцать долларов.

– Знаю, – мрачно отозвался я. – Очень даже знаю. А ты не стесняйся. Ешь. Наслаждайся.

– Как же я могу наслаждаться, когда каждый съеденный здесь кусочек для тебя, как раскаленный свинец?

– А! Какая теперь разница. Ты лучше скажи, где может быть эта самая Синтия Брендон? Она разгуливала на днях в Центральном парке с новым королем мафии.

Люсиль посмотрела на меня по-матерински встревоженно, и я рассказал ей все до конца. Потом она заказала ленч. Пока мы ели, она обдумывала услышанное. Как большинство умных женщин, она стала изыскивать наивные способы заставить меня почувствовать себя интеллектуально выше нее.

– Харви, где училась Синтия? – спросила она меня.

– «Энн Бромли», маленький колледж в штате Коннектикут, возле Данбери. Четыреста пятьдесят студенток – только девушки, все богачки.

– Она получила диплом?

– Ни в коем случае. Она ушла. Ее не осмеливались отчислить, из уважения к папиным денежкам, а она не хотела учиться.

– Почему ее хотели отчислить?

– Она пыталась положить конец расовой сегрегации в колледже. Еще в первый год пребывания там она притащила пять негритянок, заплатила за их обучение и потребовала, чтобы их зачислили в колледж. Там всех чуть удар не хватил. Она угрожала все рассказать газетчикам, но призвали ее старика, и ему удалось ее утихомирить.

– О! Ты знаешь, Харви, мне начинает нравиться эта твоя Синтия. Небось, были толки да пересуды насчет ее увлечения марихуаной?

– Откуда тебе это известно?

– Такая, как она, не могла не попробовать наркотиков. У тебя есть ее фотографии?

Я достал фотографии и показал Люсиль.

– У меня есть кое-какие смутные догадки, – сказала она наконец. – А завтра мы берем велосипеды и едем кататься в Центральный парк. Ты катаешься на велосипеде?

– Еще как. Но кого мы там увидим – Синтию под ручку с Валенто Корсика?

– Может, мы просто побудем вдвоем. В конце концов, завтра воскресенье. Разве ты не имеешь права на выходной?

Вместо того, чтобы как следует выспаться, подобно всякому цивилизованному человеку, я начал утро с завтрака с Люсиль в зоопарке. Она не из тех, кого можно назвать крошкой, – в мисс Демпси пять футов семь дюймов роста и сто тридцать фунтов веса, а потому она съела порцию овсянки, два яйца, четыре куска бекона, два тоста, запив это двумя чашками кофе. А перед этим выпила стакан апельсинового сока. Я наблюдал за всем этим буйством с чувством ужаса и зависти. Мой завтрак состоял из чашки черного кофе.

– У тебя сразу стало бы легче на душе, – сказала Люсиль, – если бы ты плотно позавтракал. Завтрак – главная еда дня.

– Об этом неустанно твердила мне мама.

– И она была абсолютно права.

– Неужели тебе никто не говорил, что худший способ завладеть мужчиной – это сообщать ему, что его мать была права.

– Я совершенно не убеждена, что стараюсь завладеть тобой, Харви. То, что я испытываю к тебе определенные нежные чувства, вовсе не означает, что я всерьез намереваюсь выйти за тебя замуж. У тебя есть с собой фотографии Синтии?

– А что?

– Дай мне одну.

– Сейчас?

– Да. Ты вечно задаешь дурацкие вопросы!

Я протянул ей фотографию Синтии. Люсиль положила ее в сумочку и быстро завершила бесконечный завтрак. Мы отправились к лодочной станции, где дают напрокат и велосипеды. Погода в этот день резко улучшилась – утро выдалось холодным, но солнечным, к тому же, поскольку по указу мэра машинам в парке находиться запрещено, воздух здесь был чистый и прозрачный, как хрусталь. На Люсиль была шерстяная юбка и белый свитер с высоким воротом. Для тех, кто не знал ее характера, она казалась очаровательной. Фигура у нее была умопомрачительная, хотя она плотно ела три раза в день. Люсиль оставалась красивой, хотя на ней были туфли без каблуков и шла она спортивной походкой. Я решил, что именно ее совершенство и ввергает меня в депрессию.

– Зачем тебе фотография? – спросил я. – Неужели ты думаешь, что Синтия все еще разгуливает по парку с графом Гамбионом де Фонта, он же Валенто Корсика.

– Потерпи, все скоро узнаешь.

– А зачем велосипеды?

– Для забавы, Харви. Разве это не забавно? В нашей жизни не так уж много по-настоящему забавного. И есть еще одна причина. На велосипедах мы приедем прямо на тусовку.

– А что это такое?

– Скоро узнаешь.

У лодочной станции мы встали в очередь. Молодые, старые и люди средних лет жаждали поскорее получить напрокат велосипеды. В такой обстановке трудно было оставаться угрюмым. Я понял, что сам факт нахождения в парке в воскресный день резко поднимает настроение. Нам выдали очаровательные английские велосипеды с ручными тормозами, и через несколько минут мы уже катили по Ист-драйв, направляясь на север.

– Раз уж мы здесь оказались, – сказала Люсиль, – то можем заехать на Овечий луг с запада.

– И что тогда? – полюбопытствовал я.

– Тогда мы окажемся на тусовке.

– Что такое тусовка?

– Это то, что делают люди, когда сердца их наполнены радостью, а не ненавистью. Харви, ты слишком стар и циничен, а потому я ничего не стану тебе растолковывать. Скоро сам увидишь.

К тому времени мы уже въехали на холм за музеем и снова двинулись на север. За всю мою взрослую жизнь мне не случалось раскатывать на велосипеде по Центральному парку так, чтобы вокруг не было ни одной машины. Я поблагодарил нашего мэра и бросился догонять Люсиль. Она была в лучшей форме, потому что ее не тревожили тягостные раздумья, и благодаря всем своим овощам, которыми она питалась. К моменту, когда мы оказались в районе 110-й улицы, я был вынужден попросить ее умерить пыл.

– Как же мы углядим Синтию, если выдаем полсотни миль в час.

– Харви!

– Давай взберемся на этот холм пешком, чтобы не утратить навыков. Ведь потом всю неделю мне придется ходить пешком.

Но когда мы миновали северо-западную часть парка и, сделав поворот, оказались на Вест-драйве, а затем двинулись в обратном направлении, у меня открылось второе дыхание, и я почувствовал, что мне дышится куда лучше, чем когда-либо до этого. Мы спустились по пологому холму к 72-й улице, еще проехали немного вверх по направлению к Овечьему лугу, а затем двинулись на своих двоих. К Овечьему лугу с разных сторон стекались люди, в основном молодежь. Мальчики и девочки держались за руки, улыбались, и вид у них был вполне раскованный.

Кое-кто из молодых людей носил бороды, некоторые девицы были облачены в нечто вроде кимоно. В них было что-то от битников, и у каждого – в петлице, в руке, в волосах – был цветок. У кого-то цветы были нарисованы на щеке. Они двигались к площадке, где уже собралась добрая тысяча таких, как они.

– Это и есть тусовка? – спросил я Люсиль.

– Угадал, – отвечала она.

Кое у кого на площадке были музыкальные инструменты, в основном барабаны, и ребята отбивали дробь. Получалось нечто похожее на «Бананан». У некоторых из собравшихся были плакатики. На одном было написано: «Любить – да, ненавидеть – нет», на другом: «Любовь – это все».

– Как это называется? – спросил я одного паренька.

– Тусовка.

– Он говорит, что это тусовка, – сообщил я Люсиль.

– А я что тебе говорила?

– А что такое тусовка?

– Слишком стар, папаша.

– Кто?

– Ты, папаша.

– Слишком стар, чтобы понять, – пояснила его юная спутница.

– Что я тебе говорила, – сказала Люсиль.

– Это значит любовь, папаша, – пришел на помощь еще один юнец.

– Не надо усложнять. Это надо прочувствовать, – сказала высокая красивая девушка.

– Вот именно. Это надо прочувствовать, папаша. Ты попал в правильное место.

Место к тому времени сделалось чересчур людным. Вокруг расположились два-три десятка полицейских, но работы у них не было. Никто ничего не делал, если не считать маленькой группки музыкантов-барабанщиков, отбивавших дробь.

– Я ищу одного друга, – говорила Люсиль.

– В этом месте полным-полно друзей, – уверил ее высокий рыжеволосый и бородатый парень в джинсах, похожий на викинга. – Полным-полно друзей, сестра. Ты это почувствуешь.

– Почему они зовут меня папашей, а тебя сестрой? – обиженно спросил я.

– Ты просто стар, папаша, – сообщила мне девушка.

– У нее были две соломенные косички, лицо ангела и розовый сарафан. Ко лбу был приклеен серебряный кружок. – Дело не в годах, – добавила она. – Дело в душе.

– Я ищу Синтию Брендон, – сказала Люсиль.

– Синтия… как там ее?

– Брендон.

– Постараюсь запомнить, – улыбнулся викинг.

С велосипедами мы прошли через толпу. Это была самая добродушная толпа, какую мне только доводилось видеть. Велосипедисты вроде нас, мужчины и женщины постарше – пешочком, молодежь всех видов, матери с колясочками – все это людское многообразие и создавало толпу. Добродушие и хорошее настроение просто удивляли, никто не сердился, не толкался, хотя к этому времени на поляне собралось уже тысячи три, а то и все четыре. Люсиль внедрилась в толпу разукрашенных цветами хиппи и настойчиво-терпеливо задавала свои вопросики.

– Нигде не видели Синтию?

– Извини, дорогая… не случилось…

«Ба-на-нан», – распевал барабан-хор. – «Ба-на-нан».

Респектабельные отдыхающие с Пятой авеню не могли пробиться ближе к месту действия и смотрели со сдержанным неодобрением издалека, задавая полицейским вопросы, почему такое допускается, но те лишь отмахивались от них, заявляя:

– Пока все тихо-мирно, пусть разгуливают, в чем хотят.

– Не видели Синтию? – в сотый раз осведомилась Люсиль.

– Ты теперь будешь задавать этот вопрос все утро? – не без раздражения спросил я. – Чего ты хочешь услышать?

– Я хочу найти кого-нибудь, кто ее знает.

– Зачем?

– Потому-то тебя они и зовут папашей, – усмехнулась Люсиль. – Дело даже не в том, как ты выглядишь. Внешне ты не похож на взрослого, но…

– То есть, как это так?

– Да, ладно, Харви, ты прекрасно понимаешь, в чем дело. Ты очень даже хорош собой… Ты немножко похож на того актера – как там его зовут… Джордж Гиззард?

– Гриззард. Джордж Гриззард.

– Вот, вот. Гриззард. И ты очень даже на него похож.

Разве можно сердиться на девушку, которая улавливает в тебе сходство с красавцем-актером, хотя правда заключается в том, что если кто действительно похож на актера, так это другой актер.

– Но в душе ты старик, Харви. – Она ухватила за куртку молодого человека баскетбольного роста, в ушах у которого было по искусственной маргаритке. – Ты не видел Синтию?

– Синтию? Господи, луг большой…

– Но все-таки, видел или не видел? – не унималась Люсиль.

– Боже, она же не привязана к дереву. Мы живем в свободной стране…

– Так где она? – гнула свое Люсиль.

– Долли! – крикнул парень светло-коричневой негритянке с венком из розовых гвоздик. – Где Синтия?

Девушка с гвоздиками томно махнула рукой.

– Красота – это естественность, красота – это жизнь…

– А как насчет Синтии? – напомнил я.

– А разве ее здесь нет?

– Слушай, папаша, – сказал баскетболист, указывая на парочку, которая, обнявшись, покачивалась в такт барабанам. – Это Дэн Купер. Он со своей подругой пишет пьесу – острую, как нож хирурга, безжалостно рассекающую гнойники общества. Синтия обещала дать денег на постановку, когда они ее допишут. Так что спроси у них – они должны знать про нее.

– Спасибо, друг, – сказала Люсиль. – Я помолюсь, чтобы ты бросал без промаха. Чтобы в следующей игре ты сделал пятьдесят точных бросков.

– Спасибо, родная, – улыбнулся баскетболист в ответ.

– Ну как? – поинтересовалась она у меня, пока мы шли к драматургу.

– Просто потрясающе. Ну разве могу я жениться на такой умной женщине. Меня же прогонят, как только я рот открою.

– Ну раз ты такой глупенький…

– Увы.

Мы подошли к драматургу. У него была желтая борода, а на обеих щеках его спутницы было написано «любовь». Им было лет по девятнадцать. Когда Люсиль задала вопрос насчет Синтии, они в упор уставились на нее, потом пристально поглядели на меня. Затем молодой человек спросил:

– А что делает папаша? Кто он такой?

– В каком смысле? – не утерпел я.

– Легавый?

– Если он и легавый, то это новая модель, – сказала девушка. – Он просто куколка. Иди сюда, куколка, – обратилась она ко мне. Это были первые приветливые слова с тех пор, как я ступил ногой на этот чертов луг. Она вынула помаду и нарисовала у меня на лбу цветок с пятью лепестками. Это привлекло зевак, но толпа вокруг нас быстро рассеялась. Тогда она написала помадой на одной моей щеке «любовь».

– Харви, ты просто прелесть, – сказала Люсиль.

– Он не легавый, – заключил драматург.

– Откуда вы знаете? – спросил я его.

– Он работает в отделе расследований страховой компании, – пояснила Люсиль. – Харви, покажи им свое удостоверение.

Я выполнил ее распоряжение.

– Что случилось с Синтией?

– В понедельник она ушла из своего дома, – начал я, – Сегодня воскресенье, а от нее никаких известий.

– И вы ее за это осуждаете?

– И не думаю. Но вдруг она угодила в беду? Кто тогда будет платить за вашу постановку?

– Почему вы считаете, что с ней стряслась беда? – спросила девица.

– Послушай, папаша, – начал парень, но его подруга решительно перебила его.

– Он абсолютно прав. Кто будет платить за твою постановку? Но вы, кажется, из страховой компании? Какое отношение это имеет к Синтии?

– Она застрахована.

– Хладнокровный подход, – заметила девушка.

– Почему? – удивилась Люсиль. – По крайней мере, мы хоть пытаемся разыскать ее и помочь, если ей нужна помощь.

– Она права, – заметил Дэн.

– У вас есть какие-нибудь предположения, где она может быть? – спросил я ребят.

– Никаких. Мы целую неделю пытались ее найти. Но все без толку. Мы решили, что если уж где ее и можно встретить, то в воскресенье на этом вот лугу.

– А ее здесь нет, – сказала девушка. – Мы тут с утра.

– Спрашивали всех подряд.

– Искали ее.

– Черт побери! – воскликнул молодой человек. – Она исчезла.

– Сбежала, – сказала девушка. – Вам не случалось видеть ее папочку и мамочку? Так вот, она от них сбежала.

– Что ее интересовало? – спросил я ребят.

– Бердслей, Чарли Браун. «Виллидж войс».

– Гражданские права, – сказала девушка.

– Герман Гессе, – вспомнил драматург.

– Английские народные песни.

– Вы и правда думаете, что с ней что-то случилось? – встревожился молодой человек.

– Она еще увлекалась компьютерной службой знакомств, – сказала его подруга.