Текст книги "Убийца с медальоном святого Христофора"

Автор книги: Элейн Фергюсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

Annotation

Сильвертон – тихий, забытый богом городишко.

Жизнь в нем плавная и размеренная. Все жители друг друга знают, ни у кого нет секретов. Но… однажды в горах туристы Сильвертона обнаружили труп девушки – она стала жертвой серийного убийцы, который на месте преступления оставлял медальон с изображением святого Христофора.

Юная Камерин Махони, мечтающая стать криминалистом, берется за расследование жестокого убийства подруги.

Элейн Фергюсон

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Благодарности

Элейн Фергюсон

Элейн Фергюсон

Убийца с медальоном святого Христофора

Моему редактору Трейси Гейтс – соучастнице моих преступлений – посвящается

Глава 1

За кухонным столом, вытянув ноги, сидел взлохмаченный отец.

– Да, через полчаса буду. Время смерти известно? – негромко говорил он в трубку, делая пометки карандашом в блокноте. – Столько времени в ванне с водой? Ну и запашок там, должно быть! Закройте все окна и двери. Да, и в коридор никого не пускайте.

– Утопленник! Скверная новость, – пробормотала Камерин себе под нос. Из учебников по криминалистике она хорошо знала, во что превращается кожа под действием воды.

За окном на ветке дерева звонко щебетала птичка.

«Странно, – подумала Камерин, – кто-то умер, а все идет своим чередом».

Где-то в ванне с водой лежал труп, но в окна кухни семейства Махони по-прежнему светило яркое солнце, в лучах которого горели оранжево-красные цветы на подоконнике. Пофыркивали дождеватели, слышалось отдаленное гудение газонокосилки, в такт тиканью настенных часов постукивал нож – бабушка резала зеленый перец. Жизнь продолжалась, несмотря на все ужасы, которые в ней иногда происходят.

Патрик, отец Камерин, нахмурился и сказал в трубку:

– Передайте уважаемому господину шерифу, что он может подождать, пока я позавтракаю. Сейчас всего семь утра, и плюс-минус пять минут ничего не изменят. Бедняге в ванне уже все равно.

Собеседник, кажется, что-то возразил, потому что отец жестко ответил:

– Я не чудовище, а всего лишь скромный коронер. К вашему сведению, господин помощник шерифа, всегда лучше поесть до того, как поедешь на вызов… Трупный запах долго стоит в ноздрях. До свидания.

Тихо щелкнула положенная на рычаг трубка.

– Сынок, зачем ты мучаешь нового помощника? – укоризненно сказала бабушка с певучим ирландским акцентом. – Смотри, отпугнешь. Не каждый может спокойно смотреть на трупы.

– Ничего, пусть узнает, почем фунт лиха, – ответил Патрик. – Да, я немного не в духе: господин шериф нанял себе помощника, а мне приходится тащить расследование на себе!

– Парень-то чем виноват? На него ты за что накинулся?

Патрик посмотрел на мать из-под лохматых бровей.

– У меня с господином Кроули есть некоторые разногласия, скажем так. И хватит об этом – могу я спокойно провести остаток утра?

– Хорошо, – согласно кивнула бабушка. Камерин, свари-ка кофе.

Но Камерин уже выключила кофемолку и вытрясла похожие на чернозем смолотые зерна – запах от них шел потрясающий.

– Камми, сделай кофе покрепче, – попросил отец, раскрывая газету. – Утопленник с утра пораньше – не слишком веселое начало дня.

Руки Камерин привычно выполняли знакомую работу – единственное, что она умела делать на кухне, – а мысли витали в другом месте: она представляла себе, чем займется отец через час. Из книг Камерин знала, как выглядит тело, долго пролежавшее в воде. Она мысленно повторила необходимую последовательность действий, которые обязан произвести коронер, осматривая труп. Простыня, пластиковый мешок для перевозки трупа, цифровая камера, специальные пакеты для любых медикаментов, найденных на месте происшествия – все нужно погрузить в их дряхлый «универсал», который по совместительству служил городским катафалком. Необходимые вещи, кроме камеры, аккуратно сложены на металлических полках в гараже, там же хранятся коробки резиновых перчаток и стоит наготове каталка.

Обернувшись, Камерин успела заметить, как бабушка одной рукой разбила яйцо, вылила содержимое в стеклянную миску, а скорлупу бросила в раковину. Скорлупа влетела в дырку для переработки мусора, как баскетбольный мяч в корзину.

– Классный бросок! – засмеялась Камерин. – Ты в Ирландии случайно в баскетбол не играла?

– В мое время девочки потеть не желали. Мы готовились стать хорошими хозяйками. Кстати, не пора ли тебе научиться правильно разбивать яйца?

Камерин помотала головой, живо припомнив последнюю неудачную попытку разбить яйцо одной рукой. Кроме того, она не мечтала научиться вкусно готовить, – но ее настоящие мечты бабушка не одобряла.

– Ну что? Попробуешь? – не отставала бабушка. – Тебе почти восемнадцать! Самое время.

Камерин посмотрела на яйца и поморщилась.

– Ты же знаешь, я терпеть не могу готовить!

– Это потому, что ты никогда не пробовала!

– Нет, потому, что в жизни есть вещи поинтереснее.

Бабушка неодобрительно посмотрела на нее.

– Например, покойников резать?

– Ага, а то живые уж слишком брыкаются!

– Все шуточки шутишь? – Бабушка укоризненно взмахнула рукой, не выпуская яичной скорлупки. – Шути не шути, а мне твоя учеба не нравится. Я заметила, в последнее время твоя душа отвернулась от света. В прошлое воскресенье в церкви ты едва губами шевелила, а когда-то повторяла громче всех! Нынче отсиживаешь службу, думая бог знает о чем.

Камерин с грохотом открыла ящик, вытащила вилку и нож, со стуком положила их на стол перед отцом.

– С душой у меня все в порядке, – ответила Камерин.

– Ах, в порядке? После всего, что ты читаешь? Книжки про смерть и мертвецов, лужи крови и ползающие по трупам черви! Я своими глазами видела! – бабушка неодобрительно хмыкнула. – Говорила я Патрику, что зря он поощряет твои занятия, да только меня никто не слушает!

– Мама! Хватит уже! – простонал отец, закрываясь развернутой газетой.

«Вот спасибо, папочка!» – подумала Камерин.

Бабушка надела сегодня новый халат: как обычно, рукава были слишком длинные, а подол волочился по полу. Она выглядела как ребенок в одежде на вырост, но во всем, что касалось судьбы внучки, бабушка проявляла недетское упорство. Судебную медицину она ненавидела. Словно курочка, клюющая зерно, бабушка по кусочкам расклевывала мечту Камерин, непоколебимо убежденная, что такая профессия плохо повлияет на душу внучки.

– Объясни мне хотя бы, почему ты не хочешь стать настоящим врачом?

– Судмедэксперт и есть настоящий врач! – Камерин захлестнула волна раздражения, и сдержать его не удалось.

– Я имею в виду врача, который лечит живых! С такой светлой головой, как у тебя, можно многого добиться! Камми, ты упрямая девочка, но упрямство завело тебя не на ту дорожку.

Камерин вспыхнула.

– Сколько раз можно повторять, что дорогу я сама выбирать буду!

– Поогрызайся мне! Мамочкин характер до добра не доведет!

– Мама, оставь ее в покое ради бога! – воскликнул отец, шлепнув газетой по столу.

Камерин подскочила от неожиданности.

На лице Патрика отразилась неимоверная усталость.

– Неужели нельзя начать день в тишине и покое? От вашей перепалки у меня в ушах звенит! Дайте человеку спокойно позавтракать!

Пристыженная бабушка с такой силой заработала сбивалкой, что яйца мгновенно превратились в светло-желтую пену.

– Уж и сказать ничего нельзя! – пробормотала она, обращаясь к миске. – О собственной внучке забочусь.

На мгновение в кухне воцарилась тишина, нарушаемая лишь равномерным постукиванием сбивалки… Бледное обиженное лицо бабушки застыло. Камерин не знала, что делать. Ей очень хотелось… не то чтобы убежать – просто побыть одной. Слушая, как друзья жалуются на своих родителей, особенно на мам, Камерин едва удерживалась от смеха: куда им до бабушки! Она не то что из другой страны, из другого века сюда явилась!

Вздохнув, отец аккуратно сложил газету и разгладил ее.

– Камерин, девочка моя, – наконец сказал он. – Принеси-ка мне папку. Ту, в которой я держу свидетельства о смерти. Она в машине, на переднем сиденье.

– Конечно! – Камерин с облегчением выдохнула: можно уйти!

Когда она проходила мимо, отец поймал ее за руку и мягко сжал ладонь.

– И это… не торопись, ладно?

– Ладно.

Скрипнув дверью, Камерин вышла в утреннюю прохладу. За спиной голоса бабушки и отца поднимались и падали, как волны в океане.

– …мама, я делаю все, что в моих силах…

– Сынок, я же люблю девочку, и кто-то должен вытащить ее…

Опять они ругаются! Вечно отец с бабушкой из-за нее ссорятся!

Камерин торопливо прошла мимо горшков с цветами, которые высаживала бабушка, как только в воздухе начинало пахнуть весной. Уже октябрь, а значит, цветы скоро занесут в теплый дом, чтобы не погибли. Разводить цветы и готовить – вот и все бабушкины интересы. Камерин неплохо ладила с отцом, а с бабушкой никак не могла найти общий язык: они были очень разные, несмотря на кровное родство.

Даже внешне Камерин не похожа на родных: и бабушка, и отец выглядели как настоящие ирландцы. Патрик был огромный, как медведь гризли, с грудной клеткой размером с бочку и громадными ручищами. Волосы, когда-то огненно-рыжие, потускнели, зато кустистые брови с каждым годом становились все длиннее. Бабушка казалась уменьшенной копией сына: тот же широкий нос и ярко-голубые глаза, тот же упрямый подбородок, который она выпячивала, когда была чем-то недовольна – внучке казалось, это случалось слишком часто.

Камерин же ростом не вышла, сложения была хрупкого. Волнистые волосы падали до самого пояса. Черные волосы и карие глаза достались ей от матери, со стороны которой она унаследовала и высокие скулы, и золотисто-смуглую кожу: среди предков по материнской линии были индейцы чероки. По крайней мере, так говорили. Сама Камерин мать почти не помнила, а отец редко заговаривал о ней. Бабушка же вообще поминала невестку лишь в качестве предупреждения: «Не надо так делать, это она так делала» или «Нет, внученька, это она так думала».

Если бы мать умерла, было бы легче: что случилось, то случилось. Но она просто ушла из дома. Сначала написала несколько писем, а потом… тишина. Ханна Махони много лет не удосуживалась подать о себе весточку и стала посторонним человеком – привидением, которое никогда не появлялось.

Как-то раз, когда Камерин было шесть лет, они с отцом сидели на качелях, наблюдая, как сумерки сменяются черным бархатом ночи. Наконец загорелись звезды – сначала слабенькие, они вскоре ярко засияли в темном небе.

«Расскажи мне про маму», – попросила Камерин.

Под поскрипывание качелей отец рассказал про Ханну: она обожала собак, ее любимый цвет – голубой, и еще всякую всячину, которую Камерин уже позабыла. Но она еще помнила, как прижалась к жесткой шерстяной куртке отца и спросила: «Почему мама ушла? Где она сейчас?»

«Не знаю. Совсем не знаю, – прошептал он, уткнувшись лицом ей в волосы. – Но я верю, что наступит день, когда она придет к нам. Ей станет лучше, и она вернется домой. Вот увидишь».

С годами он все реже говорил о Ханне, а потом и вовсе перестал ее вспоминать. Не было ни развода, ни объяснения – ничего. Иногда, в ночной тишине, Камерин позволяла себе подумать о матери, но всего лишь на мгновение: лучше сосредоточиться на делах реальных, на том, что происходит здесь и сейчас, что можно потрогать и попробовать на вкус. А реальностью была семья Махони: мать, сын и внучка в доме с зеленой черепичной крышей в крохотном городишке высоко в горах Сан-Хуан.

Камерин взяла папку с пассажирского сиденья и неторопливо пошла обратно. Слава богу, отец с бабушкой перестали ссориться, и на кухне царила тишина, только бабушкин нож постукивал о разделочную доску да отец тихонько прихлебывал кофе.

Утро шло своим чередом, а у Камерин не выходил из головы давно вынашиваемый план. День за днем он становился все отчетливее, и сегодня встала на место последняя недостающая деталь.

Выдохнув, Камерин подошла к столу и положила на него папку.

– Спасибо, Камми. Интересно, чистые бланки остались? – сказал отец, заглядывая в конверт. – Да, две штуки еще есть.

Камерин налила отцу кофе.

– Что сделают с телом после осмотра?

– Скорее всего, похоронят за казенный счет. Шериф полагает, что это бродяга, так что вряд ли кто-то его заберет. Никому нет дела, что он умер, не говоря уже о том, когда и как это случилось. – Отец умолк, задумавшись. – Что ж это за мир такой, если никто даже не замечает, что одного человека больше нет!

Бабушка щелкнула кнопкой тостера.

– Что посеешь, то и пожнешь, – сказала она. – Давайте поговорим о вещах более приятных, например, о погоде. Прямо лето за окном! Не припомню я, чтобы в это время года стояла такая теплынь. На-ка, внученька, возьми!

Взяв из рук бабушки полную тарелку, Камерин поставила ее на желтую клетчатую салфетку перед отцом. Бабушка обожала желтый цвет, и на кухне он был повсюду.

«Я люблю, чтобы кухня выглядела жизнерадостно, – говорила она. – Кухня – это душа дома». Вот и сегодня на круглом дубовом столе свежие желтые цветы в вазе лениво покачивали головками под солнцем.

Камерин украдкой посмотрела на бабушку – та набирала воду в кастрюлю.

– В чем дело, Камми? – спросил отец.

Камерин недоуменно уставилась на него.

Отец ответил ей пристальным взглядом.

– У тебя странный вид, и ты опять грызешь ногти. – Он предостерегающе помахал пальцем. – Я тебя знаю как облупленную. Ты что-то задумала. Признавайся!

Камерин отдернула руку: она всегда грызла ногти, когда нервничала.

– Ничего я не задумала, – с улыбкой ответила девушка, пожав плечами.

Бабушка сосредоточенно отмывала кастрюлю.

Отец склонился поближе, и Камерин понизила голос:

– Ладно. В общем, у меня есть идея. Я давно над ней думаю, но… Короче, даже если мысль покажется тебе идиотской, выслушай меня до конца, прежде чем сказать «нет».

Отец прожевал кусок гренка.

– Давай лучше я сразу скажу тебе «нет», и мы не будем терять время.

– Пап, да ты послушай! У шерифа есть помощник, и тебе помощь не помешала бы. Ты сам говоришь, что дел слишком много, а времени на них не хватает. Тебе нужен помощник.

Отец тоже перешел на шепот, заговорщицки склонившись поближе.

– Нужен. Одна проблема: в Сильвертоне подходящего человека днем с огнем не сыщешь.

– Нет, такой человек есть! – с воодушевлением продолжала Камерин. – В деле он разбирается, и доверять ему можно.

– Кто же он?

Кямерин на секунду замолчала. Оглянувшись через плечо, чтобы убедиться, что бабушка ничего не слышит, она прошептала:

– Это я.

– Ты?!

– Ну да. Возьми меня в помощники.

Отец откинулся на спинку стула и внимательно посмотрел на дочь.

– Малыш, ты сама не знаешь, чего просишь! – ответил он вслух, забыв понизить голос. – Это тяжелая работа, и она сильно отличается от того, что пишут в книгах. Я не в игрушки играю. У нас нет бригады судмедэкспертов, я один со всем управляюсь – и трупы из машин приходится вытаскивать, и утопленников из ванн. Зачем тебе эти ужасы? Кроме того, бабушка и так за тебя переживает…

Именно этого возражения Камерин ожидала в первую очередь, поэтому заранее продумала ответ.

– О чем здесь переживать? Я круглая отличница. И точно решила, что хочу стать криминалистом. Ты всегда жалел, что мы мало времени проводим вместе – вот тебе и решение проблемы! Папа, я дело говорю – и ты прекрасно это понимаешь!

– Ты слишком молода, чтобы точно знать, чем будешь в жизни заниматься. Семнадцать лет – это не возраст, – возразил он. – Давай-ка подождем и посмотрим, чего ты захочешь после окончания колледжа. Пойми, иметь дело со смертью нелегко. Зачем тебе это?

Камерин задумалась. Конечно, она помешана на химии, физике и прочих науках: они понадобятся в работе эксперта-криминалиста – именно этим ей хотелось заниматься. Ей интересно, что происходит с человеком после смерти и что такое смерть. Но дело не только в этом. В книжках Камерин видела трупы во всевозможных стадиях разложения: кто-то умер от болезней, а кто-то от руки убийцы, однако в одном мертвецы были схожи – они не могли говорить. Иногда Камерин казалось, что ее прошлое чем-то похоже на мертвецов. Мысль нелепая, учитывая, что Камерин выросла в прекрасной семье, окруженная любовью и заботой. И все-таки… часть ее жизни была погребена вместе с памятью о Ханне. Камерин казалось, что она сама частично онемела. Криминалистика дает голос тем, кто сам ничего сказать не может. Хороший судмедэксперт способен услышать рассказы мертвых, и Камерин хотела стать таким экспертом-переводчиком. Если выучить язык мертвых, то, возможно, и она сама обретет голос.

Слишком сложно объяснять такое с утра пораньше! В ответ на дотошные расспросы отца она пожала плечами:

– Не знаю. Просто тянет к этому. Хочется начать уже сейчас.

В раковине загрохотала кастрюля.

– Ни за что на свете!

Камерин вскинула голову: бабушка уперла руки в бока и внезапно словно стала выше ростом.

– Патрик, скажи ей «нет»! А ты! – Бабушка ткнула пальцем в Камерин. – Как тебе не стыдно такое просить! Об этом и речи быть не может!

Отец задумался, не сводя глаз с недоеденной яичницы, словно надеялся увидеть в ней ответ – по примеру пророков древности, гадавших на внутренностях жертвенных животных. Это обнадеживало. Отец не сказал ни слова, но и «нет» не сказал.

– Папа! – прошептала она. – Пожалуйста!

– Патрик, не вздумай! Куда это ее заведет? Ты слышишь? Камерин надо держаться подальше от тьмы. Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду! Да слушаешь ты меня или нет?

– Слушаю, – тихо ответил он, – и мне не нравится то, что я слышу.

– Ты шутишь?!

– Ма, мы с тобой слишком боимся. Сколько лет прошло? – Он устало покачал головой. – Мы гоняемся за привидениями. Пора бы остановиться.

– Ты делаешь ошибку! – закричала бабушка, однако Патрик пропустил это мимо ушей.

– Мы должны остановиться, – повторил он. – Пусть Камерин сама решает, кем она хочет быть.

Бабушка застыла на месте, а замершее сердце Камерин снова забилось. Патрик хлопнул себя по колену.

– Тогда договорились.

– Договорились?! – обрадовалась Камерин.

– Да. Договорились, – ответил он. – Дочь, ты официально принята на работу в качестве помощника коронера города Сильвертон, штат Колорадо. Десять долларов в час, согласна?

– Папа, я тебя обожаю! – Камерин прильнула к отцу, сев ему на колени.

Он обхватил ее сильными руками и крепко прижал к себе. Камерин услышала, как бабушка протопала тапочками по полу и хлопнула дверью.

– Она очень разозлилась? – несчастным голосом спросила Камерин.

– Ничего, остынет. Бабушка хорошая. Она пыталась заменить тебе мать, хотела как лучше. Ей страшно, что ты слишком увлечешься этим ужасным занятием. – Отец приподнял подбородок Камерин, тревожно всматриваясь ей в лицо. – Ты не станешь слишком увлекаться, верно?

– Нет. – Она спокойно встретила его взгляд. – Мне нравится научный аспект дела.

– А мне нравится, что мертвецы молчат. От этого на работе гораздо меньше нервотрепки.

– Да нет же, они умеют говорить, могут многое рассказать!

– Ты права. Никогда не думал об этом с такой точки зрения.

Он выпустил Камерин из объятий, встал и взял со стола папку.

– Пора: покойник ждет. Давай послушаем, что он нам расскажет.

Глава 2

– На всякий случай захватим брезент, – сказал отец, складывая заднее сиденье, чтобы освободить место для тела, и приглушенным голосом добавил: – Простыня тоже понадобится. И толстые перчатки. В воде кожа могла отслоиться, придется вылавливать ее из стока, а для этого нужны длинные перчатки. Как ты, все нормально?

– Конечно! Я же сказала, что справлюсь! – ответила Камерин с преувеличенной уверенностью.

Когда отец снова высунулся из машины, она спросила:

– А мне что делать?

– Расстели вот это, – отец бросил ей тяжелый кусок брезента. – На случай подтеков, хотя, если все сделаем правильно, подтеков не будет. Я возьму каталку и поедем.

По скрипящему гравию подъездной дорожки Патрик направился к семейному гаражу Махони. Рассчитанное на одну машину маленькое строение было до предела забито коробками и полками – в середине едва хватало места для бабушкиного «олдсмобиля»: если заглянуть в гараж снаружи, то машина казалась гигантской сосиской в тесте. «Универсал» отца и «джип чероки» Камерин круглый год приходилось оставлять на улице: летом-то еще ничего, а вот зимой Камерин иногда тратила добрых полчаса, отскребая с ветрового стекла толстый слой наледи – в горах на высоте трех тысяч метров снега выпадает предостаточно.

Камерин забралась в машину и расправила брезент. Отец вышел из гаража.

– У каталки колесики скрипят, – заметила Камерин, выпрыгивая из кузова.

– Есть немного, но мои клиенты пока не жаловались.

Одним движением отец сложил каталку и всунул ее в кузов. Захлопнул дверцу.

– Готово, – сказал он. – Представление начинается.

Камерин знала, что Патрик Махони выдавал официальные свидетельства о смерти жителей Сильвертона. Большинство покойников отвозили в похоронные бюро, но если возникали сомнения в причине смерти, отец отправлял тело на вскрытие в Дюранго – ближайший городок, где была криминалистическая лаборатория. Труп приходилось везти в семейном автомобиле Махони – в том самом, на котором они ездили в супермаркет за покупками. Друзей Камерин этот факт почему-то смущал. Ее лучшая подруга Лирик уверяла, что видела привидение в заднем окне машины, и наотрез отказывалась в нее садиться.

– Лирик, сама подумай, зачем привидению торчать в автомобиле? – как-то спросила Камерин. – Зачем отказываться от чудесной загробной жизни ради того, чтобы ездить по Сильвертону в нашей колымаге?

Ответа Лирик так и не нашла, однако в машину все равно не садилась.

Отец задним ходом выехал со двора, и Камерин попыталась сдержать нервную дрожь.

– Как ты думаешь, тело придется отвозить на вскрытие? – спросила она.

Отец со вздохом переключил передачу.

– Вполне возможно. Хотя надеюсь, что оно окажется «чистым». Это бы очень упростило дело.

– Чистым?

– А, ты все-таки еще чего-то не знаешь? – с хитрой улыбкой спросил он. – Это хорошо. Значит, я могу тебя кое-чему научить. «Чистый» на жаргоне судмедэкспертов означает некриминальный труп, то есть человек скончался от естественных причин.

– Разве можно определить причину смерти, не делая вскрытия?

– Существуют определенные правила. Если при смерти кто-то присутствовал или известно, что человек был болен, тогда причина понятна, смерть считается естественной – мое дело сделано. Помнишь старушку в доме престарелых? Классический «чистый» труп. Никакого вскрытия не требуется.

Камерин кивнула, вспоминая, как побывала в комнате пожилой женщины, где отец, сосредоточенно склонившись над бумагами, заполнял бланки – на расстоянии вытянутой руки от трупа. Камерин приблизилась к лежавшему на кровати телу. Страха она не испытывала – любопытно было увидеть смерть вблизи. Белоснежная седина волос спорила с мертвенной белизной кожи; покрытые синими венами руки лежали поверх одеяла, соприкасаясь, словно в молитве, кончиками пальцев с пожелтевшими ногтями. Больше всего Камерин запомнились глаза: они смотрели в потолок умиротворенно и в то же время бездумно, как будто из женщины вынули начинку, оставив лишь внешнюю оболочку.

– Та старушка умерла от воспаления легких, – продолжат отец, включая указатель поворота. – Она находилась под наблюдением врача, поэтому я подписал бумаги и ее отправили прямиком в похоронное бюро. Если повезет, сегодняшний покойник тоже окажется «чистым». В этом случае можно будет обойтись без вскрытия: вскрывать разложившееся тело – препротивнейшее занятие. Если не повезет, придется резать.

Они свернули на запад по Грин-стрит. Ехать было недалеко: в Сильвертоне всего-то семьсот жителей. В крошечном городке все хорошо знали друг друга: и простые работяги, и загорелые до черноты фермеры, и владельцы фешенебельных магазинчиков, патриотично украшающие американскими флагами горшки с цветами перед своими заведениями.

Сильвертону давным-давно следовало бы исчезнуть с лица земли, разделив участь большинства шахтерских поселений американского Запада. Но городок упрямо цеплялся за жизнь. Когда истощились запасы расположенных поблизости месторождений, где восемьдесят лет добывали золото, серебро и медь, шахтеры покинули насиженное место. Без щедрого притока шахтерских денежек бары и игровые залы Сильвертона стали закрываться. Доведенный до отчаяния мэр убедил руководство железнодорожной компании «Узкоколейная дорога Дюранго и Сильвертон» завозить в город более прибыльный груз – пассажиров.

Росчерком пера политика Сильвертон стал конечной остановкой на железной дороге и превратился в рай для туристов с обязательной двухчасовой обзорной экскурсией. Бабушка Камерин помнила город до его чудесного преображения.

«В те времена на Блер-стрит находился квартал красных фонарей с бесчисленными борделями и кабаками, – говорила бабушка. – Ужасно греховное было место! И весьма колоритное… Хорошо, что от него ничего не осталось, хотя и была в этом своя прелесть».

Теперь Грин-стрит усеивали причудливые магазинчики, гостиницы и кафе, отделанные под старину. Новый, улучшенный Сильвертон сиял, как рождественская гирлянда.

Патрик свернул в сторону от возрожденных кварталов, направо по Коппер-стрит и остановился перед обветшавшим мотелем. Написанное от руки объявление «Детям – бесплатно» криво висело над входом, а на покрытой гравием парковке стояло всего две машины.

Было видно комнату в дальнем конце мотеля, которую ограждала желтая лента с надписью: «Проход запрещен». За ограждением нервно расхаживал худощавый молодой человек, на вид едва старше Камерин. Темные кудри падали почти до плеч – длинновато для полицейского. Вместо положенных по уставу брюк на нем были джинсы, хотя рубашку он надел форменную. Маленький значок помощника шерифа поблескивал на нагрудном кармане. Похоже, полицейский ждал именно их.

– Вот он, идиот помощничек, – проворчал отец.

– За что ты его так не любишь? – спросила Камерин.

Сузив глаза, Патрик потер шею.

– За то, что сует нос куда не следует, а потом притворяется, что сделал тебе одолжение. Камми, держись от него подальше.

Камерин оглянулась на помощника: тот перестал ходить кругами, остановился, широко расставив ноги, независимо расправил плечи. Заметив, что на него смотрят, он вытащил руку из кармана, неохотно махнул, здороваясь, и снова принялся вышагивать вдоль заграждения.

– Ладно, пора делом заняться, – сказал Патрик. – Прежде всего отметим время прибытия. Который час?

Камерин глянула на часы.

– Семь тридцать семь. Я записала семь тридцать как время начала моей работы, потому что именно тогда мы выехали из дома, то есть я уже заработала… – она быстро прикинула в уме, – …почти доллар и двадцать пять центов, даже не шевельнув пальцем. Классная у меня работа!

– Ты готова выжать из работодателя все до последнего цента! Что это у тебя? Ментоловая мазь?

– Ага, намажу под носом, на случай, если там запашок. – Камерин с гордостью продемонстрировала голубой цилиндрик: сама додумалась захватить!

– Молодец, предусмотрительная. Только дело в том, что ментоловая мазь откроет пазухи носа, и в результате запах усилится.

– Правда? – Камерин сникла. Надо же, еще из машины не вышла, а уже в лужу села!

– Новобранцы на этом часто попадаются. Зачем тебе лишнюю гадость вдыхать?

Отец сунул руку за сиденье и вытащил пластиковый пакет.

– Возьми лучше мятное масло. И надень вот эти перчатки – толстые достанем потом, если понадобится. – Он вручил ей флакончик с маслом и пару тонких резиновых перчаток, которыми обычно пользуются врачи. – Камеру не забудь.

– Ладно.

Патрик, кряхтя, вылез из машины и хлопнул дверцей. Пока он открывал багажник, Камерин торопливо опустила солнцезащитный козырек. Глядя в прикрепленное на нем зеркальце, она аккуратно смазала маслом возле носа: запах приятный, но кожу щиплет. Камерин натянула перчатки, закрепив их на запястьях, и вышла из машины.

Она чувствовала себя должностным лицом при исполнении обязанностей. Отец стоял у входа, размахивая руками: Кроули, помощник шерифа, преградил ему дорогу. Камерин поспешила к отцу.

– Это важно! Дайте же объяснить!

– Кроули, пропустите меня, – недовольно отозвался отец.

Вблизи оказалось, что помощник шерифа весьма привлекателен. Темные брови и ресницы придавали выразительность глазам – не то синим, не то зеленым: сразу не разобрать. Судя по загару, Кроули много времени проводил на солнце.

Следуя примеру отца, Камерин попыталась состроить высокомерно-равнодушную гримасу и встала рядом.

– Я должен с вами поговорить! – настаивал Кроули.

– Это имеет отношение к телу, найденному в ванне?

– Нет. Это… по другому вопросу.

На долю секунды помощник задержал взгляд на Камерин.

«Все-таки зеленые», – решила она.

– Тогда неважно, – отрезал отец, небрежно махнув рукой. – Если хотите сделать что-нибудь полезное, то приведите в номер управляющего, чтобы я мог с ним поговорить.

Патрик направился было мимо Кроули.

– Шериф Джекобс уже опросил его.

– А я хочу побеседовать с ним лично. Заодно захватите каталку и мешок для трупа из багажного отделения. Принесите их в номер и не забудьте закрыть мою машину. – Отец бросил Кроули ключи, и тот поймал их налету.

– Пойдем, Камми. У нас дел полно.

Чувствуя на спине взгляд помощника шерифа, Камерин поднырнула под ограждение. Чем ближе они подходили к номеру, тем легче было не думать о Кроули. Ей предстояло впервые в жизни принять участие в криминологической экспертизе. Многочисленные описания были известны ей из книг, но сейчас все происходило на самом деле, и от волнения слегка кружилась голова. Затянутые в резиновые перчатки руки вспотели: Камерин ожидала загадка, зашифрованная в человеческих останках.

В помещении стоял тошнотворно-сладкий запах, приглушенный мятным маслом, но все равно ощутимый. Желудок Камерин болезненно сжался. Она часто задышала через рот. Узкий коридорчик вел в номер.

Патрик крепко сжал плечо дочери.

– Здесь здорово попахивает.

– К этому со временем привыкаешь?

Он покачал головой.

– Зловоние всегда выворачивает наизнанку. Издержки профессии.

Камерин старалась не обращать внимания на мух, с жужжанием роившихся в воздухе. Десятки насекомых сидели на двери слева – наверное, это дверь в ванную, где и лежит труп. Камерин вошла в номер. Шериф Джон Джекобс, невысокий мужчина, с резкими чертами лица, тонким носом и редкими седыми волосами, сосредоточенно черкал что-то в блокноте.

– Привет, Патрик, – кивнул Джекобс. – Камерин? – Он изумленно вытаращился на нее поверх очков. – Ты-то что здесь делаешь?

– Работаю с отцом, – ответила она, дыша через рот. – Он взял меня в помощники.

– В помощники? Неужели? – Шериф недоверчиво посмотрел на Патрика, слегка скривился и спросил: – Патрик, ты хорошо подумал? Тело давненько лежит. Не стоит девочке на такое смотреть.