Текст книги "Волчья Радуга"

Автор книги: Елена Жаринова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 19 страниц)

Катя осталась одна – с двумя неподвижными телами. Она забыла даже порадоваться, что вернулась домой живая и невредимая. Василий, однако, скоро застонал. Он еще не пришел в себя, но было ясно, что с ним все в порядке. А вот Яно был совсем плох; переход через Грань мог стоить ему жизни.

Катя наклонилась над волком. Он почти не дышал; девушка с трудом уловила слабое движение мохнатого бока.

– Яно! Яно! – звала она, чувствуя, как замирает от отчаяния сердце. Она трясла волка, не замечая слез, от которых намокала дымчатая шерсть. Но он не слышал ее, не чувствовал ее прикосновений. И в человека он превратиться не мог, потому что полнолуние давно наступило. И тогда девушка упала на волчье тело, словно могла поделиться с ним своей жизнью.

– За что… – простонала она. – За что? Я же люблю его! Я же никогда никого не любила!

Она гладила неподвижные волчьи лапы, горячий нос, прижималась лицом к могучей шее, все еще пахнущей чужим лесом. Она снова и снова повторяла:

– За что? Я же его люблю!

И вдруг волчье тело дрогнуло под ее руками. Девушка вскочила, не веря в такое счастье. Она с радостным нетерпением смотрела, как лапы превращаются в руки, как шерсть исчезает с чистой кожи… Даже хруст костей не казался ей больше страшным, ведь он говорил о возвращении к жизни.

Яно открыл глаза. Катя бросилась к нему.

– Родной мой, любимый… Ты со мной… – бормотала она, покрывая его лицо поцелуями.

– Что произошло? – слабым голосом спросил Яно.

– Ты спас меня от Морэф.

– Нет, я не об этом. Разве полночь еще не наступила?

– Я думаю, наступила давно, – сказала Катя. И вдруг поняла, чему так удивляется Яно. – Так ты… Ты же должен был оставаться все пять дней волком… Почему?..

– Я не знаю, – неуверенно прошептал Яно. – Но мне кажется… Якофий говорил мне когда-то: на злое слово рано или поздно найдется доброе… Мне кажется, я больше не оборотень.

И он с надеждой посмотрел девушке в глаза:

– Таким ты могла бы меня любить?

– Я люблю тебя любого, – совершенно искренне ответила Катя. Яно неуверенно протянул к ней руку. Он все еще не верил в свое счастье, он боялся, что оно упорхнет, как пугливая птица. Катя, смеясь и плача, помогла ему подняться и тут же припала к нему, ища губами его губы.

– Не понял… Что, уже прошло триста лет? – послышался знакомый голос, и молодые люди, вздрогнув от неожиданности, отпрянули друг от друга. Василий, потирая голову, с недоумением смотрел на них.

– Почему ты здесь? – спрашивал он. – И почему ты не волк?

Катя с Яно переглянулись и вдруг рассмеялись. Что они могли ответить? Они и сами не знали, что произошло: то ли любовь победила злые чары, то ли это был последний подарок лесной Хозяйки.

А вокруг отдыхал в июньской ночи прекрасный мир, и не подозревающий, что стоял на грани.

Торжественно пели птицы в тополиной роще. Пахло клевером и медуницей, в лунном свете серебрились седые кудри таволги. И отрадно было верить, что в этом мире еще долго не исчезнут светлые чувства, и всегда будут совершаться подвиги во имя дружбы и любви.

Эпилог

Между Камышовкой и деревней Сенцово, на пригорке, в березовой роще, есть небольшое сельское кладбище. Оно довольно старое, на многих могилах указаны даты рождения, относящиеся еще к девятнадцатому веку кроме крестов, есть и стелы, увенчанные солдатскими звездами – после войны здесь хоронили умерших от ран.

В отличие от больших городских кладбищ здесь нет заброшенных могил. Местные жители ухаживают за всеми. На березах висят красивые венки; когда ленты линяют, их заменяют новыми. Яркие пластмассовые цветы украшают оградки круглый год. А весной и до поздней осени, сменяя друг друга, цветут живые цветы: жасмин, сирень, шиповник и жимолость, незабудки и высоченные садовые ромашки.

Людей здесь похоронено немного, а разных фамилий и того меньше – в деревнях ведь почти все родственники. Поэтому найти могилу Успенского Георгия Николаевича оказалось несложно, к тому же она была совсем свежей, с временным простым деревянным крестом…

Жаркие дни сменились облачными, прохладными и дождливыми. Под мелким моросящим дождем по тропинке, огибающей кладбище, шли двое мужчин и девушка. Тропинка была узкая, прихотливо извивающаяся между мокрых кустов жасмина, поэтому идти приходилось гуськом. Девушка, одетая в джинсы и черную ветровку, несла огромную охапку пунцовых пионов. Ее загорелое исцарапанное лицо светилось бесконечной радостью, немного неуместной в этом печальном месте. За ней шел высокий светловолосый молодой человек; он оглядывался вокруг с детским любопытством. Замыкал шествие кудрявый седоватый брюнет.

– Это где-то здесь, – обернулась Катя.

– Да вон, я уже вижу, – ответил Василий, карабкаясь на пригорок. – Давай руку.

Высокий холм, к которому они подошли, был весь усеян цветами. На высоком кресте висел портрет отца Георгия, спрятанный в застекленную рамку, и два венка – от родных и от прихожан. Катя положила пионы на песчаную насыпь, и все трое застыли в молчании. Только сыпался дождь с неба и с берез, да опадал жасмин.

– Вася, ты у матушки Анастасии был? – тихо спросила Катя.

Василий кивнул.

– Она держится молодцом. Вот что значит – верующий человек. Я рассказал ей все.

– И она поверила?

– Более того. Она сказала: «Я всегда чувствовала, что Гошенька родился для великих дел». Они с отцом Георгием задумывали ребенка усыновить, так теперь она сама собирается. Я обещал на будущий год снова приехать.

– А когда ты уезжаешь? – спросила Катя.

– Сегодня вечером. И не надо иронизировать, – сказал Василий, ловя Катин лукавый взгляд. – Я, между прочим, боюсь очень.

– Брось, – махнула рукой Катя. – Я уверена, что у вас с Наташей все получится. В последнее время моя уверенность ни разу меня не подводила.

– А вы когда? – спросил Василий.

– А мы завтра.

– С билетами обошлось?

– Да, я все устроила. До Питера доберемся, а там что-нибудь придумаем. В конце концов, это все такие мелочи по сравнению с тем, что мы живы и… любим друг друга.

Девушка нежно коснулась плеча Яно, чувствуя, как кружится от любви голова – так же, как и все последние дни. Молодой человек заботливо вытащил из ее кудрявых волос мокрый лепесток жасмина.

– Смотреть на вас – радость, – восхитился Василий. – Даже не верится.

Катя смущенно усмехнулась.

– Надеюсь, что мама тоже так считает. Я позвонила ей, как только добралась до телефона. Сказала, что влюбилась в парня из Твери и собираюсь за него замуж. И мама на это заявила, что не позволит прописать «лимитчика» в свою квартиру. Но тут же добавила: «Свадьбу Лев Михайлович возьмет на себя». Они с отчимом наконец-то помирились. А папа все еще живет у нас. Знаешь, я собираюсь ему рассказать нашу историю. Мне кажется, он поверит. А нам с Яно понадобится помощь и поддержка.

– На меня вы можете всегда рассчитывать, – заявил Василий. – Ты же помнишь: Чип и Дейл придут на помощь.

После этих слов молчаливая грусть повисла в воздухе: в память о потерянных навсегда друзьях.

– Почему Иван сказал, что родные не будут его искать? – спросила Катя.

– Так у него родных-то нет. Он же детдомовский, разве я тебе не говорил? – удивился Василий. И отчаянно заморгал: – Что за напасть! После дождя эти мошки житья не дают. Да что ты плачешь-то?

Катя, оправдываясь, тоже пробормотала что-то про дождь, а потом уткнулась лицом в плечо Яно. Василий повернулся к молодому человеку:

– Ты теперь будешь Хранителем Грани с этой стороны?

– Нет, – улыбнулся Яно. – Хранитель – это она. Это справедливо: ведь Катя – потомок Хранителя. И, кроме того… С той стороны Хранитель – тоже женщина. Может быть, теперь судьбы обоих миров изменятся к лучшему? Ведь ни Фаргита, ни темной королевы Фенлана больше нет в живых.

– Так ты, приятель, больше не превращаешься в волка? – с любопытством спросил Василий. – Тебе самому не жаль? Я вот даже немного скучаю по тебе пушистому – ты совершенно изменил мое мнение о колках.

Яно счастливо рассмеялся:

– Самое интересное, что мне действительно… Не то чтобы жаль, просто как-то не по себе. А ведь я столько об этом мечтал. Но очень трудно что-то менять. У меня ведь теперь совсем другая жизнь. В этом мире я словно заново родился…

Катя кивнула.

– Точно, он как новорожденный. Ты себе не представляешь, Вась, сколько мне с ним еще маяться. Сегодня утром я его застукала, когда он препирался с диктором из «Вестей». Понимаешь? Разговаривал с телевизором! Чучело средневековое!

Но в Катином голосе звучал не упрек, а материнское восхищение. И по ее взгляду, брошенному на смущенного Яно, было видно, что она не прочь «маяться» с ним и дальше.

Сам Яно почти не принимал участия в разговоре. Он всеми чувствами постигал мир, которому предстояло стать его новым домом: вдыхал аромат мокрой листвы, ощущал прохладу дождевых капель, вслушивался в птичьи голоса, любовался красотой женщины, пробуя на вкус ее румяные губы. Но пока он знал об этом мире очень мало – только то, что успел увидеть. Да и Катя не спешила оглушать его потоками информации. Поэтому главным чувством была для него любовь. Он полюбил этот мир с первого взгляда, не требуя взаимности, заранее принимая все и соглашаясь со всем.

– Пора идти, – засуетилась вдруг девушка, подставляя ладонь дождю. – Кажется, льет все сильнее. Нам после таких передряг только не хватало подхватить элементарную простуду. Василий, ты же выпьешь с нами чаю перед отъездом?

– Подожди-ка, а Ключ? – спохватился вдруг Василий. – Ты забрала Ключ у лесной Хозяйки? Даже если он действует не так, как мы думали, за такими вещами нужен глаз да глаз.

Катя вытерла слезы и положила руку на грудь.

– Он остается у меня на память о Фенлане. Если он не умеет открывать миры, по крайней мере, сможет стать моим талисманом.

– На память о чудесах? – подмигнул Василий.

– Ну, чудеса у меня теперь всегда с собой, – улыбнулась Катя. – А вообще… Жаль, что мы не в школе и нам не зададут писать сочинение на тему «Как я провел лето». Вот бы бестселлер получился!

– А кто тебе мешает? – серьезно сказал Василий. – Бросай свои переводы и сочиняй сама. Можешь меня взять в соавторы. Или вот его.

Катя широко раскрыла глаза: похоже, такая мысль не приходила ей в голову. Она задумчиво посмотрела на небо, по которому величаво плыли дождевые облака.

– А что? – проговорила она, чему-то улыбаясь. – Может быть, может быть. По крайней мере, я теперь точно знаю, что нет ничего невозможного.