Текст книги "Ветер моих фантазий. Книга 2 (СИ)"
Автор книги: Елена Свительская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]
Кажется, Лерьерра все-таки поняла, что снова причинила боль другому. Хотя тот ничего не сказал, но она поняла. Когда их взгляды встретились. Когда их души, отчаявшиеся и замерзшие, впервые взглянули друг на друга. Кажется, в тот миг тоже что-то случилось.
Лерьерра вдруг улыбнулась Сандиасу, примиряюще. И от этой улыбки ему вдруг стало легче. Он снова вспомнил, что молодая женщина, поддерживающая его, красива. Да и… других женщин в этом городе не осталось. Да, собственно, и мужчин других тоже.
Он робко улыбнулся в ответ ей, немного согретый ее улыбкой. Потом, увидев какой-то другой отблеск ее глаз, улыбнулся уже веселей.
Они ничего друг другу не сказали. Просто смотрели друг другу в глаза. Впервые были так близко. Впервые были рядом.
«Я буду поддерживать тебя, – сказала ей его душа, – Всегда, пока живу»
«Мы пройдем этот путь с тобой, – ответила ее душа ему, – Какой бы он ни был»
Так они ушли. Затерялись среди снежной пустыни. Потеряли свое прошлое. Чтобы подарить кому-то другому будущее. Чтобы когда кто-то другой впервые глотнул этот пьянящий воздух. Воздух свободы. Воздух новой жизни.
А Кри Та Ран остался. Долго еще лежал неподвижно. Потом вдруг веки его дрогнули. Открылись. Взгляд устремился на небо. Губы дрогнули, отпуская одно лишь слово. Короткое. То же, что вчера сказал он ей. То, что сказал Лерьерре, чтобы она ушла и наконец-то оставила его. Чтобы выбрала Сандиаса и забрала с собою.
– Кианин.
Одно лишь слово.
«Тот, у кого будущего не будет»
Губы его дрогнули в улыбке и замерли. Он лежал, равнодушно смотря на небо.
И падал, падал, заметая неподвижное тело снег…
Мира не стало.
Зима поглотила разрушенный город…
***
Глава 10.8
***
Текст, впрочем, дальше почти не шел. Как-то странно было оказаться с парнем вдвоем в комнате, да еще и наедине. А он все молчал и молчал. А, нет, скрипел грифелем об бумагу.
Когда я, снедаемая любопытством, оглянулась, он сидел на моей кровати, еще застеленной, поверх одеяла. По-турецки сидел, у спинки, подушку под спину подложил, хотя сейчас вообще не касался ее. Да спина такая ровная! Эх, а это ж красиво! Надо бы мне моей осанкой, что ли, заняться?..
Как и тогда, в кафе, парень полностью погрузился в процесс. Глаза темные блестели, рука правая оживленно летала над листом. Вот, что-то подчеркнул или тень подрисовал.
Все-таки, есть что-то особенное в облике человека, охваченного любимым делом. И, забавно, он так же уходит в себя, так же совсем от мира отрывается, как и я!
Я еще долго сидела, его разглядывая, а он не замечал. Сочинять дальше меня уже не тянуло. А он не замечал моего внимания. Было странно так кого-то разглядывать. А еще я не могла отделаться от ощущения, что они с Акира очень сильно похожи. Разве что нос отличался немного: у Ки Ра был с горбинкой и немного кончик загнут. Отчего взгляд у него иногда может казаться даже хищным.
Парень поднял глаза, взглянул на меня исподлобья. Напряглась. Но, впрочем, он сразу засмеялся – и мне полегчало.
– А чего не подсмотреть?
Серьезно объяснила:
– Если бы ты хотел показать – показал бы уже.
– Это да, – он ухмыльнулся, еще что-то прочирикал.
Потом, кажется, что-то стал писать. Потому что очень медленно что-то чертил, кажется, в одну линию.
Снедаемая любопытством, все же поинтересовалась осторожно:
– Это манга?
– Ты угадать, – серьезно ответил он.
Чуть помолчав, все же уточнила, тихо:
– О чем?
– О жестокость людей. И об ценность доброты, – почему-то ответил парень, но, впрочем, от своего альбома заветного, на этот раз огромного и толстого, с листьями формата А4, не оторвался. Но, кажется, опять рисовал что-то или подрисовывал.
– Ого!
– Тут богатый мальчик. И бедный, – вдруг продолжил он, чуть отстраняясь от листа и оглядывая все нарисованное со стороны, в целом, – У бедный мальчик больной сердце. Он так родился. Сейчас он говорить с отцом. Отец плачет, что они такой бедный. Им нечего продать. Отец хочет стать вор. Но сын просить так не делать.
– Серьезная история, – облокотилась об спинку стула локтем, ладонью подперла подбородок, – Даже странно, что ты пишешь… ой, рисуешь. Что рисуешь такую серьезную историю.
Ки Ра все-таки поднял на меня взгляд. Необычайно серьезный.
– Я люблю серьезный история. Я так могу что-то сказать людям. Через мои история.
Помолчав и смутившись под его долгим взглядом, уточнила:
– А что дальше?
– А дальше его схватить, – парень вдруг вздохнул, – Он пойдет гулять – и его поймать. Там другой мальчик. Он богатый. И у него тоже больной сердце. Тоже родился такой. Его отец захочет заменить… этооо… какой слово?.. Забыл…
– Пересадка органов?
– Да. Вроде. Вроде так, – кореец снова посмотрел на свой альбом.
– Но богатому мальчику пересадят сердце бедного, который больной?
– Откуда ты знать? – Ки Ра растерянно взглянул на меня, – Я еще не нарисовать!
– Я же писатель, – усмехаюсь, – И ты тоже. Вроде.
Чуть погодя, он усмехнулся мне в ответ. И снова продолжил рисовать. А, нет, кажется, еще что-то пишет, аккуратно так, кончик языка выставив.
Выждав несколько минут, уточнила:
– А дальше?..
– Дальше тяжело. Бедный мальчик больше нет. Отец ищет. Полиция ищет. Не найти. Правда, мать заплачет. Когда с дочками пойдет в лес гулять. Когда будет проходить… этооо… какой слово?..
– Когда пройдет над его могилой?
– Да, так. То слово.
Вздохнула. Сентиментальная история! Нет, скорее уж трагичная.
Еще выждав, чуть-чуть, уточнила:
– А дальше?..
– А дальше богатый мальчик будет страдать, – шумно выдохнув, Ки Ра нахмурился, мрачно смотря на своих героев, – Все страдать, кто забрать чужое.
Радостно спросила:
– Его поймают?!
– Нет, – Ки Ра сердито мотнул головой, – Его отец богатый. Его не найдут. Но мальчик будет страдать. Он снова проснуться больной. Но другой. Он поймет, что его сердце заменить. Но заменили чужое. Тоже больное. Наверное, человека убили для того, чтоб забрать сердце. Сразу убили. Без обследований. Не знать, что оно больной. Другая болезнь. Другой осложнений. Он будет жить. Будет виноватый. Он будет помнить, что забрал чужое. Что другой человек был больной. Что другой человек убили из-за него. И ему начнет сниться кошмар. Другой мальчик будет плакать и ругать его.
– Отец не признается, что была операция?
– Да, – мангака растерянно посмотрел на меня, – Отец будет врать, что ничего не было. Однажды мальчика усыпить. Возьмут другое сердце. Но другой сердце организм не… как это? А! Не принять! Чужой сердце не принять! То сердце от парень, погибший в аварии. Сам погибший. Его родственники хотели помочь другой человек. Богатый отец купил себе то сердце. Но организм сын не принять чужой сердце. Мальчик повесится через три лет. Нельзя просто взять что-то чужой. Нельзя отбирать чужой. Природа мстит вор.
И снова увлеченно стал рисовать.
Я выждала еще немного. Попробовала дальше писать. Совсем не шло. Только и смогла, что сидеть, вычитывая текст. Первые главы. Почему-то когда пишу сюжет, опечатки не замечаю. Почему-то выдыхаю в текст только мои эмоции и чувства героев. Пишу сюжет. Самого текста вообще не вижу. Замечаю свой текст только тогда, когда перечитывая, спустя время, когда уже сколько-то от него отойду, когда уже отключусь от истории. А потом… Эх, до чего же занудно все эти опечатки вычитывать! Сочинять я люблю в разы больше, чем редактировать. Но редактировать тоже надо. Особенно, если буду публиковать в сети. Как-то стыдно, если мой текст увидят черновиком, с обилием опечаток.
Часа два выждала. Совсем меня стало косить в сон. Робко посмотрела назад. Парень все еще рисовал. С краю кровати. Как-то стремно. Но, блин, спать хочется.
И я осторожно легла сбоку. С другого. Немного наискосок, вполне влезла. И завернулась тихо в одеяло. Но, впрочем, шевеление мое он заметил или дрожание дивана. Спросил тихо:
– Я мешаю?
И, блин, потянувшись к ночнику, свет погасил. Вообще. И блокнот с ручкой положив на тумбочку – они так пугающе шлепнулись – растянулся с другого края. Близко от меня, ох!
И лежать так в темноте было пугающе.
Чуть погодя, поинтересовалась:
– На чем окончится твоя история?
– Не спишь? – кажется, удивился он.
Помолчал. Я выжидала напряженно.
– Эй, я тебя не съесть! – отозвался Ки Ра уже насмешливо, – Я девочка не ем.
Это звучало двусмысленно. Шумно выдохнула.
– Уже злишься? Или обиделся? – полюбопытствовал незваный гость уже серьезно.
– Нет. Просто странно. То есть…
– У тебя секса не было? – тихо уточнил вдруг кореец.
Кажется, по части задавания каверзных вопросов – он в моей жизни главный мастер. Хорошо хоть, сейчас темно – и он не видит моего лица! Или… или, наоборот. Плохо?.. А родители, похоже, смирились со всеми вариантами. Это они такого гадкого мнения о нравах современной молодежи?!
– Не отвечай, – серьезно добавил Ки Ра, – Я понял.
– Ничего ты не понял! – возмутилась, подскакивая.
Подушкой бы его огрела. Как назло, подушки все были с той стороны, за ним.
– Я ты нравишься? – отозвался он чуть погодя.
Промолчала. То есть, надо было что-то ответить, но я растерялась, прибитая сильно его вопросом, да еще и таким внезапным. Да еще и в темноте. Когда еще оба на одной постели лежим.
– Ты меня хочешь? – спросил он вдруг у меня над ухом. И концы его волос легли на мою щеку.
– Нет! – на сей раз ответ сорвался сразу.
– Я понял. Извини, – и он подозрительно спокойно убрался на ту сторону кровати.
А я призадумалась. Вроде у меня была возможность завести какую-то личную жизнь. Стать взрослее. Если потерю девственности можно назвать взрослением. Я, правда, особой серьезности и, соответственно, взросления не наблюдала у парней из моей школы и института, которые постоянно хвастались любовными похождениями или заливались, что девчонок меняют как перчатки. Нет, кто столько много хвастался, навряд ли особо много девчонок имел. С ними-то рядом и не видели никого. Но другие… которых видели, гуляющими в паре с кем-то из незнакомок или наших девушек. Я все же особой взрослости и ответственности у них не замечала. Потому не уверена, что потеря девственности – это непременно признак взросления. Но, впрочем, я только теоретик. Махровый теоретик и всего лишь наблюдатель. Да и, кажется, никому особо не нужный.
Но… а надо ли мне к Ки Ра самой приставать? Как-то не очень и хочется. С ним. Нет, не хочется вообще. Тем более, я его только что послала.
Но, правда, я и сама ляпнула что-то не то, от смущения:
– Хочешь изменить твоей девушке?
– У меня нет девушка, – ответил парень из темноты. Спокойно. Или просто слегка печально?..
– Совсем?..
– Ты уже спрашивать это до.
Упс… Но о чем еще тут говорить? Или об этом не надо? Но, блин, я не знаю. Подобные сцены такие милые и волнительные в кино и книгах, а в жизни не знаешь, куда себя деть от смущения. Хорошо хоть темно. Нет, это ужасно! Темнота ужасна! И темнота совсем не друг молодежи! А то еще переспим тут… вдруг… или нет?..
– А это…
– Что? – серьезно отозвались из темноты, – Ты передумал?
– Тьфу ты! Нет!
Из комнаты родителей вышел папа, как-то громковато дверь захлопнув их спальни. И шумно протопал на кухню. Будто намекая, что если меня тут будут насиловать без моего согласия или соблазнять без моего удовольствия, то он тут, кстати, близко и вообще не спит.
Помолчав немного, Ки Ра вдруг уточнил, хотя и очень тихо:
– Хочешь знать был у меня девушка?..
– Ну, это… – замялась я.
Глава 10.9
Вроде не время и не место. А то мало ли до чего мы договоримся со всеми этими разговорами об отношениях?! Но, блин, отношения – это слишком возбуждающая тема для девушек. В плане, кто и с кем. А как – это совсем уже скучно. Главное, кто с кем, как впервые встретились, как впервые поцеловались, как впервые признались друг другу в любви, как поссорились впервые, как помирились. А там… там уже женский мозг вмещает и хранит столько деталей, что то самое жирное как в разговоре может и не случиться: до него просто не успеют дойти. Ни в первый, ни в десятый, ни даже в сотый раз. Или это просто я человек, на дорамах помешанный? Там, все-таки, рейтинг обычно на 16+, в разы мягче, чем в американском кино.
– У меня секс был.
Проницательный кореец опять просчитал ход моих мыслей. В конце концов, он тоже писатель как и я. Ну, не совсем. Гибрид писателя с художником.
– Двенадцать раз.
Мне опять захотелось его прибить, за жуткую его прямоту и такие интимные подробности, которые он так внезапно на меня выдохнул, да еще и пришиб меня ими совсем. Блин. От таких разговоров не знаешь, как отвязаться!!! Или он… туда клонит?..
– Два раза с девушка. Десять с проститутка. Я был любопытный. И у меня были деньги.
Блииин! Какое счастье, что в комнате темно! Щеки мои, чувствую, прямо пылают! Хорошо хоть не светятся в темноте.
– Это было скучно, – серьезно добавил он.
Но, впрочем, тихо-тихо. Чтобы мои любопытные предки не услышали.
– Мне только раз понравился, – продолжил жутко честный парень, немного погодя.
Вздохнул.
– Но я мало помню. Я был пьяный. И она тоже.
Молчал долго-долго. Папа там наверное упился чаем на кухне, покуда в засаде сидел. Как бы ни лопнул, что ли.
– Я избегать секс с обычный девушка, – добавил Ки Ра уже мрачно, – Я не хочу, чтобы у нас родиться дети.
Проворчала:
– Но ты богатый. Мог бы их прокормить.
– Я больной, – отрезал он, – Я не хочу, чтобы у меня был больной ребенок.
Мы долго молчали. Папа, замученный долгой осадой, тьфу, засадой, протопал обратно в комнату родителей. Но серьезно так протопал, мол, остался еще порох в пороховницах, папан не дремлет, внемли пацан последнему отцовскому предупреждению, ласковым с дочерью его будь, поганец!
Выждав долго-долго, чтоб отец мой мог уже заснуть или устроиться уже в кровати, или даже отвлечься на мою маму, жутко прямолинейный парень добавил:
– А проститутка детей нет.
– Да вроде рождаются? – ляпнула я. И опять покраснела, опомнившись.
– Редко, – выдохнул он как-то резко, – Зачем им рождаться у таких матерь?
И мы опять надолго замолчали.
– Я только раз хотел повторить, – Ки Ра вдруг продолжил, – Ты меня не бойся. Мне не интересно, – помолчал, потом смущенно добавил, – Прости. Не то надо говорить. Сейчас. Ты рядом. Ты девушка. Я парень. Но я хочу повторить с ней. Я хочу ее.
Мы еще сколько-то молчали. Рассвет, как назло, еще не начался. Или до рассвета было еще далеко. А мои предки как назло решили, что мы тут сами разберемся. И оставили мне решать самой. Блин. Блиин… Блин!
Но… его откровенное признание все не шло у меня из головы. Или просто писатель я неизлечимый? Писателям любопытно залезть ко всем в голову, всю душу просканировать, докопаться до кишок.
– А ты… ты ей, наверное, понравился? Если… если все у вас получилось? Так хорошо?..
– Нет, – грустно отозвался Ки Ра, после минутного наверное раздумья, – Она была пьяный. И я был пьяный. Во всем виноват алкоголь. Все быстро началось. Просто случилось.
Мы долго лежали и молчали. Я заинтригованно перекапывала в голове наш разговор. И тот, до того, как он ушел. И то, что у него сердце прихватило, когда увидел кадры из абортария. И что он сердито говорил, что лучше бы у проституток не было детей.
И вдруг меня осенило. И грустно стало за него.
Он ничего, может, против проституток не имел. Только пытался забыться в их объятиях, замученный одиночеством или, может, мальчишеским любопытством. Почему-то парни особенно парятся по этому поводу, особенно шутят друг над другом, кто еще не.
Но Ки Ра, кажется, ненавидел одну из проституток. Потому, что она была его матерью. Она еще и рожать его не хотела. Может, он еще оттуда, еще в животе ее будучи, запомнил тот ужас, который испытывает душа ребенка, когда мать серьезно раздумывает, как и когда избавиться от него. Или потому, что мать ему уже рожденному и подросшему говорила, что он ей не нужен. Что и прежде был не нужен и сейчас нужным не стал. Наверное, мать его попрекала, что он нежеланный ребенок, что она не хотела его рожать, что быть может, страшно намучалась при родах. И если он был у нее единственным ребенком, то выслушивать эту жуткую дрянь приходилось только ему. Только на него падал ее гнев. Женщины, так и не принявшей своего ребенка, даже спустя года.
Отец… отец у него был богатый. Но Ки Ра сейчас жил один, в чужой стране. Отец особо не волновался. Разве что отец составил или уже сам Ки Ра составил шпаргалку, что делать, если парня увезут на скорой. Или, может, если совсем умрет. О матери Ки Ра почти не упоминал. Может, отец его был женат, но на другой. Но с мачехой парень не ладил. Или… или там у его отца была своя семья, нормальная?.. Может, даже другие дети были?.. Но Ки Ра они в семью отца так и не приняли. И он где-то в стороне болтался, ни матери не нужный, ни отцу. Хотя отец и обеспечивал его деньгами. Но близких деньгами не заменить. Семью не купить, как сказал грустно Ки Ра. Друзей не купить. Вот он и слонялся один. И отдушиной для него стало рисование.
Да и вот… пришел вдруг ко мне, расстроенный. Что-то случилось у него. Согрелся в душе. Чай попил. Почти не поел. И рисовать потянулся. Ушел в процесс с головой. Кажется, он, как и я, сбегал от расстройств и несчастий, от своих чувств на ветре своих фантазий. Разве что моим прибежищем стали книги, а у него – рисунки. Так мы уходили от жизни, годами убегали от нее. Так мы спасались. Так мы сумели выжить.
Бездушный… Акира сказал, что такой псевдоним у художника, чьи рисунки похожи на стиль Ки Ра. Бездушный… Это и есть Ки Ра? Тот, кто всем говорит, будто у него нет души, нету сердца? Да и в жизни, даже если и скрывает свое любимое дело, в жизни все равно прикидывается бездушным, вредным.
Бездушный… если так подумать… У меня в книге тоже был герой без души. Тот кианин, Кри Та Ран. Бездушным его все считали. Кто знал, что он – кианин. Вот даже Лерьерра ушла, узнав. В тот страшный день после жуткого стихийного бедствия, сгубившего весь город. Или даже все население той планеты сгубившего. В тот жуткий день в живых остались только трое: Лерьерра, Кри Та Ран и тот, другой мужчина. Правда, второй мужчина был едва живой. Он сильно пострадал. И Кри Та Ран пытался его спасти. И даже мертвым прикинулся, чтобы Лерьерра ушла от него, с тем. И… и даже признался, что он – кианин, чтобы она ушла. Чтобы ушла с обычным человеком. Может, потому, что только у обычных людей могли родиться дети. И, может быть, именно дети Лерьерры и того, другого, смогли возродить погибшую почти цивилизацию?..
Но… но я все записывала ту книгу… Я видела его действия… Как он мучался, когда отец Кристанрана прошел мимо него, беспокоясь только об его аини. Как он мучался, когда Сандиас раскрыл правду о нем его названному брату, считавшему его братом своим родным. Как странно Кри Та Ран замер у проснувшегося вулкана. Сказал, что лава земли напоминает кровь, выскользнувшую из раны на теле. Что он думает об истинной природе всего, когда видит лаву. А еще он так отчаянно доводил того змееголового! Будто не адреналина хотел получить, а смерти от меткого выстрела. Будто вся эта ситуация и жизнь его мучила. Но… если он мучался… может, Кри Та Ран и не был бездушным?.. Только… только он жил с искалеченной душою. Душою искореженной, чтобы он больше не был самостоятельным существом, чтобы он настоящему человеку служил, как раб. Чтобы он был вечно привязанным к какому-то человеку.
Раб стал бы возмущаться плену, если бы был бездушным?.. Робот мучался бы от того, что кому-то служит, что был к кому-то навечно привязанным? Да и… стал бы робот печалиться, что у него не может быть детей?.. Нет, грустить мог только человек. Живой человек. Или… или полуискусственный. Таких тогда много было. Хотя его самого и сделали полностью искусственным: кианинов вообще не считали за людей. Да и…
«Кианины… Ты их относишь к животным или к вещам?» – вдруг четко вспомнилось мне. Будто это в моих ушах прозвучало, будто сказали при мне. Или мне самой.
Что это… за странное чувство?.. И будто бы голос… звуки, речь какие-то другие. Но этот смысл… этот режущий душу смысл… что это со мной?..
Резко села. Шумно выдохнула от того, что бок опять заболел, потревоженный.
Но роботу… разве роботу не было бы все равно, кем в людской классификации его считают? Вещью или животным?.. Кем-то ниже людей. Ниже людей… Все-таки, мерзко, когда кого-то считают ниже себя.
Я вот помню. По моей внешности как-то проехались. Девчонки. А потом уже одноклассники – по поводу моей груди. Я тогда шла, они не видели меня. Мне было мерзко, что они так легко осуждают меня, будто считают хуже их, непригодной для нормального отношения. Но вот, пожалуй, и все. Мне не пришлось жить с этим мерзким чувством, потому что ботаников и чудиков в мире и в моей школе хватало и без меня. А потом мне повезло познакомиться с Лерой и Виталиком. Несколько последних классов школы мы общались, даже при том, что Виталик учился в другой. А в вуз один пошли. Были вместе. Поддерживали друг друга. О, как мне повезло, что в моей жизни были они! Вместе веселее жить.
Только… каково жить тем, кого всегда и все считают ниже и хуже их?.. Наверное, это ужасная жизнь! Но… Если Кри Та Ран не был человеком… если у кианинов нет души и нет чувств, почему его так возмущало это положение?..
А, нет… Он-то был с душой! Один из редких кианинов, ради большого сходства которых с людьми ученые додумались отбирать души абортированных младенцев, потом их калечить и как-то насильно менять, чтобы теряли свою собственною волю и становились привязанными к какому-то человеку, чтобы послушными рабами становились.
Мерзко… мерзкая ситуация. Мерзкие ученые! Даже если тех несчастных детей убили совсем, еще в утробе, разве можно было трогать и, тем более, мучить и использовать их души?! Но… хотя та цивилизация жила где-то не у нас, в другом времени или мире… Наша цивилизация, к несчастью, медленно дошла до чего-то похожего. У нас додумались использовать стволовые клетки из трупов детей, лицемерно названных «абортивным материалом». У материала вроде нет души. И вроде теперь уже стало нормально, звать убийство младенцев чужеземным словом «аборт». Так вроде уже прикрыто, задрапировано, уже лучше, чем детоубийство. Так, чтобы не быть честными и виноватыми, трупы детей стали звать абортивным материалом. Каким-то материалом. Вроде как и вещью. Только та «вещь» и тот «материал» прежде были живым ребенком! Нерожденным, но все-таки были живым настоящим человеком. Хотя, увы, еще не рожденных младенцев почему-то не считали за людей. Просто «плод» в животе у матери. Просто кусок мяса. Если просто плод, то можно и выкинуть?.. Лицемеры!
Наши ученые додумались, как использовать тела убитых детей для собственной выгоды. Додумались перерубать пуповину сразу после родов, когда у малыша, выдавливаемого сквозь тело матери, часть крови по пуповине в плаценту перетекла, чтобы ему проще было сжиматься, чтобы он, новорожденный поскорее был отсечен от пуповины и плаценты, а в тех осталась треть или четверть его крови. Потому что та кровь была полезной, в ней стволовые клетки были. А каково малышу новорожденному лишиться большой части своей крови?! Или вот из плаценты делают косметику. Возможно, из плаценты убитых абортами детей заодно.
Ученые той цивилизации, привидевшейся мне, вообще додумались использовать души убитых детей для собственной выгоды. Кри Та Ран был такой не один. Не его одного душа искалеченная хранилась в тайном хранилище. Десятки или сотни заточенных изломанных душ стояли в жутких камнях на полках шкафов. Ждали в камнях-тюрьмах, покуда их темницу не вытащат, не запихнут в искусственное тело, не сделают из них чьего-то раба. Сколько же убитых и сломанных людей там умещалось?.. Я не знаю. Я этого не увидела. Но в те минуты, когда мне привиделось то жуткое хранилище, в те минуты, когда я описывала его и разговор душ, пытающихся уйти, мне было очень страшно и больно. Мне было больно внутри. Словно я там была сама. Словно я сама не могла оттуда вырваться.
К несчастью, наша медицина дошла до чего-то похожего. Не щадить жизнь своих детей. Не считать их людьми. И… как далеко наука моей цивилизации способна зайти?..
Шумно выдохнув, Ки Ра вдруг сел. Вдруг подвинулся ко мне. Но… просто голову положил мне на плечо. Я не оттолкнула его. Нет, не пыталась даже.
Я просто застыла. Застыла от ужаса.
Ведь… кажется, та ужасная цивилизация, вздумавшая поработить чьи-то души… цивилизация, забиравшая души своих собратьев, своих детей и использовавшая их ради чьей-то прихоти… А если она вся погибла?.. Не только тот город, который был заметен снегом? Не одна только та планета?.. Если они все?.. И даже неясно, смогли ли уйти далеко и выжить вообще Лерьерра и тот, другой мужчина?.. Настоящий. С душою не изломанной. Если Кри Та Ран предпочел, чтоб с Лерьеррой ушел другой, даже не любимый ею, наверное, тот, второй, был обычным человеком? Живым человеком? Или хотя бы только полуискусственным? И это Кри Та Ран точно знал. Или хотя бы надеялся. И хотел, чтобы девушка, которой непосчастливилось полюбить его, ушла с обычным человеком. Или не сильно искореженное тело имевшим. Тот, который сможет быть благодарным ей за ее чувства. Тот, который полюбить ее может. Или хотя бы просто приласкать. По-настоящему.
Но… если Кри Та Ран отпустил их вдвоем… это была изломанная воля живого робота, которому запрограммировали в первую очередь спасать хозяина или хотя бы другого человека?.. Или это было благородство другой души, отпустившей Лерьерру с тем, кто бы мог позаботиться о ней, лучше, чем он?..
Но… если та цивилизация погибла… если насовсем…
Они незадолго до гибели начали использовать души своих собратьев!
Незадолго до их гибели души изломанные и пленные, кажется, о чем-то договорились. Они что-то хотели осуществить. И многие ушли совсем в небытие, чтобы оставить самого сильного и любопытного из них. Душу Кри Та Рана. Они у него просили что-то сделать. С другими сломанными душами. Если они встретятся. Они…
Это он?.. Это Кри Та Ран погубил ту цивилизацию?.. Или просто в какой-то миг все сохранившиеся и искалеченные души, запертые в чужих телах, с волей подавленной, однажды очнулись и что-то устроили?..
Но… та цивилизация научилась использовать души других людей. Использовала души убитых младенцев. И та цивилизация спустя какое-то время погибла. А людей искусственных выращивать они научились еще до того. Бездушных. Поняли, что те размножаться не могут. И имплантаты вставлять, органы больные или сильно поврежденные искусственными заменять они научились задолго до того.
Но, впрочем, моя цивилизация уже использует донорские органы. Уже проводит искусственное оплодотворение. Соединяет яйцеклетку и сперматозоиды в пробирках, чтобы потом подсадить их в какое-то женское тело. В пробирках полностью выращивать людей не научились еще. Люди моей цивилизации занялись этим недавно. Еще не выяснили, имеют ли такие дети, полуискусственные, душу на самом деле. И смогут ли размножаться? Или как семена гибридные выродятся через несколько поколений?.. И… и тела убитых младенцев ученые моей цивилизации придумали использовать ради какой-то выгоды.
До чего же две цивилизации похожи! И наша, и та, выдуманная мною! Случайно так получилось. Просто ко мне пришла история. Тот мир вырастал из осколков и становился все ярче и ярче. Та цивилизация насколько-то опережала мою в техническом прогрессе. Тогда уже расселялись на других планетах и других галактиках, общались с другими цивилизациями, обнаруженными в космосе.
Но та цивилизация погибла. Может, именно оттого, что дерзнула подчинить чьи-то души или так жадно и лицемерно использовать тела несчастных младенцев, нежеланных у родителей?
И, увы, моя цивилизация уже близко подошла по развитию и по идеям к ним. Так… мы следующие? Мы те, кто погибнет после них?.. Или мы еще можем успеть одуматься?..
– Прости, – грустно сказал Ки Ра, голову убирая с моего плеча. Слез с дивана, – Я не должен быть приходить. Прости.
– Ничего, – сказала я, очнувшись от моих страшных размышлений, – Я понимаю, что у тебя случилось что-то тяжелое. И ты пришел ко мне. Ты мне доверился. Я рада, что ты доверяешь мне. И… – запнулась.
Он ждал. Напряженно ждал или напугано. Но он ждал моего ответа, не уходил. Подпущу его поближе или отойду?.. Кажется, его это волновало.
Грустно ответила:
– Не уходи. Тебе некуда идти.
– И только? – резко спросил он.
– У тебя что-то страшное случилось. И ты расстроен. Это грустно.
Ки Ра какое-то время стоял там, поодаль. В темноте. Не решаясь ни уйти, ни приблизиться. Кажется, он сомневался, чего хотел больше всего. Взволнованно дышал, неровно.
– Прости, что я пришел, – сказал он внезапно, – Мне некуда ходить. Мне нет людей, с который мог говорить. Но ты меня слушать. Это странно. Это так внезапно. Когда можно говорить мои мысли. Когда живой человек меня слушать. Прямо здесь. Рядом со мной.
А как же Акира?.. Вы же выглядели такими счастливыми, когда он после несчастного случая пригласил тебя жить в его номере, когда вы много рисовали вместе! Или… вы поссорились?.. Но… если поссорились, если он пришел сюда и говорит, что ему некуда идти… Значит, вы жутко поссорились?.. Если не расплевались насовсем. Но почему?! А впрочем, ты же не хотел об этом говорить. Значит, осталась только я?.. Только одна я, к которой ты мог прийти, расстроенный, или, может даже, вообще потерявший сегодня друга. Значит, кроме как мне тебя утешить больше некому. Блин, но я же не могу отпустить тебя так! Не хочу оставить тебя одного! Ты итак слишком долго был один.
Тихо сказала, чтобы только он один услышал:
– Понимаю. Часть моих мыслей и чувств я выговариваю в моих книгах. Но с живыми людьми говорить лучше. Бумага и экран неживые. Здорово видеть лица живых людей, слышать их голос, разные интонации. Здорово, когда наши чувства и мысли совпадают. Когда мы одинаково смотрим на мир. Хотя бы где-то.
Он еще долго стоял там, в темноте, в стороне от меня. Но потом все же вернулся, сел на постель. Нет, лег.
Вздохнула. Грустно мне. Жаль этого одинокого парня!
Ки Ра вдруг сел. Рукою скользнул по моему плечу. Растерянно застыла. Он вдруг обнял меня за плечи, к себе притянул. Руки у него были мускулистые. В темноте было не видно шрамов. Хотя шрамы у него на запястье были ужасными. Наверное, он когда-то всерьез хотел со всем покончить.
Другая его рука легла на мой затылок. Нет, соскользнула на мое лицо. Он вдруг наклонился и поцеловал меня в лоб. Осторожно. Губами по носу моему медленно соскользнул. К моим губам.
