Текст книги "Полдень XXI век 2003 №5-6"

Автор книги: Елена Хаецкая

Соавторы: Виктор Точинов,Марианна Алферова,Александр Бачило,Николай Романецкий,Александр Тюрин,Ярослав Веров,Ирина Бахтина,Нина Катерли,Тарас Витковский,Полдень, XXI век Журнал
сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)

В туалете его уже знали. Пожилая женщина, продающая салфетки и бумагу, встречала его приветливо, почти как родного. И чем дальше, тем больше чувствовал себя Вертер в этом небольшом домике спокойней и уютней, чем – стыдно признаться! – дома, рядом с горячо любимой Шарлоттой.

Отношения с ней, надо с грустью сказать, стали потихоньку портиться. К каждому уходу Вертера она относилась настороженно. Регулярно спрашивала, куда он так спешит, зачем, необходимо ли это и не может ли он все-таки взять ее с собой – ей так хочется подышать свежим воздухом перед сном. Говорилось все это, разумеется, ангельски-кротко, и от этого Вертер чувствовал себя не просто грубым мужланом, но еще и лживой свиньей. Изменщиком. В конце концов, получалось, что он готов променять любимую на уличный туалет. Позор.

Но особенно тяжко было все-таки по ночам. Страстное желание обнять Шарлотту к трем часам, когда утихали симфонии за стеной, вытеснялось еще более страстным стремлением – туда. Но стоило Вертеру, бесшумно поднявшись с супружеского ложа, попытаться проскользнуть босиком через гостиную, где, кто надо, уже храпел, а кто надо, сопел, как с одной из постелей (а то и сразу с обеих) слышалось заботливое:

– Мальчик, вам плохо? Может быть, водички? «Водички!» Только ее-то ему как раз и не хватало!

И Вертер бросался назад, к себе. А Шарлотта молча поднималась и, бесшумно двигаясь в своей прозрачной ночной рубашке, исчезала, чтобы вернуться с полной кружкой и поднести ее к запекшимся губам мужа:

– Выпей, милый. Выпей, не спорь, это отвар боярышника. Тебе сразу полегчает. Ты так похудел за последнее время. Пей, не то у меня разорвется сердце.

И он пил, хотя у него-то был готов разорваться несчастный мочевой пузырь. Похоже, у него начались галлюцинации. Во всяком случае пару раз, тщетно пытаясь заснуть, он увидел в полутьме, как медленно приоткрылась дверь спальни и туда бесшумно влетел некий предмет, по очертаниям напоминающий… пылесос. Но этого мало – верхом на этом вполне прозаическолм предмете сидела одетая в ночную пижаму в горошек Шарлоттина мама. Вертер протер глаза, но видение не исчезло – снизившись так, что шланг пылесоса, увенчанный щеткой, коснулся ковра, теща принялась описывать концентрические окружности. Пылесос при этом мерно гудел.

Утром Вертер первым делом взглянул на ковер. Там не было ни пылинки! Тут уж он, не выдержав, спросил жену, что все это может значить – дескать, не спятил ли он от… от Великой любви.

Шарлотта ничуть не удивилась, погладила мужа по щеке и сказала, что, мол, ничуть, с ним все в порядке. И вообще, удивляться тут нечему – «я же предупредила, что мы – не такие…»

«А какие, черт возьми?» – рвалось с языка Вертера. Но он, как всегда, промолчал.

А собственные его муки продолжались.

Иногда, не выдержав, он подходил ночью к открытому окну – «очень душно, сил нет!» и, заводя с женой разговор, чтобы заглушить непристойные звуки, делал свое дело прямо в пустой в это ночное время двор.

– Дождик пошел… – блаженным, сонным голосом откликалась Шарлотта, а Вертер воровато возвращался назад в постель.

Продолжалось это, впрочем, недолго. До той ужасной ночи, когда снизу раздался грубый окрик: «Эй, кто там ссыт с четвертого этажа?».

В ту ночь действительно шел сильный дождь, так что Вертер захлопнул окно, бормоча что-то о пьяницах, путающих летнюю грозу… Бог знает с какой пакостью.

Самое ужасное наступило зимой, когда окно заклеили, к тому же закрыли туалет в парке. О, жалкие попытки укрыться в кустах, окрики бдительных пенсионеров, привод в милицию с обвинением в нарушении чистоты и порядка в общественном месте!.. А дома – с каждой ночью все больше мрачнеющая Шарлотта: «Ты меня разлюбил. Я вижу. Я больше не нужна тебе как женщина». И – тихие слезы в подушку.

А что он мог поделать, Вертер? Ну, что?!

Если бы он в самом деле разлюбил ее! Он ушел бы. Просто – ушел. К обычным людям из плоти и крови. С такими же низменными потребностями, как у него самого. К тем, кто не летает на пылесосах. Да, ушел бы! Но ужас был в том, что свою Шарлотту Вертер обожал. С каждым днем все сильнее, понимая ее духовное превосходство, восхищаясь ее необычностью, романтической душой, любуясь тем, как она ходит, говорит, улыбается… как плачет. Плачет из-за него, подонка, недостойного жить!

Он не мог уйти от нее. Не мог причинить ей новых страданий да еще унизить перед мамой и бабушкой. Бросить – за что?! Разве они виноваты, что он постоянно корчится от недостойных, скотских желаний? Разве хоть раз кто-нибудь за что-то осудил его? Сказал хоть одно дурное слово? Бросил недоброжелательный взгляд? Ничего этого не было.

Когда-то в первые дни после свадьбы Шарлотта показывала Вертеру семейные реликвии – фотоальбом, где она сфотографирована в пеленках, потом – в школьном платьице, портрет бабушки перед войной – в широкополой шляпе с вуалеткой, какие носили в ее молодости. А вот фотография молодой мамы – на пляже в Ялте, в то самое лето… В альбоме Вертер не нашел ни одного мужского лица и спросил, нет ли снимка дедушки Шарлотты, убитого на фронте. Снимка не нашлось, и Шарлотта, сама вдруг удивившись, сказала, что, действительно, никогда не видела, как выглядел ее дед.

– Странно, правда? – сказала она задумчиво.

И добавила, что зато у бабушки в бельевом шкафу хранится именной пистолет, который деду вручили в награду за успехи в стрельбе.

– Это было еще до войны. Он занимался в каком-то спортклубе, в кружке Осоавиахима. Был «стрелком Ворошилова» или кем-то еще.

Вертер, как обычно, умилился. И попросил показать пистолет, что Шарлотта тотчас и сделала, взяв с него клятву не говорить ни слова бабушке – она не разрешает до пистолета даже дотрагиваться: он заряжен.

Вертер поклялся, что будет молчать даже под пыткой.

Это был шутливый разговор. И пистолет они рассматривали, смеясь, придумывали, как ограбят сберкассу и поедут на эти деньги в Ялту. Именно туда, а куда же еще? Ведь если б не Ялта, не было бы их счастья. Вертер еще спросил, а стрелял ли кто-нибудь из этого пистолета, и Шарлотта, отшатнувшись, с ужасом пролепетала:

– Конечно, нет! Это ж, наверное, страшно громко.

Как давно это было. Каким прекрасным казалось будущее…

Однажды ночью, мечась по супружеской постели и безнадежно поглядывая на форточку, расположенную слишком высоко, Вертер вдруг отчетливо представил себе мгновенный выход из плачевной ситуации, в которую угодил по собственной вине. Шарлотте легче будет пережить его смерть, чем разочарование в том, кому она отдала свою любовь. Пускай все они думают, что он просто сошел с ума. Это все-таки лучше, чем то, что происходит в действительности. В конце концов, нежная Офелия тоже сошла с ума. И ничего. Никто ее не осудил.

Не будем мучить читателя описанием того, как все это произошло. Скажем только, что Вертер выкрал из бабушкиного шкафа заветное оружие, засыпанное для чего-то нафталином, но не утратившее своих боевых качеств, в чем он, впрочем, вскоре убедился.

Однажды субботним утром все семейство собралось за столом в гостиной – Валентина Олеговна перебирала манную крупу, расположившись за обеденным столом, так как по телеканалу «Культура» шла особо изысканная передача, Эльза Валентиновна, сидя рядом, вышивала гладью, а Шарлотта, пристроившись на краешке стола и прикусив язычок, старательно штопала носок Вертера. Носок этот давно бы пора выкинуть, но мама всегда наставляла Шарлоту: мол, выбрасывать рваные вещи – слишком простой и легкий выход, а интеллигентному человеку никогда не должно быть легко. В этом его коренное отличие от человека неинтеллигентного.

Итак, все были заняты, телевизор орал, а Вертер решительной походкой прошествовал… да, да, у всех на глазах он прошел в уборную или, если угодно, – в сортир.

Несколько секунд все, оторопев, молча взирали на дверь, из-за которой доносился шум водопада. А потом раздался короткий звук, какого ни одна из дам доселе в жизни не слыхала, однако в неприличном происхождении коего никто ни на секунду не усомнился.

Шарлотта густо покраснела, закусив губку. Бабушка и мать переглянулись.

– Мужчина… – констатировала Эльза Валентиновна. И столько разных чувств прозвучало в этом слове, что Шарлотта всхлипнула.

– Мужчина, – с горечью согласилась Валентина Олеговна, качая золотыми буклями.

Шарлотта плакала. Ей было бесконечно стыдно.

Николай Романецкий
Оплошка вышла!

Рассказ

Станимир Копыто проснулся в очень тяжком похмелье. Это было чудно́.

Поскольку заказов вечор не оказалось, они с Рукосуем Молчаном решили пересидеть легкое безработье в трактире. Отправились, по обыкновению, в «Затрапезье», ибо владелец оного питейного заведения был постоянным клиентом Станимира, хорошо относился к обоим волшебникам и ввек не наливал им сивушного. Душа-человек, словом…

Однако, кажись, вчера душа-человек явно изменил своим принципам, потому как ныне с памятью Станимира сотворилось нечто аховое.

– Слезыньки горючие, придется проучить мерзавца, – пробормотал Станимир, кликнул Купаву и велел подать рассолу.

Экономка слегка замешкалась (рассолу хозяин требовал нечасто), однако вскоре принесла – литровую корчажку. Станимир, стуча зубами, выпростал посудину и снова улегся, дожидаясь, покудова перестанут трястись руки.

Наконец трясучка ушла, а мысли прояснились до такой степени, что Станимир вспомнил – заблаговременные заказы ныне имеются токмо на вечер. До вечера же еще далече. А значит, можно прибегнуть и к более действенному средству исцеления.

Опосля чего Купава принесла хозяину уже медовухи.

Медовуха справно помогла телу, но память ей, увы, не подчинилась. Впрочем, желания проучить мерзавца явно поубавилось.

Ладно, решил Станимир. Встретимся через день-другой с Рукосуем, все вспомним. А и не вспомним – так не умрем!

* * *

День выдался на диво спокойным и безденежным. Народ к Станимиру шел редкий да несерьезный – все больше сглаз, порча, любовные присушки… Заклятья привычные и для квалифицированного волшебника несложные.

Одна молодица, правда, к вечеру прибежала вдругорядь, пожаловалась, что любушка Ярослав, встретившись, даже не посмотрел в ее сторону… Пришлось объяснить глупой бабе, что присушка – заклятье не сиюминутное: на изменения время требуется; что присушка по пуговице с рубашки желанного менее результативна, чем присушка по его волосам. И что буде у нее, молодицы, есть, скажем, физический изъян, противный любезному Ярославу, то заклятье может и вовсе не подействовать. Молодица, левую грудь которой боги пометили родимым пятном размером с пятак – Станимир ясно различал его сквозь платье и наперсенник, – взвилась, потребовала объяснить, на что это тут сударь волшебник намекает и вообще… Еле-еле успокоил дуру, сказав, что буде присушка не поможет, он обязательно вернет клиентке деньги.

Наконец наступил вечер, и пошла работа настоящая. Станимир обновил с десяток охранных заклятий на амбарах и складах переяславских купцов; поставил магический защитный барьер кузнецу-одиночке, дабы на того не навели порчу конкуренты-цеховики; вылечил неожиданно простудившегося сына местного квартального (малец перекупался в Трубеже); наложил отвращающее заклятье на спальню дочки знакомого воеводы – девица была на выданье, и отец не хотел, чтобы в постель к дочке залез неугодный ему кавалер. Слава богам, похмелье прошло, и Станимир работал споро и без устатка. Акустические формулы заклинаний творил с удовольствием, Волшебную Палочку инициировал как никогда легко. В общем, получал от работы истинное наслаждение и серьезный доход.

* * *

Утром его разбудил неугомонный звон сигнального колокольчика. Купава, видать, ушла на рынок, и посему пришлось подняться. Накинул халатину, вышел в сени, снял с двери охранное заклятье.

Тут же дверь едва не слетела с петель – в сени ворвался вчерашний воевода. Мундир накинут на голое тело, глаза выпучены, рот корытом.

– Я чародею пожалуюсь, муж-волшебник! – Срамное выражение. – За что я выложил вам вечор такие деньги? – Срамное выражение.

Воевода, по-видимому, изрядное время служил на ордынских рубежах. Ошарашенный Станимир захлопал глазами:

– Слезыньки горючие, в чем дело, сударь? Что случилось?

– Он еще спрашивает, что случилось!.. – Срамное выражение. – Это я должен спросить вас, что случилось! Почему, заглянув ночью в спальню к дочери, я обнаружил там соседского сынка? И теперь дочка заявляет, что она выйдет замуж токмо и токмо за него. А ведь я вас и нанял, чтобы избежать этого. Очень мне нужен зять-лоботряс!..

– Годите, годите… Надо разобраться! Может, ваша дочь наняла другого волшебника, и он снял мое заклятье?

– Айда со мной! – Срамное выражение. – Разбирайтесь на здоровье… Но буде обнаружится ваша вина, я вас… – Срамное выражение.

Станимир оделся, подхватил баул с колдовскими атрибутами и, сопровождаемый воеводой, с уст коего теперь срывались одни срамные выражения, вышел на улицу.

Перед крыльцом стояла бричка, и добрались они быстро.

Столь же быстро Станимир обнаружил, что его заклятье пребывает в полном порядке. Акустическая формула заклинания звучала в ушах радостной песней. Ти-ти-та-ра-а-а, ти-ти-та-ра-ра-а!..

– Позовите своего денщика, – сказал Станимир воеводе.

Явился денщик. Черные усищи словно серпы, на лице готовность жизнь отдать за отца-командира.

– Войдите в эту дверь!

Денщик посмотрел на отца-командира, по-прежнему готовый отдать жизнь. Воевода кивнул. Денщик шагнул к порогу. Аки на лобное место отправился.

Сейчас его станет корчить, сказал себе Станимир.

Корчить денщика и не подумало. Он легко открыл дверь и спокойно шагнул в комнату. Правда, тут же раздался притворный девичий визг, и денщик вылетел назад, аки варом обданный. В дверь изнутри что-то ударилось и шлепнулось на пол.

– Ага! – заорал воевода.:– Убедились?! – Срамное выражение.

Станимир сделал вид, будто задумался. Теперь ему было ясно, что заклятье не работает, но вот причины сего безобразия он в упор не понимал. Ведь присутствия чужих заклятий в спальне девицы не ощущалось. Вестимо, если бы перед ним стоял клиент-дурак, Станимир обвинил бы дочь воеводы, которой невтерпеж, и дело с концом. Однако воевода – не дурак. Он тут же пригласит переяславского чародея, и тот с легкостью определит, что никаких волшебников, опричь Станимира Копыта, в доме воеводы не было. За сим последует надлежащее наказание. В лучшем случае, отберут на три месяца лицензию…

– Слезыньки горючие, я немедленно верну вам деньги и выплачу неустойку, – сказал он воеводе, когда тот отослал денщика и успокоил дочь.

– Мне не деньги нужны. – Срамное выражение. – Мне нужна дочь-девственница.

Увы, подобное было не в силах Станимира, и распрощались они с воеводой в состоянии необъявленной войны. И буде обманутый отец останется при своем мнении, назавтра следовало ждать вызова к чародею.

* * *

Слезыньки горючие, едва он вернулся домой, выяснилось, что на винный склад к купцу-клиенту ночью пробрался тать. К счастью, тать был местным забулдыгой. Убыток купцу он нанес невеликий – украл всего лишь бутылку водки, которую и распил тут же. Потом, похоже, занимался рукоблудием, поскольку заснул на складе со скинутыми штанами, а нагажено не было. Пришлось пообещать выплату неустойки и купцу.

Больше происшествий у клиентов не случилось, но перепугавшийся Станимир быстренько проверил все свои вчерашние заклятья. И обнаружил, что, хотя акустические формулы заклинаний пребывают в абсолютном порядке, ни одно из них положенным образом не работает.

Опосля этого ему ничего не осталось, как сдаться чародею, не дожидаясь, покудова на него пожалуется обманутый доченькой воевода.

* * *

Чародей Микула Веретено принял Станимира без задержки. Выслушал гостя, тряхнул выбеленной годами гривой и спросил:

– Какой акустической формулой вы, брате, воспользовались?

– Формулой номер пять, брате чародей.

– Давайте-ка глянем… Повторите ваши действия.

– Ти-ти-та-ра-а-а, – сотворил формулу Станимир. – Ти-ти-та-ра-ра-а!..

Микула Веретено всмотрелся в ментальную атмосферу.

– Что-то у вас не то получилось, брате… Какую школу вы закончили?

– В Ростове Великом.

– Ага… – Чародей прищурился. – Воспроизведите-ка формулу еще раз!

– Ти-ти-та-ра… – начал Станимир.

– Нет-нет, – перебил его Микула Веретено. – В обычной акустике.

– Фа-фа-соль-ля, – пропел Станимир. – Фа-фа-соль-ля-ля!

– Интересно, – сказал чародей, – почему это у вас вместо соль звучит си-бемоль, а вместо ля и вовсе до второй октавы? Давайте-ка проверим другие формулы. Тоже в обычной акустике.

Станимир пожал плечами и принялся петь.

Чародей слушал со все возрастающим изумлением. А потом изумление превратилось в настоящий ужас.

Слезыньки горючие, чего это он так перепугался? – подумал Станимир. И замолк.

Молчал и Микула Веретено, боролся со своим ужасом.

– Мне все ясно, – сказал он наконец хриплым голосом. – У вас напрочь пропал музыкальный слух, брате. А теперь давайте разбираться – почему. Не происходило ли с вами в последнее время чего-либо чудно́го?

* * *

Когда чудное нашлось, тут же послали за владельцем «Затрапезья». Прибывший трактирщик показал, что сивушного сударям волшебникам наливать не думал. Употребляли чистейшей слезы медовушеньку. Правда, употребили ее весьма и весьма изрядно. А о прочем пусть расскажет муж-волшебник Рукосуй Молчан.

Послали за Рукосуем Молчаном.

Рукосуй долго себя ждать не заставил, прилетел к чародею аки птица небесная.

Микула Веретено поведал ему о беде, постигшей мужа-волшебника Копыта, и спросил напрямик:

– Брате Рукосуй, это ваших рук дело?

Брат Рукосуй и не подумал запираться. Но, признавшись в совершенном злодеянии, тут же достал из баула лист бумаги и подал чародею.

– Уговор, – прочел вслух Микула Веретено. – Мы, мужи-волшебники Станимир Копыто и Рукосуй Молчан, побились о заклад в следующем: Рукосуй Молчан утверждает, что способен, не прибегая к Ночному волшебству, нанести вред колдовской силе Станимира Копыта, а Станимир Копыто утверждает, что брат Рукосуй – пьяный болтун и хвастунишка. Уговорились: буде Рукосуй Молчан реализует свои утверждения, Станимир Копыто заплатит ему пятьсот целковых, буде же нет – оные пятьсот целковых заплатит Копыту Молчан. Подписано в присутствии хозяина трактира «Затрапезье». Подписи… – Он поднял глаза на волшебников.

– В тот день, когда мы с братом Станимиром пошли в трактир, я открыл новое заклятье, – виновато пробормотал Молчан, – ну и спьяну решил испытать его…

– Так-так-так, братия… – Микула Веретено почесал в затылке. – Полагаю, вам, брате Станимир, придется выложить брату Рукосую пятьсот целковых. А вам, брате Рукосуй, надлежит в моем присутствии снять с брата Станимира ваше заклятье и немедленно написать докладную записку на имя Кудесника с описанием вашего открытия. Слава богам, братия, что это заклятье не открыли ордынцы. Иначе порче подверглась бы вся Колдовская дружина! Приступайте, брате Рукосуй!

Рукосуй Молчан виновато опустил бороду на грудь:

– Простите меня, чародей!.. Вся беда в том, что я забыл противозаклятье. А записать не удосужился. Оплошка вышла!..

– Слезыньки горючие! – пробормотал Станимир, ибо на него теперь тоже обрушился настоящий ужас.

* * *

Микула Веретено вызвал тоскующего в безделье Станимира через месяц. Лицо чародея сияло, седая грива стояла дыбом.

– Радуйтесь, брате! – сказал он. – Академия волшебных наук сумела восстановить позабытое Молчаном противозаклятье. – Микула Веретено сотворил незнакомую Станимиру Копыту акустическую формулу. – Спойте.

– Фа-фа-соль-ля, – пропел Станимир. – Фа-фа-соль-ля-ля!

Чародей радостно хлопнул в ладоши:

– Порядок, брате! Ваш музыкальный слух полностью восстановлен. – Он поднялся из-за стола и продолжил официальным тоном: – Поелику законы Колдовской дружины, касающиеся связи с Ночным волшебством, не были нарушены, никто из замешанных в инциденте наказан не будет. Однако вам, брате, придется выплатить Рукосую Молчану проигранные пятьсот целковых и заплатить неустойки потерпевшим!

* * *

Неустойка пришлась воеводе как нельзя кстати, ибо он только что – срамное выражение!!! – уступил участи и отдал свою дочь в жены соседскому сынку-лоботрясу.

Вновь обретший суть жизни Станимир быстро наверстал потерянное.

Словом, все остались довольны исходом дела. Окромя воеводиной дочки: она сразу обнаружила, что молодой супружник доставляет ей в постели гораздо меньшую усладу, чем той первой ночью, когда папенька ввалился в спальню.

Увы, у нее не было колдовской силы, чтобы понять, чем различались ментальные атмосферы той ночи и наступившего медового месяца. А мужу-волшебнику Станимиру Копыту – слезыньки горючие! – ив голову не пришло хотя бы еще раз использовать переложение акустической формулы «фа-фа-си-бемоль-до второй октавы». Иначе он был бы обеспечен благодарными клиентками до конца своей жизни…