Текст книги "Иуда (СИ)"

Автор книги: Елена Горелик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

Глава 29

1

«Гладко было на бумаге, позабыли про овраги. А по ним ходить», – мысленно прокомментировал я итоги переговорного процесса. Надо было составить подробный доклад Петру Алексеевичу, а это задача особая: он вчитывается в каждую букву, потому никаких общих фраз, только конкретика. Причём, без купюр. Долго думал, как это сделать, а потом махнул рукой и решил описать всё как было, со всеми подробностями, подводными камнями и прогнозом возможных последствий.

Как выяснилось, эта тактика оказалась наилучшей. Прошло несколько дней после того, как я подал, как здесь говорят, «рескрипт на высочайшее имя», и меня вызвали «на ковёр». То есть на личную аудиенцию, причём ровно в восемь часов утра. И хотя здесь было в порядке вещей опоздать на час-полтора, я не мог и не хотел избавиться от привычки своего времени – являться минута в минуту. А с учётом «точности» местных хронометров – даже немного раньше. И кстати, у Мазепы такой привычки раньше не водилось. Это могло удивить всех, кто раньше знал гетмана, но меня это уже не волновало.

Ощущение времени как стремительно уменьшающейся кучки песка в верхней чаше песочных часов в последние дни у меня стало просто навязчивым. Это могло быть как психической реакцией на всё пережитое, так и предчувствием скорого завершения пресловутой игры. И если верно второе, то недолго мне играть роль гетмана Малороссии. А значит… Я здесь изрядно историю изменил, и готовился сделать это ещё радикальнее. Если я всё правильно понял, то в очень скором времени должен воспоследовать ответный ход моего оппонента. Возможно, это и станет финалом игры, после чего начнётся подсчёт набранных очков.

Или же один из нас вышибет другого условным нокаутом, и тогда подсчёта очков не понадобится. Ибо, если не ошибаюсь, по очкам пока веду я. Что и настораживает.

Чувствовал я себя на все семьдесят мазепиных лет, хоть и пытался выглядеть «как огурчик». А когда меня провели в петров «кабинетец», понял, что и государь, с каким-то усталым видом восседавший за письменным столом, выглядит почти так же хреново. А ведь ему и сорока ещё нет… Пока в кабинете были посторонние лица, я, как положено, снял щёгольскую гетманскую шапку и отвесил церемонный поклон, сопровождаемый всеми положенными словами. Но едва посторонние покинули помещение и закрыли за собой двери, Пётр указал мне на резной стул.

– Садись, – сказал он, придвинув поближе мою писанину. – Обсудим сие… Георгий. Дело ты сделал потребное – и Каролуса к договору с Россией склонил, и с союзниками не рассорил. Руки наши теперь в ведении военных действий противу турок развязаны. Однако и иное ты верно написал: покуда Лещинский сидит в Варшаве, нам покоя не дадут. А ежели сбежит он, то токмо к королю французскому под руку, и станет нам всячески вредить оттуда… Что скажешь, ежели тебе дело поручу, да в дорогу с бережением отправлю?

– Поездка в Версаль, государь? – мрачно усмехнулся я. – Покуда Луи Четырнадцатый жив, сие бесполезно. Он воображает себя полубогом и едва ли станет нас слушать. Тем более, мы его друга Карла знатно в лужу усадили… Да и не в Версале нынче корень наших проблем.

– Снова на англичан наговаривать станешь? – хмыкнул Пётр.

– Большое видится на расстоянии, государь. За три сотни лет с небольшим окончательно ясно стало, кто за всеми врагами нашими стоял. А ныне они французов ограбить надумали, чтоб все моря и торговые пути под себя подмять, – вздохнул я. – А ты им ещё и помог знатно, за что они тебя войной отблагодарили – натравили шведов, а сами у них за спиной отсиделись.

– Знаю, говорил ты ранее… Посланник английской королевы нынче в Москве, сообщили, будто приехал и на приём просится, дабы грамоты верительные вручить. Сегодня в полдень я объявил большую аудиенцию, где приму у него те бумаги. Тебе, само собой, на сей церемонии также быть надлежит. Присмотрись, а после бери посла в оборот. Коли тебе столько об англичанах ведомо, то и говорить с посланником повинен ты.

– Благодарю за доверие, Пётр Алексеевич. Ежели Бог даст, доведу это дело до конца.

– Худо тебе?

– Худо, государь. Но постараюсь сделать всё, что смогу… что успею.

– Всем нынче худо, терпим. И ты потерпи.

– Да я уже привык. Может, даже ума немного набрался, покуда в этом… этой ходячей тюрьме сижу.

– Добро, коли так… Много с Алексашки стряс?

– Двести тысяч.

– И он дал?

– Куда б он делся.

– А ты половчее Мазепы будешь, Георгий, – неожиданно весело хохотнул Пётр. – Тот у моих ближних требовать боялся, больше сам на лапу совал.

– Я по иным правилам играю, государь. Может, потому и не боюсь…

Приближённым, ожидавшим своей очереди быть принятыми государем, пришлось ждать не меньше двух часов: как я и думал, Пётр разбирал мой доклад по косточкам. Теперь предстояло беседовать с Уитвортом, учитывая все государевы замечания относительно внешней политики. Он вполне резонно опасался стычек с английским флотом, так как свой ещё был буквально в зародыше, а я напомнил, что британский флот процентов на сорок строят из русского сырья. И что начнётся на тех верфях, когда мы поднимем цены на эти самые исходники – пеньку для канатов, лён для парусов и дерево для мачт и рей. Русская сосна считалась лучшей для этих целей – куда лучше норвежской, которую англичане уже успели прозвать «дьявольской» за её ломкость. Допустим, какое-то время они протянут на запасах, где-то импортозаместят или купят через голландцев. Но проблемы у «ройял флит» могут нарисоваться нешуточные, какое там мировое господство – от шведов бы отбиться. А в том, что Карлуша продолжит щипать английских купцов, я не сомневался: он со своей блокадой Петербурга уже изрядно их пограбил, и я не уверен, что у короля в планах что-то возвращать. Так что Балтики островитянам не видать, как своих ушей. А если они надумают подписать под это дело Данию, то не завидую королю Фредерику, ибо как раз Дания, выйдя под ударами шведов из Северного союза, де-факто отказалась от соблюдения союзных обязательств. Что автоматом означало обнуление аналогичных обязательств со стороны России. И если Карлуша решит прокатиться под парусами через пролив Эресунн до Копенгагена, то помешать ему в этом не сможет никто.

Так что если Уитворт намерен шантажировать нас Данией и её трусоватым королём, то нам есть чем ответить. Шведы перестали быть империей, их король фактически сделался вассалом Петра, но у них всё ещё сильный флот. Размен не обязателен, ведь англичане известны особым отношением к международным договорам. Но принять новую реальность мы их заставим. Здесь они, в отличие от зазнавшихся французов, всё ещё достаточно вменяемы, чтобы осознавать границы своих реальных возможностей.

Взгляд со стороны.

– А гетман оказался не так прост. Обвести вокруг пальца короля Карла Шведского не составило бы большого труда, но он умудрился обмануть даже орден.

– Это удавалось очень немногим, ваше величество, – вынужден был признать святой отец. – И уверяю вас, все эти люди плохо кончили.

– Я нисколько не сомневаюсь в вашей способности устроить гетману ускоренное путешествие на тот свет, но он стар, болен и, вероятно, не доживёт до Рождества даже без вашего участия. Умереть своей смертью – едва ли не лучший исход в его ситуации.

– Даже если он мирно скончается во сне, это не помешает слухам.

– Как по мне, это сродни хорошей мине при плохой игре. Жаль, я надеялся на…более активные действия и весомые результаты оных. Пока приходится наблюдать обратное: ваше бездействие и отсутствие желательных для нас последствий. Более того – я всерьёз подумываю о сборах в дорогу.

– Боюсь, ваше величество, вне зависимости от судьбы Карла Шведского, вам так или иначе придётся покинуть Польшу. Ведь судьба вашей короны решалась у стен Полтавы, а там Господь попустил схизматикам победить…

Отец Адам не стал говорить обречённому на бегство королю, что тот был далеко не главной фигурой в этой партии. Пешку снимают с доски – эка невидаль. Не сказал он Лещинскому и о том, что действия гетмана поставили под вопрос саму возможность распространения католичества на земли, заражённые схизмой. Теперь физическое устранение Мазепы ничего не даст: он успешно убил или изгнал всех, кого сам же в последние лет пять и прикармливал, соблазняя высокими должностями в польской Малороссии… Когда он начал собственную игру, отличную от всего, что демонстрировал ранее? Странно, ведь вся предыдущая жизнь гетмана свидетельствовала о его неисправимой склонности к стяжательству и предательству. Что могло случиться, чтобы этот клятвопреступник внезапно одумался и в последний момент принялся служить своему царю верой и правдой?

Ответа на этот вопрос отец Адам не знал.

2

Этого человека стоит опасаться. Такова была моя первая мысль, когда на церемонии вручения верительных грамот я обменялся взглядами с новым посланником Британии, заменившим старину Гудфэллоу, с которым так весело бражничал в былые времена Пётр Алексеевич. Насколько я знал, Чарльз Уитворт не из знати, но за свои заслуги был пожалован баронским титулом. А в Англии титулами не разбрасываются. Этот господин уже бывал при русском дворе в качестве чрезвычайного посланника, а после полтавской баталии его резко отозвали. Все ломали голову – зачем? Как выяснилось, для консультаций. Теперь он вернулся в статусе полномочного посла своего королевства. То есть повысили в должности самого Уитворта и подняли статус представительства до посольства. Это говорило о многом. В том числе и о том, что королева Анна ищет союзников в борьбе как с французами, так и с якобитами – сторонниками её младшего брата-католика.

Но этот человек, хоть и набитый расхожими даже в это время штампами и предрассудками о России, сумел сообщить своему лондонскому начальству немало ценных сведений о русском флоте и армии. Причём, девяносто процентов этих сведений ему сообщил сам Пётр, а остальные десять он вывел из личных наблюдений на русских верфях и в расположениях полков. Странно, что при наличии вполне адекватной картины в Лондоне до последнего ставили на победу Карла. Наверное, тоже пошли на поводу у штампов и предрассудков. Подобная встряска должна была отрезвить англичан, а когда они трезвые, их следует опасаться вдвойне.

Что же до меня, то англичанин сразу положил глаз на мою персону. После торжественной части Уитворт практически сразу вырулил курсом прямиком ко мне… Вряд ли станет всерьёз беседовать при посторонних, наверняка поздоровается и напросится на встречу, скажем, за обеденным столом… Собственно, так и получилось. Английского языка Мазепа не ведал, а моими знаниями оного можно было только туристов распугивать. Потому беседовали частью по-немецки, частью по-русски. Как я и предполагал, самый первый разговор был «ни о чём». Он поздравил меня с благополучным исходом Полтавской баталии, я по-стариковски посетовал, что участие в оной далось ой как непросто. Слово за слово, и наконец я озвучил приглашение господина посла на завтрашний обед.

Вот там и поговорим по-настоящему.

А пробуждение у меня случилось задолго до рассвета. И снова в связи с визитом, на сей раз куда менее приятным… Снова «зашевелился» в глубине моего сознания Иван Степаныч.

«Успокоился? Напрасно, – захихикал он. – Я того англичанина не знал, однако слышал многое. Тебе его переубедить не удастся, это не Карл, и не те двое…посланников, прости, Господи – саксонец и датчанин, кои в искусстве дипломатии смыслят менее, нежели я в английском языке».

«Это я и без тебя знаю», – мысленно отрезал я, и тут же перекрыл Мазепе всякую возможность коммуникации с внешним миром. В последнее время я делал это всё чаще и чаще.

«Ох, разозлил ты меня, Георгий. Довёл до греха – я душу чёрту продал, чтоб только тебя одолеть, а там хоть бы и в ад…»

«Ты заслужил ад задолго до этой сделки, – мысленно процедил я, чувствуя подступающую дурноту. – Ведь именно туда попадают клятвопреступники и предатели».

«Возможно, я скоро узнаю, что именно заслужил, – он снова мерзенько так захихикал. – И кто ведает, не очутимся ли мы на соседних сковородках».

«А это уже вполне приемлемая цена за то, чтобы тебе, сволочи старой, воли ни в чём не давать. Потому заткнись. Не ты один умеешь неприятности устраивать, я тебя тоже взбодрить могу – мало не покажется».

Здесь я не блефовал. Если Мазепа проявил способность «перехвата управления», пока я был слаб, то ваш покорный слуга научился-таки не только перекрывать ему доступ к органам чувств, но и мог на недолгое время заставить его умолкнуть. В прямом смысле: он действительно не мог и слова «в эфир» выдать. Ругался потом так, что уши в трубочку сворачивались. Но раз он откровенно принял определённую сторону, то я имел полное право защищаться в меру сил. Чем и пользовался без зазрения совести.

Каково это – обитать в одной голове со своим врагом? Не спрашивайте. Я тоже отвечу так, что уши в трубочку свернутся. А ещё лучше – промолчу, чтобы в дурдом не загреметь.

Разумеется, Мазепа не хотел сдаваться, приходилось тратить на его утихомиривание определённые усилия. Потому и поднялся я с кровати в таком виде, будто всю ночь вагоны разгружал. Кое-как, при помощи собственных денщиков, сумел одеться, даже заставил себя съесть лёгкий завтрак – хотя реально воротило даже от вида еды. На меня тут же коршунами набросились лекари. Попытки снова уложить в постель я пресёк на корню – мол, визит таков, что негоже валяться, надобно Отечеству служить. Но снадобья, которыми немцы принялись меня пичкать, пришлось принять. Не знаю, что они туда намешали, однако какую-то долю бодрости эти микстуры мне придали. Даже цвет лица стал чуточку здоровее. Ну, то есть, появилась толика румянца, а то, как выразился один из немцев, моё превосходительство отличался от покойника лишь тем, что изволил шевелиться.

Да, время на исходе. Долго я на этих микстурах всё равно не протяну.

3

Англичанин был сама любезность. Сразу же растёкся в комплиментах по поводу моей образованности, на что не стоило обольщаться: я примерно знал, какого в действительности мнения сэр Уитворт был относительно гетмана Мазепы. Потому, беззастенчиво пользуясь положением принимающей стороны, сразу свернул эти разговоры.

– Вы уж простите меня, сударь, однако же в моём возрасте принято дорого ценить каждый миг, проведенный на грешной земле, – сказал я. – Мне бы не хотелось тратить драгоценное время на долгие пересуды о моей образованности. Давайте отложим их в сторону и перейдём к главному.

– Что же ваше превосходительство считает главным? – поинтересовался англичанин. Судя по всему, ему понравился столь деловой подход.

– Будущее, – ответил я, придав своей усмешке некую политическую загадочность: пусть задаёт вопросы, а я уже стану решать, как на них отвечать. – Именно туда устремлены помыслы моего государя.

– Что ж, курс известен, давайте поговорим о возможных рифах, – кивнул Уитворт. – Вы правы, не стоит тратить время на протокольные пустяки… Моей королеве угодно знать, какая судьба ждёт Карла Шведского. Её величеству известно, что пленного короля содержат со всем почтением к его высокому титулу, однако лишили шпаги и ограничивают свободу передвижения. Хотелось бы знать, как долго сие продлится.

– Едва его величество король шведский подпишет требуемый договор, – ответил я. – В тот же миг он получит и шпагу, и свободу, и станет волен вернуться в пределы своего королевства когда пожелает.

– А каковы статьи сего договора, могу ли я узнать?

– Я полагал, Шафиров уже выболтал их всему свету, – усмехнулся я. – Ибо продажен, притом, не слишком требователен к суммам.

Англичанин рассмеялся: видимо, я попал в яблочко, и публичные статьи будущего договора, известные Шафирову, давно уже находятся в активе британской политической разведки. Но тогда господин посол изволил спрашивать меня о секретных статьях, известных только Петру, Карлу и немножечко мне.

– Ах, ваше превосходительство, стоит ли безоговорочно доверять сведениям, добытым у столь нетребовательного человека, – Уитворт улыбался так лучезарно, что должен был, казалось, расположить к себе любого. – Если всем известна его…нетребовательность, то наверняка и сведения ему доверены не самые значительные. А осведомлённость монархов – дело тонкое. Моя королева желала бы быть в курсе того, о чём не ведает господин Шафиров, но, быть может, ведаете вы.

«Блин, он предсказуем до изжоги, – разочарованно подумал я. – Сейчас начнёт выяснять, насколько я требователен к подарочкам… Это не политика, это базар. С командором Юлем и полковником Арнштедтом говорить было куда интереснее».

– Если вы о том, насколько я требователен к суммам, то можете не беспокоиться, господин посол, – я поспешил его огорчить, что и проделал не без некоторого удовольствия. – Вам не придётся испрашивать дозволения сделать мне подарок, ибо я их с некоторых пор не принимаю.

– О! – Уитворт неподдельно удивился. – Признаюсь, сие признание для меня весьма неожиданно. Однако позволю себе поинтересоваться: что бы могло вас заинтересовать на самом деле, если речь идёт не о подарке?

– Искупление грехов, господин посол, – теперь я говорил совершенно искренне. – В мои семь десятков лет самое время о том задумываться. И здесь никто, к сожалению, мне не помощник – кроме совести.

– Подобные речи редко услышишь от политика – а ведь вы политик, ваше превосходительство… Так значит, я должен буду огорчить мою королеву неведением относительно отдельных вопросов будущности Карла Шведского?

– Рано или поздно всё тайное становится явным. Наберитесь терпения, господин посол. Вот помру, и не станет для вас особых препятствий. Но пока я жив, смиритесь. Одно я могу сказать вам совершенно определённо: договор между Россией и Швецией – это договор между Россией и Швецией, и третьи стороны в нём не участвуют.

Похоже, я господина посла не только разочаровал, но и малость рассердил. Ничего, пусть потерпит, и правда недолго осталось.

Глава 30

1

Когда на тебя смотрят сразу два человека, с детства привыкших повелевать, тут далеко не каждый сможет «держать марку». И неважно, что один из двоих тобою лично взят в плен. У меня едва-едва хватило выдержки, но выручил пресловутый покерфейс. Всё-таки Мазепа тоже не лыком шит; как ни крути, а объём власти у него немногим меньше, чем у обоих монархов. Только и того, что не шибко родовит. Хотя, что Романовы, что Пфальц-Цвейбрикены тоже не отличаются особой древностью фамилий. Оба в родстве с ранее правившими династиями по женской линии.

– Благодарствую за приглашение, ваше величество, – тем не менее, вежество соблюдать стоит при любых обстоятельствах, и я отвесил изысканный поклон в манере Ивана Степановича. – Чем обязан столь высокой чести?

– Полно тебе, Георгий, – Пётр заговорил по-немецки – чтобы «брат Каролус» тоже был в курсе разговора. – Мы оба знаем, кто ты таков, незачем туману напускать.

– Как вам будет угодно, Пётр Алексеевич.

– Садись, поговорим.

«Карты на стол? – мысленно усмехнулся я, присаживаясь на резной деревянный стул. – Почему бы и нет? Всё-таки за одну команду играем».

Ощущение близости финала заставляло меня быть предельно осторожным. Эти двое тоже не простые ребята – что Пётр Алексеич, что Карлуша – и любую фальшь почуют за километр. Говорить с ними придётся максимально честно. Вот только всё ли следует выкладывать? Тоже интересный вопрос.

Я тот ещё параноик, и даже Петру не особенно верил. Про шведа и говорить нечего.

– Скажи откровенно, Георгий: чего ты хочешь на самом деле, – Пётр Алексеевич взял на себя роль главного в этой ситуации, и надо сказать, был совершенно прав. Условия диктовал сейчас именно он.

– Домой вернуться, – честно ответил я. – Здесь я не по своей воле… хоть и по своей глупости.

– Чем я могу посодействовать?

– Помочь довести эту партию до конца, государь.

– Партию? – процедил Карл, окинув меня гневным взглядом. – Это для вас всего лишь шахматная партия?

– Если б для меня, ваше величество, – вздохнул я. – Сам здесь очутился едва ли не в роли пешки, только чудом Божьим всё обошлось.

– Шахматы – не худшая аналогия, брат мой Каролус, – проговорил Пётр. – Едва сделаны первые ходы, и одному Всевышнему известно, как завершится партия. Оттого, должно быть, и возможных миров великое множество.

– Это так, – кивнул я, припомнив теорию Эверетта. – Совершенно точно есть мир, где вы никогда не встречались лично, но при том были противниками на поле сражения. Наверняка есть мир, где вы, ваши величества, не только никогда не ссорились, но и являетесь лучшими друзьями. И есть тот мир, в котором мы с вами обретаемся – со всей текущей обстановкой и отношениями.

– Вы противоречите постулатам церкви, которые гласят, что мир был создан Богом в единственном числе, – едко усмехнулся Карлуша.

– Это постулаты католической церкви, – возразил ему Пётр. – Папам римским ни вы, ни я не кланяемся.

– Тем более, что реальность тоже им противоречит, – я тоже вставил свои «пять копеек». – У Полтавской баталии в моем учебнике истории была совсем другая дата. Лучше новый мир или хуже того, откуда я пришёл – Бог его знает. Я со своей стороны сделал, что мог, чтобы хоть немного исправить…ситуацию.

– С вашей точки зрения – исправить, – холодно заметил Карл.

– Вы совершенно правы, ваше величество. Однако даже в том положении, в каком вы сейчас находитесь, есть и светлые стороны.

– Возможно, но я их не вижу.

– Это оттого, что вы скорее Ричард Львиное Сердце, чем Александр Македонский, – усмехнулся я.

– Вы давно намекаете, что я не политик. Да, я не политик – я король. Политикой пусть занимается мой канцлер.

– Королевские ошибки дорого обходятся подданным, – я пожал плечами. – Я не призываю вас думать о благе шведов – это бесполезно. Но я прошу вас подумать о том, какой след вы оставите в истории. Хотите, чтобы вас и здесь помнили, как неудачливого авантюриста?.. Нет? Я так и думал.

– Иной раз, когда я говорю с вами, складывается полное ощущение беседы со школьным учителем, – покривился Карл.

– Так я и есть школьный учитель, – усмехнулся я. Пётр Алексеич, помнится, расколол меня быстро, а этот только сейчас догадался. – Просто учебник истории у меня слегка толще, чем тот, что был в своё время у вашего величества.

– О. Должно быть, потому мне не было скучно на…ваших уроках, – швед внезапно рассмеялся. – У вас было грандиозное преимущество, вы играли мной как кошка с мышью. И всё для того, чтобы переменить историю и вернуться домой. Как по мне, то это кристальной чистоты эгоизм с вашей стороны – играть людьми ради приватных интересов.

– Значит, мы с вами занимаемся одним и тем же, ваше величество.

– Не стоит равнять нас, – произнёс Карл. – Кто я – и кто вы?

– Как вы изволили заметить, ваше величество, у меня грандиозное преимущество. Это нас в какой-то мере уравнивает.

Надо же: мои слова, кажется, заставили Карлушу призадуматься. Хороший признак, пациент скорее жив, чем мёртв… Пётр сделал большую ошибку, полагая Карла взрослым и разговаривая с ним как с равным. А шведский король в свои двадцать семь ведёт себя почти как мои подопечные из девятого класса. Я и говорил с ним так же, как с учениками – и гляди-ка, сработало.

– Ну, что ж, господин учитель, я запомнил преподанный вами урок, – не без едкой иронии проговорил Карл. – Впредь постараюсь действовать куда осмотрительнее…с моей точки зрения.

– Это наилучшее, что вы можете сделать, ваше величество, – сказал я, хотя сильно сомневался, что этот великовозрастный старшеклассник не забудет всё сказанное и не ринется в новую авантюру ради хайпа. – А я сделаю всё, что зависит от меня… Вы ведь не забыли, что так или иначе я – гетман Малороссии Иван Мазепа? И действовать я стану в тех полномочиях, которые мне даёт это положение, хотя самому гетману это не по нраву.

– Я его понимаю.

– Вы, в отличие от гетмана, не стали совершать сомнительные сделки, – подкину-ка двусмысленность, пусть покумекает, ему полезно.

Пока мы обменивались мнениями, Пётр Алексеевич внимательнейшим образом нас изучал. Вот ведь хитрый жук: столкнул обоих лбами и наблюдает, выводы делает. Ломать ему эту игру я не хотел. А сейчас, если правильно понял его мимику, государь Карлушу сплавит за караул, а со мной уже будет беседовать всерьёз. Главное-то я сделал – заставил шведа задуматься и, вероятнее всего, подтолкнул к мысли о заключении союза с Россией. Карлу безразлично, против кого воевать, он как Портос – дерётся просто потому, что дерётся. Пётр ему тоже не нравится, но есть в Европе и другие коронованные личности, которых он бы с удовольствием увидел на виселице. Потому если и воевать, то лучше, если побившая тебя армия будет теперь на твоей стороне. Это политика, и на канцлера он такой важный вопрос уже не спихнёт.

Беседа надолго не затянулась, и завершилась примерно так, как я и предполагал. VIP-шведа проводили в его апартаменты, а мне Пётр Алексеевич учинил едва ли не допрос с пристрастием.

– Пошто со шведом словно с недорослем говорил? – он тут же начал мне, как тот мифический орёл, клевать мне печень.

– Потому что недоросль и есть, – покряхтел я, чувствуя тупую боль в грудине. – Ты, государь, с ним как со взрослым мужчиной говорил, а он мне моих учеников напомнил, даром, что дяде уже под тридцать. Задержка в развитии, бывает.

– Занятно, – сказал Пётр. – Говорят, шведы его любят, хоть король сей лет десять уже дома не бывал.

– Видать, за то и любят… Бог с ним, с Карлом, Пётр Алексеевич. У меня любопытные результаты по беседам с посланниками. Изложил, как водится, письменно, – я вынул из широкого рукава праздничного кунтуша свернутые в рулон и перевязанные шёлковой лентой бумаги, с почтением, как заведено в этой эпохе, передал их адресату. – Предполагаю попытку свержения Карла, ибо из Лондона в Стокгольм тоже прибыл посланник королевы. Говорят, между ним и принцессой Ульрикой-Элеонорой идет переписка, весьма далёкая от амурных тем. Возможно, принцесса поднимет перед риксдагом вопрос о лишении брата короны, поскольку он находится в плену.

– Отчего Каролусу сие не открыл?

– Не от меня он должен это узнать, государь, уж прости. Такую весть может принести только тот, кому Карл полностью доверяет.

– Ладно, устрою сие, – Пётр, бегло прочитав мою докладную, сунул бумаги в карман. – Теперь вернёмся к прежнему разговору. Ты сказал, что желаешь домой вернуться, а как – не ведаешь. Подумалось мне, будто перемены, из-за тебя случившиеся, и должны привести к тому.

– Если никто не помешает.

– Ясно. Сам-то что можешь с этим поделать?

– Продолжать то, что начал. Думаю, финал уже не за горами… У нас говорят: «Задницей чувствую».

– Чуять надобно сердцем, а не задницей, – насмешливо осадил меня Пётр Алексеевич. – Коль у вас всё через сидячее место делается, не удивлён, что у вас черти по земле гуляют и людей в свои игры втягивают… Сроков, стало быть, назвать не можешь.

– Мазепе в сентябре отпущенный Богом срок выйдет, – я пожал плечами. – Думаю, вряд ли сам протяну дольше. Что успею сделать, сделаю. Бумаги рублей на триста, наверное, извёл, и ещё изведу – надо записать всё, что смогу вспомнить.

– Не жалеешь, что помирать придётся?

– Нет, государь. Жалею лишь о том, что, может быть, семью больше не увижу, а о себе – нет.

Пётр, прищурив глаза, несколько мгновений меня пристально изучал. Видать, искал нечто фальшивое, наигранность. Но не нашёл: я был совершенно искренен. А матерящегося и исходящего на проклятия Ивана Степановича я до нашей с государем беседы не допустил. С каждым разом такой «блок» давался мне всё легче. Впрочем, поговорить с ним тоже не помешает, прощупаю почву, пока он в «нестабильном состоянии», может, и сболтнёт что-нибудь важное.

«Отдыхай, – я снял блок, лишь оказавшись в своих апартаментах. – Аудиенция окончена».

«Не веришь ты мне, Георгий, а зря, – неожиданно дружелюбно сказал Мазепа своим бесплотным мысленным голосом. – Мы с тобою в едином теле обитаем, а поскольку оно всё ж Богом для меня было предназначено, то и считаться со мною ты повинен».

Когда Иван Степаныч так ласков в речах, я стараюсь держать ушки на макушке. Лучше бы он продолжал ругаться, а то ведь явно задумал пакость.

«Похоже, зря я отпустил тебя, гм, на волю. Тут подумать кое о чём надо, лучше посиди-ка ты снова…за караулом».

Ответом стала порция отборнейшего мата, а затем благостная тишина… До Мазепы никак не дойдёт, что я ему не верю от слова «совсем», вот и бесится. Ничего, ему тоже недолго осталось.

А ведь я не вижу выхода. Вот в чём проблема. И я не знаю, что с этим делать. Но пока есть ещё время, действительно надо посвятить его составлением подробных записей – что смогу вспомнить по текущей эпохе. Такие инсайды будут весьма полезны Петру. Впрочем, и Карлуше тоже. Этот засранец мне даже чуточку симпатичен, жалко будет, если погибнет так же глупо, как и в моей истории.

Взгляд со стороны.

– … Так, по-вашему, будет выгоднее подсыпать старику яд? В чём смысл? Он и так едва дышит.

– В таком состоянии он находится уже год. Мне постоянно докладывают, что он едва дышит и со дня на день умрёт, однако раз за разом гетман поднимается со смертного одра и устраивает нам сюрпризы. Вот и сейчас царь поручил ему переговоры с иностранными посланниками, где старик снова неприятно нас удивил. Не стоит рисковать.

– Как прикажете…