Текст книги "Темные силы"

Автор книги: Елена Топильская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

11

Выйдя из музея, я немного постояла на улице. За то время, что я провела под гулкими сводами позапрошлого века, погода испортилась. Хоть и было тепло, но с ровного светло-серого неба крапал прямой мелкий дождичек. Судя по всему, это надолго, а я, как всегда, забыла зонтик.

Наплевав на прическу, я побрела по масляно блестевшему асфальту сквозь капроновую завесу колкой дождевой пыли, вдыхая душный влажный воздух. Прямо тропики какие-то, а я и не заметила, как сменилось время года…

Подойдя к метро, я поколебалась, входить ли, поскольку под землю мне не хотелось категорически. Уж не знаю, какой смысл мое подсознание вкладывало в спуск по эскалатору и передвижение на огнедышащей электричке под городскими магистралями и коммуникациями, но у меня вдруг прямо горло сдавило при мысли о необходимости толкаться в переходах и давиться в поезде под землей. Я пошла пешком.

Путь до прокуратуры занял у меня минут сорок. Заодно я поглазела на витрины магазинов с безмятежными манекенами в цветных тряпочках, обнаружила, что вокруг пооткрывалось множество модных кафешек, отметила сезонные тенденции в облике людей, торопящихся куда-то по своим мирным делам. И пожалела, что мои дела не такие мирные.

Прямо возле дверей нашей конторы стояла знакомая машина, в которой ждал Синцов. Завидев меня, он выскочил, хлопнув дверцей, и явно хотел сказать что-то резкое, но сдержался. Да все и так было написано у него на лице: мол, где ты, подруга, шляешься, никому ничего не сказавши, а мы тут с ума сходим, вдруг с тобой чего приключилось и т. п.

Вместо этого он – кремень, а не человек – спокойно заметил:

– Привет. Мокрая совсем.

– Привет, – отозвалась я. – Зонтик забыла.

– Лопух.

– Ага.

– Лопухиня, – поправился он.

– Ага.

Мы постояли, помолчали.

– А ты помнишь, кстати, как мы познакомились? – вдруг спросил Андрей, по обыкновению не глядя на меня.

– Ну…

– Понятно. А я вот помню. Сто лет назад, ты только пришла в прокуратуру, мы с тобой были на трупе в подвале. Труп бомжа, лежал на трубе теплоцентрали, раздулся и пах ужасно. Я тебя папиросами обкуривал, чтобы ты в обморок не свалилась от запаха «гнилушки». Помнишь?

Я покопалась в памяти: да, был такой эпизод на заре моей следственной жизни. Какие-то добрые оперативники старательно выдыхали на меня вонючий папиросный дым, чтобы хоть как-то заглушить невыносимое амбре от разложившегося трупа. Вообще описывать этот запах с места происшествия бессмысленно; тому, кто никогда не ощущал его своими собственными ноздрями, никакие красочные описания не помогут.

Надо же, оказывается, это был Синцов. Как раз это обстоятельство начисто изгладилось из моей памяти; а вот он помнит. Как трогательно!

– Не помнишь, – с некоторым даже удовлетворением отметил он. – А вот я помню. Я, между прочим, после того выезда «Беломор» курить бросил.

Он закрыл машину, и мы медленно вошли в прокуратуру. Я посадила Синцова в кабинет, а сама пошла узнать, не искали ли меня с фонарями. Дернулась по дороге к Горчакову, но дверь у него была заперта, и даже записочки не оставлено боевой подруге.

К моему удивлению, прокурор будто бы забыл о моем существовании. Странно; а раньше двух часов не мог прожить, чтобы не дернуть меня или Горчакова по какому-нибудь ерундовому вопросу. Может, после вчерашних событий он поставил крест на мне, как на работнике, а заодно и на Лешке? Ну и ладно, не больно-то и хотелось.

– А где Горчаков? – спросила я у Зои, но та отмахнулась.

– Понятия не имею. Он мне теперь не докладывается. Со вчерашнего дня. Посмотри в книге учета ухода.

Я заглянула в амбарную книгу, куда сотрудники прокуратуры обязаны были записываться, если покидали стены конторы. Фамилия Горчакова сегодня там не фигурировала. Равно, как и моя, но я-то – отрезанный ломоть. А Лешка очень старался быть примерным следователем. И уйти, не записавшись, – это демарш.

– Твоя подружка Маренич письмо прислала ругательное, – поделилась Зоя, нервно клацая степлером по каким-то бумажкам.

– Маренич? – удивилась я. – Странно, сроду она пасквилей не писала.

Она действительно всегда предпочитала позвонить прямо прокурору района и поругаться на нерадивых следователей. Главным образом потому, что на работе уставала от писанины, и еще потому, что известна была как главная матерщинница морга и окрестностей (при этом умудрялась непостижимым образом не терять интеллигентности, поскольку употребляемые ею выражения всегда были к месту, несли смысловую нагрузку, а не звуковую); а в официальном письме не поматеришься, другое дело – в ухо прокурору. Кто же ей так насолил, что рука, более привычная к секционному ножу, потянулась к перу и бумаге?

– На, посмотри, – Зоя кинула мне листок с приколотым к нему конвертом.

– «Прокурору района…» – прочитала я вслух, и Зоя поморщилась:

– Меня уволь, я это уже наизусть знаю.

Я быстро пробежала бумажку глазами, хрюкнула и вернулась к началу текста. Стала читать медленно и с удовольствием.

– Вот-вот, – прокомментировала наша секретарша, не отрываясь от манипуляций со степлером. – И все так, за уши не оторвать от этой кляузы. И все норовят мне вслух почитать, достали уже!

В своем письме и. о. заведующего танатологическим отделом Маренич М. А. предлагала прокурору района контролировать назначение нашими сотрудниками судебно-медицинских экспертиз, поскольку в постановлениях ставятся вопросы, ответить на которые эксперт не в состоянии, если он, конечно, в здравом уме и твердой памяти.

– Так это не к нам, Зоенька! Это к помощникам.

– Сама знаю, – отозвалась Зоя. – Но отвечать будешь ты.

Она ловко двинула ко мне по столу журнал учета входящей корреспонденции, в котором напротив номера, под которым было зарегистрировано Маринкино послание, стояла моя фамилия. Нет, прокурор, значит, про меня не забыл.

Я расписалась, забрала бумажку и побрела к себе в кабинет, по дороге перечитывая избранные места.

К следователям у Маренич действительно претензий не было. Дело было в том, что новый прокурор стал гонять на трупы всех без разбору, в том числе помощников по гражданскому и общему надзору, которые в трупах понимали, как свиньи в апельсинах. Потом они, матерясь и чертыхаясь, в меру своего разумения отписывали материалы по покойникам, все время бегали ко мне и Лешке консультироваться, и я, кстати, допускаю, что этот охальник с серьезным видом посоветовал какую-нибудь чушь, а бедные помощники все приняли за чистую монету.

Маренич в своей бумаге приводила ряд примеров неудачной постановки вопросов. Один из примеров касался обнаружения в мусорном бачке, в газетном свертке, то ли трупа недоношенного младенца, то ли вообще плода, ставшего результатом выкидыша. Объект поступил в морг на исследование с вопросом о том, мог ли потерпевший до помещения его в мусорный бак передвигаться и совершать иные активные действия, с намеком на то, не сам ли он в этот мусорный бак и залез. Я припомнила, что ко мне подходил кто-то из общенадзорников и лепетал что-то про труп в мусорном бачке; поскольку я куда-то торопилась, то сунула страдальцу стандартное постановление по трупу, перемещенному с места убийства. Но свою-то голову надо на плечах иметь,! Как мог зародыш из газетного кулька совершать активные действия и передвигаться самостоятельно?

Второй пример был про труп с ножом в спине. Кроме колото-резаной раны, других повреждений на теле не было, но труп лежал на тесной хрущевской кухоньке, рядом с ним на полу валялись разные предметы кухонной утвари, запачканные кровью. Наверное, несчастная наша помощница по поддержанию гособвинения в истерике позвонила с места происшествия Лешке, и получила инструкцию изымать все, что несет на себе следы преступления. Вот она и изъяла все, что там лежало окровавленное. А раз изъяла, то не пропадать же добру, которое она потом и отправила вместе с трупом в морг, поставив на удивление логичные вопросы: могла ли единственная имеющаяся на трупе колото-резаная рана быть причинена столовой ложкой, крышкой от соковыжималки, фарфоровой солонкой в виде мыши и конической теркой. Она только нож, извлеченный из раны, туда не отправила, потому что признала вещдоком и приобщила к делу.

И что на это надо было отвечать эксперту? А главное, что мне надо было отвечать исполняющей обязанности заведующего танатологическим отделом, скажите на милость?

Расстроенная, я вернулась в кабинет. Синцов терпеливо меня ждал, мусоля в пальцах сигарету (не «Беломор»), но закурить, видимо, не решался.

– Я чего приехал-то, – сказал он. – Надо Иванова искать.

– А толку?

– Вот и я об этом. Надо как-то обставиться, если вдруг найдем. А то опять его в камеру посадим, а добрый дядя выпустит.

– Даже не представляю, под каким соусом его задерживать, – вяло сказала я.

– Ну подумай, я же к тебе не просто поболтать приехал, а как к опытному следователю.

– Не могу.

– Маша, не выпендривайся. Ты же умный человек. Давай, подумай.

– Не хочу.

– Ну, Маша! Сосредоточься. Что в такой ситуации должен сделать умный, опытный и грамотный следователь?

– Уволиться, – без раздумий ответила я.

– Не смешно, – сказал Синцов. По-моему, ему действительно было не смешно. Что-то окружающие в последнее время не ценят мои искрометные шутки…

– Ну не знаю я, Андрюша. Не терзай меня. Спроси вон Горчакова.

– Спрошу. Но сначала ты подумай.

Из уважения к нашему давнему с Синцовым знакомству, я добросовестно попыталась подумать.

–. Ну, не знаю. Если только добиться заявления от кого-то из родственников пропавших…

– Так.

– Возбудить дело… Только его никто не даст возбудить.

– Не отвлекайся.

– Значит, если вдруг, случайно, по недосмотру, возбудят дело по факту исчезновения кого-нибудь из женщин…

– А что ты так робко? «По факту исчезновения» … Говори прямо – по факту убийства. Нету такой статьи в УК – «исчезновение».

Я со страхом посмотрела на него. Зачем он мне напоминает? Я сама боюсь думать о том, что все эти женщины, в компанию которых я невольно попала, уже мертвы. Не загуляли, не сбежали из дому, а убиты и закопаны где-то в лесах. Или сброшены в воду, или сожжены… А все считают своим долгом ткнуть меня носом в этот факт. И Синцов туда же.

– Продолжай, продолжай, – подбодрил меня этот садист.

–Ну зачем ты сразу уж так-«убийство». Можно ведь возбудить дело о похищении человека.

– Это детали, ты давай к сути.

– А что – к сути? Ну, возбудили дело… Да, ты еще не знаешь: и Библия, которую у Иванова изъяли, и договорчик, который я забрала с комбината, исписаны человеческой кровью. Причем женской.

– Вот как? – Синцов бросил на меня быстрый взгляд. – Я так и думал.

Ой-ой-ой, какая проницательность! Думал он! Но вслух я этого не сказала.

– Если попробовать установить группы крови пропавших женщин, и если вдруг группа совпадет…– Это сложный путь. Все равно к Иванову не привяжем. Ладно, Маша, расслабься. Сменим тему. Как Иванова искать?

– Как искать? Андрюша, не изобретай велосипед, – посоветовала я. – Лучше старых добрых методов еще никто ничего не придумал. Когда у него день рождения?

На этот древний трюк традиционно ловили беглецов, обвиняемых и свидетелей. Хоть клиент и в бегах, но велик соблазн позвонить маме или папе и сказать, что у него все в порядке, а заодно и пробить обстановку: как там, ищут его или нет. Клиент звонил, под прослушкой общался с мамой, или женой, или подругой, и пока он трепался по телефону, оперативная группа уже ехала его задерживать.

– Зимой вроде, сейчас точно посмотрю, – он вытащил записную книжку. – Да, второго февраля. Не пойдет, долго ждать.

– Что еще? За что можно зацепиться? – размышляла я вслух, пока Синцов листал записную книжку. – О! Когда годовщина смерти его матери? Помнишь, опера местные рассказывали, что он хороший сын и могилку в порядке содержит.

– Погоди, найду, – видимо, у Синцова в записной книжке имелось полное жизнеописание; Паши Иванова. – Так, а вот это нам подходит, два дня осталось.

– Хорошо. Посади туда кого-нибудь, – посоветовала я и умолкла на полуслове. Кого ж туда посадишь, если у нас нет ни одного уголовного дела? Только самому сесть в засаду…

– Кого ж туда посадишь? – в унисон с моими мыслями отозвался Синцов, – только самому дежурить там на кладбище. Хотя нет. Поклянчу-ка я у криминалистов один хитрый приборчик и засуну в барак к Паше этому. Неужели к себе домой не зайдет, если появится? Все же он не в розыске. И головушка у него не шибко варит. Так что, может, и проколется.

– Андрей, а зачем его задерживать? – я вдруг посмотрела на ситуацию с другой стороны. – Не надо. Жилище оборудуй, и если повезет, лучше не хватать Иванова, а некоторое время посмотреть за ним.

– А ты права, мать, – после короткой паузы отозвался Синцов. – Чем хватать, и тем самым обрубать концы, лучше действительно взять его под контроль. Установить связи, выяснить, чем он занимается и где гасится.

– Тем более что брать его второй раз не на чем. Не обольщайся: если родственники пропавших столько времени не заявляли, то и сейчас в милицию не побегут.

– Согласен. Чаю-то нальешь?

– А чего ж ты молчишь?

Я убедилась, что в электрическом чайнике достаточно воды, и нажала кнопочку, подумав, что вот сейчас по всем законам жанра на сцене должен появиться блудный Горчаков. Не было еще случая, чтобы он пропустил чаепитие, возникая перед накрытым столом как черт из табакерки, где бы он до этого ни был, хоть в тюрьме, хоть на происшествии, хоть на тайном свидании.

– А чего три чашки достала? – удивился Синцов, который не часто пил с нами чай в прокуратуре и не знал о таинственных способностях моего друга и коллеги.

Ответить я не успела, как раз в этот момент дверь распахнулась, и на пороге нарисовалась внушительная фигура Горчакова, заслоняя собой дневной свет.

– О, они уже чай трескают! – радостно возвестил он. – Это я удачно зашел!

Он быстренько подсел к столу и потянулся было к своей чашке, но я шлепнула его по пальцам.

– Руки… мыли?!

– Сегодня утром мыл, – совсем как мой ребенок, ответил Горчаков. – Да что ты пристаешь, в самом деле! А пожрать ничего нету? А то я весь день кишки чаем полоскал, надоело…

– А ты купил? – сварливо поинтересовалась я. Горчаков потряс кудлатой башкой.

Тем не менее, как только чайник закипел, он налил себе чашку до краев, и не дожидаясь, пока заварной пакетик окрасит воду, стал отхлебывать кипяток. И куда в него лезет?

Выхлебав чашку как раз к тому моменту, как чай только начал завариваться, Горчаков вытащил красную полиэтиленовую папочку, битком набитую, и торжественно начал выкладывать из нее документы. Первыми на стол явились газеты и журналы – целые и невредимые номера с фотографиями и интервью женщин, впоследствии пропавших. Отдельно Горчаков отложил газету с моим интервью. Я ее схватила и стала жадно рассматривать свою фотографию. Ведь видела ее триста раз, все триста раз страдая неимоверно, отгоняя жуткие мысли о том, что окружающие воспринимают меня именно так. Горчаков тут же ее отобрал. (Муж тоже всегда отбирал газету, заметив, что я положила ее рядом с зеркалом и сравниваю фотографию с отражением. А застукав меня в последний раз, порвал газету и спустил в унитаз. Еще он, так, между прочим, сообщил мне, что есть такое психическое заболевание – дисморфофобия, навязчивая идея собственной уродливости. А кто мне навязывает эту идею? – вопросила я, щелкнув по газете в его руке. Вот после этого он и спустил газету в отхожее место.,.)

– Мазохистка, – проворчал он. – Ты бы видела себя со стороны…

– Леша, если я когда-нибудь стану похожей на свои фотографии, убей меня, пожалуйста, —попросила я.

– С удовольствием, – Ответил Горчаков. – Не мешай. Мы со Старосельцевым сегодня ездили по редакциям. Я всех журналистов нашел, Антон их всех знает. Похоже, они не при делах. Свои слова он сопровождал выкладыванием на стол листков бумаги с рукописным текстом. Неужели он объяснения взял у журналистов? Допрашивать-то он не мог, поскольку уголовные дела не возбуждены.

– Ты уверен, что не при делах? – Синцов поднял бровь. – А кто их послал эти интервью брать?

– По-разному. Две статьи проплаченные, заказные. На протокол они никогда этого не скажут, но нам шепнули.

– Модель и турфирма? – прозорливо спросила я.

– Да, Доля и Инна Светлова. За модель платил муж, две тысячи баксов за статейку с фотографией.

– А зачем? – удивилась я. – Там же написано, что она домохозяйка. Зачем ей пиар?

– А, там сложная конструкция. Муж собирается баллотироваться в Законодательное собрание, и по совету своего избирательного штаба заказал статью про свою жену.

– Да зачем? – повторил мой вопрос Синцов.

– Господи, тупые вы какие! У избирателей должно создаться впечатление, что банкир —солидный, семейный человек, способный не только обеспечить свою супругу, но и вызвать любовь у такого неземного существа, как красавица Ольга. Что он домашний, хороший муж и замечательный будущий отец. Значит, и избирательницы ему будут симпатизировать.

– А избиратели – ревновать, – усмехнулся Андрей.

Лешка махнул рукой:

– А избирательниц больше. Правда, у него еще двое детей: от предыдущего брака и внебрачный сынок, но до этого пока пресса не докопалась. Хотя, возможно, он еще пару тысчонок приплатил, чтобы не копали.

– А Инна Светлова?

– Статья тоже заказная, рекламная, но без объявления о том, что это публикация на правах рекламы.

– А почему именно Инна эта засветилась, если это реклама турфирмы? – допытывался Синцов. – Фирма-то не ее?

Горчаков терпеливо отвечал:

– Потому что это она договаривалась о публикации со своим знакомым. Он с фирмы взял со скидкой, с условием, что героиней материала будет Светлова. Как бы интервью с интересной женщиной, а заодно и фирму засветят. И всем хорошо.

– Это точно?

– Говорю тебе, без протокола они все трещат так, что не заткнешь фонтан. Я начинаю понимать преимущества частного сыска. Это здесь в кабинете у них слова не вытянешь.

– А кто знакомый ее? Журналист?

– Журналист, но не тот, который интервью брал. Ее знакомый на радио работает. Он ее вывел на газету. И вот что мы еще накопали!

Горчаков торжественно предъявил нам компакт-диск с корявой надписью фломастером: «Светлова».

– Что это? – Синцов повертел его в руках.

– Это? Запись интервью с Инной Светловой на радио «Женский мир». Передача «Служба и дружба». Они приглашают в студию женщин, работающих в одной конторе, и беседуют с ними на тему, что у них там хорошего и что плохого в женском коллективе.

– Интересно. А ты это слушал? – Синцов потряс диском.

– Пока нет. Но пусть будет. Мало ли, пригодится. Потом вместе послушаем. Значит, что дальше: с Удалецкой интервью было сделано по просьбам трудящихся к Восьмому марта, там и про духи, и про имидж, и про то, как одеваться надо, и как себя вести. Этот материал стоял в редакционном плане.

– Хочешь сказать, что за него не платили?

– Может, и платили, но не журналистке, которую послали с Удалецкой разговаривать, Она сходила в магазин совершенно бесплатно. Между прочим, симпатичная такая девушка.

– Удалецкая?

– Журналистка, – сказал Горчаков, жмурясь и облизываясь, как кот на сметану.

Я подозрительно на него посмотрела. Похоже, мой друг на пороге нового феерического романа. Только сейчас я обратила внимание, что Горчаков в новом пиджаке и обалденном галстуке, который он раньше на работу не носил.

– А ты знал, что ли, что будешь встречаться с этой журналисткой?

– Машка, ты на это намекаешь? – Горчаков взялся за кончик галстука. – Я вообще-то всегда хожу прилично одетый.

– Но этот галстук ты на работу не носил.

– Скажите, пожалуйста! Ты что, меня ревнуешь, что ли?

– Нет, просто хочу знать правду. Горчаков довольно хмыкнул.

– Правда заключается в том, что я – человек из солидного учреждения. И сегодня, идя разговаривать с журналистами, я хотел, чтобы они это поняли. Галстук, между прочим, от Версаче.

– Значит, впечатление ты произвел?

– Произвел, – подтвердил Горчаков. – Я что, по-твоему, уже и понравиться не могу? Я еще ого-го…

– Простите, что вмешиваюсь в вашу семейную сцену, – ехидно прервал нашу перебранку Синцов, – но нельзя ли вернуться к Удалецкой?

– Охотно, – повернулся к нему Горчаков. – Журналистка симпатичная…

– Я сказал, к Удалецкой, – напомнил Андрей.

– Вот я и говорю, журналистка симпатичная. Я ей понравился, поэтому она выдала максимум информации. – И плова встретиться еще раз, чтобы сообщить недостающие подробности? – я ущипнула Лешку.

– А если и так, не вижу в этом ничего плохого, – окрысился на меня Горчаков.

– Конечно, конечно. Я только рада за тебя.

– Да? – подозрительно спросил он.

– Да. Не сомневайся. Так что журналистка?..

– Так вот, – Лешка, то и дело с сомнением взглядывавший на меня, наконец успокоился. —Журналистка Алена. Брюнетка, в моем вкусе…

Я жестом остановила Синцова, уже открывшего было рот. Пока Горчаков не распишет нам все прелести журналистки, мы до сути не докопаемся, надо просто немного потерпеть. В конце концов, мне тоже интересно, что за красотка пленила моего друга и коллегу.

– Вот такая талия, – Горчаков показал руками, – вот такая грудь, хотя, Машка, тебе это неинтересно, это я Андрюхе.

– Продолжай, – кивнул Синцов.

– Очень умненькая. Давно работает, хороший специалист, – это Горчаков явно добавил для меня, чтобы я тоже прониклась симпатией к журналистке Алене. – Ее отправил на интервью главный редактор, она встретилась с Удалецкой; вместе с фотографом, тот сделал несколько фотографий, одна Удалецкой понравилась больше других, ее поставили на текст интервью.

– Твоя Алена в магазине у Удалецкой была? – уточнил Синцов.

– Да. А вообще, давайте ей позвоним, она приедет, и все у нее спросим, что вас интересует. А? Может, я чего упустил, а нам каждая мелочь важна.

Понятно, что нужды в приезде журналистки не было никакой, просто Лешке смертельно хотелось снова с ней повидаться. Мы с Синцовым, переглянувшись, решили не мучить Горчакова и согласиться на то, чтобы журналистка Алена была вызвана сюда.

– Звони, – сказала я, двигая к нему телефон. Но Лешка вытащил свой мобильник; ну конечно, телефон Алены был записан туда.

Поворковав в трубку, Лешка отрапортовал, что Алена будет через двадцать минут, и, подхватившись, понесся в магазин за конфетами, чтобы не снижать планку, заданную личным обаянием и галстуком от Версаче. Синцов задумчиво вышел покурить. Я, воспользовавшись передышкой, села за компьютер и сочинила ответ Марине Маренич от имени прокурора, сдержанно и с достоинством признавая ошибки сотрудников прокуратуры, и понесла его на подпись.

Всю сдержанность и достоинство прокурор недрогнувшей рукой из ответа вычеркнул.

– Нечего их баловать, – сказал он.

– Кого? – не поняла я.

– Экспертов. Если им непонятен вопрос, они могут связаться с лицом, которое вынесло постановление. Подготовьте от моего имени письмо руководителю Бюро судебно-медицинской экспертизы.

– О чем?

– Об этом. Пусть его эксперты не вот этой перепиской занимаются, – он потряс письмом Марины, – а оформлением актов вскрытия в срок.

Я вышла из кабинета прокурора в недоумении. По коридору навстречу мне шел счастливый Горчаков, сопровождая миниатюрную черноволосую красотку. Про талию и грудь он не соврал, отметила я, и глазки вроде бы умные. Посмотрим.

За ними плелся Старосельцев, лицо его отчетливо выражало опасения, что не видать ему эксклюзива, весь эксклюзив уплывет вот к этой вертихвостке, с которой он так опрометчиво познакомил Горчакова…