Текст книги "Проша (Непутевая семейка - 1)"
Автор книги: Елена Ткач
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)
И махнув на прощанье, Проша скрылся из глаз.
Глава 6
В НЕВОЛЕ
Удивительно как все быстро меняется! Только Сеня обрела друга, только мир, в котором нет ничего невозможного, приоткрылся перед ней, как – крак! – крышка захлопнулась. Она снова угодила в плен привычной реальности. Стала пленницей собственной семьи!
Девчонка и не надеялась, что дома её встретят с распростертыми объятиями – день уж клонился к вечеру, когда она добралась до участка. В Прошином прибежище время текло незаметно, но оказалось, что Сеня отсутствовала больше шести часов!
Конечно, по головке её не погладили. А когда шишку на лбу приметили что тут началось... Ужас! Землетрясение, цунами и смерч вместе взятые! Кончилось все категорическим запретом покидать участок одной – только в сопровождении взрослых.
– А с Костей можно? – со слабой надеждой взмолилась она.
– Никаких Кость! – был ответ. – Только со взрослыми...
Голос бабушки Инны гремел на весь сад. Сене стало даже как-то неловко перед соседями, маячившими за забором, – что-то они подумают об этой новой семейке... И какими только эпитетами её не награждали! В результате Сеня от ужина отказалась и залегла в своей комнате носом к стенке. Бабушка тоже слегла, наглотавшись лекарств, папа ушел, стукнув дверью так сильно, что с притолоки краска посыпалась... Он был против "драконовских методов воспитания", как называл тещин метод.
Сеня всхлипывала в кулачок, горюя, что к моменту её возвращения дедушка как назло куда-то ушел. Обычно он гасил пламя семейных раздоров и переключал бабушкино внимание с нашкодивших внуков на что-нибудь более приятное. На какую-нибудь передачу по телевизору, например, – бабушка любила политику. Или на интересную статью в газете. На кроссворд, наконец...
Вечер нехотя угасал, закатное солнце жгло угол участка. Оплетенная диким виноградом беседка тонула в тревожном багряном мареве. Золото проливалось с небес на пушистые соцветья рябины. Это зрелище напоенного светом и запахами, пресыщенного и угасавшего дня дух захватывало! Такая печаль разлита была в природе, в её предзакатном безмолвии... Она прощалась с ним – с этим днем, который никогда не вернется. Единственный, неповторимый – он прожит, выпит до дна и теперь уйдет навсегда, чтобы оживать только в памяти.
Но Сеню ничто не трогало – ни гаснущие краски майского дня, ни голоса за забором: как видно, Костик резвился в компании новых приятелей. Были среди них и девчонки – их громкий смех рвался за занавешенное окно. Выйти к ним, может, тогда полегчает? Нет, все напрасно – жизнь потеряла для неё всякий смысл! Она ей больше не интересна... Будет лежать тут, пока не умрет!
Внезапная мысль заставила её подскочить на постели: а как же Проша? Как теперь она встретится с ним? Весь сюда он не явится, в этом можно не сомневаться... Не придет, пока её дом не станет ему своим. А до тех пор порога не переступит. Он гордый – Проша! Уж это-то она поняла.
Что же делать? Без взрослых её теперь не отпустят. А при взрослых он не покажется – это ясно как дважды два! Ай, беда! Вот влипла-то... Ну ничего, она что-нибудь придумает. Не может же этот запрет длиться вечно! Сменят родичи гнев на милость...
Она долго ворочалась, вспоминая прошедший день. Ведь рассказать кому ни за что не поверят! Да и рассказывать-то нельзя, а то все испортит. Как там говорил Проша про какую-то книгу писателя Погорельского: "Черная улица"? Нет, кажется, "Черная курица". Она засыпала...
Однако, вопреки всем надеждам новый день не принес никаких перемен. И следующий тоже. Дни сменялись ночами, те – снова днями, май отгорел, а её по-прежнему не выпускали одну с участка.
И Сеня совсем скисла. Даже прогулки по лесу её не радовали. Зацветавший июнь ворожил ароматами; нежный, как будто воркующий запах жасмина проникал прямо в душу, он улыбался... Он пел свои песни без слов, пел о том, что мир создан для радости – только взгляни!
Летучий волан взлетал над кустами шиповника: Костя играл в бадминтон. Над головой рыжеволосой надменной девицы Ирочки с соседнего проезда вилась легкокрылая бабочка капустница. Костя махал ракеткой, чтобы прогнать её, девица смеялась... Сеня столбом стояла возле калитки, исподлобья глядя на брата, лягухой скакавшего возле девицы – похоже, он в неё втюрился!
– Ксенечка, что ты там топчешься, иди к нам! – стреляя глазками, сюсюкала Ирочка сладким голосом.
Сеня насупилась и ушла, демонстративно хлопнув калиткой. Не будет она развлечением для всяких Ирочек-Бирочек... У неё своя жизнь!
А Ирочка явно кокетничала с Костей и подсмеивалась над ним. Похоже, она была старше брата, ей лет семнадцать наверное – дылда противная! Нет, эта девица Сене совсем не нравилась, надо её отвадить! И прячась за кустами шиповника, она прокралась к забору, за которым на улице шла игра.
Ждать подходящего случая пришлось недолго. Воланчик, вспорхнув, перелетел через забор, отнесенный легким порывом ветра. То, что надо! Игравшие не заметили куда упал их волан – кусты за забором разрослись, образуя живую изгородь, и полностью закрывали участок от любопытных взоров прохожих на улице. Пока Костя копошился в кустах, шарил в траве, пытаясь найти пропажу, Сени и след простыл! Она вприпрыжку неслась к своему тайнику – к сараю. Воланчик перекочевал в кармашек её сарафанчика. Она решила пристроить его в тайнике, рядом со свертком, под целлофановой пленкой.
Оглядевшись, не видит ли кто, Сеня потихоньку проникла в сарай, приподняла край пленки, быстро сунула воланчик... стоп! Она внезапно застыла как громом пораженная. Что ж она делает? Ведь Проша предупреждал дурной поступок дает власть над ней темным силам! Этому... Самому! Ой, нет, – об этом даже подумать страшно, Проши-то нет поблизости. И никто ей про это ничего толком не объяснит...
Взрослые что – их беспокоит только её манера вести себя за столом, отметки в школе и пятна на юбке... А вот почему нельзя делать то или другое, почему это плохо – нет, этого они ей не говорят! Страшная мысль закралась ей в голову: а что если взрослые и сами про это не знают?!
Но Сеня тут же крамольную мысль отогнала. Взрослые знают все! И все понимают. Во всяком случае, так думать гораздо спокойнее. А иначе... Нет, нет, иначе мир был бы слишком страшен и давно провалился бы в тартарары!
Она решила – сама теперь будет спрашивать обо всем, что её на самом деле волнует. О самом главном! Когда теперь Проша появится, а жить без таких вот доверительных разговоров просто глупо. Не может она без этого! А для начала попробует поговорить с мамой.
Да, это все хорошо, но что же делать с её добычей? Не извиняться же перед жирным Мамукой: "Ой, извини, я тут по ошибке твой сверток стащила!"
Кстати, что-то этого Мамуки не видно. Вот и прекрасно – нечего ему тут мелькать! И все-таки как же быть? Просто уму непостижимо! Для начала Сеня решила исследовать содержимое свертка. А то глупо как-то: стащила, а сама не знает, что! Затолкав поглубже воланчик, она извлекла сверток, развернула пакет и в руках у неё оказался незапечатанный плотный конверт без надписи. Заглянула внутрь – фотографии. Вроде бы, ничего особенного: какие-то кусты, овражек, ручей... На заднем плане коттеджи... Нет, ничегошеньки интересного!
Тут она услышала мамин голос – её звали к обеду. Быстро запихнула конверт под пленку, вздохнула и, незаметно выбравшись из сарая, направилась к дому.
Сели обедать. Сеня уныло размешивала сметану в тарелке с супом, думая чем бы заняться после обеда, когда на веранду вторглось какое-то пугало. То был жутко взлохмаченный и в стельку пьяный мужик с мутным взором. Одной рукой он утирал слюну, а другой придерживал брюки. Ремня на них не было и они то и дело норовили соскользнуть вниз. От него за версту несло перегаром.
– Хоз-зяйка! – издал сиплый возглас пришелец и, пошатнувшись, задел таз с бельем, который стоял на перилах веранды.
Таз с грохотом полетел наземь. Бабушка Инна от неожиданности выронила ложку и жирные брызги борща угодили на её белоснежный воротничок.
– Коля... – она растерялась и, вскочив, кинулась было спасать белье, валявшееся на земле... Но дорогу ей преграждало чудовище! Бабушка охнула и поспешила укрыться в доме.
Тогда Сенин папа с видом защитника баррикад поднялся и преградил мужику путь на веранду. Сеня только успела подумать: как хорошо, что папа дома – без мужчины с этим чудищем им не справиться, а дедушка как назло в город уехал...
– Хоз-зяева, с п... приездом! В-валера я! Это... меня тут, – он икнул, – все знают. Вам... не надо чего? Кран там починить, то да се... А мож-жет люк надо? Ну, крышку такую чуг... гунную... – он попытался изобразить руками окружность, зашатался, потерял равновесие и ухнул навзничь в раскрытую дверь кухонки, брыкнув ногами. Там загремели кастрюли, послышался звон стекла...
– Дети, давайте в дом! – велела мама и бросилась папе на помощь.
Вдвоем они с трудом подняли нежданного гостя и выдворили с участка.
Сеня, конечно, не могла удержаться, чтобы не подсмотреть финал этой сцены. У калитки Валера немного очухался и принялся извиняться.
– Я.... если что... Да я для вас! – ему явно не хватало слов, чтобы выразить все свое расположение к новым дачникам.
– Спасибо, спасибо, нам ничего не надо, – наступал папа, оттесняя его с участка.
– Мне бы... х-хозяин, мне бы на опохмел... д-десятку! А?
– Идите, идите!
– Зря вы люк не х-хотите! Хороший! У меня их много! Я их тут... ох... с-собираю. А в хозяйстве они – все, что хошь! Можно бочку накрыть... Можно все!
– Спасибо, не нужно.
На калитке щелкнул замок, мама с папой вернулись к столу. Ну вот, теперь из-за этого гнусного Валеры нужно ещё ключ от замка на калитке просить – теперь без ключа с участка не выйдешь! Сеня, вконец удрученная, незаметно шмыгнула в дом, будто все это время там смирнехонько просидела... Бабушка уже овладела собой и прибирала на кухне.
Прерванный обед возобновился с грехом пополам: все сидели какие-то вялые, точно Валера подсыпал в тарелки отраву.
А Сеня, наоборот, оживилась. Ее вдруг озарило: выходит, этот Валерка-пьяница – виновник её падения! Это он ворует канализационные люки, чтобы продать их на опохмел, а ни в чем не повинные дачники валятся вниз как подбитые кегли! Ужас какой – это же форменная ловушка! Надо что-то делать, нельзя это так оставлять!
Сеня дернула отца за рукав: тот пил чай, поглощенный чтением, кажется, это был детектив.
– Пап!
– Угу...
– Пап, знаешь... Эти люки – ну, про которые Валера говорил...
– Да.
– Коля, прекрати! – возмутилась мама. – Сколько раз я просила тебя не читать за столом?!
– А? – очнулся отец, откладывая книжку в сторону. – Да, извини. Ксюша, ты что-то сказала?
– Да, пап. Эта шишка... ну, у меня на лбу. Я вам не говорила...
Бабушка тут же насторожилась – как охотничья собака, которая почуяла дичь.
– Понимаешь, там провал на дороге. Ну там, где ворота, которые выходят на пруд...
– Ксана, не тяни, говори по-человечески, – рассердилась мама. – Никто тебя за эту шишку не убьет – ты ведь уже наказана.
– Этот Валера ворует люки с колодцев канализации. А туда можно свалиться и все себе переломать – там же яма глубокая!
– Так! – папа поднялся, залпом допив свой чай. – Ну-ка пойдем, покажешь.
Результатом Сениной борьбы за здоровье дачников явилось расследование, проведенное её папой. В результате расследования обнаружилось ещё три зиявших колодца – Валера потрудился на славу! На семейном совете мнения разделились: бабушка стояла за то, чтобы заявить в милицию – дело-то ведь нешуточное и впрямь покалечиться можно! А если местный пьяница не успокоится на достигнутом?! В общем, бабушка требовала заявить! Мама с папой не были сторонниками столь решительных действий. Они считали, что нужно дождаться, когда "герой" протрезвеет, и предупредить: если он не вернет украденное на место, заявят в милицию.
Решено было выяснить, где живет эта колоритная личность, а пока поместить записку на доске объявлений возле сторожки: предупредить, чтобы глядели под ноги.
Составили текст записки и Николай Константинович в сопровождении несколько оживившейся дочери направился к сторожке.
По пути они миновали весьма примечательное строение с явной претензией на роскошь. Это был не дом, не дача, даже не коттедж, а скорее вилла, горделиво взиравшая на окрестные халупы глазницами-окнами с высоты своих трех этажей и башенки в готическом стиле. Этот дворец, занимавший едва не две трети участка, стоял за сплошным высоким забором – чтоб ни одна душа не приметила, что делается на участке с ухоженной зеленой лужайкой. Однако, за раскрытыми настежь въездными воротами, которые с истовым тщанием красил какой-то угрюмый мужик в спортивном костюме, видно было мощеную аллею, ведущую к высокому крыльцу, уставленному цветами в горшках, альпийскую горку, беседку, диван-качалку под тентом и большой надувной бассейн. В этом бассейне плескалась курчавенькая чернявая девчушка лет пяти, за ней, восседая в плетеном кресле, бдительно наблюдала пышная дама в шляпке.
– Да-а-а, размах у людей! – покачав головой, изрек папа. – Башенка одна чего стоит! Нравится тебе? – он испытующе поглядел на дочь.
– Мне-то?
Сеня ещё раз оглядела круглую башенку, крытую черепицей, высокие арочные окна, спуск в подземный гараж, громадный вензель на воротах, покрашенный бронзовой краской... Нечего сказать, впечатляет! Вот только слишком много тут всего было. Или наоборот – не хватало чего-то... Дом был какой-то холодный. Неживой. Все здесь было напоказ, как на картинке в красочном иллюстрированном журнале. Все взывало к восторгу: поглядите, какое богатство, как круто, престижно!..
Нет, в этом доме Сеня жить не хотела. Ей в нем было бы попросту неуютно. А вот беседка... она была чудо как хороша! Деревянная, с резными ажурными столбиками и перильцами, она вся была оплетена цветущим вьюнком. Не беседка, а сказка! Веселая и в то же время таинственная – так и манила укрыться и помечтать. Или почитать какую-нибудь интересную книжку.
– Беседка хорошая. И плетеная мебель... Мне такая ужасно нравится. А дом – так себе! Надутый какой-то.
– Понятно, – протянул папа.
И тут из беседки появился Мамука. Совсем на себя не похожий – сникший, точно воду опущенный. Он остановился, потоптался на месте, точно не зная, куда направиться, и неуклюже зашагал к дому, смешно выкидывая при ходьбе ноги в стороны.
В это время на крыльце показались двое: коренастый крепыш с волнистой густой шевелюрой и выбритым до синевы смугловатым лицом и белозубый усатый щеголь, щерившийся в улыбке, с яркими чуть припухлыми губами. Крепыш что-то объяснял белозубому, оживленно жестикулируя, тот кивал и деланно улыбался. Отчего-то улыбка его Сене жуть до чего не понравилась – ненастоящая какая-то! Она ещё подумала: неужели он не понимает, что всем все ясно про его улыбку, – что она нарисованная, как ценник на прилавке...
Мамука при виде этих двоих заметался, как видно стараясь скрыться, но крепыш его увидал и поманил к себе. Мамука, еле шевеля толстыми ляжками, поплелся к дому, а папа... Папа замер от удивления. Потом лицо его расплылось в улыбке, но все же смутная тень тревоги пряталась за этой широкой улыбкой.
– Андрей? – словно не веря своим глазам, подивился папа. Интересно...
Белозубый почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд и стал приглядываться к двум фигурам, замершим за забором. Кажется, он узнал папу, кивнул ему и, что-то сказав крепышу, быстро двинулся по дорожке навстречу.
– Привет, Николай! Ну, что я говорил – разве места не сказочные? Век меня поминать будешь!
– Ты мне зубы не заговаривай! – рассмеялся папа. Но Сеня видела глаза его не смеялись, в них затаилась обида. – Значит, чтоб друга со скарбом перевезти – на это у тебя нету времени, из Москвы, понимаешь ли, ни на шаг! А сам, гад такой, на природе кайфуешь...
– Слушай, не бери в голову, у меня и правда в Москве дел до черта. Думаешь, была бы возможность, я б отказался перевезти? Я тут по делам, старик, фирмачи просто берут за горло – срочный заказ горит и меня тут так полируют, что... – Он недоговорил и присел перед Сеней на корточки. – А это твоя дочурка? Привет, красавица!
Сеня инстинктивно отпрянула – уж очень противная улыбка была у папиного знакомого. Его обволакивал какой-то незнакомый густой терпкий запах, судя по всему, дорогого модного одеколона.
– Угадал, Валет! Это моя младшая – Ксения.
Так значит, это и был тот самый папин приятель Валет, которого так недолюбливал дедушка...
– Слушай, старик! – Валет оглянулся, увидел, что коренастый за что-то резко отчитывает Мамуку, и заговорил шепотом. – Есть работенка одна. Ты как раз вовремя подвернулся. Очень срочная работенка! Вон тому человеку, – он кивнул в сторону коренастого, – хорошая съемка нужна.
– А что за работа? – рассеянно жуя стебель травинки, поинтересовался папа.
– Да пустяк, делать нечего... а заплатят полтыщи баксов! У тебя аппаратура с собой?
– Слушай, чего так – на ходу? Пошли к нам, там спокойно все и обсудим. Чайку попьем. А? Мы только с Ксюхой объявление возле сторожки повесим – и двинемся. Ну что, идет?
– Ладно. – Андрей по прозванью Валет поглядел на часы. Давайте, по быстрому, а я вас тут подожду.
Папа кивнул, они с Сеней ускорили шаг, быстренько прикнопили объявление и вернулись к поджидавшему их Андрею. Тот, по-видимому, успел переговорить с коренастым, который по-прежнему этаким живым изваянием торчал на крыльце. Окинув их пристальным взором, коренастый наконец скрылся в доме. А у забора маячил Мамука, который, завидев Сеню, со всех ног кинулся к ней.
– Послушай... – от волнения его акцент сделался гораздо заметнее. Помнишь тот день, когда вы приехали? Ну, когда мы познакомились?
– Помню. И что? – она старалась говорить самым независимым тоном, хоть на душе было мерзко – украденный сверток так и маячил перед глазами.
– А на другой день я к вам на велосипеде заехал. Помнишь? – он умоляюще глядел на нее, от былой его снисходительности не осталось следа.
– Ну, помню. Дальше-то что?
– У меня был сверток. Пакет такой целлофановый... На багажнике. Ты не видела? Ну, пакетик этот, синий с красным. А?
– А что? – самым небрежным тоном спросила Сеня и принялась ковырять землю носком сандалеты – только бы не глядеть на него, только бы он не заметил её смущения...
– Этот сверток... ну... папа просил на станцию отвезти. Надо было его... в общем, неважно! Он пропал. Я все обыскал, но он как сквозь землю... Я сначала с Костиком на пруд поехал – перед тем, как ехать на станцию. Гляжу – его нету. Может, по дороге обронил? Ты не видела?
Только тут Сеня заметила, что Мамука бледный какой-то и вроде бы похудел. Ногти на толстых коротких пальцах обгрызены до крови, на лбу капельки пота. Сене его стало жаль.
– Нет, не видела. А что, там было что-то важное? – вскользь поинтересовалась она.
– Очень важное! Для отца. Я не знал! И он... он... – но Мамука недоговорил, поперхнулся. Отчаянно махнул рукой, закашлялся. Поднял глаза. – Ладно. Передай своему брату, что я на озеро не поеду – меня из дому не пускают.
Он повернулся и поплелся к дому.
"Еще один пленник!" – подумала Сеня, и ей стало совсем тошно.
Дама в шляпке, прикрывая глаза ладонью, – прямо в лицо било солнце, крикнула гортанным голосом:
– Мамука! Иди сюда! Последи за Лаличкой! Не могу больше – голову печет...
Экая цаца! Это в шляпке-то голову ей печет! Сеня фыркнула и проводила взглядом удалявшуюся фигурку Мамуки. На душе у неё кошки скребли, словно кто-то царапал внутри острыми ранящими коготками – и вот тут она вспомнила об угрызениях совести... Какая точная фраза! И в самом деле – будто тебя разгрызают... И насколько же эти терзания превозмогали минутное удовольствие от обретения треклятого свертка!
"Надо что-то делать! – Сеня припустилась вдогонку за папой. – Надо мальчишке помочь! И вовсе он не такой уж противный. Жалко его... И что скажет Проша? И где-то он? Ох, беда!"
Наконец добрались до дома, и мама усадила мужчин пить чай. А сама позвала Сеню сажать салат – бабушка таки настояла! Со своей грядки Сеня не могла услышать ни слова из разговора, шедшего на веранде, и это было паршиво – она чуяла, что съемка, заказанная отцу, каким-то образом связана с исчезновением конверта с фотографиями.
Широко распахнув калитку и бодро помахивая объемистыми пакетами, явился дедушка.
– Люди! Я вам гостинцев привез!
Сеня кинулась деду на шею, мама отобрала у него сумки и повела к столу. Заметив Валета, дед помрачнел, но поздоровался с ним как ни в чем не бывало, обнял зятя и принялся за еду. У деда был диабет и ему нужен был строгий режим питания – есть полагалось часто и в строго определенное время.
– Вот, Мосина, я тебе сладенького привез, – шепнул дед ей на ушко, чтобы никто не расслышал. – На-ка вот, к себе унеси...
Дед частенько баловал внучку сладостями тайком от бабушки. Зная, что диабет – болезнь наследственная, да ещё особо цепляется к любителям сладкого, баба Инна следила, чтобы Сеня со сладким не перебарщивала. А та его страсть как любила!
Сеня кинулась к себе в комнату прятать гостинец: коробочку клюквы в сахаре. Вернувшись, Валета уже не застала – он ушел, а дед напал на зятя с расспросами.
– Ничего особенного, говоришь?
– Александр Алексеевич, уверяю вас – никакого криминала тут нет! Самая обыкновенная натурная съемка: пейзаж, овражек, участки... Видно, кто-то хочет купить... Это неподалеку отсюда – за деревней. Там сейчас многие строятся.
– И, говоришь, пятьсот долларов? Николай, ну сам посуди: могут за безделицу такие деньги платить? Значит тут что-то нечисто!
– Ой, Александр Алексеевич, вам всюду что-то мерещится! Я Валета со студенческих лет знаю – нормальный парень. Он прожектер – это да! Но знаете, мы ведь все немного того... не без этого. Помечтать, да повитать в облаках все горазды. Но это ведь не смертельно, так?
– Ох, Коля! Так-то так... Да только дело тут не в мечтаниях. Очень нехорошо это дело попахивает – а я такое за версту чую! И Валет этот твой... Гнилой он парень, Коля, насквозь гнилой. Я бы с ним ни за какие коврижки не связывался.
– Слушайте, но ведь это только слова! Гнилой... А этот гнилой, между прочим, мне хорошую работу нашел. Такую, которая на дороге сейчас не валяется... Вы ж сами знаете – если б не он, не видать бы нам этой дачи! Он связан с очень денежными людьми. И заказчики его – ого-го-го! Птицы высокого полета! Им что пятьдесят долларов, что пятьсот – невелика разница.
– Э-э-э, не говори, такие люди каждую копейку считают! А иначе не были бы они, как ты говоришь: ого-го-го! Сам-то себя не дури... Дело, конечно, твое, но я бы не стал с этим связываться. Откажись пока не поздно, догони дружка своего, извинись, что не сможешь взяться за эту работу, выдумай что-нибудь... мол, по семейным делам срочно в город нужно... Ну, я не знаю! Можно же что-то придумать...
– Нет, я не понимаю... – папа вскочил из-за стола и зашагал взад-вперед по веранде. – Почему вы так странно настроены? Вы что, не хотите, чтоб я для семьи пятьсот долларов заработал? Это ж огромные деньги! Сколько всего можно было бы... у Лельки туфель приличных нет! Вы поглядите, в чем она ходит? Я уж не говорю про зимнее: сапоги, дубленка... А это моя жена! Моя!!! И ваша дочь, между прочим! Вам приятно, что зять жену обеспечить не может?
– Коля, не заводись. Никто тебя ни в чем не винит – ты и так пашешь с утра до ночи! Но... – дед Шура и сам вскочил, и они оба заметались возле стола, рискуя стукнуться лбами. – Понимаешь, не любой ценой, вот я о чем говорю! Нельзя же связываться со всякой... шушерой, понимаешь ли! И Валет этот твой... хоть он меня озолоти – не нравится мне и все тут! Ты его просил помочь с переездом? Просил! Он тебе помог? А? Помог, я тебя спрашиваю? Что молчишь?
– У него закрут на работе, – хмуро буркнул отец, но Сеня, которая папино настроение чувствовала как свое, поняла, что в душе он сердит на Валета. И совсем его не оправдывает.
– Ах, закру-у-ут, понимаешь ли! – дед ехидно ощерился и упер руки в боки. – Значит, когда ему надо – он тебя на все сто нагружает, и ты как мальчишка кидаешься ему помогать! А как нужно тебе – у него закрут! Ха! Видали мы таких, да, батенька мой! И вообще, у него глаза бегают! Этакий лощеный хмырь! И тебя он втянет в свои делишки, ой, Коля, смотри, недалеко до беды! – дед с грохотом отодвинул свой стул и уселся за стол, ненароком толкнув локтем сахарницу – и сыпучие сладкие бисеринки разом посыпались через край. – Ах, зараза! Черт! Ксенька, подотри тут быстренько, пока бабушка не видала. Ну! В два счета – раз-два...
Пока Сеня прибирала на столе и смахивала в ладошку рассыпанный сахар, дед сидел молча, уронив голову на руки. Она невольно взглянула на его поникшую голову: надо же, совсем белая! А вены на руках – синие, вздувшиеся, они едва заметно пульсировали... Как живые существа! И ей отчего-то стало страшно за дедушку. Она постояла секунду возле него и вдруг неожиданно для себя крепко поцеловала. Дед поднял голову и с изумлением взглянул на внучку – такие телячьи нежности были не в её духе. Он улыбнулся ей – ласковой, грустной улыбой, взял её лапку, выпачканную в сахаре и... нежно поцеловал. Потом легонько шлепнул по попке, подталкивая на улицу.
– Иди, детка, гуляй. Гуляй! Да... – потом перевел взгляд на зятя. Взгляд у него был сокрушенный, растерянный. – Ты ведь знаешь, Коленька, грязные деньги счастья в дом не приносят. И прошу тебя: помни об этом – я ведь ничем, кроме стариковских нотаций, помочь тебе не могу... А ты не отвергай их сходу – слова-то мои... Боюсь ведь я за тебя. И люблю тебя, Коля, да... Я ухожу... а вы остаетесь. Кажется – взял бы душу, да перелил всю до капли, чтоб вы поняли то, что понял я. Ну вот, разворчался старик пора и честь знать!
Мама как раз внесла блюдо с дымящимися купатами, политыми кетчупом, но дед на них даже и не взглянул, тяжело поднялся и весь поникший, потерянный скрылся в комнате.
– Папа! – окликнула его мама и умолкла, перехватив мужнин взгляд. – Ну вот, купаты остынут... Ладно, ешьте, я их потом для дедушки разогрею.
А Сеня сбежала в сад. Что-то поднялось в ней – точно колючая ледяная поземка завихрила в душе...
"Дедушка мой умрет! Мой дедушка – он умрет. Нет, не хочу! Не хочу-у-у-у!"
Зима ворожила в её душе – и душа замерзала под её поцелуями.
Мысль о смерти тех, кого любишь, кто всегда, всю твою жизнь был рядом с тобой... и цветущие деревья, трава, кусты, это светлое небо... дыхание радости... Нет, это невозможно понять, это нельзя пережить... и кто только это придумал?! И Сеня вдруг ясно, отчетливо поняла, что это придумал Враг. И она всю свою жизнь будет с этим врагом бороться. Но дедушку, бабушку, папу, маму... – она же тоже когда-то умрет! – так вот, чтоб он знал: и маму, и папу – всех! – она ему не отдаст.
И успокоенная этим решением, примиренная с миром, она вернулась к столу, разом став мудрей и спокойней. И теперь – когда цель ясна, когда решение принято, можно вернуться ко всем заботам текущего дня. А о цели своей – о своем великом решении она подумает позже. Когда чуть-чуть успокоиться. Ведь нельзя же так волноваться – от этого сердце выскочит! А ещё надо поесть... и Сеня набросилась на купаты.
– Пап! – с набитым ртом пробубнила она. – Так ты согласился?
– На что? – отец сидел мрачный: как видно дедушкины слова задели его за живое и её болтовня была сейчас явно некстати...
– Ну, на эту срочную съемку.
– Ах, на это... Да, согласился. – Папа тряхнул головой, как видно, отгоняя дурные мысли. – Завтра утречком все отсниму, в город смотаюсь, проявлю пленку – и порядок. Так что, считай, новый велосипед у тебя в кармане!
Сеня завизжала и бросилась его целовать. У неё будет велосипед! Значит, вышло так, что стащив эти дурацкие фотографии, она подыграла отцу невольно, конечно! Этому надутому Мамукиному папаше срочно понадобились фотографии – старые-то пропали... А тут подвернулся папа – он же фотограф, а этот воняющий одеколоном Валет знал про это... И папа получил выгодный заказ! И у неё будет новый велосипед! Вот так штука... Получается, гадость обернулась радостью! Похоже, Проша был не совсем прав, и все, что ни делается – к лучшему! Не зря баба Инна так любит эту поговорку.
Но все-таки Сеня решила во всем лишний раз удостовериться.
– Пап, а заказчик твой... тот , которому нужны фотографии...
– Ну?
– Это тот дяденька, который вместе с дядей Андреем возле дома стоял? Ну, того дома – с башенкой? Он что, там живет? То есть... ну, ты понимаешь! – она почему-то смутилась и не могла подобрать нужных слов.
– Да, он хозяин этого дома. А что?
– Да так... Просто мы с сыном его познакомились. Его Мамукой зовут. Пап! А почему это надо так срочно?
– А почему это тебя так интересует? – вопросом на вопрос ответил папа.
– Ну просто... Дедушка чего-то волнуется и я не пойму почему.
– Детка, не лезь во взрослые дела. Дедушка зря волнуется – ты же знаешь: разве я могу делать что-то дурное... Да, ни за какие коврижки! Работа есть работа, дело обычное: сфотографировать, проявить, отпечатать фото – и все! Это плохо?
– Ну что ты! Просто я подумала... А если бы мы мимо не проходили, как бы они фотографии срочные получили? Этот Андрей ведь случайно на нас наткнулся. Знает, что ты фотограф...
– Это называется – стечение обстоятельств. – Ответил папа снисходительным тоном, но она видела – его самого явно смущает что-то. Человеку понадобились фотографии, его знакомый случайно встречает другого знакомого – то есть, меня, про которого знает, что тот хороший фотограф. И все! Что ж тут странного, так уж сошлось... А для нас это к лучшему.
– Пап, и все-таки, почему им нужно так срочно?
– Слушай, Ксюша, это их дело! Я знаю, что у них уже были готовые фотографии, и Нугзар, владелец этого дома, папа твоего приятеля отправил с ними сына на станцию – передать их кому-то. Как, говоришь, зовут знакомого твоего? Мамука? Вот, этого Мамуку он и послал. А тот их посеял где-то. И его наказали. В общем-то справедливо, по-моему... Вот так и получилось, что я их выручу, а ты получишь новый велосипед. Пойдешь со мной завтра на съемку? Хорошо, что я с собой заряженный аппарат прихватил! Чутье подсказало – а вдруг понадобится? Вот и понадобилось. Ну как, пойдем?
– Ой, пап, конечно! Прямо утречком?
– Прямо-прямо! Только встанем пораньше – утреннее солнышко самый лучший свет для натурной съемки.
Сеня немножечко успокоилась, хотя угрызения совести все точили её. Точно мерзкой промозглой сыростью душу окутало и освободиться от этой незримой давящей пелены никак не получалось. Поговорить с кем-то? Но с кем? Нет, об этом она могла говорить только с Прошей!
