Текст книги "Проша (Непутевая семейка - 1)"
Автор книги: Елена Ткач
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)
– Ты хочешь сделать что-то такое, чего нельзя духу нечистому? поразилась Сеня. – У вас есть свои законы?
– А ты как думала? Всем правит закон. Божий закон. А у нас – духов нечистых – сама понимаешь какой...
– Тот, который... наоборот?
– Вот именно, наоборот, а я не хочу больше быть тем, который наоборот... ой! – Проша испуганно зажал рот обеими лапами, поняв, что проговорился.
– Ой, Прошенька, какой же ты молодец! Да как же ты... ты ОДИН решил поперек ваших законов пойти?
– Один.
– И как же ты справишься? В одиночку-то?
– Люди говорят: с Божьей помощью. Только мне вроде неловко так говорить. Вот я и скажу по-другому: может, ты мне поможешь?
– Я?!
– Да ты. Дитя человеческое. Знаю, что так не бывает, только почему не попробовать? Дело-то стоящее!
– Ой! А у нас... получится?
– А почему бы и нет?!
– Здорово! – от волнения Сеня не находила слов. – Только, как бы это сказать...
– Так и скажи.
– Ну... мне же надо знать, в чем все дело-то... То есть, знать все как есть. В подробностях.
– Так какие вопросы? Будешь знать!
– Тогда я согласна.
– Вот и приступим.
– Прямо сейчас?
– А чего тянуть? Объясняю: борьба сил света и тьмы – она вечная. И многое в ней через мир земной проявляется, люди в ней играют не последнюю роль. Потому-то бесы так и бьются за ваши души – себе их хотят оттянуть. Вашей силой они питаются. Потому что без вас – ничто.
– А ты?
– А что я?
– Ну ты же... нечистый дух? Значит ты тоже... питаешься?
– Я нечистый, но я не бес. Домовые в помощь людям даны. Они как бы посередине – не светлые и не темные, а так... засоренные. А я не хочу болтаться посередине – я на вашу сторону хочу перейти. Верней, не на вашу на светлую, чтобы вам с чистой душой помогать. В общем, хочу очиститься...
Пробормотав это, Проша совсем упал духом. Видно от этой своей откровенности, к которой он не привык.
– Что-то я разболтался сегодня. Видно, к дождю... Я ведь тебе вопрос задал, а ты меня сбила. Понятно, что признаваться не хочется, но как ни юли – придется. Про себя я потом расскажу. Давай про тебя. Ну, выкладывай, что натворила.
– Сегодня?
– Ясно, что не восьмого марта! Сегодня чего наделала?
– Да я... Понимаешь, мальчик один на велосипеде к нам приезжал... Противный такой!
– Ну? Чего тянешь кота за хвост? Какой-такой мальчик – это меня не интересует, мне важно какая ты!
– Я ... сверток у него стащила. У него на багажнике пакет какой-то лежал. Ну я и...
Сеня потупилась. Почему-то только теперь до неё дошло, что её действия называются очень просто – кража! Ведь она украла пакет у этого толстого Мамуки... а что в нем было – неизвестно, да и не важно. Украла и все! Ни прибавить, ни убавить...
– Проша... – всхлипнула Сеня, – значит я теперь... воровка? – вся сжавшись в комочек, она ожидала его приговор.
– Дура ты! Честное слово, знал бы, с кем связываюсь... Ну что за детский сад! Думаешь, я не знал, что ты на участке своем учинила? Куда сверточек-то подсунула? Это я тебя проверял – на честность. Ну что за озора! Скудоумница да и только!
– Озора?! – просияла Сеня, чуть осмелев. – Это ты так озорницу зовешь?
– Ну, да. Озорница – она озора и есть! Только нечего радоваться: напакостила – теперь отвечай! Вот и результат – в колодец свалилась.
– Результат... чего?
– А того. Сделала гадость – дала бесу власть над собой. А они бесы-то, каждую промашечку ловят, поджидают и хвать! – на крючок. Это я только так говорю – нет у них никаких крючков. А ты запомни: каждое вредоносное действие, которое душе противно, обязательно плохое в ответ на голову навлечет. Да ещё как я догадываюсь – это дело страхом ты усугубила. Было дело?
– Страхом? Я ужасно боялась в колодец свалиться! Только о нем и думала.
– Я ведь тебе говорил: мысль – она воплощается! Вот и свалилась... Он через твою гадость тобой завладел – вот и столкнул в колодец. Вчера я ему воспрепятствовал, у самого края тебя подхватил, а сегодня меня рядом не было, вот ты и... Ясно теперь?
– Н-не совсем, – Сеня опять укуталась в плед как в защитный кокон. Проша, ты уж извини меня, глупую, но я кое-чего не понимаю.
– Чего тебе не понятно? Про то, что сделав пакость, сама бесу дверь отворила? Собой овладеть позволила? Но это уж и не знаю что... Это какой же тупой надо быть, чтоб такого не понимать!
– Нет, Прошенька, это-то мне понятно.
– А чего ж тогда не понятно?
– Про тебя. Ты такого мне про себя рассказал... Только рассказ не закончил. И начал ты не сначала!
– Ну вот – на тебе! Опять с себя на меня перескакивает!
– Да нет, я не перескакиваю! Просто... Ну как тебе объяснить? Мне ясная картина нужна. Чтобы в ней все про тебя было. Как ты раньше жил, почему ты один... и все такое. Ты ведь просил, чтоб я тебе помогла?
– Ну, просил. Слово вылетело – не поймаешь! – буркнул домовой и весь встопорщился. – И что дальше?
– А то, что помочь я тебе смогу, если все про тебя знать буду. Сам непонятливый! – и она с вызовом вздернула подбородок.
– Ты это... не задирайся! Мала еще... – Проша вздохнул, махнул ещё рюмочку, закусил виноградинкой и уселся на ковре, поджав лапы. – Раз так тогда слушай. И не перебивай. Вопросы есть?
– Вопросов нет! – с готовностью выпалила Сеня и приготовилась слушать.
Глава 4
ПРОШИН РАССКАЗ
И Проша рассказал ей свою историю. С давних-предавних времен жил он в одной семье. Следил, чтобы в доме достаток был, чтоб был он – полная чаша, чтоб не знали его домашние нужды и забот. Все шло своей чередой: шли годы, рождались дети, старики умирали... А за порядком, исстари заведенным в семье, следил домовой. Если кто был невнимателен к близким, он того поправлял. Как – про то не сказал. Только каждый в семье вовремя понимал, что делает что-то не так, и стремился исправиться. Потому что с давних пор повелось в их семье учиться любви – а это самое наиглавнейшее в жизни дело, – так говорил домовой. Это труд – и нелегкий – любить своих близких! Для этого душу свою надо питать, выращивать, не давать ей покою... И никогда не говорить: мол, я такой, какой есть – таким меня и принимайте! Так говорят типичные жухлики, – объяснял Проша, – которые никого, кроме себя не любят, а – знай – растекаются студнем по жизни и сами себя обкрадывают!
Сеня слушала, раскрыв рот, и конечно, далеко не все понимала. Но смысл Прошиного рассказа в общих чертах улавливала и жадно впитывала – как воду цветок, который забыли полить.
Потихоньку – год за годом строил Проша жизнь в своем доме. Он действовал скрытно – книжки своим подсовывал, привлекал в дом людей таких, которые и сами кое-что поняли, и другим открывали глаза... Волнуясь, он объяснял своей слушательнице, что главное дело – помочь людям заботится о душе! Не ограничивать жизнь заботой о пустяках – он называл пустяками все, что связано с бытом и суетой... Ведь об этом он и сам позаботится! Он как бы помогал своим высвободить души из плена земных забот – и они начинали расти! И крепла семья год от года. И жила в ней любовь. И не умолкал в доме смех. И каждому, кто в нем бывал, дарил он частичку тепла и света, от которых многим стало радостней жить...
Однако, тот путь, которым Проша повел своих, многим не нравился. Домовые и те, которые в иерархии духов стояли над ними, считали, что он занимается не своим делом. Что это привилегия ангелов – к любви направлять, а вовсе не домовых! И много у Проши недругов завелось. Считали, что он высовывается! Что перед чистыми хочет выслужиться... Подумывали, что он намерен переметнуться, хотя и знали, что это практически невозможно. Не заведено! Раз ты домовой – то и веди себя как домовой и стремиться к высшему не моги!
А Проша всегда хотел чего-то большего. Мечтал чистым сделаться... А на языке духов это означало – преобразиться. Трудное это дело! И множество темных сил на земле стремится этому помешать! Чтоб не смели ни люди, ни звери, ни бесплотные существа взор к небесам поднимать и радоваться! И силы зла наслали на Прошу врага – беса мерзейшего, чтобы тот во всем ему противостоял и во все дела его вмешивался. И бес этот Прошу стал изводить а был он в темных делах так силен, так что Проша частенько перед ним пасовал и перед властью его робел.
Проша сетовал, что допустил в свою душу страх, а тот, кто боится, слабеет, воля в нем гаснет и ни на что путное он не способный делается. Так и случилось: хаос проник в его обогретый любовью мирок... Тут-то все и пошло кувырком.
Сначала не без помощи Самого – так Проша прозвал вредоносного беса, у его семьи отобрали дом – двухэтажный особнячок в одном из старинных переулочков на Арбате. В доме этом жило не одно поколение пока не настал двадцатый, последний для семьи век. Перебрались на Грузины – в две комнатки неподалеку от Зоосада. Сыро, тесно, темно... Но его домашние не унывали ведь они привыкли не слишком уделять внимание быту и продолжали делать свою работу – и скрытую, незаметную и ту, которая всем видна. Они говорили, что испытания только душе на пользу...
Потом главу семьи, а потом и жену его посадили в тюрьму. Ни за что! Они никого не убили, ничего не украли – просто были верующими... Время настало такое – страшные дела по Москве стали твориться: по ночам у подъездов тормозили машины с решетками – "воронки" и хмурые люди с мертвыми глазами выводили из дома и сажали в машины людей, иногда целыми семьями...
Говоря об этом, Проша заметался по комнате, сжав голову лапами. Он говорил, что бесы в те годы взяли власть над людьми. Вековечная битва сил света и тьмы продолжалась. Зло наступало и бесы в людском обличье стали бесчинствовать на земле. И жуткий их нечеловеческий вой, который по счастью люди не могут услышать, стоял над Москвой. Церкви были разрушены. Веровать было нельзя.
Проша говорил, – сбивчиво, запинаясь, волнуясь, – что коротенькая жизнь здесь, на земле – только подготовка. К тому, что будет потом, после второго рождения. Люди его называют смертью. А вот что там будет – зависит от того, как тут жил... Как к будущей жизни готовился. Прошины домашние не боялись смерти. Они знали, что она – только начало. Рождение заново. Освобождение души из земного плена. Чтобы, легкая, устремилась она к Небесам!
– Да, – уверял он, – чистый не знает страха! Страх живет в той душе, в которой грязи и сора много. А мои-то ничего не боялись... И почти все погибли. Теперь они, милые, глядят на нас. И помогают, да, помогают! – он всхлипнул и утер слезинку кисточкой указательного пальца.
– Прошенька, а чем... помогают? – не утерпела Сеня, до сих пор слушавшая его рассказ, затаив дыхание.
– Они силы дают своим. Тем, которые с ними связаны. Которые принадлежат к их роду...
– А если прожил... как это сказать? Плохо? Если тут ничего хорошего не успел?
– Такие потомкам своим – как кость в горле. Вся их мерзость потомкам передается и мертвым грузом на них повисает. Жить с чистой душой мешает. Вот так!
– А те, которые уцелели? Ведь не все же погибли? – разволновалась Сеня.
– Вот тут-то и собака зарыта! Моя вина. Не доглядел я... – и Проша отвернулся, чтоб Сеня не видела как сморщилось от горя его лицо.
– Ты не хочешь рассказывать?
– Тяжело это – больно мне. Ведь вина-то моя! И не знаю теперь, удастся ли искупить...
– И все-таки расскажи. Сам ведь говорил, что я все про тебя должна знать.
– Да знаю, не учи ученого!
И Проша рассказал Сене, что осталось в его семействе две незамужних сестры. Старшую звали Варенька. После несчастья с родителями она постриглась в монахини и всю свою жизнь провела в Рождественском монастыре. Она была казначейшей – хранительницей монастырских сокровищ. Бесценные богатства вверены были ей: драгоценная утварь, иконы в золотых ризах, украшенных самоцветами, книги старинные редкие... всего и не перечислишь. А когда в советское время монастырь закрыли, то кельи монахинь отдали под жилье, а её, Варварушку, не погнали, на прежнем месте доживать век оставили.. Только теперь Варвара жила, хоть и на старом месте, да только в миру – среди людей. Было тогда ей немало лет – уж за восьмой десяток годочков перевалило. И как встарь хранила она в своей крохотной келейке бесценные сокровища. Но про это никто не знал...
А вторая сестра – Прасковья, Пашенька вышла замуж. За человека, который жил в деревне в здешних подмосковных краях.. И перебралась сюда. И родилась у неё дочка Людмила – Милочка.
– Так, что ж тут плохого? Все хорошо!
– Нет, с тобой невозможно... Не буду рассказывать! Ты научишься слушать когда-нибудь или нет?!
– Ой, Проша, прости пожалуйста. Я больше не буду перебивать, честное слово!
– Ладно, поглядим чего стоит твое честное слово. Так вот. Тут в деревне колдунья жила. Ведьма сущая. И был у неё сын – Семен. Так себе, человечишко, ни рыба ни мясо... Одно слово – пустое место. И задумала ведьма сына своего на Миле женить. Потому как была она красавица писаная. А Мила – та на Сеньку и внимания не обращала. И тогда околдовала ведьма Милушку. И стала та за Сенькой как приклеенная ходить.
– И что было? – Сеня глядела на Прошу во все глаза. История эта так её взволновала, как будто речь шла о самых ей близких людях.
– Ну, а мать Милы Пашенька – та дочери запретила даже думать о Сеньке беспутном. А тогда не то, что теперь, родительского слова боялись ослушаться. И велела Паша дочери на иконе поклясться. На чудотворной иконе Божьей матери, что хранилась в сестриной келейке Рождественского монастыря. Для того они с Милой специально в Москву ездили. И та поклялась, на коленях икону перед матерью целовала... что никогда о Сеньке и думать не станет.
– А Варвара? Что она им сказала?
– Варварушка против клятвы была. Говорила сестре, что не нужно дочь принуждать. Что молиться за неё надо – тогда Господь всякую думу темную отведет и все по воле его устроится. Но Прасковья уж очень за дочь боялась. Так боялась, что и не сказать! Она толком и сама не знала, чего боится, только страх всеми думами её завладел. А раз в сердце матери страх, значит плохой она дочке помощник. Сила вся в ней этим страхом развеяна. И любовь её от страха во зло обернулась. Стала она сущим деспотом. День и ночь за Милой доглядывала, ни в чем ей не верила, на хорошее не надеялась. А только ждала плохого...
– И что было?
– Сама понимаешь! Я ж говорил, что бывает, если страх в семье поселяется. Мысль её воплотилась – и беда не замедлила. Ведьма Милушку опоила – злые чары навела. И та клятвы своей не сдержала – сбежала с Сенькой! А Прасковья слегла от горя и перед смертью дочь свою прокляла.
– Ой, какой ужас!
– Вот именно, ужас. Страшный грех дочь совершила. Но и мать её в том виновата тем, что мало на Бога надеялась и страхом своим темным силам дверь отворила. И уж последнее дело кого-либо проклинать. А уж тем более дочь родную!
– Но ведь Мила не виновата! Ее же околдовали!
– Э-э-э, никакие чары сердце чистое не проймут!!
– Проша, а в чем твоя-то вина?
– Я ведь их упустил, а должен был беде воспрепятствовать. Я тоже тогда в расслаблении был. Очень уж недруг мой Сам тогда в силу вошел и в разгар всех событий сманил меня из дому. Известие я получил, что меня срочно на тайный сход требуют.
– Что за сход?
– Ну, вроде собрания духов. Когда самые важные дела решаются. Такой сход у всяких духов есть – есть и у домовых. Ну вот, я туда – а схода никакого и нету! Обманул меня Сам – туману напустил. Он и ведьму подбил моих извести, через неё действовал. И пока меня не было, Прасковью на проклятье навел. А нет ничего страшнее, чем материно проклятье! Через него не одна судьба рушится – и потомки страдают. Все в их жизни идет наперекосяк. Пока не изжит будет грех того, через кого проклятье весь род заклеймило...
– А что стало с Милой?
– Что стало – ничего. В прах жизнь развеялась! С Сенькой не сложилось у неё – как чары действовать перестали, она к нему охладела. А мать не вернешь! А проклятье-то душу точит! И вся она, бедная, стала точно бумага, в воде размоченная. Много мучилась – и горела, и болела, руку ей отняли... С тех пор все в семье сикось-накось пошло. И я ничего с этим поделать не мог – проклятье весь род под откос ведет, точно поезд... Сын у Милы родился и, как вырос, одно себе в голову вбил: как бы разбогатеть! И этак наладился – схватить куш и убежать, а там хоть трава не расти... И денег, полученных этим манером, он не ценил. На ветер пускал. И много через него бед учинилось. А я ничего с ним поделать не мог: от веры он отвернулся, по скудному своему разумению жизнь строил – и вся семья его так. Вот она и порушилась. Последыш один остался. Живет бобылем – ни семьи, ни детей...
– Проша, а ты...
– Бросил я последыша этого. Муторно стало с людьми! Опять же, Сам – он этим последышем завладел и во всем гнул свою линию. Тот и воровством не гнушался, а теперь, слышу, и похуже дела стал творить...
– А он... последыш этот... в здешних местах живет?
– Нет, переехал. Квартиру в Москве купил. Престижную, как теперь говорят, – в самом центре. Неподалеку от того самого особнячка, которым прежде семья владела. Только место само по себе ничего не значит... Пустое место – вот что теперь его дом! Ни радости в нем, ни любви...
– Проша, а ты не жалеешь? Ну, что оставил его...
– Жалею – не жалею... А, да что там! – Проша опять заметался по комнате. – Прежде, если в новый дом переезжали, не забывали про домового звали с собой. С уважением подходили к нашему брату. А этот... и позвать позабыл. И вообще...
Проша весь скривился – вот-вот заплачет – просеменил к столу, опрокинул рюмочку и забился в кресло, сжав голову лапами.
– Проша, Прошенька! – Сеня кинулась к своему другу, по пути запуталась в полах пледа и грохнулась посреди комнаты. Он всплеснул лапами, подскочил, в один миг оказался возле неё и принялся растирать ей ушибленную коленку, в плед поплотнее укутывать...
Так и сидели они на полу друг против друга – нежить и дитя человеческое! В потайном прибежище под землей.
– Проша... – почесав шишку на лбу, всхлипнула Сеня. – А что с Варварушкой стало? Ну, с той монахиней?
– Ох, и не спрашивай! Убили её.
– Как убили, кто?
– Люди. Видно, прознали, что у неё в келейке монастырские сокровища спрятаны. Топором зарубили и келейку обокрали. Только иконы чудотворной той, что в золотую ризу одета была, не нашли. И книг не нашли, а книги бесценные у неё хранились. А одна... так той вообще цены нет. И был ещё у неё один крест...
– А что за крест?
– Ох, Колечка, лучше не спрашивай и так тошно... Нательный крестик её. В нем частица самого Голгофского креста была вделана, на котором Христа распяли. Силой великой обладал этот крестик против бесовской нечисти, боялась она его, как огня! Даже Сам от него шарахался, и к Варварушке подступа не имел.
– И что ж теперь делать? – Сеня почувствовала, что слезы наворачиваются на глаза. – Как же быть теперь?
– Как быть? – Проша почесал за ухом, машинально повторив её жест. Надо снова в семью идти. Грех свой искупать и новую жизнь налаживать. Видно, не видать мне покоя. Видишь – гнездышко оборудовал, думал буду жить тут один тихо-спокойно. Ан не получится! Сама знаешь: предупрежденье мне было послано, когда дерево рухнуло и меня придавило.
– Это что ж, дерево и было предупреждением?
– Ну да! От удара грома-молнии духа нечистого может совсем развеять. Особенно, если молния светит крестообразно.
– А так бывает?
– Бывает, Колечка, все бывает! Такое, что и вообразить невозможно... Ну вот. В этот раз меня не убило, а только придавило слегка. Читай так: если за ум не возьмусь – сотрут меня с лица земли!
– А что значит взяться за ум?
– Исполнять то, что на роду предназначено. А мне назначено при людях быть, а не прятаться в норке, как мышь какая-то! Домовой – он ведь слуга человеческий! Он к дому приставлен, чтоб порядок в нем наводить. Нет, не согласный я, что мы нечисть! Мы благое творить должны. Вот и я должен, засиделся без дела... Пора!
– А как же ты теперь? К последышу в дом вернешься?
– Нет, не вернусь. Забыл он меня. Бросил. Или, точнее сказать, я его бросил. Понимай, как знаешь... Только обиду эту мне не превозмочь – я к нему не вернусь. Да и семьи больше нет, один – не семья!
– А ты сам чего бы хотел?
– Сам-то... Я в семью хочу. Чтоб все было как положено. Надоело бобылем жить. Только все тянул – не решался никак! Вот мне сверху-то и напомнили! И открыли мне: тот, который тебя спасет, на помощь придет, твой с этих пор и есть!
– И что же? Вроде бы, пока все сходится. Я тебе на помощь пришла значит мы теперь вместе. Значит я твоя и есть. Правильно?
– Точно. Все так.
– А то, что меня тоже Сеней зовут... ну, как гада того... Это что совпадение?
– А про это думай сама – совпадение или нет... Только знай, что на земле ничего случайного не бывает. Но вообще-то ты ведь не Сеня – Ксения...
– Ты теперь снова будешь семью искать?
– Зачем же? Уже нашел.
– И какая же это семья?
– Обыкновенная. Непутевая больно... Да ты её знаешь – твоя ведь семья!
Глава 5
ЗАМЫСЛЫ,И ПРОЖЕКТЫ
– Моя! – Сеня так и застыла с раскрытым ртом.
Проша, удовлетворенный её реакцией, степенно прошел к столу и разлил чай по чашечкам. Судя по зазмеившемуся над ними дымку, чай был горячий! Сеня подивилась, конечно, но виду не подала. Будто только и делала, что пила обжигающий свежезаваренный чай, налитый из чайника, который не меньше часа простоял на столе и давно должен был бы остыть...
– Ну что, довольна? – домовой навалился на стол, заглядывая ей в глаза.
– Я? Еще как! Ты ещё спрашиваешь... Да я только о таком и мечтала! Теперь у нас будет всякое, да? Чудеса, приключения...
– Прежде всего, будет жизнь! Самая простая, без фокусов. Будем учиться просто жить – и поверь, это не легче, чем творить чудеса...
Сеня была несколько разочарована.
– А с чего мы начнем? Ты придешь к моим родителям?
– Ну, не дуреха, скажи на милость? Ты что думаешь, я всем сряду показываюсь? И перед твоими буду плясать?
Он зафыркал от возмущения и слегка оплевал Сенин рукав крошками сухарей, которые перед тем с хрустом грыз, ибо теперь они не таяли, а хрустели...
– Что ты, Прошечка, я совсем так не думаю! Но ведь... Ты же должен к нам в дом перебраться?
– Это в какой такой дом? В этот, что ли, который в дачном поселке?
– Ну... да, – не слишком, однако, уверенно ответила Сеня.
– Так, милая, это же не ваш дом! Ваша семья его только сняла на лето. А я должен пребывать в СОБСТВЕННОМ ДОМЕ! Вопросы есть?
– Вопросов нет! – выпалила Сеня.
– И опять глупость морозишь! Вопросы-то возникают, да какие! Очень важные вопросы имеются. Раз в этом вашем временном жилище мне обосноваться нельзя, то, спрашивается, как быть?
– Ну как... – совсем растерялась Сеня. – Может быть... подождать до осени? Тогда мы все вместе переедем в Москву. Там ведь своя квартира.
– Ага, слышал я про нее! Грязная, страшная... Только не в том дело уж я-то сумею порядок навести! – он даже щеки надул от важности, но не удержался и прыснул, глядя как Сеня таращится на него.
– Эх ты, Сенюшка-кукушка, опять ты глазами глумзаешь! Ладно-ладно, все в порядке. Не тушуйся – шучу! Так на чем мы остановились?
– На доме. То есть, на московской квартире. Что в ней надо порядок навести...
– Н-да, становились мы на том, что куда ни кинь – ерунда получается! Потому что там, в этой квартире твоей, тоже никак нельзя. Дом старый, говоришь?
– Очень старый. Вроде даже ещё дореволюционный. Так бабушка говорила, – что до революции строить умели, дом-то наш сколько лет без капитального ремонта – и ничего! Ну вот...
– А раз старый – значит есть у вас свой домовой. В квартире этой. Сидит себе тихо и носа не кажет.
– Ты так думаешь? – Сеня опять вытаращила глаза.
– Не думаю – я в этом не сомневаюсь. Во всех старых домах домовые есть. В каждой квартире! Хочешь или не хочешь – это факт!
– И что, тебе нельзя с ним... как-то договориться?
– Он же хозяин! Плохой – это точно! Но уж какой есть... Видно, не приглянулись вы ему, не захотел вас опекать. За своих не считает. А договориться – нет, это никак невозможно! Драться – это да! Это пожалуйста! Сколько споров мы, домовые, дракой решали... Только мне этот способ не по душе. Домовые – они как – они многое от людей берут! Свойства людской натуры перенимают. Спорят до посинения, теплое местечко друг у друга перехватывают – из-под носа рвут... и так бывает! Поклеп возводят один на другого, клевещут, что такой-то, мол, для должности не годится и надо его с этой должности снять. А то и развоплотить!
– Ой, а что это такое?
– Слушай, этак мы до утра с места не сдвинемся! Не имей привычки отвлекаться... Надо цель углядеть и прямешенько топать к ней – не сворачивая. А ты так и норовишь увильнуть.
– Все, не буду, не буду! Давай цель!
– Давай ей! Дал ведь уже... А ты сама немножко мозгами пошевели. Твоя ведь цель – ведь это ты хочешь всего... ну, тайн всяких. И чтоб в доме было хорошо, и на душе радость. Хочешь?
– Ужасно хочу!
– Ну вот – значит, это и есть твоя цель – дом, в котором буду жить я! А получается, что жить мне – ну решительно негде. Биться с вашим городским домовым мне совсем не к лицу. Я ведь тебе про повадки домовых рассказал, чтобы ты знала, от чего меня сызмальства с души воротит! Не хочу походить на них. Не такой я. И вообще... я сам по себе. Говорил ведь – мечта у меня, чтоб нечистиком вовсе не слыть, чтоб признали за чистого. И вообще... я хочу к ангелам! – тут Проша принялся яростно тереть глаза, чтоб Сеня не заметила как они повлажнели.
– Прош, что же делать?
– Делать-то? Надо вам новый дом. Свой собственный. Чтоб без всяких посторонних домовых!
– Но это ж... Где мы такой возьмем? Ты представляешь, сколько дом стоит?
– Я-то представляю. Можно не дом, можно квартиру новую... Только чтоб в совсем новом доме. Чтоб я первый смог заселиться – без всякой дурной конкуренции!
– Но это не получится – это же только так – разговор. Где мы столько денег возьмем?
– А ты мне сначала скажи, чего больше хочется: дом где-нибудь загородом вроде виллы или коттеджа... или квартиру в Москве?
– Ой, я даже не знаю... – Сеня задумалась, а потом в сердцах махнула рукой. – Ты надо мной издеваешься! Что толку-то? Я хоть год буду думать от этого дом не появится...
– А ты все-таки место выбери. Чтоб по душе...
– Проша, ну перестань!
– Ах ты, поганка! Это ты бабушку свою можешь не слушаться, хотя делать этого никак нельзя! Хаос от этого нарождается... А меня ты... чтоб больше... уйду! – домовой замахал лапами, как будто отбиваясь от целого роя пчел.
Сеня, пулей выскочив из-за стола, кинулась к нему.
– Прошечка, прости, миленький! Я больше не буду так... Я буду стараться!
– Очень стараться? – строго вопросил домовой, глядя на неё исподлобья.
– Очень-очень! Я буду... как лист перед травой! Только не уходи. Я без тебя пропаду. Совсем!
И она заревела, зарывшись лицом в его мягкую шерстку. Нет, поистине это был мокрый день!
– Ну, все, все, все! Будет, будет... – Проша пригладил Сенины растрепавшиеся волосы теплой лапкой, чмокнул в макушку и легонько отстранил от себя. И когда она вновь уселась в кресло, продолжил как ни в чем не бывало.
– Ну так! Мне все ясно. Деньги нужны, говоришь?
Сеня молча кивнула, боясь снова ляпнуть что-то не то.
– Будут деньги! Нам нужен клад.
Девочка так и подскочила. Клад! Самый настоящий! Они с домовым вместе – будут искать клад! Вот это жизнь... Да разве она могла представить такое? Эх, жалко подруг у неё нет: рассказать кому – ведь с ума сошли бы от зависти!
– Эй! – жестом предостерег её Проша. – Вижу, что у тебя на уме. Ты это брось! Читала "Черную курицу"?
– Чего?
– Не чего, а что! Книжка такая есть – "Черная курица" называется. Писателя Погорельского. Вот в ней как раз и написано, что о тайном никому говорить нельзя, а иначе все улетучится. Пропадет твоя тайна. А сам ты будешь дурак и предатель, вот и весь сказ!
– Проша, это я только подумала. Я – никому...
– Я тебе уж сто раз говорил: мысль – она воплощается. Не успеешь оглянуться, а оно – подуманное – тотчас и происходит. Даже и думать не смей! Наш уговор – это страшная тайна! Ни одна душа чтоб не знала о нем! А иначе... никогда больше меня не увидишь.
– Честное-пречестное! Никому ни полслова!
– Ладно, верю. Смотри! – и он погрозил ей кривеньким пальчиком. – И крепко запомни, чтоб больше я тебе не напоминал: мысль сначала, а реальность потом. Как нить за иголкой тянется. Поняла?
Сеня кивнула, хотя, честно сказать, это Прошино правило не очень было понятно.
– Вижу, что не совсем. Поясняю... Вот как в нашем случае: сначала мечту утвердим, а потом будем сваи под неё подбивать. Чтоб мечта наша стала реальностью. Сначала придумаем дом, какой хочется, а потом достигнем того. Будет дом – это я тебе говорю! Только и деньги, и переезд – это все потом. Сначала решай. Мечту свою воображай. И мысль твоя тебя поведет, а мечта воплотится – как миленькая!
– Это правда? – севшим от волнения голосом скрипнула Сеня.
– Я тебе когда-нибудь врал?
– Не-а.
– Я никогда не вру! И тебе не советую. Ну, так вот. Думай: в здешних краях обоснуемся или в городе? И о родичах не забудь – им ведь тоже жить, на работу ходить... Ну, что лучше?
– Понимаешь... только ты не ругайся. И то и другое хочется! И квартиру в Москве, и дачу на свежем воздухе. А что, нельзя?
– Отчего же, можно. Давай так уговоримся: ты подумай как следует, а завтра доложишь. С родителями поболтай – то, да се... Мол, чего бы вам, дорогие, хотелось... Ясно?
– Ясненько.
– А я пока насчет клада поразведаю – не слыхать ли чего? Не было ли каких слухов про клад в здешних краях. И ты тоже времени не теряй – его у нас не так много. До конца лета – только-то и всего! К осени и переберемся. Ну вот, все вроде решили. Так, Колечка?
– Угу, все решили.
– Порядок! Теперь пойдем, провожу тебя.
Он поднялся, подал Сене её вещички – они лежали на пуфике возле дивана. Ни батареи, ни отопительных приборов в комнате не было, но вещи высохли, даже были теплые, как будто кто их специально подогревал.
Сеня оделась, они выскользнули за портьеру, закрывавшую вход, и двинулись по дну подземного туннеля. Сеня вновь потеряла всякое представление о времени – долго ли шли они, коротко ли... Только когда впереди замаячил слабый свет, Проша легонько подтолкнул её в спину.
– Ну вот, дальше сама. Там, впереди такой же колодец есть. И тоже без крышки – кто-то эти крышки с колодцев канализации поснимал... Этот колодец не такой глубокий как тот, в который ты провалилась. Из него и сама выберешься – ты же лазучая! А как выберешься по железным скобам, как по ступенечкам, окажешься возле дороги. Впереди увидишь деревню. Но тебе не туда, тебе назад нужно – в дачный поселок. Там недалеко. Минут через пятнадцать окажешься возле ворот на участки. А я не пойду, утомила ты меня этими разговорами. Ну, все поняла? Сориентируешься?
