Текст книги "Проша (Непутевая семейка - 1)"
Автор книги: Елена Ткач
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)
Грохот разлетающихся по полу вилок и ложек перекрыл грозный бабушкин голос. Хорошо еще, что тарелки она удержала...
– Бесстыдница! Вместо того, чтобы помочь бабушке, так и норовит... тут баба Инна поперхнулась, недоговорив, мама выхватила у неё из рук пирамиду посуды и сделала Сене знак: мол, успокой бабушку.
Та, сжав виски, рухнула на стул на веранде. Дед с отцом поспешили ретироваться.
– Бабуленька, я не хотела...
– Ты никогда ничего не хочешь! А вот что ты хочешь? Что у тебя на уме? Ведь большая уже, а никогда не подумает помочь взрослым. Лишь бы скакать, лишь бы скакать...
– Мама, не нагнетай, – негромко обронила Леля и обняла дочь за плечи. – Ты помоешь посуду, Киска? Помоги бабушке, хорошо?
Сеня кинулась маме на шею. Ей было обидно, ужасно обидно! Она ведь ничего плохого не сделала – сидела за столом тихо-спокойно, слова никому не сказала... Она же не виновата, что подвернулась бабушке под ноги – ну, может быть, слишком резко вскочила и побежала, может быть, надо быть повнимательней...
Сеня ничего уже не понимала – что надо, что не надо... Ясно было одно – ещё один день безнадежно испорчен. Горький осадок, комом застрявший в горле, отравил все её беззаботные замыслы. Ни бежать в сад нюхать куст, ни идти с дедом в лес не хотелось. Лежать бы, отвернувшись к стене... Она поняла, что и мама расстроена – темные глаза её повлажнели, губы плотно сжались. Сеня видела, что мама вот-вот заплачет. Она робко коснулась маминой руки, но мама руку отдернула. И поспешила в дом, бросив ей на ходу: "Вымой посуду!"
Сеня забилась в самый угол веранды и перевесилась через перила, делая вид, что разглядывает куртину тюльпанов. Не хватало еще, чтобы кто-то заметил, что у неё глаза на мокром месте. Костик тут же начнет дразниться: "Плакса-вакса гуталин!" Ах, как она этого не любила!
Тишину полдня прорезал визгливый вопль: "Коо-о-стик!" Это был Мамука. Сеня решила воспользоваться случаем, чтобы исчезнуть с веранды, и поспешила к калитке. Как будто это её звали! О маминой просьбе вымыть посуду и о бабушке, которой стало плохо, она как-то внезапно и весьма вовремя позабыла...
Ей было все равно, что делать – лишь бы поднять настроение. На этот случай подойдет и Мамука. Но поганый мальчишка даже и не взглянул в её сторону. Смерил презрительным взглядом и не спеша, вразвалочку двинулся по дорожке вглубь их участка – навстречу ему, широко улыбаясь, шел Костя. Мамукин новенький дорогущий велосипед стоял, прислоненный к забору. На багажнике, прижатый зажимом, лежал какой-то сверток в красном целлофановом пакетике.
Дальнейшее произошло очень быстро. И прочему произошло – на то Сеня и сама не знала ответа. Она осмотрелась – не видит ли её кто, не долго думая цапнула сверток, сунула под пояс джинсов и понеслась назад по дорожке. Мимо брата, переминавшегося с ноги на ногу перед новым приятелем, мимо опустелой веранды, мимо деда, колющего дрова... Она мчалась к сараю, потонувшему в зарослях одичалой малины. В нем хранилась всякая рухлядь, садовый инвентарь, бидон с керосином... На полках среди груды гвоздей, мотков проволоки, старого шланга, каких-то проржавевших металлических банок и прочего хлама лежали стопки свернутой в несколько раз целлофановой пленки. Приподняв пленку, Сеня засунула туда добычу, прикрыла за собой дверь сарая и, пригнувшись, перебежками, чтобы никто не увидел, добралась до калитки.
Дело сделано – она ликовала! Настроение поднялось, жажда жизни вновь возвращалась к ней. Жирный поганец Мамука получил по заслугам! А ещё сомневался, умеет ли она говорить... Она умеет, очень много умеет, и очень скоро он убедится в этом! Нет, конечно этот урод не узнает, что сверток взяла сестра его нового приятеля – об этом ему незачем знать... Но пускай поищет, может, похудеет немного!
Увы, Сеня злорадствовала... Самая низменная из человеческих радостей злая – зародилась в её обожженном обидой сердце. И возбужденная сознанием необычности происшедшего, она вылетела за калитку и, напевая, вприпрыжку понеслась по дорожке.
Эх, жалко нет велосипеда! Ну ничего, папа обещал купить ей велосипед со следующего гонорара. Она подождет. Бегать-то к счастью не разучилась! И пусть попробует этот жирный Мамука угнаться за ней... Интересно, что в его свертке? Ну, это узнать проще простого. Сверток никуда не убежит. Как хорошо, что у неё есть, наконец, своя тайна! Конечно, было бы в сто раз лучше, если б этой тайной был домовой, а не какой-то жалкий пакетик! Но, что поделаешь: ведь Проша – всего лишь сон... Этот сон поманил обещанием чуда и пропал. Растаял как радуга. И ей остается самой расцвечивать жизнь, черную как калоша.
Сеня вдруг почти физически ощутила как волна уныния и тоски захлестывает её.
"Этак, скоро начну причитать как бабушка: мол, все плохо, ужасно и выхода нет! Папа же говорит, что всегда есть выход. Ну, разве жизнь моя уж совсем плоха? Что уж так – как калоша?! Тоже мне, паникерша! Дача вот... Ну хорошо, домовых не бывает! Но дом, заброшенный дом – он-то был? Был! Значит надо туда проникнуть. А вдруг там что-нибудь интересненькое?"
При этом, Сеня сама себе не признавалась, что ей как-то тревожно... Причины этой тревоги она не понимала и злилась на себя. Ну почему ей так плохо? Жизнь цветет... а она как будто заперта в металлическом ящике. Девчонка постаралась разобраться в своих ощущениях и догадалась, что её жутко пугает провал в земле, куда она вчера чудом не угодила. Этот провал и страшил и притягивал... А раз так, раз она чего-то боится, значит сделает назло страху. Плевать она на него хотела!
И Сеня мчалась вперед, решив во что бы то ни стало проникнуть в заброшенный дом. Во сне у них с Прошей был уговор – он будет ждать её к вечеру. Ах, если б по правде ждал! И все же надо самой убедиться: что там, в этом пустом доме. Есть ли фанерный ящик и матрас на полу... А вдруг! Где-то в глубине души теплилась надежда.
Надо рассмотреть дом при солнечном свете. И люк – его тоже надо исследовать. Хотя бы, чтоб перебороть страх. Днем-то ничего плохого с ней не случится!
Так она саму себя уговаривала и, несмотря на доводы разума, все же боялась.
Воздух дышал свежестью после ночной грозы, промытые дождем молодые листочки отсверкивали на солнце, день расцветал, наслаждаясь ароматами цветущей земли... жизнь обещала быть легкой и радостной. И Сеня знала: если не сможет преодолеть тревогу, нараставшую вопреки всей этой радости и красоте, эта тревога навсегда поселится в ней... И если побоится разведать то место – все, считай лето пропало! Она себе этой трусости не простит, а поселившийся беспричинный страх начнет поедом есть изнутри... Нет, этого она не допустит!
Глава 3
В ПОДЗЕМНОМ ПРИБЕЖИЩЕ
Вот и знакомый ядовито-оранжевый дом – "вырви-глаз" как она его окрестила... Вот и перекресток – кажется, тут надо свернуть налево. Где-то поблизости должен быть участок пятьдесят два. Да, это где-то здесь – вон забавная бочка у калитки, разрисованная ромашками. Значит, заброшенный дом совсем близко.
Ароматы цветущих садов вскружили ей голову – Сеня чувствовала, что сознанье её словно окутал плотный незримый туман – мысли скакали и путались, было тяжко дышать.
"Ох, что-то мне нехорошо... – подумалось ей. – Только бы не пропустить эту дыру. Только бы не свалиться!"
Но взгляд её, точно приклеенный, блуждал вдоль заборов, как нарочно не желая глядеть под ноги. Сеня с испугом подумала, что кто-то как будто овладел её волей, а она не в силах сопротивляться.
"Ну давай же, взгляни на дорогу – что там впереди? Ох, что же это со мной?" – охнула Сеня и... нога её внезапно не ощутила опоры и рухнула в пустоту.
Она провалилась в открытый люк, даже не вскрикнув!
На какое-то время мир погас. Потом сознание вернулось к ней, а глаза начали привыкать к темноте. Тьма не была кромешной – сверху проникал слабый свет. При падении ей удалось уцепиться за железные скобы, вделанные в стены колодца, который был буквально начинен какими-то трубами, уходящими в глубину. По дну отводной трубы текла вода. Сверху капало. Было сыро и холодно. Сеня почувствовала, что вся дрожит, да так, что зуб на зуб не попадает.
Она потерла саднящий лоб и нащупала набухавшую шишку, значит бахнулась головой. Надо скорей выбираться! Она огляделась и поняла, что стоит, упираясь ногами в скользкую проржавевшую трубу, уходящую в боковое русло колодца. Как птичка на жердочке! Под ногами была вода – труба лишь немного возвышалась над ней. Судя по всему, внизу было довольно-таки глубоко, во всяком случае, дна не видно. И если бы, падая, она не уцепилась за скобы, провалилась бы вниз!
Сеня подняла голову: до наружного отверстия расстояние примерно в два её роста – то есть, около трех метров! Ей стало жутко. Сумеет ли выбраться? Тело онемело, ноги стали ватными, казалось, она не сможет не то что вылезти, а даже пошевелиться... Опять огляделась, на сей раз внимательней: металлические скобы вели наверх наподобие ступеней. Надо бы ухитриться взобраться на нижнюю, за которую она уцепилась, но та находилась на уровне головы. Девчонка крепче ухватилась за скобу, попробовала подтянуться, карабкаясь ногами по склизкой стене. Ноги соскальзывали, пальцы свело – она едва не ухнула в воду!
– Мама! – жалобно крикнула Сеня, вглядываясь в недоступный круг света над головой. – Мамочка... Помогите! – и захлебнулась слезами.
– И долго ты тут реветь собираешься? – раздался рядом гнусавый надтреснутый голос.
От испуга она шарахнулась и, конечно, свалилась в воду!
– Ну что за наказание, а? И за что мне такая дуреха попалась? причитал голос над головой. От страха она зажмурилась и ничего не видела только чувствовала как кто-то тащит её из воды. Дальше, дальше... Наконец открыла глаза. Перед нею стоял домовой!
Ноги у неё подкосились и, ойкнув, девчонка осела вниз. И ощутила под собою мягкий пушистый ковер...
– Что ты глумзаешь глазами? – буркнул Проша. – Дом это мой. Жилище, то есть. Потому что дом свой я потерял.
Сеня ошеломленно озиралась по сторонам. Они находились в комнате с низеньким потолком, все стены которой, пол и даже потолок были занавешены толстыми ворсистыми коврами. Окон не было. Двери тоже. Похоже, вход в Прошино жилище был тщательно замаскирован тяжелыми драпировками – повсюду, кроме ковров, свисали затканные шелком портьеры. Шатер, да и только!
В углу помещения под раскидистым фикусом стоял низкий овальный столик. По сторонам от него – два глубоких обитых бархатом кресла. У одной стены высился красавец-буфет, уставленный серебром и фарфором. У другой необъятный диван, так и манивший забраться в самую глубину с ногами.
Проша перехватил её взгляд.
– Давай, забирайся! И снимай с себя все – вымокла ведь насквозь! Вот, завернись пока в это... – он кинул на диван уже знакомый ей плед.
Она послушно сняла мокрую одежду и закуталась в плед с головой – так, что только глаза выглядывали наружу. Огромные, удивленные, они сверкали сейчас чудным блеском, и сама Сеня казалась невиданным существом, жителем какой-то запредельной страны...
– Проша, можно спросить?
– Валяй!
– Прошлой ночью, в грозу, показалось, что меня кто-то зовет...
– Ну?
– Ты меня звал?
– Угадала.
– А почему именно меня? Ведь тут полно людей... и детей. И почему ты меня спас тогда? И теперь? Ты что, всех спасаешь?
– Глупости! Ясное дело, не всех. Много будешь знать – скоро состаришься. Ладно, скажу. Я тебя ждал. Искал. Cказано было: скоро ТВОЯ появится... Вот я и был начеку. И ты появилась.
– А как ты узнал, что я – ТВОЯ? И кто тебе об этом сказал?
– Нет, ну что за девица невыносимая?! Попридержи-ка вожжи – ты своим любопытством кого хочешь с ума сведешь! И как родители тебя терпят?
– А я их не расспрашиваю. У них все обычное. А ты-то другой.
– Необычный?
– Ага.
– Ох-хо-хонюшки! Не было печали – черти накачали! Явилась – не запылилась! МОЯ! Ну ладно, сказано мне было свыше... Говорил ведь предупрежденье я получил, чтоб, значит, жизнь свою переменил и делом занялся, а не то худо будет. А что это означает – свыше – думай сама. И не жди ответов готовеньких! Головой поработай – на что она тебе дана? То-то... А то, что МОЯ ты, узнал я по глупейшему выражению твоей физиономии. Этакое было в тебе... порханье! Летела как бабочка на огонь, не разбирая дороги. Этакая восторженная пичуга! Нет, думаю, пропадет! Надо ею заняться, поучить уму-разуму. Ты теперь забота моя! А я – оградитель твой и защитник.
Говоря все это, Проша копошился возле буфета, извлекая оттуда блюдо с нарезанным сыром и ветчиной, серебряную вазочку с изящным витым ободком, полную шоколадных конфет, пузатый заварной чайник с болтавшимся на носике ситечком, большое овальное блюдо с виноградом и апельсинами и две чашки с волнистым краем.
– Это, конечно, не угощение, а так, одна видимость... разглагольствовал домовой, снуя между столиком и буфетом. – Знал бы, что гость пожалует, лучше бы подготовился. Я б тогда торт свой испек. Фирменный! А пока... – он нагнулся, заглядывая в самую глубь буфета, и с торжествующим возгласом достал плетеную сухарницу, наполненную какими-то коричневатыми кирпичиками, судя по всему, выпеченными из теста.
– Вот! Осталось еще... Это мои любимые – очень редкий рецепт. Ему лет триста, наверное, если не больше. – Проша водрузил сухарницу в центр стола. – Прошу! Будь как дома. Подзакусим немного, а то от всех этих волнений есть захотелось.
Сеня не возражала, спрыгнула с дивана и, путаясь в полах пледа, проковыляла к столу. Усевшись в кресло, вмиг провалилась в его баюкающую ласковую глубину и подумала, что в жизни не ощущала себя удобнее. Кресло будто поглотило все тревоги, все обидное, горькое, так бы сидела тут и сидела... И Сеня, не долго думая, принялась за еду. Точно с рождения только и делала, что гостила у домовых!
Проша восседал в кресле напротив и за обе щеки уплетал ветчину, не забывая при этом разглагольствовать с набитым ртом.
– В общем, драть тебя некому, вот что скажу! – сообщил он гостье, сверкая глазами. – Просил же придти к вечеру, сказал, что днем буду занят все чин чином – по-человечески... Так нет, явилась! И скажи на милость, о чем ты думала?
– Я... – Сеня совсем освоилась, поколебалась секунду и решила ничего не таить. К мохнатому своему спасителю она испытывала полнейшее доверие. Я боялась, что провалюсь в гадский люк.
– Ага! – отчего-то страшно довольный, хмыкнул Проша. – И ведь провалилась?
– Провалилась. Сам ведь знаешь.
– Да, точно – ты без меня пропадешь, – поглядев на неё с грустью, изрек Пров Провыч очень серьезным тоном. – Ну, неужели непонятно, что мысль воплощается? О чем думаешь – то и случится с тобой – это ж первое в жизни правило! Тебе небось взрослые сто раз говорили...
– Нет, никто мне не говорил... – Сеня застыла с раскрытым ртом, пораженная логикой этого правила. – То и случится... Надо же... нет, никто такого не говорил.
– Бедная! – покачал головой домовой и принялся подкладывать Сене прозрачные ломтики дырчатого пахучего сыра. – Ну ничего, теперь я тобой займусь! – кивнул он с самым довольным видом и принялся грызть сухарик.
Сене до смерти хотелось порасспросить Прошу: и кто такие домовые, и почему их никто не видит, и как ему удается быть попеременно то бесплотным духом, то теплым осязаемым существом... Но она робела.
– Съешь кирпичик-то! – Проша пододвинул к ней поближе сухарницу. Чего мнешься?
Сеня осторожно надкусила сухарик и... нет, такого она не пробовала! Даже не представляла, что сухарики могут быть такими вкусными... нет, это слово не подходило. Эти Прошины кирпичики, выпеченные по старинному рецепту, прямо-таки сразили: разве бывает, что еда с виду твердая не крошится и не хрустит, а тает во рту как мороженое?! Тает – и весь сказ!
Видя её блаженное выражение, Проша разулыбался и, выудив из буфета хрустальный графинчик, налил себе в рюмку темно-вишневой жидкости.
– Твое здоровье! – провозгласил он, поднимая рюмку и опрокидывая себе в рот. – Тебе не предлагаю – мала еще. Вот подрастешь... да! Так на чем мы остановились? Вот что, учиню-ка тебе допрос. Выкладывай все про своих плохое, хорошее – все как есть! А я думать буду.
И Сеня, поражаясь собственной откровенности, которой никогда не страдала, рассказала своему другу все! И про их темную и захламленную московскую квартиру, куда не хочется возвращаться, и про вечные пререкания взрослых... про невеселую маму, которая живет, точно спит – бездыханная стала какая-то... И про школу дурацкую, про девиц, у которых одни только тряпки, сплетни, да мальчики на уме...
В общем, Сеня не поскупилась и выложила все наболевшее – все как есть! И к концу рассказа сама не заметила, что плачет.
Домовой соскочил с кресла и теплой мягонькой лапкой с кисточками вместо когтей утер ей слезы.
– Эк накрутила-то! Так уж все плохо – не может такого быть! Просто тебе все в черном свете кажется. А мы его отбелим свет-то! И увидишь, каким все сразу веселым сделается. Ты не тушуйся, Колечка! Я вас не брошу. Ох-хо-хонюшки, придется опять к людям идти...
И не успела она оглянуться, как лежала на просторном диванчике, укрытая вторым пледом, под головой покоилась бархатная подушечка, а Проша сидел у неё в ногах и вел свой рассказ.
– Люди раньше при Боге были. Веровали крепко и веру свою не выставляли напоказ. Не все, конечно, а только те, которые человеки. Ведь слово "человек" – что оно означает? ЧЕЛО и ВЕК. То есть, чело – ясный ум и век время. Ум, который живет долгий век, а раз так долго живет – значит, растет, меняется. Вот такой, у которого ум растет, – человек и есть. И не просто растет, а от земли к небу тянется. Как росток. Вот и получается, что человек – это росток ума. Ясно тебе?
– Не очень. Получается, что тот, который не растет, не меняется... он что – и не человек?
– Точно! Жухлик он – и другого слова для него нет!
– Как это – жухлик?
– А так... Листок пожухлый видала? В котором ни силы, ни жизни нет? Мертвенький, словом. А вроде на ветке держится... Вот и человек такой, в котором душа зачахла, как тот листок. С виду живой, а на самом деле оболочка одна. Жизни в нем нет – той, которая в глазах светится. Много сейчас таких жухликов. Жухлик – он сам по себе. По своей, не по Божьей воле живет. Пустота у него в душе волком воет. С виду он хорохорится – мол, все мне нипочем, сам себе голова! А глядь – и пропал ни за грош. А те, которые человеки – они с верой живут. И что ни случись – не куксятся, не раскисают, а – знай – уповают, что Бог не оставит... Что помощь придет. И всегда к таким помощь вовремя приходила.
– Проша... а Бог есть?
– А ты как думала? Ты бы лучше спросила, есть ли мир – тот, что нас окружает.
– А что, разве нету?
– Есть. Только он временный. И играет с тобой. Манит, голову кружит, с пути сбивает... Трудно в нем самому верную тропинку найти.
Говоря это, Проша уселся на ковре возле Сени и пригорюнился. А Сеня, наоборот, ожила – он говорил с ней о том, к чему её всегда страшно тянуло, но о чем не с кем было поговорить. В их семье говорить о таком было не принято. В школе – тем более. Только в книжках она, порой, находила ответ на волнующие вопросы – у того же Льюиса, например. Но Льюис все-таки писал сказки, а из них она давно выросла. Вот и лев Аслан у него сказочный персонаж... Ведь Бог – это же не Аслан! Но какой Он? И где Он? И как узнать это? И что такое душа? Как она связана с Ним? И возможно ли это понять или ни у кого и нигде нет ответа...
Взрослые от её расспросов только отмахивались, считая, что мала ещё о таком говорить – не поймет. Иногда ей казалось, что сами они не знают ответов на её каверзные вопросы: кто мы? Откуда мы? И зачем... Существуют ли ангелы? Правда ли, что бесы могут сбить с пути? И что это – путь? Ох, как много таких вопросов вертелось в её голове! И когда она понимала, что кажется, ей придется стать взрослой, так и не получив ответ ни на один из них, ей становилось страшно... и хотелось назад – в детство. В тот малый отрезок земного срока, где ни о чем не надо задумываться и можно просто жить – бездумно и безмятежно – и не бояться не найти нужный ответ.
И вот теперь перед нею сидело существо, принадлежавшее к миру духов. Существо, которое знало ответ! Ему было велено ждать её, велено свыше... Значит о ней знают и помнят там, в мире ином, тайном, в который она всем сердцем мечтала проникнуть. Как же она надеялась, что он есть! Тогда и здесь – в мире земном все имеет свой смысл. И теперь она убедилась – этот мир существует, и теперь она все узнает, все поймет и сделается человеком! А значит, больше бояться нечего...
– Проша, – Сеня приподнялась на локте, – а ангелы есть?
– Один из них – всегда рядом с тобой. За правым плечом.
– Как?!
– Да вот так! Ты ведь крещеная?
– Кажется, да.
– Запомни, в таких делах, с душой связанных, ничего не должно казаться. Только "да" или "нет", а другого и быть неё может. Это ведь не шутки – куда твоя душа движется: в жизнь или в пустоту. Я-то вижу, что ты крещеная – ангел-хранитель твой – вон он, возле тебя...
– Где, где?
Сеня вскрикнула от неожиданности, вскочила и завертелась волчком, оглядывая комнату... но никого не увидела.
– Сядь-ка, не мельтеши! – скрипнул Проша. – Когда о таком говорят – не вертятся. Связался с малышней на свою голову, теперь сопли ей утирай...
– Все, не буду, не буду! – Сеня немедленно уселась на место. – И не надо мне сопли вытирать, я уже взрослая!
– Ага, сто лет в обед!
– Прош, ну ладно тебе... Скажи, а у тех, которые не крещеные, у них ангела нет?
– Нету. Они даже в книгу жизни не вписаны.
– Это что за книга?
– Главная. Все в ней про каждого сказано. Путь, которым идет душа, в ней прослеживается. Но так мы с тобой ещё год с места не сдвинемся – если обо всем в подробностях начнем говорить.
– Прош, а ангел... какой он?
– Ну что пристала? И нашла к кому! Я же все-таки темный дух... – Проша фыркнул и весь встопорщился. – Я сейчас от злости превращаться начну и тебя пугать.
– Ой, не надо, не надо!
– Вот и не зли меня. Все, объясняю последнее – и на сегодня объявляется перерыв! Так вот: ангелов я только чую – близость их. И теряюсь от этого. Домовые – низшие духи, а ангелы – высшие. В мире духов своя иерархия – лестница, то есть. Мы на низшей ступени и до ангелов нам – как сопкам Манчжурии до Эвереста...
– А при чем тут сопки?
– Так, приехали! Ты что аллегории не понимаешь?
– А что такое аллегория? Я... забыла, – смутилась она.
– Вот напасть-то! Я тебе не учитель! То есть, учить мне тебя, к несчастью, придется, только не литературе и не географии. Девица ты совсем темная, как я погляжу! Еще один такой вопросец...
– Все, не буду, не буду, Прошенька, не сердись на меня! Мне же не часто удается вот так о серьезном поговорить...
– Да, чего уж там... Но если хочешь говорить о серьезном, будь добра соберись и не выкобенивайся! – проскрипел Проша. – Не в бирюльки с тобой играем. Новая жизнь начинается!
И он весь напыжился и приосанился, как будто в подтверждение значительности своих слов.
– Повторяю как нерадивой ученице: я не намерен шутить! Начнем сначала: есть твой мир – плотный, видимый или иначе – материальный. Тот, который можно потрогать. Или обозреть простым глазом – в очках или без очков. Это понятно?
– Ага.
– Хорошо. И есть мир тонкий или иначе – бесплотный, невидимый – для вас, для людей. Он здесь, рядом, а не где-то там на облаках... Он как бы внутри твоего зримого мира. И он сам поделен на много миров. В нем обитают духи и всякие духовные сущности: чем совершеннее, тем тоньше, бесплотней. Как все это устроено и как разделено – это тебе знать пока вовсе необязательно.
– Прош, хоть какой-нибудь пример приведи для сравнения. Ну, чтоб я поняла...
– Пример тебе... Ну вот, к примеру, есть разные ткани: плотный драп, из которого пальто шьют, шерсть потоньше, хлопчатобумажная ткань – майки всякие, тончайший шелк и совсем прозрачный шифон. Вот и в мире духовном есть разные степени плотности – хоть это понятно?
– Да, конечно, – шепнула притихшая Сеня.
Проша наклонил голову и прищурился, разглядывая её. В глазах его Сеня заметила пляшущий огонек, который... нет, не подсмеивался над ней – скорее просто веселился от сознания своей роли учителя. Похоже, его смешила возможность раскрыть глаза человеческому детенышу. На какой-то миг Сене стало не по себе – все ж таки Проша не человек... Но доверие к нему пересилило страх.
– Прош... а где он, этот невидимый мир? Мы сейчас в нем? Или на земле? То есть... в мире материальном.
– Где? Везде! Там, где сидишь, и выше и ниже, и совсем высоко... Это называется поднебесный слой.
– Поднебесный... значит, под небом. А небо где? Разве не там, где мы привыкли?
– И там... и не там. У нас оно называется Небеса, и в нем обитают ангелы и высшие силы Света. Там и Бог, но о Нем я так вот запросто говорить не могу – горло сводит.
– От страха? – затаив дыхание, обронила Сеня.
– Нет, это не страх – это... трепет такой особенный. Мал я слишком и жалок, чтобы о таком говорить... Может, встретишь кого поважнее меня – вот он тебе и расскажет.
– Проша, скажи, и все-таки ангелы... какие они?
– Они похожи на вас. Только они – сама радость и благодать. Живая! В них – сила света, невообразимая и бесконечная. Нет, не могу. Просто я...
Тут что-то стукнуло, звякнуло. В воздухе почудилось какое-то движение и Сеня забилась под плед – ей показалось, что они не одни.
– Лапекак, ты, что ли? – недовольно скривился Проша. – Вечно ты не вовремя, вредонос! Только беседу повели... Ладно, воплощайся, эта девчонка своя, избранная – перед ней можно.
Послышался легкий шелест, и Сеня выглянула одним глазком из своего укрытия. В комнате происходило нечто невообразимое! Как будто на белом глянце фотобумаги, помещенной в лоток с проявителем, постепенно проявлялось изображение.
Смутная тень, возникшая перед Сеней, начала сгущаться, и в воздухе образовалось нечто вроде густого чернильного облачка. Из этого облачка вытягивались какие-то отростки, отдаленно напоминавшие конечности. Не довершив процесса образования законченной формы, эти отростки снова прятались и тут же начинали вырастать снова: то с боков, то снизу, то сверху. Посередине изменчивого облачка густели два млечных белесых пятна этакие глазницы-фонарики.
Сеня при виде этого создания тихо ойкнула и нырнула в плед с головой. При этом, плед приобрел форму кочки, которая слабо попискивала и тряслась как осиновый лист!
– Эй, Сенчик, вылезай! Слышь, не бойся! Это порученец мой – Лапекак. Ну, вроде служки или посыльного. Он – неприкаянная душа и пока не имеет никакой зримой формы. Форму-то надо ещё заслужить! Впрочем, как и содержание.
Сеня высунула нос из-под пледа и узрела как темное озерцо, зыркая белесыми глазками, приблизилось к ней и опустилось на ковер подле диванчика. Вслед за тем послышалось тоненькое хихиканье.
– В нашем полку прибыло, прибыло! – пищало облачко, высовывая конечности и вбирая их внутрь с усиленной скоростью.
– И ничего не прибыло! – строго возразил Проша. – Она – душа человеческая. И такою останется! Перестань кривляться и по-быстрому доложи с чем пожаловал. Некогда нам
Существо, названное Лапекаком, тотчас посерьезнело, прекратило шалить и втянуло в себя конечности.
– Докладываю: что он задумал – про то разведать не удалось. Ни с кем не общается. Что-то замышляет. Рыщет везде, разнюхивает – похоже ищет чего-то. Вроде вещицу какую-то.
– Что за вещица? Неужто – та самая?
– Очень похоже – она. Тут где-то сокрыта. Очень для бесов плохая. И очень сильная! Сущая погибель для них! Но он хвастает, что её не боится. И если отыщет – много бед через то сделается. Потому что замыслил он, вещицу ту раздобыв, её уничтожить и от этого в большую силу войти – через несколько сословий бесовских перескочить. Большим бесом сделаться! Но это мои домыслы. Всяко тут может быть. Только я его опасаюсь и лезть в это дело боюсь. И тебе не советую – он слишком сильный! В порошок сотрет! Вот, все как есть доложил.
– Что ж ты мне голову морочишь! – разгневался Проша, аж ногами затопал. – Я для чего тебя, спрашивается, посылал? На разведку посылал! Ты разведал хоть что-нибудь дельное? Ничегошеньки не разведал! Что из этого следует? То, что гнать тебя надо поганой метлой!
– Ох, Пров Провыч, не гони! Не моя вина – скрытен он очень! И увертлив, тут не только я – никто б в его замыслы не проник. У кого хошь спроси – у Ниса, у Тыречки, у Путорака... все тебе скажут. Боимся мы его не по силам он нам...
– Ладно, сгинь! Понадобишься – призову.
Лапекак тотчас исполнил приказание – сгинул, только Сеня его и видела! А Проша, подперев голову лапкой, насупился, потом заохал, завздыхал, проследовал к столу, налил себе вишневой наливки и залпом опрокинул в раскрытый ковшом роток.
– Вот, сама видишь – хороши помощнички! – он вернулся к Сене, которая, осмелев, выпростала руки-ноги из-под пледа и вознамерилась сойти с диванчика.
– Ты лежи, лежи... Испытание было у тебя не из легких. Похоже, недруг мой на тебя напустился. Сам! Вот незадача! Видно прознал он, что ты МОЯ, и решил тебя погу... ой, что я говорю! – Проша испуганно прикрыл рот лапой, глядя как округлились от страха Сенины глаза. – Ничего страшного, Колечка, ты не бойся, я тебя в обиду не дам. Но нужно быть начеку! День и ночь!
Он принялся расхаживать туда-сюда, заложив лапы за спину и мыча что-то нечленораздельное.
– Так, давай разберемся. Ты мне вот что ответь: было что плохое с тобой сегодня? Точнее не так – ты сама плохое кому-нибудь сделала? Гадость какую-нибудь, а? Подумай хорошенько и ответствуй. Важно это! И не вздумай юлить, со мной не пройдет. Ты ведь у меня – как на ладони. Насквозь вижу!
Сеня подумала, что если Проша так уж насквозь её видит, то мог и не спрашивать – сам бы догадался. Но вслух говорить не стала, а подумав немного, честно ответила.
– Было! Знаешь, что-то на меня нашло. Никогда ничего подобного...
– Не что-то нашло, а кто-то нашел! Бес тебя попутал! А может не просто бес, а Сам действовать начал.
– А кто такой этот Сам? – предчувствуя что-то совсем нехорошее, спросила Сеня.
– Кто-кто... Недруг мой. Враг великий. У меня с ним битва не на жизнь, а на смерть не первый век уже длится... Много он силы из меня вытянул. Бесы – они чужой силой питаются. Человечьей или какой другой... А я ему – как кость поперек горла.
– А чего он так взъелся?
– Да, понимаешь, долгая это история. Она с мечтой моей связана. Есть у меня, Сененыш, мечта заветная. Только сейчас не хочу о ней говорить – не готов. Никогда ни с кем не делился – надо собраться с духом... Так вот. Этот Сам не хочет, чтоб мечта моя сбылась. Потому как она – против правил. Против всяких законов писаных и неписаных, которые между нечистыми духами установлены.
