Текст книги "Перстень старой колдуньи"
Автор книги: Елена Ткач
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)
– Пап, при чем тут невеста? – Никита начал заводиться. – Она наша соседка. Со-се-дка! Это понятно?
– Вполне. Ладно, вижу ты какой-то не такой. Иди-ка во двор. Проветрись. Там, как, ребята-то ничего?
"Ничего хорошего!" – хотел было сказать Кит, но сдержался. Ему больше всего на свете хотелось остаться сейчас одному. Ему нужно было снова поймать ту прозрачную нить, которая слабо светилась в сознании, – мысль о Еве. О том, что ей нужна помощь. Он как будто начал о чем-то догадываться, но догадки его были прерваны. Все смешалось – переезд, появление нетрезвого Волошина, Евин подарок, мама, которая видела как Никита глядел на нее... Да, похоже родители обо всем догадались. Или ещё нет? Так это скоро случится! Он не в силах был скрыть свою разгоравшуюся любовь.
По крайней мере, Овечкин сразу все понял. И помог. Надо же! А он-то, дурак, относился к нему с недоверием... Просто эта вечная Овечкинская ирония – она-то и ввела его заблуждение. Прежде Кит считал папиного друга человеком двойственным и двуличным.
"А кто не двойственный? – тут же перебил он сам себя. – Вот, и она, Ева... То светится вся, как будто её греет солнышко, то сумрачная, как луна. И дело ведь тут не только в отце-алкоголике. И не только в смерти матери – нет! Тут что-то еще. И я ведь уже почти догадался... а потом мысль ускользнула. Да, эти мысли – они как змеи – клубятся, шевелятся... а потом как кинутся на тебя, как ужалят! И хорошо еще, если не насмерть..."
В эти нелегкие дни он понял, что от некоторых помыслов нету противоядия. Ему хотелось бы, чтобы все как-то разом и навсегда изменилось – чтобы не нужно было мучиться больше, теряясь в догадках – не нужно бродить во тьме, ожидая когда наступит рассвет. Он был дневной и ясный Никита. Радость вела его за собой и наполняла силой мужавшее сердце. Он мучался, когда вместо отчетливой вязи дней жизнь начинала плести совсем незнакомый узор... который теперь и вовсе истончался и путался и расплывался как снег по весне...
Да, он любил Толкиена и Клайва Льюиса с его "Космической трилогией" и "Хрониками Нарнии". В этих книгах герои сталкивались с силами тьмы. Хоббиты Толкиена знали, что мрак, против которого они выступили в поход, всеведущ и практически непобедим, что силы у них не равны и все же... и все-таки они шли! И в конце концов побеждали! Да, он учился у них, он впитывал их слова и чувства как губка.
Но это же были книги... Он любил это все ЧИТАТЬ! А читать и жить в этом – в мире, где все сдвинулось со знакомых опор, где среди тьмы и хаоса прячется страх, где нужно заново нащупывать путь и обретать себя, – нового, неизвестного, взрослого! – нет, это совсем не одно и то же... И нужно было собрать все силы, чтобы заставить себя шагнуть туда – в этот мир, не растеряв того, что любил – светлой мечты своей и мальчишеской веры в то, что свет всегда побеждает тьму... Нужно было понять, что все, что случается с героями книг, происходит с тобой. Происходит НА САМОМ ДЕЛЕ! Только в реальности все выглядит немножко иначе. И нужно научиться распознавать самую суть событий, чтобы не спутать два берега – свет и тьму Знать как поступать и какое принять решение, чтобы ненароком не очутиться на чужом берегу...
Не чувствуя вкуса, Никита рассеянно проглотил пиццу и сказал своим, что выйдет во двор. Быстро оделся, за спиной глухо хлопнула дверь... Он вдохнул свежий морозный воздух и запрокинул голову... Звезды незнакомых созвездий словно бы ставили точку в незримых и загадочных письменах, и, быть может, там, в небесах, уже сказано слово, предрешавшее земную его судьбу, и одна из звезд, склоненных над головой, вершит приговор!
– Эй, там, наверху! – он старался бодриться, но на душе отчего-то было смутно и муторно. – Уж решили, что со мной делать? Или ставите прочерк? Какой знак препинания вы предпочитаете всем остальным, а? – ответьте мне звезды... Я бы предпочел восклицательный!
Или все-таки вопросительный? Есть ли у него та свобода, о которой говорила мама, – свобода выбора, которая дана на земле каждому человеку. В особенности, верующему, потому что он знает это... Может ли он, простой и ещё совсем небольшой человек, повлиять на свою судьбу? Или на чью-то еще? Или все измерено и предрешено ещё до рожденья?
Никита вздохнул и двинулся наугад в синеву ночи. На этот вопрос он не знал ответа. И, похоже, даже взрослые, – как они ни стараются выглядеть всеведущими и всезнающими, – в таких вещах тоже сущие дети. Никто ничего не знает. И никто никогда не узнает. Тайна сия велика есть! И не нужно пытаться, – не раз говорила мама, – не стоит стремиться понять то, чего нам знать не дано. Это же нарушение заповеди: не даром Господь закрыл человеку путь к познанию тайн – запретил вкушать от Древа познания... Хоть и не послушались дети: Ева – праматерь Ева – мятежная душа! – она-то и сорвала запретный плод. Вот и мучаются с тех пор человеки, потому что все в их мире пошло наперекосяк...
Да, – подумал Никита, – обо всем знали только те посвященные, что жили когда-то – волхвы, которых вел к младенцу свет священной Вифлеемской звезды. Но отец говорит: как ни жаль, но прошли те старинные времена тайны схлынули с берегов пустой и разъятой на части реальности... они живут только в книгах. Они бросили нас! И если в том веке, который прощается ныне с землей навсегда, ещё было неведомое... то теперь – в их будущей жизни его загрузят в компьютер, просчитают все составляющие, и на выходе будет виден окончательный результат!
Да, так часто, смеясь, говорил ему папа. И так думали многие его друзья – люди добрые, щедрые, но очень трезвые, жесткие и рациональные. Они не верили в чудеса. Не верили в Бога. И считали пустыми бреднями все эти церковные обряды и молитвы. Но мама... мама, стараясь не раздражать отца, говорила с сыном наедине совсем по-другому. И это именно она зажгла в нем тайный огонь – жажду незнаемого. Она вдохнула в него свою веру. Которая была в нем ещё полудетской, неокрепшей, смешной, – но и такою она наполняла его жизнь волнующим смыслом – купол Небес поднимался на его головой. Он знал, что храним им, и от этого душа его крепла. Он знал, что хочет жить только жизнью живой, которая устремляется к Небесам... Потому что, – он знал также и это, – жизнь может быть мертвой, если станет похожа на схему, в которой просчитана система координат!
Нет, такой жизни он не хотел. И не думал, что хочет постигнуть незнаемое. Ему достаточно и того, что оно всегда рядом... Никита спешил к реке, где на другом берегу над Яузой в тревожной туманном мареве вставала луна.
Он не следил за временем, блуждая вдоль набережной, и, когда возвращался, было уже довольно поздно. Во дворе не было никого. И только большущий кот вился кругами у ног одинокой девочки, которая стояла, прислонившись спиной к накрененному ясеню... стояла в глубокой задумчивости.
– Ева! – он кинулся к ней.
– А, это ты... – она не выказала при виде его особой радости. – Чего так поздно? Я думала, у вас в семье строгий режим...
– Как видишь, ничего строгого. А ты... ты просто гуляешь?
Он невольно следил взглядом за её правой рукой, засунутой глубоко в карман курточки. Перстень наверно был там, но он не мог теперь видеть его.
Ева поглядела на него с каким-то странным выражением – не то тоска, не то мука были в нем. Во всяком случае, он догадался, что она на пределе так вымотана, что ещё немного – и может наступить нервный срыв. Ему казалось – вот-вот она закричит на него, раздраженная каким-то неловким словом или поступком.
– Слушай, ты в порядке? Что с тобой?
– Ничего. Просто устала.
– Так иди домой. Поздно уже. И... тут холодно. Ты чего-нибудь ела? Хочешь, пойдем к нам.
Он не представлял себе, как это будет выглядеть и что скажет мама, если он приведет её сейчас к ним домой... Но ему было все равно!
– Нет. Спасибо... – взгляд её чуть просветлел. – Мне пора. Зовут меня ... надо идти.
– Да куда ты пойдешь на ночь глядя?
Она снова нахмурилась.
– Это не твое дело. Не мешай мне! – она высвободила руки из карманов, уперлась ему в грудь и изо всех сил оттолкнула от себя.
На пальце тусклым зловещим светом блеснуло кольцо. Луна метнулась на небе, – он готов был поклясться, что секундой раньше её не было над головой. Но теперь она висела над ними, – круглая, окруженная мутным красноватым ореолом тумана... она гляделась в кольцо как в зеркало, и оно засветилось, отражая её загадочный свет...
Неясная тревога заставила его сердце биться сильней. В окне наверху замаячил женский силуэт – мама. Она выглядывала его, приставив ладонь ко лбу.
– Видишь... тебе пора. И мне – мне тоже.
Она усмехнулась и пошла прочь, пересекая двор легкими танцующими шагами.
Никита хотел было двинуться за ней, но, почувствовав на себе чей-то взгляд, обернулся.
Кот скалил зубы. Казалось, он насмехался над ним. А потом прыгнул парню на грудь – и его черная круглая морда оказалась на уровне Никитиного лица... тот зажмурился и попытался оторвать от себя мерзкое животное. Но кот вцепился в него когтями как крючьями и не поддавался. Парень открыл глаза. Два круглых, отсвечивающих зеленым ока глянули на него... и стали меняться. Зрачки расширились, потом враз пропали...
Никита не мог больше выдержать этот взгляд. То, что глянуло на него из темной дыры в полу, вновь объявилось. Он чувствовал – это не просто кот это что-то другое! Но что? Ему было плохо – очень плохо! Необъяснимый страх сковал его волю.
Никита упал на снег. Он мотал головой, как будто таким способом можно было побороть страх. Кот отцепился от него и... пропал. Поднималась метель. Острые ледяные хлопья секли лицо, двор пропал в белесой сплошной пелене... и кроме слабого бормотанья снежинок, не было слышно ни звука.
Он поднялся... это оказалось не таким простым делом – таким вялым, чужим стало тело. Он шагнул раз, другой... что-то узкое, черное шевелилось у ног. Он пригляделся... и вскрикнул! Даже не вскрикнул – а как-то хрипло и сдавленно каркнул. Там, на белом снегу, извиваясь темными блестящими лентами, ползали змеи!
Парень отскочил в сторону, словно пружиной подброшенный и, удивляясь, что ноги все-таки слушаются его, кинулся к спасительной двери подъезда. Ему не сразу удалось открыть её – несмотря на теплые пуховые перчатки, руки окоченели. Он бросился к лифту, думая только о том, чтобы змеи не проникли в подъезд, – ведь он знал, что они всюду, всюду!..
Глава 6
ВОДВОРЕ
Утро было холодным и пустым. Точно Кит провалился в колодец, и мир съежился, сократившись до размеров смутного оконца где-то над головой.
Первой мыслью было: а не послать ли все это куда подальше?
Что за мерзость преследует его? Даже радость от переезда померкла – ни новые края, ни отремонтированная квартира не радовали, ощущение светлых и праздничных перемен сменилось ноющей болью в груди и глухой беспросветной тоской...
Нет так, нельзя – надо во всем разобраться! Мужчина он, в конце концов, или нет?! Он не может – не должен оставлять это так – ведь ему послано испытание. Эта догадка – она была как булат! Она блеснула средь наваждений, пропоров сдавивший душу туман... Ах, если бы у него был знакомый священник! Только близкому человеку мог доверить Никита все, что творилось с ним... Но такого не было, а идти в первую же попавшуюся церковь к незнакомому батюшке – нет, на это не хватало решимости...
– Сам разберусь, – буркнул он и принялся одеваться.
Хорошо хоть, что в школу идти не надо – зимние каникулы простирались перед ним заманчивой колеей – делай что хочешь! Только в том-то и беда, что делать совсем ничего не хотелось.
Нет, так не пойдет! – резко оборвал он эти вялые помыслы, прикусив губу, чуть не до крови, чтобы очнуться. Надо составить план. Нужно что-то делать – а иначе с ума сойдешь...
И Ева... она же нуждается в нем, в его помощи. Она в беде. И он должен помочь ей. Он почти не сомневался, что и сама она, и его мысли о ней, и эти змеи, которые привиделись на снегу, были как-то связаны между собой, словно их соединяла невидимая нить. Нить мысли! Ведь мысль... она воплощается. Об этом не раз говорила мама. Это он и сам понял из книг... Вот как-то мелькнула у него мысль о змеях – и нате вам! Тут как тут! Это было наваждение, бред... колдовство!
И он разберется с теми, которые насылают на них всякую муть! Он не отдаст им Еву, не позволит играть ею, точно марионеткой... Ведь иногда она похожа была на самую настоящую куклу, у которой нет своей воли. Как будто кто-то дергает её за веревочки!
Он взглянул на часы – было четверть десятого. Папа на дни переезда взял отгул и родители ещё спали. Он быстро позавтракал на ходу, стараясь не шуметь, оделся и выскользнул из квартиры.
"Я им покажу змей!" – Никита погрозил кулаком в пространство и спустился на этаж ниже.
Он не будет больше пускать все на самотек! Он должен следить за ней, узнать о ней все – куда она ходит, с кем встречается...
И поводом для сегодняшнего визита будет печка для обжига и поездка в Абрамцево. Слава дяде Сереже!
Он нажал кнопку звонка. Тот хрипло задребезжал, за дверью послышались стоны, кашель и чьи-то шаркающие шаги.
– Чего тебе? – прохрипел Волошин, приоткрывая дверь. – Шастают тут в такую рань. Слушай, малец, будь другом – сгоняй за пивом. Я тебе денег дам. А? Выручи, друг! – его опухшая скорбная рожа тенью маячила в прокуренном коридоре.
Вот это да! Он сам поразился своей удаче!
– Я... а где Ева? Только скажите – и я принесу.
Никита для придания себе уверенности старался басить, но голос сорвался и последние слова он пропищал как балаганный Петрушка.
– Женя-то? – Волошин заметно оживился. – Она к тетке ходит. На Самокатку. Это тут рядом совсем. С тех пор, как жена моя, Наточка, царствие ей небесное... с тех пор за ней тетка присматривает – вещички подкидывает, то да се... Ты на ней кофточку видел белую? И брючки?
Никита кивнули кашлянул, стараясь прочистить горло.
– Вот! Это она! Если б не она – плохо бы было моей Женьке. И Слонику... Видишь вот, я-то совсем с катушек поехал. Совсем поехал! Как умерла жена моя Наталья Андреевна... Так сбегаешь, парень, а?
– Давайте деньги, – согласился Никита.
Он быстро сгонял за пивом и вернулся, протягивая пакет поджидавшему у дверей Волошину.
– Вот. Холодное... – улыбнулся он бедолаге. – Скажите, а Самокатка это где?
– Сам узнаешь – не маленький! – зло ответил тот и захлопнул дверь прямо перед носом.
Дело было сделано, пиво уж согревало душу, так к чему зря тратить время на разговоры? Шабаш!
Никита отругал себя, что не выведал у Волошина все, что нужно, до того как отдал ему пиво. Но ничего – не беда. В самом деле, узнать точный адрес не трудно. И он спустился во двор.
Там возле разросшегося куста сирени в самом центре двора собралась группка мальчишек. Они о чем-то оживленно спорили, и приближение незнакомца встретили настороженно – разговор тут же смолк. Он хотел было пройти мимо, но понял, что знакомства не избежать и решил разрубить этот узел сразу одним ударом.
– Привет, мужики! – выдержав паузу, бросил Никита.
Он заметил в центре группки тех самых – прыщавого и белобрысого, с которыми произошла недавняя стычка.
Ребята встретили его гробовым молчанием.
– Этот, что ли? – протянул с ленцой кругленький гнусавый парнишка с фингалом под глазом.
– Ага, он, – тоном, не предвещавшим ничего хорошего, подтвердил прыщавый. – Ща мы ему впаяем!
– А чего зазря кулаками махать? – уверенным тоном сказал Никита. Какие проблемы-то?
Это далось ему нелегко – он до сих пор ни разу не участвовал в драке, а тут оказался один против четверых, и это явно не предвещало ничего хорошего.
Ему помогла Ева, сама не зная о том. Он вспомнил, как она стояла тогда в золотом луче света и мылась в тазу, – и этот образ придал ему сил. Нет, он так просто не сдастся! Он должен быть достойным её – его золотой девочки!
– Чего напрягаетесь – мы же соседи, – без тени смущения и страха продолжал он. – Подраться, конечно, можно, только к чему? Мы вчера только переехали и я с вами хотел познакомиться. Вы в какой школе учитесь? Есть тут школа нормальная, где не сдвинутые учителя? А то там, где я учился, они просто того... совсем поехали. Контрольными просто заколебали – еле ноги унес!
– Школа? – ещё сомневаясь, принять ли в компанию новичка или для острастки все-таки отдубасить, переспросил прыщавый. – Есть-то есть, только там бабки нужно платить.
– Да, его предки деньги лопатой гребут! – высказался длинный неуклюжий пацан, выуживая из кармана сигаретку и залихватски прикуривая. – Видали, какую квартирку оттяпали – там же коммуналка была, а эти – всю, целиком!
– Мои родители – обычные люди. Папа работает в строительной фирме. У него свой пай – ну, то есть, он вложил в эту фирму деньги и у него свой процент с оборота. А чтобы вложить эти деньги, пришлось продать дачу. Он пашет как вол с утра до ночи, но все равно не хватает – то и дело сидит на нуле – приходится занимать. Мама моя подрабатывает – берет на дом редактуру всяких детективов, потому что её журналистские гонорары – это слезы. Так, по крайней мере, она говорит...
Он и сам не знал, зачем рассказывает этим наглым парням все это, но его захватило и повело – точно кто-то невидимый произносил за него нужные слова.
– Детективы? – вытаращился прыщавый – Дашь почитать?
Белобрысый шагнул вперед и протянул руку.
– Я Валера. Можешь звать меня Покер.
Это был знак – он принят в их тесный круг.
– А я Кефир!
– Кургузый!
– Пегас...
Да, они признали его. И скоро покуривали все впятером за гаражами, разговаривая "за жизнь". Никита впервые попробовал сигарету и его чуть не вывернуло, но виду он не подал. Стараясь держаться прямо, хоть голова страшно кружилась и вело из стороны в сторону, да ещё легкие словно бы облепило изнутри густой ватой, он старательно слушал их россказни, мечтая о том, как бы поскорее вырваться на свободу.
Обсудив, кто за какую команду болеет, кто танцует рэп, а кто хип-хоп, и кто уже успел попробовать "экстэзи", а кто вовсю тащится от портвейна, ребята примолкли, обкурившись до одури. Никита поднялся, стараясь держаться прямо.
– Слушай, Покер, отойдем на два слова.
– Давай.
Они углубились в закуток за гаражами, и Никита, стараясь не показать виду, как ему это важно, спросил:
– Слушай... а чего это ты тогда эту... как ее?
– Геню, что ли?
– Ага, ее! Чего ты её ведьмой обозвал?
– А-а-а... – Покер нахмурился. – Да, так. Так-то она ничего себе девочка. Очень даже ничего! Только злая. И этот её кот... разное про него говорят.
– А что, кот как кот... – сплюнув, пробасил Никита.
Он никогда не плевался – эта привычка была ему омерзительна, но эти ребята сплевывали чуть ли не через слово, и он подумал, что для конспирации – за-ради игры "в своего парня" – будет лучше, если он вовсем будет походить на них.
– Да, типа того... с первого взгляда. А только у нас соседка как-то ногой его отпихнула, так у неё эта нога вроде как и отсохла.
– Это как отсохла?
– А так. Тонкая стала – как высушенная и не ходит почти. Эта тетка, знаешь, эдак её приволакивает.
И Покер изобразил, как это происходит на деле.
– Ну-ну... Слушай, а не байки все это?
– Да ты че? – возмутился Покер. – Какого хрена? Тут с этим чертовым котом и не такое бывало... только ты как хочешь, а я в это лезть не буду. Мне это на фиг не надо! Тут у нас Гвоздь через этого кота глаз поранил, так до сих пор плохо видит. Не-е-е... – протянул он, выразительно мотая головой. – И ты в это не лезь. И с девкой – не того. Хотя я б ее...
Глумливая сладенькая ухмылка отразилась на его круглой физиономии. Никита с трудом удержался, чтоб не вмазать по ней изо всей силы, но сдержался. Еще не время. Каждый ответит за все. Но теперь эти ребята нужны ему не врагами – союзниками. А там посмотрим, чего они стоят... Что кроется за их выходками – простая мальчишечья дурь и бравада или у них и впрямь за душой нет ничего святого...
– Слышь, Покер, – Никита переминался с ноги на ногу, – морозец наконец-то давал себя знать, – а не слышно... отчего её мать умерла?
– Э, парень, а ты случаем не того – не втюрился? Чего-то ты разговоры разговариваешь все про одно...
– Ты дурак – мы ж соседи! Меня родители попросили: узнай, мол, все про соседей, кто, да что... Ну, а мне чего – мне не трудно...
– А, ну да – вы ж как раз над Волошиными... – успокоился Покер. – Мать ее? Не, не знаю отчего она умерла... вроде ни от чего.
Он хлюпнул носом, утер его рукавом и уставился на Никиту прозрачными сизыми глазами.
– Как это? – опешил тот.
– А так! Просто болела, болела, из дому не выходила. И это... потом умерла. Да, вроде она ничем особенным-то и не болела. Рака, там, или какого-нибудь инфаркта или воспаления легких у неё не было. Так, по крайней мере, говорят.
– Ясненько... – отвернулся Никита. Этот парень начал его утомлять. Слышь, а она молодая была?
– Кто? Генькина мама? Ясно, молодая. То есть, конечно – ну сам понимаешь... для нас-то просто старуха! Ну, ей лет тридцать пять было наверное.
– Понятно, – кивнул Никита и поежился. – Слушай, мороз до костей пробирает, так я, пожалуй, пойду.
– Ну, давай, – степенно промычал Покер. – Так ты кассету ту не забудь. Ага?
– Ага, принесу.
Он поднял воротник и вприпрыжку направился к дому.
Взбежав по ступенькам на шестой этаж, – лифта ждать терпения не хватило, – Кит нажал кнопку звонка у знакомой двери. Ему открыла легонькая голубенькая старушка – её вены были почти прозрачными и казалось, что там течет голубая кровь.
– А-а-а, молодой человек! – улыбнулась она ему как старому знакомому. – А Женечки нету. Но, я думаю, что она скоро придет. Не желаете ли подождать её у меня?
– Ой, спасибо большое! – растерялся Никита. – Но это наверное неудобно...
– Что вы, что вы! – замахала руками, похожими на птичьи лапки, старушка. – Это более, чем удобно. И мне, старухе, будет повеселей. Да вы проходите, проходите...
Она провела его в свою комнату, предложила раздеться. Шаркая войлочными тапочками, ушла на кухню и вскоре вернулась, неся в руках горячий эмалированный чайник.
– Сейчас мы с вами чайку попьем, – хлопотала она возле стола, покрытого белоснежной скатертью ручной вязки.
– Знаете, мне как-то неудобно, – мялся в кресле Никита. – Знал бы – к чаю бы чего-нибудь взял.
– Это пустое, молодой человек, – пропела старушка. – Главное, вы в тепле и покое дождетесь Женечку, а мы с вами тем временем чуть-чуть поболтаем. Знаете, я без неё скучаю – вот вы мне и поможете время скоротать. Вас ведь величают Никитой?
– А откуда вы знаете? Что... вам Ева сказала?
– Хм, Ева... Женечка! Она, она, душечка! А вы зовите меня Марией Михайловной. А лучше бабушкой Машей, хорошо?
Никита сразу размяк – ОНА сообщила соседке его имя. И хоть в этом не было ничего такого особенного, все же ему было ужасно приятно...
Глава 7
БАБУШКА МАША
Как спокойно и хорошо было у Марии Михайловны! Никита чувствовал себя здесь как дома. Точно она была его родной бабушкой...
У Никиты не было ни бабушек, ни дедушек – то есть, были, конечно, но он их не помнил. Деды не вернулись с войны, папина мама – Агриппина Васильевна – погибла в блокаду, а мамина – Антонина Петровна – жила со своей старшей дочерью – маминой сестрой Тасей – на Волге, в Саратове. И не баловала Ольгу визитами – говорила, что Москву не любит, мол, она сумасшедшая! Ольга навещала её, но редко, а Никиту брала с собой всего дважды: когда ему было пять и восемь лет.
Потому-то так и случилось, что парень не знал, что такое бабушкины ласка и баловство – его не лелеяли ревматические старушечьи руки, которые одни могут подарить ни с чем не сравнимое ощущение заботы и защищенности. У его детства не было хранительницы, не было берегини... И может быть, это неясное чувство обделенности, стало для него явным здесь, в комнате этой ласковой незнакомой старушки.
И он подумал: а как же Ева? Ведь у меня-то и мама и папа, а у нее... А я ещё голову ломаю: чего это она какая-то странная...
"Я стану всем для тебя, моя хорошая! Я стану тебе и матерью, и бабушкой, и отцом... если ты только примешь меня..."
За занавеской, как оказалось, спал Елисей. Мария Михайловна сама кормила его, купала, переодевала, когда Евы не было дома.
– Знаете, мне одной-то так скучно. А со Слоником веселей! И потому только в радость, когда Женечка его тут оставляет ...
Никита отдернул занавеску, свет от настольной лампы упал на бледненькое мальчишеское лицо... ротик был полуоткрыт, нескольких передних зубов не хватало – ещё не выросли.
– Намучился, миленький, – прошептала Мария Михайловна. – Как ручка-то у него болела! Но Женечка быстро её вылечила – она в этом деле большая искусница.
Никита осторожно задернул занавеску.
– Бабушка Маша... а как Ева... то есть, Женя, этому научилась?
– А ты сам у неё спроси, Никитушка. Она тебе и ответит, – улыбнулась старушка, отводя взгляд.
Нет, определенно она что-то знала, но говорить не хотела. То ли боялась чего-то, то ли слово дала... Но он с этим со всем разберется только вот дождется ее...
– Я тебе одно скажу, мальчик мой, – хозяйка подлила ему и себе горячего чаю и сидела, с улыбкой глядя на него и подперев махонькими кулачками впалые щеки. – У Женечки золотое сердце. Она редкой души человек и вся – в покойницу матушку, царствие ей небесное... Только возле таких всегда беда близко ходит. Не желает враг, чтоб от таких стало побольше света тут, на земле. Им поддержка нужна... Опора. А без неё они как тростиночки – гнутся, ломаются. Только, как я погляжу, Женечку за просто так не согнешь, нет! Это она только на первый взгляд такая хрупкая, да беззащитная. Ей свыше великая защита дана.
– А... – Никита затаил дыхание. – Вы говорите "враг"...
– Ну да, – Мария Михайловна аккуратно пригладила волосы, хотя ни один волосок не выбивался из её гладкой прически. – Разве ты сам не знаешь, о ком речь веду? И о чем... Я ж вижу – тебя увлекает все... непонятное. Та настоящая реальность, где происходит то, о чем мы можем только догадываться. То, что случается здесь, на наших глазах – это ведь только отблески. Тени огня на стене... Не прикидывайся, Никита, я ведь людей-то вижу. Ты ведь не чураешься этого – нет... Ты ведь немножко не от мира сего. Ну, я хочу сказать, что ты – молодой человек вполне современный и на ногах крепко стоишь. Но того, чего надо всем, тебе мало. Есть в тебе ... в глазах, в выражении лица – это как жажда, только хочешь ты не простой воды, а живой, которой душа умывается. Ты потом сам поймешь. Но, мальчик милый, не подходи близко к краю колодца – это тебе мой совет. Не случайно ведь Господь отделил мир духовных существ от нашего незримой завесой...
Никита помолчал, обдумывая её слова. Ему было так непривычно слышать такое от совсем незнакомого человека. И то спокойствие, та откровенность, с какими говорила с ним бабушка Маша... говорила о таком, чего он до сих ни с кем не делил – о том, что нельзя потрогать! – все это и волновало его, и в то же время наполняло каким-то миром и тишиной. Как будто он долго-долго бежал куда-то, боясь не успеть... но успел, и теперь можно никуда не спешить. Только все это было ещё так неясно, так смутно... и хорошо!
– Ох, уж эти старухи... ведь до смерти заговорят! – тряхнула головой бабушка Маша. – Давай-ка лучше поговорим о Женечке. Ведь вижу – тебе не терпится...
– Да нет, просто я... – он смутился. – Скажите, а кольцо у неё на пальце... это и правда ей его мать подарила?
– Ты должен сам все понять, Никитушка. Мало толку будет, если я тебе расскажу. Можешь считать это капризом полоумной старухи, но мне так кажется! Это твой путь – я знаю, – и ты должен сам его пройти ... до конца. Так я думаю, что ты Женечке можешь быть той самой опорой. Вот и помоги ей. Она нуждается в твоей помощи. Она попала в очень нехороший переплет, да... очень, очень нехороший! И я тебе скажу теперь только одно – времени у вас, считай, уже нет. Тебе нужно разгадать эту загадку до Рождества. И помни, что канун Рождества – сочельник – это день, когда темные силы гуляют на воле. Ты должен быть осторожен, Никитушка. Если ты ей не поможешь, она пропадет!
– Но... бабушка Маша, что я должен сделать? Хоть намекните! И что происходит с Евой... то есть, с Женей... я уж запутался. Это же важно, я знаю! Я вижу, что с ней что-то не так – плохо ей. Вам ведь не трудно только скажите...
– Сказать-то не трудно, только в словах мало толку. Ты должен действовать сам. И сам обо всем догадаться. Потому что тут дело такое – это ведь твое испытание. И если я тебе все преподам на блюдечке с голубой каемочкой... сам понимаешь, это уж не твое будет – не твоя жизнь, а сущий детский сад! А ты должен бросить соску-то... стать мужчиной. А потом, это я только так думаю, что понимаю, а на самом деле нет – одни догадки. Они могут быть и не верными... Нет, не буду я тебе голову забивать – думай сам.
И старушка надолго умолкла, а Никита не решался прервать её сосредоточенное молчание. На настенных старинных часах в резном деревянном корпусе двигалась минутная стрелка, и через равные промежутки времени комната вздрагивала от гулкого торжественного боя – шло время. Минуты текли и становились часами, днями, столетьями...Никита не стал сопротивляться не протестуя и не колеблясь, он отдался потоку времени, который захватил его и понес... И он знал, что берег, к которому он пристанет, когда вынырнет, – будет его родным берегом. Тем самым, на котором ему суждено жить, быть мужчиной... и сделать все, что он должен делать. Там он проведет свою жизнь.
На какие-то доли мгновений ему вдруг захотелось плакать – он чувствовал, что здесь, сейчас, в этой комнате, кончается его детство. Слова старушки удивительным образом подействовали на него – точно она доверила ему ключ – заветный ключик от себя самого – от собственного повзрослевшего сердца! И он прижимал к себе этот невидимый ключик – и глядел прямо перед собой – туда, где вот-вот приоткроются перед ним врата грядущего. И – он знал – ему понадобится все мужество, – мужество взрослого человека, чтобы, преодолев все испытания, войти туда.
Он знал, что путь его отныне и навсегда связан с Евой. И все это сказала ему жизнь в образе прозрачной незнакомой старушки – сказала без слов. И он с благодарностью принял её дар, как будто была она его родной и бесконечно любимой бабушкой...
Но вот в коридоре шаги... легкие, торопливые... Ева! Она впорхнула в комнату как входит солнечный свет – и сразу все ожило. Даже рисунок на поблекших обоях стал ярче! Скинула куртку, размотала шарфик, тряхнула волосами, щелкнув запором заколки-автомата, – они рассыпались по плечам... и только тогда заметила гостя.
– Никита! – она ещё не отдышалась, – ой, как хорошо!
