Текст книги "Кент (СИ)"

Автор книги: Елена Синякова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

И снова я забылась, когда он улыбнулся широко и так обворожительно, как мог это сделать только он, отчего его лицо преображалось и становилось таким милым и даже трогательным, словно где-то внутри этого загадочного вояки и жесткого бойца скрывался славный белокурый мальчишка – задорный и очаровательный.

Вот только я снова подумала, что ничего не знаю о нем, когда нерешительно выдавила:

– И ты здесь живешь один?…

– А что? Не похоже на то? – изогнулась лукаво его бровь, когда Бродяга вдруг стянул с себя и майку, отбрасывая ее куда-то в сторону прямо на пол, – Едва ли есть девушки, способные вынести практически полное отсутствие мебели и цивилизации!

На самом деле были!

И я была одной из них, олицетворяя собой ту самую крылатую поговорку, что с милым рай и в шалаше, но вслух сказать об этом постеснялась, стараясь сделать вид, что я в полном порядке и даже дернула показательно плечом, отчего сумка чуть не шмякнулась на пол:

– Ну, начнем с того, что я имела в виду не девушек…

– Серьезно? – усмехнулся весело Бродяга, сверкнув своими раздевающими глазами и садясь на край кровати, чтобы снять с себя ботинки и носки, пока я топталась на одном месте где-то посреди большой комнаты, и начиная покрываться испариной, наблюдая за тем, как перекатываются на его спине упругие мышцы, уже совершенно не обращая внимания на синяки и ссадины.

– Ну да…

Поставив ботинки под кровать, и поднявшись на ноги, Бродяга двинулся ко мне спокойно, но весьма целенаправленно, забирая из моих рук сумку, которую я прижимала к себе, словно находясь за щитом, чтобы не попасть под обаяние этого сексуального мужчины, чьи глаза заставляли меня терять связь с этим миром.

Но все было напрасно, когда я утонула в нем, видя, как чувственные губы изогнулись в мягкой улыбке, когда он легко обвил меня своими сильными руками, прижимая к настойчиво к обнаженной груди:

– Ты голодна?

– В каком смысле? – выдохнула я, замерев, оттого, что его руки принялись стягивать с меня одежду мягко и плавно, но весьма настойчиво, когда Бродяга рассмеялся, покачав головой:

– Мне нравится ход твоих мыслей, крошка. Но я спрашиваю про банальную еду…. – мне пришлось поднять руки неловко вверх, когда он стянул с меня форменную облегающую футболку, склонившись и обхватывая ладонями за лицо, заставляя меня поднять голову и заглянуть в его полыхающие голодом глаза, – …потому что иной голод я утолю сполна…

– Иначе упадешь в голодный обморок, – успела я прошептать в его горячие губы, которые изогнулись в усмешке, прежде чем коснулись моих, настойчиво и жадно, и бархатистый язык проник в меня, исследуя и лаская так откровенно и чувственно, что больше острить и думать о чем-либо ином я уже не могла.

Послушно обхватив руками его широкие плечи, мне приходилось подниматься на носочки, выгибаясь в спине под его сильными руками, которые сжимали до боли, прижимая меня к его обнаженной груди и напряженному прессу, приподнимая над полом и увлекая на большую кровать.

– Ну теперь то точно никто не явится и не станет отвлекать нас, – криво усмехнулся Бродяга, стаскивая с меня короткую юбку сразу с трусиками, и выпрямляясь лишь на секунду, чтобы одним резким и быстрым движением стянуть с себя джинсы, и вернуться ко мне своими руками, губами и этим телом, которое вдавило в матрац, давая ощутить всю его силу и страсть, что выпирали из бедер уже не в силах сдерживаться.

– А соседей у тебя нет? – едва смогла выдохнуть я в его губы, отчего мужчина рассмеялся, качая головой и снова припадая в поцелуе, от которого кружилась голова и мир уплывал в новую реальность, где были только мы одни, наши дыхания, что сплетались воедино, и тела, которые не могли насытиться друг другом.

И все-таки преимущество собственного дома было очевидным!

Когда можно было без боязни раствориться в собственной страсти и эмоциях, не боясь, что нас услышат или прервут.

Когда можно было стонать и кусать его за плечи, прогибаясь под ритмичными толчками его бедер, которые словно не знали усталости и покоя, вознося меня в самый кратер раскаленного вулкана, в котором я сгорала, выгибаясь под ним, и чувствуя, как волны возбуждения становятся огненной рекой, что опаляет бедра, дергая за каждый вибрирующий нерв до тех пор, пока эта река не взрывалась внутри меня с такой силой, что перед глазами становилось темно.

Когда можно было царапать его по позвоночнику, слыша возбужденное рычание Бродяги, который рывком разворачивал меня на живот, вдавливая собой и не останавливаясь ни на секунду, даже если капельки пота собирались по его позвоночнику, стекая струйками на упругие напряженные ягодицы, а мои волосы были влажными и прилипали надоедливыми прядками к лицу.

Нам было мало!

Слишком долго мы ждали этого момента, когда наша страсть могла выйти на свободу, не сдерживаемая косыми взглядами, предрассудками или правилами приличия.

– Ну что? Поиграем, кто быстрее устанет? – улыбался Бродяга, завязывая второй по счету презерватив и прошлепав обнаженным до окна, чтобы выкинуть его туда, не смущаясь своего красивого обнаженного тела, которое блестело в ласкающих солнечных лучах от пота и нашей страсти, расхохотавшись, когда я весело хихикнула, кивая на окошко, за которым он решил соорудить мусорку:

– …а гуси не подавятся?

– Если только соседские, – в тон мне ответил Бродяга, отчего теперь рассмеялась я, взвизгнув, когда он запрыгнул на кровать, не давая мне возможности прикрыться хотя бы скомканной и влажной простыней, когда в его руках оказался снова презерватив, и мужчина многозначительно дернул бровью:

– Кто проиграет, тот готовит ужин!

Можно было даже не сомневаться в том, что проиграю я, потому что уже сейчас я пыталась сползти с кровати, умоляюще выгиба брови, и смеясь, когда Бродяга затаскивал меня обратно, принимаясь целовать и легко щекотать.

Сложно было сказать, сколько длился наш марафон и какой был час, когда я наконец обессиленно повалилась на подушки, понимая, что сегодня я не то, что ужин не смогу приготовить, а даже добраться до дома!

Кажется, Бродяга знал, что говорит, когда предупреждал о том, что я в этот день буду болеть.

Но какая же сладкая была эта болезнь!

Наверное, я была какой-то скрытой мазохистской, но сейчас буквально млела от блаженства и непередаваемой радости, уставшая, но окрыленная, распластавшись бесстыдно на его кровати и завернув свое влажное тело в тонкую простыню, которую мне принес Бродяга, даже не пытаясь натянуть на себя хоть что-нибудь из одежды.

– Я хожу дома голым, забыла, крошка? – подмигивал он мне, когда вернулся с бокалом холодной воды, которую протянул мне, глядя впервые без привычного колючего голода в этих голубых глазах, и садясь на край кровати рядом со мной, когда я с улыбкой покачала головой, прошептав:

– Хорошо, что у тебя нет соседей. Боюсь, что их бы пришлось увозить в травматологию в первый же день знакомства с тобой!..

– После того, как стали отбиваться от меня лопатой?

– Нет, когда свалились с порога от созерцания твоего зада в одном из окон.

Бродяга снова рассмеялся, глядя на меня весело и так странно…словно что-то изменилось в его взгляде с того момента, как я ступила на порог этого замечательного дома, растаяло, растеряло колкость.

Я терялась от его пронзительного, наблюдательного взгляда, едва не подавившись, когда он рассмеялся снова, поднимаясь на ноги и скрывая часть своего красивого, мускулистого тела за стойкой, которая отделала часть помещения под кухню.

– Я так понимаю, что ужин тоже на мне, – усмехнулся он, хлопнув холодильником и отворачиваясь спиной, потому что встал к плите, не видя мой удивленный взгляд:

– Ты умеешь готовить?

– Приходится делать это, раз уж живу один, разве я не говорил тебе? – судя по голосу он улыбался, когда говорил это, вот только я немного сникла, пробормотав себе под нос:

– …ты никогда ничего не говорил о себе.

И вот теперь мы были близки так сильно, как только это было возможно. Физически.

А я по-прежнему не знала о нем совершенно ничего, потеряв надежду на то, что смогу стать частью его загадочной и явно довольно странной жизни, в которой не было ничего и никого….по крайней мере, на первый взгляд.

Я бы подумала, что он не услышал моих приглушенных слов, если бы его спина не напряглась и не застыла в таком положении, отчего я почему-то смутилась, проговорив поспешно и чуть хрипло:

– ….а можно я немного осмотрюсь?

– Конечно.

Бродяга не обернулся, когда я неловко натянула на себя брошенную им майку, потому что поняла, что отыскать свою одежду сразу явно не получится, осторожно вылезая из кровати на все еще дрожащих ногах, и чувству себя по меньшей мере новорожденным олененком, который делал первые шаги и только учился ходить по этому миру.

На самом деле, меня привлекла полка, которая была аккуратно сделана вдоль стены напротив кровати, но немного дальше кухни, на которой стояли какие-то награды и рамочки для фотографий.

Сначала я подумала, что это все мне просто показалось, потому что Бродяга был не тем человеком, который хранил бы какие-то памятные вещи.

…или только казался таким? А на деле умел вязать крючком и обожал фиалки?

Я не обратила внимания на то, как что-то зашипело на сковородке и по дому раздался аромат жаренного мяса, с удивлением видя перед собой несколько фотографий, на которых Бродяга был рядом с пожилой седовласой женщиной, что держала на руках белокурого малыша, совсем кроху….а еще рядом с молодой красивой девушкой, которая улыбалась так обворожительно и красиво с этой фотографии, отчего мое сердце дрогнуло, споткнувшись о серую бытность жизни.

А что если это его жена и сын?!..

Боясь дальше смотреть на оставшиеся две рамки, я обратила все внимание на пару кубков, на которых были написаны разные года и нанесена гравировка «Лучший нападающий клуба регби «Красные дьяволы» Кент Кроуфорт»

– …Кент Кроуфорт, – прошептала я вслух, словно пробуя это имя на вкус.

– Это я, – раздался голос Бродяги за моей спиной, и его дыхание коснулось моей шеи сзади, отчего я подпрыгнула на месте, – Настоящее имя Бродяги Кент Кроуфорт.

– …приятно познакомиться, – ошарашенно пробормотала я, глупо заморгав ресницами, словно случайно узнала тайну за семью печатями, на что Бродяга – вернее Кент – мягко рассмеялся, чуть покачав головой, – Я правильно понимаю, что твое имя не знает никто в этом городе?…

– Почему же? Зак знает, – усмехнулся он, поворачивая ко мне самую крайнюю рамку с фотографией.

Небольшой, уже немного выцветшей, на которую мужчина кивнул, чуть дернув бровью:

– Узнаешь?..

На фото были двое мальчишек.

Один белокурый и голубоглазый, с широкой нахальной улыбкой, второй темноволосый и кареглазый. Эта сладкая парочка, сжимала своими ладонями мяч для регби, двое – один мяч и они были такими счастливыми.

Кента нельзя было спутать ни с кем, даже если на этом фото ему было лет 10 или 12.

Его широкая мальчишеская улыбка совершенно не изменилась, как и блеск в этих глазах, который иногда загорался яркими искорками, что растапливали лед его колкого взгляда.

А второй…кареглазый. Такой милашка.

Красивый мальчик с ямочками на щеках.

С такого однозначно вырос бы самый настоящий и знойный…

– Зак?! Это ты и Зак?

Кент закивал, аккуратно взяв рамочку, чтобы поставить ее ближе к нам.

– Родились в одном роддоме. Росли на одной улице. Ходили в один детский сад. Учились в одном классе в школе. Вместе дрались с парнями другого района. Вместе пили, вместе гуляли…наверное никто не удивился тому, что даже служить мы попали вместе.

Медленно моргнув, я потянулась к прямоугольному армейскому кулону, дрогнув пальцами, оттого что боялась повторения прошлой истории, когда Бродяга не дал мне возможности прочитать того, что было там написано в тот день, когда был у меня со своим лечением.

Не отступил.

Не дрогнул ни одной мышцей, когда я коснулась пальцами его груди, разворачивая кулон, чтобы прочитать выдавленные на нем слова «Имя: Кент Кроуфорт. Дата рождения: 10.04.1980. Рост: 1,90 Звание: капитан. Род войск: USMC»

Почувствовав, как он прикоснулся кончиками пальцев к моим бровям, я только тогда поняла, что хмурюсь.

– Что не так?…

– Понять не могу, как расшифровывается род войск, где ты служил…

– Морская пехота, – Кент рассмеялся приглушенно, убирая прядки с моего лица.

– И капитан…это же много?

– Немало, – он все смеялся, и его глаза искрились этими теплыми лучиками, пока я прибывала в шоке, не зная, что ожидать от этого мужчины, которого я не знала.

Но теперь узнавала, крупица за крупицей, пораженная тем, что он позволял сделать это так легко.

– И где же вы служили?

Лишь тогда в его глазах сверкнуло что-то, словно вместо солнечного лучика, в этих голубых глазах промелькнул кинжал, даже если его губы продолжали улыбаться, а сильные, чуть шершавые пальцы касались все так же нежно и аккуратно:

– В Ираке.

В сердце что-то дрогнуло с такой силой, словно оборвалось, когда я прошептала неловко, понимая, что, возможно, спрашиваю о том, о чем не должна знать.

– …это же так далеко…и там жарко?

Кент на секунду закрыл глаза, и в какой-то момент показалось, словно он задержал дыхание:

– Иногда очень жарко, крошка.

И без слов становилось понятно, что речь шла далеко не о погоде.

– …прости, что спрашиваю…не говори.

– Нет, все в порядке. Мы служили с Заком по контракту. Сами выбрали, сами поехали. В Ирак не брали новобранцев, только опытных военнослужащих. Мы ехали не за славой, а всего лишь за деньгами…и получили то, что хотели, но какой ценой…

– Не говори! Пожалуйста, не говори!.. – я закрыла дрожащие ресницы, сделав порывистый шаг вперед и обхватывая его обнаженный торс руками, чувствуя, как он напряжен, и как его горячие ладони опустились на мою спину, словно защищая от этого мира.

Я была наслышана о том, что творилось в горячих точках, и боялась услышать об этих ужасах из уст человека, который стал мне так дорог.

– Самое главное, что ты живой, и ты вернулся с этого жуткого места…ведь не было ранений?

– Были. И ранение и контузия. Поэтому мы и вернулись с Заком раньше положенного по контракту.

Я прижалась к нему сильнее, задрожав от мысли о том, через что пришлось пройти Кенту, когда он вздохнул глубоко и протяжно, чуть поворачивая меня, но при этом не отпуская из своих рук, чтобы повернуть к нам вторую рамку с фотографией, от которой мое сердце испуганно дрогнуло и повисло над пропастью.

На этом фото гордый и довольный Кент Кроуфорт, держал на руках кроху малыша в ярко голубом комбинезоне, обнимая красивую стройную белокурую девушку, которая смеялась, убирая со щеки прядку волос.

Какие же они были красивые и радостные.

Эта фотография просто дышала счастьем и уютом, от которого мой голос пропал, когда я не смогла прошептать: «Ничего не говори!..»

Было так страшно услышать эту правду, но у меня просто не было иного выхода, раз Кент решил раскрыть сегодня все свои секреты, когда тяжело выдохнул:

– Это Кэндис и Крит Кроуфорт…. – Кент помолчал какое-то время, видимо ожидала получить от меня какие-то слова и реакцию, но я была так скована и испугана тем, что он скажет дальше, что была не в силах выдавить из себя ни единого звука, словно завороженная глядя на эту красивую и такую радостную девушку с малышом, с тянущей тоской понимания, что я на нее совершенно не похожа…

Я не была голубоглазой, стройной блондинкой с обворожительной улыбкой, которая могла свести с ума любого…видимо, как когда-то свела с ума и Кента.

– Моя младшая сестра и племянник.

ОУ! Господи, спасибо!!!

Не знаю, как у меня получилось сдержать в себе глубокий облегченный вздох, когда я прошептала, чуть откашлявшись и начиная улыбаться от того облегчения, которое теплой волной нахлынула на меня:

– Она очень красивая!

Странно, что лишь в эту секунду я смогла найти сразу с десяток черт, схожих с Кентом, удивившись тому, как я сама себе придумала проблему, сама испугалась и сама поразилась, как не увидела этого сразу.

Ведь брат и сестра на самом деле были так удивительно похожи.

Как и кроха Крит.

Вот только моя радость и облегчение были не долгими, когда Кент тихо проговорил:

– Да. Красивая. Была…

Я тяжело сглотнула, чувствуя, как моя улыбка сползла так же быстро, как и появилась на лице, прижимаясь к Кенту сильнее, и пытаясь своими объятьями показать, что я сожалею. Очень.

– Прости…мне очень жаль. И подумать не могла…

– Все в порядке, крошка. Я знаю.

Кент кивнул, улыбнувшись тяжело и печально, поглаживая меня своей рукой, и прикоснувшись кончиками пальцев второй руки к фото:

– Она умерла два года назад, когда сыну было четыре месяца.

Я на секунду закрыла глаза, чувствуя, как слезы уже поднимаются вверх, застилая глаза и слыша его мягкий приглушенный голос, который говорил так спокойно.

Подчеркнуто спокойно и размеренно, даже если в каждом слове, произнесенным Кентом, была спрятана великая, непередаваемая боль, которую едва ли можно было выразить словами, не закричав надрывно и потерянно, словно раненый зверь:

– Прошло всего две недели с тех пор, как мы вернулись домой с Заком после двух месяцев реабилитации, положенной после нахождения в Ираке. Мы почти адаптировались к гражданской жизни…пили, гуляли, проверяли на крепость собственные нервы. Кэн родила сына, пока я был на службе, и не сознавалась ни маме, ни мне, кто был тот негодяй, который бросил ее с мелким на руках. Знала, что я этого так не оставлю. А потом она пропала…

Кент осторожно отодвинул от себя рамку с фотографией, чтобы развернуть самую первую, где был он с пожилой женщиной и малышом на руках.

– Ее искали трое суток. Мы подняли на уши всю местную полицию, даже бандитов….на пятый день нашли ее тело. Кэн изнасиловали и убили, забрав ее деньги и машину. Конечно же, тот подонок не знал, что дома ее ждет больная мать и четырехмесячный сын.

Я закрыла глаза, закусив нижнюю губу, которая дрожала от слез, что едва получилось сдерживать в себе.

Я не могла позволить себе разрыдаться сейчас, чувствуя буквально кожей, как тяжело ему дается эта история, когда я должна была быть рядом – стойкой и несломленной, чтобы поддержать его, потому что это была рваная рана на его сердце, которая едва ли когда-нибудь заживет.

– Этого выродка нашли спустя еще два дня. Им оказался какой-то гастролирующий домушник-наркоман. В полиции задержали его, но через сутки отпустили под подписку о невыезде…

Я не смогла удержать возмущенного вздоха, глядя снизу вверх в лицо Кента, которое с каждым словом становилось все более мрачным и холодным, словно опять на нем возникала маска отчуждения, за которым было не видно истинного Кента или Бродягу, что покорил меня до самой глубины души и дрожащего сердца.

– Естественно он сбежал. Да и особой надежды на полицию не было. Мы с Заком нашли его сами и наказали за все, что он сделал, бросив потом тело в той же канаве, где нашли Кэн.

Я медленно моргнула, в эту секунду понимая, за что именно была прошлая судимость Кента.

Но, знаете, я не осуждала его, не усомнившись ни на долю секунды в том, что он все сделал по чести.

Да, пусть жестоко, но это было оправданно и правильно!

– Я освободился только в этом году, и узнал от мамы, что у сына очень опасное врожденное заболевание сердца. Ему нужен новый клапан и дорогостоящая операция… – Кент провел рукой по волосам, чуть прикрывая глаза и дернув плечом, – Зак рассказал мне про эти бои и куш, который я обязан выиграть. Теперь ты знаешь все, крошка.

Я растерянно улыбнулась, видя, как мужчина вдруг поморщился, в первую секунду испугавшись того, что он уже пожалел, что рассказал мне все, что я хотела о нем узнать, и даже намного больше, прошептав:

– …что-то не так?

– Ага. Мясо сгорело! – рассмеялся Кент, ущипнув меня за обнаженный зад, и бросаясь снова на свою импровизированную кухню, где уже даже шипения было не слышно, оставляя меня наедине с золотыми кубками и фотографиями, на которые я смотрела сейчас совсем иначе, бережно прикасаясь пальцами к лицам мамы, сыночка и сестры Кента, и аккуратно расставляя на деревянной полочке в том же порядке, в каком они стояли до этого.

– Это все привезла мама, когда я купил этот дом и оставила у меня, как бы я не сопративллся, – услышала я голос Кента с кухни, обернувшись на него.

– Малыш Крит сейчас живет с ней?

– Да. Маме не впервой растить ребенка в одиночку. Она вырастила нас с сестрой одна.

– А твой папа?…

– Был водителем бензовоза. Погиб, когда мне было одиннадцать.

Надо ли говорить, что после всего услышанного, я была без ума от этого мужчины, который оказался таким внимательным, заботливым и нежным к своей семье, не смотря на кажущуюся грубость и полную отрешенность.

Я была просто заворожена им, пока искренне не понимания, чем я заслужила его честность, и этот волшебный день, когда я ходила в его доме, в его одежде, ощущая его аромат каждой клеточкой тела и восторженно понимания, что едва ли в этом городе кто-то знает о нем так же много, как я.

Не считая Зака.

– Придется обойтись салатом и гамбургерами, – снова улыбался Кент так очаровательно и совершенно бесподобно, вываливая на стойку гору овощей, упаковку нарезанного белого хлеба для тостов, сыр и ветчину.

– Давай я помогу!

Знаете, это был самый настоящий рай!

Быть рядом с ним – прекрасным, обнаженным и смеющимся – ощущая на себе его руки, видя его проникновенные взгляды и обаятельные улыбки, когда мы вместе возились на кухне, не замечая, как за окном солнце клонилось к земле, забирая с собой этот день, который перевернул всю мою жизнь.

– Мне домой надо, – горестно вздыхала я, когда мы поели и помыли посуду, снова вернувшись на большую кровать, лежа под боком Кента и положив голову на его широкую грудь, блаженно прислушиваясь к тому, как ровно и спокойно бьется его сердце.

– Еще чего! Сегодня ночуешь у меня. Твоя мама все-равно думает, что ты на работе и придешь только утром, – усмехнулся Кент, все-таки зашевелившись и впервые за этот день, натягивая на себя спортивные легкие брюки, увлекая меня за собой с кровати куда-то из дома, – Идем, хочу показать тебе кое-что.

Недоуменно улыбнувшись, я следовала за ним без страха или лишних мыслей, держась за его широкую горячую ладонь, даже если не понимала, почему он взял с собой одеяло с кровати.

Лишь только сейчас я поняла, что веранда опоясывала весь дом по кругу, и можно было выйти на нее и с задней части дома, где даже еще и двери не было, но открывался завораживающий вид на ночное небо с миллионами звезд, которых было так много, что я покачнулась, запрокидывая голову.

Ночная прохлада была такой ароматной и свежей, впитывая в себя запах трав и спящих цветов, создавая атмосферу таинственности и самого настоящего волшебства, пока я следовала за Кентом, радостно рассмеявшись, когда он остановился возле большого гамака, на который кивнул с улыбкой:

– Забирайся, крошка. Спать будем здесь.

Никогда еще я не была такой счастливой, умиротворенной и расслабленной, как сейчас, вдыхая полной грудью аромат луга, этой ночи и своего любимого, самого лучшего мужчины на земле, раскачиваясь легко под ночным сводом, и глядя с улыбкой на падающие яркие звезды, ощущая его сильные руки и тепло, и каждый раз загадывая лишь одно единственное желание – чтобы он всегда был рядом!

– Не понимаю… – прошептала я, укутанная в одеяло и его тепло, растянувшись вдоль сильного тела Кента и обвивая его руками, ощущая его терпкое дыхание, от которого шевелились прядки волос на моем затылке, когда он с улыбкой выдохнул:

– Что?

– Чем я заслужила сегодняшнее волшебство?

Да, я сказала это вслух, не боясь, что он посмееться надо мной, потому что теперь знала наверняка – он замечательный, тонко чувствующий человек, каким бы неотесанным грубияном не казался на первый взгляд.

И пусть мои мысли про вязание крючком и фиалки так и не подтвердились, но теперь я узнала то, что влюбило меня в Кента окончательно и бесповоротно.

Кент чуть зашевелился, поглаживая горячей ладонью мое плечо, приглушенно проговорив, словно боясь нарушить покой и волшебство этой необычной, удивительной ночи:

– Знаешь, ты удивила меня с самого первого дня, как появилась в нашем городе. Впервые я увидел тебя, сразу же как вы переехали. Я подумал, такая мелкая, но такая упрямая, когда проезжал мимо вашего дома, а ты в одиночку таскала коробки с машины, пока твоя мама сидела с полотенцем на голове на крыльце, а младшая сестра не убирала из рук телефона. Едва ли ты видела меня тогда. До сих пор не понимаю, как ты смогла перетаскать в дом все ваше барахло в одиночку!

Я смущенно притихла, не ожидая такой откровенности и в этот раз, прекрасно помня день нашего переезда и то, как я надрывалась с коробками, пока мама билась в очередной истерике, а водитель психовал, что мы не договаривались о том, что он будет еще час ждать, пока мы перетаскаем все вещи в дом. Ему пришлось потом доплачивать за ожидание.

– На самом деле, я знал, что ты придешь работать в наш клуб.

– Весьма самоуверенно! – фыркнула я, но все-таки улыбнулась, когда Кент легко рассмеялся, чуть щипая меня за плечо:

– Дело не в самоуверенности, крошка. Просто это единственное место, куда реально можно устроиться на работу, только и всего. Ты была такой забавной, когда шипела на меня, но при этом всегда искала своими глазами.

– А вот и неправда!

Кент рассмеялся снова, неожиданно целуя меня в затылок и сжимая в своих руках крепче:

– Не думал рассказывать тебе о себе, но…. – он вздохнул, отчего я напряженно застыла, даже если понимала, что едва ли Кент скажет что-то плохое или ранящее, – Знаешь, в этой жизни есть только пара людей, которые готовы биться за меня, не думая о себе. Это моя мама, погибшая сестра и Зак. Ты стала моим открытием и полной неожиданностью, когда бросилась защищать меня перед Биллом и тем недоростком…Зак и Большой Стэн все рассказали мне. Ты удивила меня дважды. И я решил, что могу доверять тебе, как своей семье.

Я широко улыбнулась, прижимаясь прохладной щекой к его горячей груди.

Это не было банальным «я люблю тебя», но в устах Кента его слова значили куда более важными и трогательными, чем эти три слова!

– Все будет хорошо, – прошептала я, думая о семье Кента, частью которой так хотелось быть, – Ты обязательно победишь и сорвешь этот куш. А малыш Крит быстро поправится после операции и встанет на ногию

Он медленно кивнул, глядя на звезды, и помолчал какое-то время, прежде чем тихо добавить:

– Завтра день большой битвы. И у меня нет права на ошибку. Что бы там не было, но эти деньги должны стать моими.

Сердце дрогнуло и притаилось, словно ожидая команды от мозга, когда можно начать истерить и рваться на части, пока смысл сказанных им слов доходил до моего разнеженного серого вещества.

– Как завтра? Я же точно помню, что Себ говорил мне про пару месяцев!

– Босс предложить изменить правила игры и сократить время ожидания за счет зрелищности.

– И что это значит? – все-таки мой голос задрожал, когда где-то внутри я понимала, что в этой самой зрелищности не будет ничего хорошего и доброго.

– Значит то, что завтра ты будешь дома, крошка. Не ходи на работу и не смей спускаться на нулевой этаж…

– Из-за этого клуб закрывали на день?

– Да.

Меня забила мелкая дрожь, когда в голове пронеслись какие-то ужасные кровавые картины настоящих гладиаторских боев…после которых выживал лишь один. Самый сильный.

– Господи, да что может быть страшнее той клетки и моря крови?!

Руки Кента прижали меня сильнее к его сильному напряженному телу, даже если его голос звучал мягко и успокаивающе, когда он произнес, чуть касаясь губами моего нахмуренного лба:

– Что бы там не было, тебе не нужно видеть это, крошка. Я просто хочу, чтобы ты запомнила этот день и ночь, и возвращалась в них всегда, что бы ни случилось…

Сердце оборвалось и сгинуло в ужасе подступающей паники.

– Кент, не делай этого! Не говори так, словно ты прощаешься!!!!