Текст книги "Ищи меня в отражениях (СИ)"

Автор книги: Елена Гусарева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 4

Я нацепил наушники, вдавил кнопку плеера и, подчиняясь монотонному ритму музыки, поплелся в сторону детского дома. Небо часто сеяло дождевые капли на мокрый, тускло поблескивающий асфальт. Старые ботинки раскисли, и в ногах скоро захлюпало. Капюшон сполз на глаза.

Почему я всегда оказываюсь в подобных городах? Они все одинаковые, как под копирку, скучные, безликие, и будто пребывают в бесконечной осени. Я ненавижу эту безысходность бетонных пятиэтажек с пыльными окнами, с черными норами подъездов и изглоданными скелетами лавок возле каждого из них. Эти дома, где люди, упаковавшие свой мир в четыре стены, терпеливо ждут конца. И пусть внешне я мало чем отличаюсь от общей серой массы, пусть я хожу теми же неухоженными улицами, влачу ту же тусклую небогатую на события жизнь, я верю, что рано или поздно все изменится. Просто потому, что мне недостаточно того, что есть, мне душно здесь. И первым шагом в направлении новой жизни должно стать принятие себя. Пора прекратить ассоциировать себя с ними. Мои чувства и мысли должны быть совсем другими. Мне должны быть чужды их мелкие радости. И все, что составляет смысл их существования, вся эта любовь и дружба – это просто не мое. Точнее, это тоже мое, но... Я этим питаюсь и точка! Из этого кодекса не может быть исключений.

Я не могу быть с ними – это ясно. Кто они и кто я? Нельзя забывать об этом. Нужно научиться, в конце концов, держать дистанцию. Я так часто наступал на одни и те же грабли, что у меня должна быть мозоль на лбу. Сколько раз я говорил себе: "Не выделяйся, следи за своими превращениями, действуй осторожно". Вот только словами сыт не будешь... И разве кто-то предоставлял выбор, кем мне быть? Если уж так случилось, что они – стадо овец, то мне нужно научиться быть волком. Иначе просто не выжить.

Рано или поздно люди вокруг понимали, что я другой. "Странный" – это их любимое слово. Они замечали необычные вещи, которые не могли объяснить, и чем больше таких вещей становилось, тем сложнее было их игнорировать. В конце концов меня начинали бояться и изгоняли, не особо вдаваясь, почему это происходило. Настоящие причины всегда были слишком необычными, чтобы кто-то решился заговорить о них прямо. Я не хочу в очередной раз быть изгоем.

Эта девчонка, Надя, – ее нужно остерегаться прежде всего. Глаза у нее дерзкие, будто насквозь видят... Не похожа она на обычного человека. Есть в ней что-то сложное, непонятное... Больше не сяду с ней за одну парту. Уж лучше займу место рядом с тем "Ромео". Уверен, я его быстро раскручу.

При мысли о нем волной накатила тошнота, и в висках застучали молоточки. Голод проснулся с новой силой. Я отключил плеер и огляделся, ловя себя на мысли, что уже давно пропустил нужный поворот. Улица вдруг стала незнакомой. Серые дома в дождевых потеках, мокрые серые тротуары – немудрено заблудиться в этом болоте! И как назло, ни одного прохожего. Нужно вернуться назад. Кажется, я шел прямо, или вот здесь направо повернул? Быстрым шагом я направился в обратную сторону. Я почти бежал, но чем дальше, тем яснее понимал, что окончательно потерялся. На противоположной стороне улицы я заметил фигуру в темном плаще и помчался туда.

– Вы не подскажете, где здесь Никитский детский дом?

– Нет, извини. Я в этом районе случайно, ничего тут не знаю. – Фигура в темном плаще заспешила прочь, растворяясь в дожде.

Я побрел дальше вдоль незнакомой улицы. Мною вдруг овладело абсолютное безразличие. Я весь отдался этому настроению и просто шел и шел, поворачивал на очередном перекрестке и плелся дальше. Небо становилось все мрачнее, опускались сумерки, дождь постепенно превратился в снег. Белые хлопья густо падали на мокрый асфальт и тут же исчезали. Впереди замаячил парк, и я свернул туда.

Редкие фонари освещали аллею. Словно мошкара, в лучах света роились снежинки. Усталой походкой я брел по заснеженному парку и мерил свой ход сменяющимися темными и светлыми промежутками. В этом было что-то успокаивающее. Вдруг я остановился.

В кругу света, облепленная белым мерцающим пухом, кружилась девочка, поднимая легкий вихрь снежинок вокруг. Она двигалась медленно в такт падающему снегу, и сама казалась хрупкой снежинкой, которая вот-вот растворится в воздухе. Я не мог пошевелиться, завороженный открывшейся передо мной картиной. На миг показалось, что это мир пришел в движение и вертится вокруг нее, как вокруг центра вселенной.

– Снег идет... правда, здорово? Я целый день ждала, когда пойдет снег! Волшебно...

Ее влажные глаза цвета текучей ртути, обрамленные длинными, почти прямыми ресницами, смотрели на меня. Надя предстала передо мной словно видение – вся белая, с капельками талых снежинок на розовых щеках.

– Ты что здесь делаешь?

– Я... гуляю. Шла из школы и решила пройтись по парку. А ты?

– Я тоже.. типа того... Я немного заблудился.

– Школа здесь недалеко. Тебе в Никитский?

– Ага.

– Хочешь, пойдем вместе, мне в ту же сторону.

– Давай.

Глава 5

Мы шли рядом в тишине оглохшего, остановившегося во времени города.

Я не знал, что сказать ей. Было неловко идти и просто молчать. И зачем только я согласился, чтобы она показала дорогу.

– Смотри, – сказала Надя вдруг без предисловий и протянула руку.

– Что?

– Вот, – она указывала пальцем куда-то на рукав своего пальто.

– Что там? Я ничего не вижу.

– Да вот же она! Посмотри! Идеальная снежинка!

Серьезно?!..

Я подошел поближе и пригляделся.

– Ну да, снежинка...

Я украдкой глянул на нее, пытаясь поймать иронию во взгляде, но Надя была серьезна.

– Она идеальная! Просто идеальная... Как много ты видел в своей жизни абсолютно идеальных созданий?

– Ну, не знаю, – ответил я уклончиво.

– У всего есть какой-то изъян, ну буквально у всего. Человек настолько несовершенен, что непонятно, зачем он вообще такой нужен. Даже простые предметы, и те небезупречны. Первый снег – это редкий случай, когда можно увидеть что-то по-настоящему прекрасное и совершенное.

– А вдруг она под микроскопом окажется вся кривая и косая?

– Да нет, эта останется самой красивой, – она смахнула снежинку с рукава. – Пусть летит, выполнит до конца то, что ей предназначено.

– Да что ей предназначено-то? Падать с неба на землю?

– И она делает это идеально.

Надя настолько преобразилась, что у меня появилось ощущение, будто мы познакомились несколько секунд назад. Я всеми силами старался не смотреть на нее, а она, нисколько не смущаясь, весело изучала меня. Уверен, она видит меня насквозь, и каждая деталь уже запечатлена, задокументирована в ее сознании.

– Пришли.

Тишина лопнула. Я вздрогнул и посмотрел на свою попутчицу. Вдруг почувствовал, как во мне что-то сломалось, безвозвратно повредилось, и уже никогда не вернётся в свое исходное состояние. Внутри все задрожало, перед глазами заплясали желтые пятна. Я начал меняться прямо у нее на глазах. Мое лицо, словно кусок глины в руках бездарного скульптора, деформировалось, потеряло гармонию и рельефность черт. Тело вышло из под контроля, и каждая клетка заплясала в собственном диком ритме. Мне было больно, как никогда в жизни.

– Хватит! Хватит! – взревел я. – Перестань! Мне больно!!!

– Что с тобой?..

– Уходи! Хватит!

Я бросился к дверям детского дома.

– Постой! С тобой что-то не так!

Все не так!!! Все, все, все со мной не так!!! Влетая в холл, я чуть не вырвал дверную ручку. Метнулся куда-то, не разбирая дороги, но ноги подкосились, и я повалился навзничь. Лямка лопнула, и сумка отлетела в сторону.

– Эй! Ты мне тут натопчешь сейчас! – услышал я чей-то голос.

Спрятаться... надо... сейчас... куда? ... лестница... куда?... темно... Черт!

Глава 6

– Где я? – все тело словно объято огнем. Перед глазами пляшут черные мушки.

– Лежи, лежи! – кажется, это директор. – Первый день в школе, не очень удачно, да? Ну ничего, бывает. Отдохнешь, и все пройдет. Кушать надо хорошо. Не ел ничего толком, вот голова и закружилась. Куда торопился-то так?

– Есть хочу! Юрий Михайлович, помогите! Все болит! Есть хочу...

– Ну-ну. Чего уж так причитать, – директор поправил подушки. – Сейчас Верочка принесет что-нибудь из столовой.

– Нет, не то...!

Я дернулся вперед. Нужно было срочно выйти на улицу, найти кого-нибудь... Но меня замутило, и я упал назад на подушки.

– Что не то? Ты прямо сам не свой!

Вот он, этот долгий ласковый взгляд.

Мало, мало, еще! Есть хочу!

– Все ведь в порядке? Посидеть с тобой?

– Да...

Глава 7

Пятна света на кафельном полу. Тяжелые шаги из коридора. Дверь! Нельзя позволить ему войти! Стук. Толчки. Я навалился на дверь всем телом. Нет! Я не пущу тебя! Холодно. Дверь покрывается колючим инеем. На ней начинают проступать бурые пятна. Нет! Убирайся!

......

– Входите, входите. Мы его здесь пока положили. Надеюсь, что все сделали правильно. Я вам сразу позвонил, как вы и просили, – Юрий Михайлович опять тараторил. – Может быть, все-таки врача пригласить. У нас очень хороший педиатр работает в Никитском, Петр Викторович. Я ему пока не звонил.

Кто-то дотронулся до моего лба ледяными пальцами и тут же отдернул руку.

– Ну как же, ребенок сознание потерял... – настаивал Юрий Михайлович. – Да и порядок такой.

Я попытался открыть глаза, но на веки словно свинец положили.

– А вы уверены, что с ним все в порядке? Он есть просил. Мы пытались его покормить, но...

Ответил голос, смутно знакомый, тихий, как шуршание опавших листьев.

– Друзья у него есть?

– Друзья... Он у нас недавно. Девочка про него спрашивала сегодня.

– Девочка пусть навещает, не препятствуйте, – прошелестел незнакомец.

Голоса начали удаляться. Я напрягся и с трудом приоткрыл глаза. На пороге комнаты у двери стояли двое. Коренастая и широкоплечая фигура принадлежала, конечно, Юрию Михайловичу. Но с кем он так заискивающе беседует обо мне? Высокий, тонкий мужчина в темном пальто. Никак не разглядеть лица... Перед глазами все плывет.

– А если ему хуже станет, то, может быть, все-таки врача?... – опять послышался голос директора.

– Хуже не будет, не беспокойтесь. Впрочем, наблюдайте и звоните, если что. Станет хуже, заберем.

– Хорошо, я буду наблюдать круглосуточно. Дам вам знать...

Темная фигура повернулась в мою сторону, но лица не разглядеть.

Кто ты?! Кто?

Я попытался приподняться, но слабость пронзила тело, и я провалился в темноту.

Глава 8

«Тепло. Как тепло в комнате! И как вкусно...»

– Ты еще тут, Наденька? Сидишь? Я вот тебя позвал, а зачем...? Все равно ведь без сознания лежит. Что-то ты бледная какая-то. Устала, наверно? Иди уже домой.

– Да, устала что-то. Можно я завтра еще приду?

– Конечно, приходи, если хочешь.

Глава 9

– Тимофей! Очнулся! Ну, молодец парень, молодец! А мы тут все глаза проглядели. Смотрим, вроде порозовел, лучше, кажется, тебе стало, а все не приходишь в себя!

Юрий Михайлович склонился надо мной и потрогал лоб. Ладонь у него была влажной, неприятной.

– Ну что, голодный, наверно!? Неделю ведь пролежал, все бредил. Не ел, не пил. Как без питания-то совсем? Голодный?

– Нет. Я в порядке. Я сыт, – я сел в постели.

– Вот тебе здрасте... А всю неделю как стонал: "Есть хочу"! Вчера только затих, на поправку пошел. Мы с Наденькой от тебя не отходили.

Тут только я заметил хрупкую фигурку в кресле, свернувшуюся калачиком. Юрий Михайлович посмотрел на девочку.

– Устала, спит бедная. Да и я устал за эту неделю. Ох, и понервничали мы, Тимофей.

– Заберите Надю, пускай домой идет. Я уже в порядке.

– Да будить не хочется. Спит так сладко.

– Заберите. Пусть в другой комнате спит.

– Что ж, раз она тебе мешает.

Юрий Михайлович поднял Надю. Она не проснулась. Ее тонкая рука свесилась и раскачивалась, когда директор понес девочку к дверям.

– Может тебе что-то нужно?

– Принесите мой плеер и пару кассет, если можно.

Директор кивнул.

– Я пришлю к тебе Верочку с бульоном, – бросил он, протискиваясь в дверной проем. – Поправляйся.

Глава 10

Мой второй день в школе... Всего лишь второй день.

Я стоял за углом, дожидаясь назначенного часа. Когда до звонка осталось пять минут, я, скрипнув зубами, тронулся с места. Успел как раз вовремя, залетел в кабинет вместе со звонком. Опустив взгляд, лишь бы только не попасться ей на глаза, я протиснулся в конец класса.

– Тут свободно?

Остроносый оторвался от учебника географии.

– Свободно, садись, – дернув плечом, ответил Воробей.

Начался урок географии. Молоденькая учительница проверяла присутствующих. "Невинный... Тимофей," – она метнула кокетливый взгляд в мою сторону.

– Ну и фифа, – хмыкнул я.

– Ага, – улыбнулся Воробей. – Наша Любовь Александровна. Мы ее Фифой и называем.

Фифа цокала туда-сюда, то к карте, то к доске, записывая народонаселение какого-то государства. Добрая половина мальчишек пристально следила за каждым движением сиреневой юбки. Вторая была адептами белой шёлковой кофточки, точнее, выреза на этой самой кофточке... Девчонки тоже смотрели с благоговением, словно повстречали музу. Энергия тонкими струйками поднималась к потолку от доброй половины одноклассников. Я облизнулся от удовольствия. По всему выходило, что география здесь станет моим любимым предметом.

– А ты где две недели пропадал? – поинтересовался Воробей, не отрываясь от учительницы.

– Да так, гриппом болел.

Весь урок я пытался сосредоточиться на поклонниках Фифы. Но аппетит портился, как только моя бывшая соседка оборачивалась, чтобы в очередной раз впериться в меня дотошными туманно-серыми глазами. Каждый раз я ощущал невероятное смятение, как будто был пойман на месте мерзкого преступления. Никогда ни один человек не производил на меня такого действия. Внутри что-то дергалось, и я чувствовал, что снова теряю контроль над собой. Это пугало и изматывало. Мне хотелось бежать, бежать как можно дальше, чтобы не чувствовать на себе этого разоблачающего взгляда, который, словно хлыстом, стегал меня всякий раз, когда она оборачивалась в мою сторону. Но не мог же я, в самом деле, опять сбежать с урока! Не получится все время бегать от нее. Я должен что-то придумать, каким-то образом заставить ее отвязаться от меня.

Я с нетерпением ждал конца урока, но лишь прозвенел звонок, Надя встала и уверенным шагом направилась в мою сторону. Одним движением я смел свои вещи в сумку и, словно вор, бросился бежать из класса по соседнему проходу.

Наши догонялки продолжались весь день. На переменах я приклеивался к Воробью и, не отставая ни на шаг, заваливал его вопросами о всякой ерунде, лишь бы только не дать Наде вклиниться в наш разговор.

– Сашка, у тебя есть что-нибудь послушать?

– Есть "Кино", "Агата Кристи", "Чайф".

– Понятно.

Стандартный суп-набор...

– А что-нибудь поинтереснее?

– Например?

– Ну, типа вот этого.

Я засунул ему в ухо наушник. В плеере играла "Lacrimosa".

– Это че за симфония такая? – Воробей поморщился.

– Это готик-рок.

– Нифига на рок не похоже. Уфф... Они на немецком, что ли, поют?

– Ну да.

– И тебе нравится эта хрень?

Я уже, было, хотел отстать от него, но Надя в очередной раз метнула взгляд в мою сторону и, казалось, была готова опять сорваться с места.

– Хорошо, давай попробуем вот это.

Я поменял кассету в плеере.

Только бы продержаться до конца перемены.

– А это че?

– "Therion". Направление – симфонический металл.

– Ну, тут, конечно, поживее. – Воробей недоуменно приподнял бровь. – Но они ж там хором поют...

– Тебе не нравится?

– Честно?

– Понятно.

Я достал еще одну кассету.

– Тогда последняя попытка. Моя любимая на сегодня. Так что буду признателен, если соврешь. Эта кассета мне просто чудом досталась. Их практически нигде не продают.

– Ну, давай, – Сашка вздохнул и опять засунул наушник в ухо.

– Слушай, так этих я знаю! – воскликнул он с облегчением. – Это ж Metallica, только без слов.

– Не, чувак. Это Apocalyptica, каверы на Металлику на виолончели.

– Неплохо. Только Металлика все равно лучше.

Надя все-таки подошла к нам. Я посмотрел на нее, пытаясь сделать взгляд как можно более суровым.

– Чего тебе, Ступакова? – громко спросил я.

Многие обернулись. Кое-кто одобрительно хмыкнул. Я чувствовал себя гадко. Надя опустила глаза и шумно выдохнула. Потом развернулась и зашагала прочь.

Она оставила попытки подойти ко мне, но взгляды ее стали еще более пронзительными, они разъедали мне душу, словно кислота.

Глава 11

Почти неделю мне удавалось избегать разговоров с Надей. Мы сидели в разных концах класса. Я не подходил, и она тоже больше не пыталась заговорить со мной. Я уже привык сидеть за последней партой с Сашкой, которого почти сразу начал называть Воробей, но его это, кажется, только веселило. Я проводил с ним много времени, и мы быстро сдружились.

Обычно мы встречались с Воробьем в сквере по дороге в школу и болтали о том о сем. Я неизменно подначивал его на разговоры о рыженькой Вике – его безответной любви. И он делился самым сокровенным, ничего не подозревая.

– Я в нее влюблен чуть ли не с первого класса, представляешь? Мы даже дружили раньше... пока она не решила, что я ее недостоин. Она живет тут неподалеку, в соседнем дворе. Каждое лето мы тусим в одной компании, и между нами опять... все налаживается. Но как только начинается школа, она перестает меня замечать, – Сашка тяжело вздохнул и пнул пустую пачку из-под сигарет. Он их вечно где-то находил. Увидит, и обязательно пнуть надо. – Я не могу ее понять. Она ведь классная девчонка... И что мне со всем этим делать?

Да выкинуть ее надо из головы раз и навсегда. Тут все ясно.

Ему я, конечно, такого не сказал.

– Попробуй пригласить ее куда-нибудь.

– Ха! Пригласишь ее... Да к ней вообще не подойти, когда она со своей свитой. Они потом месяц надо мной стебаться будут.

– Ну, не знаю. Может, напиши ей тогда?

– Нет! – Сашка поморщился. – Я уже писал как-то... Она эту записку чуть ли не всему классу прочитала.

Вот зараза! Какого черта ты все еще о ней думаешь?

Я бы, пожалуй, мог избавить тебя от бесполезных страданий, только что же мне есть тогда?...

– Ну подожди, может быть она еще... разглядит тебя.

Или пожалеет, когда в очередной раз станет скучно.

После таких разговоров Сашка зевал и жаловался, что уже который день не высыпается. Я же, наоборот, приближаясь к школе, чувствовал себя все лучше. Так было и в четверг, когда мы завалились в класс на математику. Я уже начал располагаться за нашей партой, как вдруг послышался стальной голос математички:

– Я не разрешала пересаживаться. Две недели тебя не было, а теперь ты собираешься веселиться с этим охламоном. Будешь сидеть со Ступаковой.

Паучиха!

Я нехотя поплелся на прежнее место. Нади еще не было.

Я заволновался: а вдруг все повторится, как в тот вечер? Вдруг и сегодня я не смогу себя контролировать?

Я до сих пор не понимал, почему мое тело тогда слетело с катушек.

– Привет, – услышал я за спиной.

Не проронив больше ни слова, Надя села рядом. Мое присутствие ее, кажется, не смутило.

Достав учебники, она принялась сосредоточенно точить карандаш. О чем она сейчас думает? Наверняка обо мне. Почему тогда молчит? Я был уверен, что она сразу накинется с расспросами. Что ж, тем лучше для меня. Буду делать вид, что ничего не произошло.

Прозвенел звонок. Наталья Георгиевна вышла к доске. Потрясая пачкой бумаг и стреляя злобными взглядами, она принялась отыскивать новую жертву. На этот раз жребий пал на Надю.

– Я проверила ваши работы, – сказала Наталья Георгиевна тихим стальным голосом. Ее рот исказила полуулыбка. – Некоторые, как всегда, отличились умом и сообразительностью. Ступакова, ты слепая?! – вдруг гаркнула она. – Что за бестолочь! Встань, когда с тобой разговаривают!

Надя медленно встала из-за парты и уставилась себе под ноги.

– Ты не можешь переписать задание в тетрадь? Тут думать не надо, Ступакова, – Математичка выплюнула фамилию, как ругательство. – Тупить не надо! Тебя не учили писать в прописях? Копировать значки, черточки, палочки?!

Надя стояла неподвижно, и лишь пальцы ее руки мелко дрожали. Я посмотрел на эти тонкие, вымазанные чернилами пальцы и вдруг неожиданно для себя самого выпалил:

– Наталья Георгиевна! Тут вот какое дело...

Окончание фразы я так и не придумал.

Математичка нехотя оторвала взгляд от Нади. Та схватила сумку и опрометью бросилась вон из класса.

– Ступакова!

Но та уже скрылась за дверью.

– И что за дети пошли...

Наталья Георгиевна внимательно посмотрела на меня. Я выдавил самую благодушную улыбку. Внутри что-то хрустнуло, и в следующее мгновение у меня на носу появилась горбинка. Математичка подняла бровь и поджала губы.

Гадство! Похоже, спалился! Черт меня дернул впрягаться за эту неумеху!

– Ну, хорошо, – процедила сквозь зубы Наталья Георгиевна, – открываем учебники.

Я поспешил спрятаться за книгой.

Если математичка поймет, что я знаю ее маленькую тайну, наверняка захочет избавиться от меня. Свидетели и тем более конкуренты ей не нужны. Я уже встречал вампиров страха, но до сих пор удавалось держаться в тени и не переходить им дорогу. Вот и сейчас нужно затаиться, а я, как идиот, полез на рожон. Может быть, обойдется? Откуда ей знать о таких, как я? Сами-то они меняться не умеют.

......

Я увидел Надю в коридоре после урока, и на этот раз мне все-таки пришлось с ней заговорить.

– Ты так быстро убежала, что оставила свои вещи на парте, – я сгрузил ей в руки учебник, тетрадь и охапку ручек. – Не уверен, что нашел все твои ручки. Там все разлетелось....

– Спасибо, – Надя опустила глаза и прикусила губу.

– Математичка просто взбесилась!

– Некоторые люди ведут себя очень странно... – отозвалась Надя и многозначительно посмотрела на меня. Я резко отвернулся.

Да что она за человек? Почему я чувствую себя таким уязвимым, когда она рядом?

– Мне пора, Сашка меня ждет, – буркнул я и пошел прочь.

– Опять убегаешь? – бросила она, но я не оглянулся. – Ты думаешь, я не знаю, кто ты?

Я остановился.

– Ты это о чем?

– Я многое про тебя знаю.

– Что за чушь! Ничего ты не знаешь!... И вообще, нечего знать!

– Я наблюдала за тобой!

– Что?

– Я наблюдала за тобой, когда ты спал, когда ты был болен.

Я не знал, что ответить на это. Кровь бросилась в лицо, в висках загудело. Я силился выдавить хоть какой-то звук, но горло словно стянуло в тугой узел. Надя отвернулась явно собираясь уходить.

– Постой! – наконец смог выдохнуть я, сбрасывая оцепенение.

– Стой! – я схватил ее за руку. – Что ты знаешь?

Она резко отдернулась. Помедлив, опустила руку в сумку, достала альбом и сунула его мне.

– И что это за...

Не слушая меня больше, она побежала и скрылась за поворотом.

– Эй!

Да что за чертовщина? Я повертел в руках ее подарок.

Ах, этот альбом! Я уже знал, что увижу там.

Рисунки. То ручкой, то цветными карандашами, и всюду я. На первой странице – я с разбросанными по подушке волосами корчусь на кровати. На следующей – я, скрючившись, с ногами, подтянутыми к подбородку. Потом отдельно крупным планом зажмуренные глаза и морщина на переносице. Листаю дальше. Двенадцатое ноября, 11:45, мое лицо крупным планом. Та же дата, но уже 16:15. Поза не изменилась, и даже выражение лица осталось прежним, но губы стали заметно полнее. А в 18:20 на носу появились веснушки. Тринадцатое ноября, 12:10, опять мое лицо вполне узнаваемо, но если обратить внимание на детали... Дьявол, как говорят, кроется именно в деталях. Я листал страницу за страницей. Казалось, художница прорабатывала всевозможные варианты носов, губ и ушей, но я прекрасно знал, что это мои губы, носы и уши, запечатленные в разные промежутки времени. И чтобы не возникало никаких сомнений, везде стояли дата и время. Она рисовала меня на протяжении недели, пока я был без сознания. Я был в каждом ее рисунке!

Да, она действительно многое обо мне знала.