Текст книги "Ваш выход, рыцарь Вешковская! (СИ)"
Автор книги: Елена Саринова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)
– Агата, как тебе мое новое блюдо?
– Что?..
Хью, замерший сбоку от стола, с усмешкой покачал головой:
– Вроде и эпопея ваша закончилась, а ты до сих пор что-то под нос бормочешь. С Ником-то помирились?
А вот теперь я уж точно вернулась в реальность:
– Не поняла?
– Ну так… В последний раз он без тебя же был?
– И что?
– Ой… – засуетился, вдруг, Хью. – Да, не знаю. Я тогда так подумал.
– Почему?
– Так он тоже все шептал себе чего-то и не ел, а только…
– Хью, что, «только»? – с прищуром осведомилась я.
– Просто сидел. И… пил, – добавил, решившись.
– А-а… Мы с ним не ссорились. Мы вообще никогда не ссоримся. По крупному. Так, чтобы «сидеть и пить». И пора мне, Хью. Спасибо, – выудив из кармашка монеты, хлопнула я их мужчине в подставленную ладонь. – Салат очень вкусный. Кинза в нем – не местная?
– Неа, – облегченно выдохнул тот, привыкший в таком «экспертном» окруженье ко многому. И уже от двери неожиданно окликнул. – Агата, а «Эрбе Чидали» понравился?!
– Какой «Эрбе Чидали»? – развернулась я в проеме.
– Ликер, что Ник тебе с собой прихватил, когда от меня в тот вечер пошел? Он сказал: «Иду к Агате»…
– Ликер…
– Ликер. Хороший, на травах. Мне всего пять бутылок деверь из северной Чидалии прислал на Уроженье. Букет то распробовала с твоим-то нюхом? Там и майоран и фенхель и мелисса. И мята горная. М-м-м… Распробовала?..
– Распробовала… Особенно… мяту. Пока, Хью.
– Пока!..
О-хо-хо… о… хо-хо. Да мать же твою!!! И запустила мысленный вопль, вцепившись руками в перила:
– «Ник!!!»
– «Агата, ты чего?» – через томительные секунды прилетело мне назад встревожено-нервно. «Что случилось?»
– «Нам надо поговорить. Ты где?»
– «Поговорить?.. Агата, я сейчас… не могу. Давай, чуть попозже? Или…»
– «Или почему? Почему ты не можешь? Ты где?»
– «Агата, честно, сейчас – никак»
– «Ах, так? Пока!» «Ксюха!.. Ксюха!!!»
– «Агат, чего ты орешь? Защиту, вроде не завалила»
– «Откуда ты знаешь?»
– «Ну, так… логически вычислила. У тебя научилась»
– «Ага… Поговорить надо. Ты где?»
– «Агат, сейчас немного не вовремя».
– «Почему?»
– «Потому что… давай через…через…»
– «Ты с кем там?»
– «Да ни с кем. С тобой. Через четверть часа. Все, я не могу. Мне пора!»
– «Ксюха!» – и ладонью по перилам хлобысь. – Да мать же твою!.. Да что же это происходит?
– Агата, почему ты кричишь?
– О-ох… Софико.
Девушка, стоящая у крыльца, нервно поправила челку:
– А я к тебе шла. А ты – здесь.
– При-вет. Ну, хоть кто-то из нашей компании идет ко мне, а не наоборот, – набрав воздуха, шумно выдула я. – У-уф-ф… Можешь поздравить. А ты как?
– Нормально, – опустила Софико карие с поволокой глаза. – Тоже можешь меня поздравить. И про тебя госпожа Макамли справлялась – ты две примерки уже пропустила. Или на бал не идешь?
– С чего, вдруг? – соскочила я со ступеней крыльца. – А про примерки забыла… Завтра… примерку… Ну, что, куда пойдем?
– А давай просто гулять? Погода то нынче…
– Располагает, – хмуро констатировала я. – Давай. Начинай.
– Начинаю, – внимательно глянула на меня Софико и первой направилась к тротуару. Я зашагала рядом. Сосредоточенно громка сопя:
– А скажи, Софико?
– О чем мне сказать?
– Где все наши общие друзья сейчас могут обитаться?
– Понятия не имею. Я сама их давно уж не видела. Только Году… сегодня… с утра.
– А Ксюшу?
– Что, «Ксюшу»?
– Когда ты ее видела в последний раз?
– Примерно неделю назад. Она, кстати, тоже пропустила примерку. Госпожа Макамли ругается, а на меня мама ворчит. Это ведь ее любимая портниха… Агата, ты к ней обязательно завтра…
– А почему Ксю ее пропустила?
– Не знаю. Она мне записку с Годой прислала, что приболела немного. И из комнаты – ни ногой. Года говорит, что-то у нее со… – и неожиданно смолкла.
– С чем?
– Не знаю.
– Софико?!
– Со свечением. Да я в ваших нюансах плохо ориентируюсь. И Года мне лишь буркнул два слова.
– Какие?.. Софико?!
– Агата, не кричи на меня.
– Со-фико?
– Два слова и те – на латыни… «Лорем ири». Кажется, так. «Радужный компромат».
– Ага…
– И когда ее такое смущало? Оно ведь у вас…
– После акта любви… Несколько дней… И, действительно, «когда»? – встала я посреди тротуара. – А, знаешь, я уже нагулялась.
– И что? – хлопнула ресницами та.
– И пойду сейчас снова к себе… Пока.
– Агата!
Но, я ее больше не слушала, ступив из подвала сразу на…
– О-ох! А я тебя как раз жду! – поддернул ногу, замерший на казарменном крыльце Года.
– Да неужели?
– Да, жду, – приложил он к темной макушке ладонь. – Пере… хотя, и так сойдет.
– Не поняла?
– Агата, пошли.
– Да что же за день сегодня такой? Никуда я с тобой не…
– Как миленькая. Или силой попру… Ну?
– Да, подкову зубами гну! Куда?!
– Ты же сама хотела? К Нику, Ксюхе и Ло? – сильно удивился мужчина. – Так сейчас-то чего?
– А, действительно? Чего это я?
– Вот и я…
– А, по-шли. Разговаривать буду оптом со всеми, – и вновь нырнула в шустро изображенный подвал.
– С дне-м рож-денья!!!
– С днем рожденья, любимая. Это все – тебе.
– О-хо…хо… – и осела в подставленные длинные руки…
Вот бывает такое… Что-то важное крутится над головой. А вовнутрь залететь… Да что там делать – извилин то почти не осталось? И все эти странности. Нервозность моего любимого и друзей, суета, взгляды в сторону. А «радужный компромат» и «ликер»… Просто стечение не связанных друг с другом событий. Фатум. Всё – в кучу на мой воспаленный наукой мозг. И собственный день рождения. Да он у меня за последние пять или шесть лет никогда «нормальным» и не был. Все из-за этих экзаменов. Правда, переходных. А в нынешний год и подавно. Так где уж мне о нем вспомнить?.. О-хо-хо… И женская логика с ее абсолютами. А вот и у меня такой есть! Единственный! «Близким следует доверять!!!». И какое же это… счастье…
– Ты меня извини. Я тебя, кажется, нервничать заставил.
– Ага… Ник, а где это мы?
– Агата, это же сквер у нашего корпуса. Мы его на вечер арендовали. А ну, приглядись хорошо.
– Я только на тебя буду смотреть.
– Агата? Зря мы что ли всё это развешивали?
Фонарики на деревьях. И ленты по фонтанному бортику. Фантомы «любимой нечисти» бултыхаются по углам накрытого в центре стола. По-моему, со Склочных болот прототипы. Тонкий кадетский юмор. Точно. Вон тот с бантиком на рогах… И музыка. Откуда?.. А, какая мне разница? У меня ведь сегодня – день рожденья. И вся жизнь впереди. С ним…
– Я люблю тебя. Я так тебя люблю, что сердце ноет. И ноги подкашиваются.
– Это – побочный эффект от защиты, – засмеялся Ник. – Замуж за меня пойдешь?
– Пойду. Конечно, пойду. И…
– Что, «и»?
– Давай их всех бросим? Не сейчас? Чуть позже? Я хочу сегодняшнюю ночь… только с тобой.
– Агата…
– Ага…
Этот наш поцелуй на поспешные прежние был совсем не похож… Совсем-совсем…
– … И обязательно еще соберемся.
– Ну да, вытянешь тебя из твоего «божественно ветреного» Тайриля.
– Да, ради всех вас! – Ло, сверкнув глазами, взмахнул наотмашь рукой. – Э-эх! А ведь здорово мы все эти годы прожили!
– А то. Есть что вспомнить, – в этот раз согласился с ним Года. И перехватил притихшую на его коленях Софико. – Ты там не спишь у меня?
– Нет, дорогой… Агата?
– А-а? – оторвалась я в темноте от губ Ника.
– Ты про примерку бального платья опять не забудь. Три дня ведь осталось.
– Софико, не будь занудой. Завтра же. С утра. Нет, к обеду… К обеду точно, – и снова развернулась обратно к нему. – Погоди…
– Зачем? – поддел Ник своим носом мой.
– Погоди, а Ксю у нас где?
– Тут была, – заозирался с фонтанного бортика Ло.
– Надо глянуть. Я сейчас, – и нехотя вылезла из теплых объятий… – Ксюша!
– Агата!
– Ник, я сейчас… Ксю, ты где?! Мы с тобой еще торт не ели!.. Ксю!… Ксю… ты чего?
Девушка тихо сидела с другой стороны фонтана. Как-то странно сидела… И я, поведя плечами, направилась прямо к ней. Она, суетливо поддернув расстегнутое на груди платье, выпрямилась, в момент став похожей на одну из статуй, расставленных на здешних темных аллеях.
– Агата? – и шмыгнула носом.
– Ты чего? Ты… плачешь? – нависла я над приятельницей. – А что с платьем? Почему оно мокрое?
– Платье? – эхом повторила Ксюша. – А, нечаянно вином облилась и застирывала.
– Так ты же у нас – специалист по заклятиям чистоты? Или, давай я?
– Не надо. Так… высохнет.
– Ксю, что случилось?
– Агата, с чего ты взяла?
– Без причин в день рожденья приятельницы в одиночку не плачут.
– Ты мне не приятельница. Ты мне – подруга. Лучшая, – оторвала она ладонь и принялась тереть ею нос. Отяжелевшая ткань медленно съехала вниз, обнажив в темноте белоснежное девическое декольте. Я, мазнув по нему взглядом… вновь развернулась… и пригляделась…
– Это… что?
Девушка охнула и, подскочив с бортика, взметнула к левой груди руку:
– Агата!..
– Ксения, это что? – и мир для меня… обвалился…
Черный камень агат в надежном гнезде перстня был похож на подобравшего ножки паука. Мастер вздохнул и, отведя от моего носа маленькую, обтянутую серым бархатом коробку, вновь повторил. Будто для самого себя. Не для меня, переступающей в нетерпении с другой стороны прилавка:
– Этот перстень – очень серьезный подарок. Очень… Вы понимаете, госпожа Вешковская?
– Ага, – потерла я нос.
Конечно, я понимаю. Да и мы с Ником тоже – натуры чрезвычайно «серьезные».
– Это – на всю вашу жизнь. А у магов она – о-очень длинная.
– И что, никаким заклятием уже не убрать?
– Никаким. На то она и «амор экситиум». «Фатальная любовь».
– А-а… Фатум… То, что надо. И активизируется…
– Сразу после «пика» вашего мужчины. Он – лишь проводник. Клеймо будет на вас. Поэтому данная магия ему незаметна.
– Ну и ладно. Вот ваши деньги. И… спасибо, мастер Мюссо.
– А можно вопрос? – да что же еще-то?!
– Агата, почему Прокурат? Ведь не женское это дело. Для меня подобный шаг – полнейшая тайна. Вы знаете, если б моя дочь…
– Я поняла, – и он туда же… – Не знаю. Точнее, раньше не знала. А сейчас… В мире много страшного и непонятного. Хотелось бы, чтоб было меньше. Я постараюсь. А еще, главное знать, что есть и другое. Куда всегда можно вернуться и отогреться, что ли… Есть родители, друзья и… Он есть. Он – это всё, – а потом смущенно засмеялась. – Амор экситиум. До свидания, мастер! – и на улицу, под дружную мартовскую капель… К Нему…
– Агата… Агата, ты не молчи.
– Покажи.
– Что? – «лучшая подруга» ошарашенно выкатила глаза. – Что ты хочешь?
– Покажи мне его. Клеймо.
– А-а… – и плетью бросила руку.
«Навеки твоя». Крупные буквы красивым старинным шрифтом вырисовывались прямо напротив сердца. Сердца моей «лучшей подруги».
– Смывать бесполезно. Это теперь – на всю твою жизнь. Хотя, попробуй. Попробуйте…
– Агата, ты куда?! Агата! Это все несерьезно! Он к тебе тогда приходил и был очень пьян. Он даже не понял сначала… Агата!..…………….
– Добрый вечер, господин некромант. Извините, что я так поздно.
– Кадет Вешковская? – Глеб Анчаров, качнувшись в прямоугольнике дверного проема, сделал приглашающий жест. – Вы извините, у меня тут… только что дом этот купил и два дня, как перебрался, так что… А вы все же надумали?
– Ага. Когда отбываем на место службы?
– В Бередню? – прищурил он на меня свои фиалковые глаза. – Я – завтра. Вы, видимо, сразу, как только…
– А можно и мне вместе с вами?
– Почему? – некроманта вообще сложно удивить, но у меня получилось. – Почему?
– Так надо. А диплом потом. Или…
– Ну, раз надо… Я через вашего канцлера оформлю. И по дипломатической почте.
– И у меня еще будет к вам просьба: я хочу, чтоб никто из моих… близких об этом не знал.
– Почему?
– Потому что у меня их больше нет. Всех, кроме родителей…
– До-говорились… Агата…
Глава 1
Август пришел в Куполград тихо. Без привычных в это время небесных грозовых перехлестов и затяжных дождей. Просто спустился в уличную листву паутинками, да так в ней и уснул, лишь шурша по ночам прохладным северно-западным ветром. А днем в столицу вновь возвращалось полноценное лето. С беззаботным чириканьем воробьев и радугами в фонтанах от яркого теплого солнца. А еще густым ароматом шафранов. Пожалуй, лишь они одни сейчас восседающим на бессчетных скамейках горожанам о грядущей осени и напоминали, качая с клумб своими желтыми бархатными головками: «Сидите, сидите. Пока еще… сидите». И почему их в Ладмении так повсеместно любят? От больших городов до самых худых деревень? Вот в Бередне… Бередне… Там повсюду цветы лесные, луговые, горные. Овражные и кладбищенские… Хм-м. Да…
– И чему ухмыляетесь, Агата?
– Что вы сказали? – оторвалась я от широкого в белоснежной раме окна.
Строгий пожилой лекарь, окончив, наконец, мой осмотр, направился прямиком в угол. К точно такому же «девственно снежному» письменному столу. – Можете одеваться, – и уже оттуда заметил. – Рыцарь Вешковская, я бы на вашем месте к собственной судьбе отнесся гораздо серьезней. А у вас, у молодых, одна лишь бравада с ухмылками в фаворе.
– Господин Дучи, да я совсем не о том, – шаря глазами по верхнему краю разделяющей комнату ширмы, уточнила я… Да где же?.. И хмыкнула уже в полный голос. – Представляете, штаны свои с рубашкой по привычке ищу, – и сдернула вниз набивное шелковое платье.
– Да и я вам то же самое внушаю. Вы ведь, женщина, Агата. Красивая двадцатишестилетняя женщина. Для мага подобного потенциала – почти юный возраст. И сейчас самое время задуматься о…
– Своей профвыбраковке?
– О-о, – скуксился мой оппонент. – Это – неизлечимо. И тоже профболезнь. Две трети ваших коллег, рыцарей Прокурата, ею страдают. А называется: «смещенье реальности в сторону службы».
– Да вы, господин Дучи, еще и душевный лекарь? – покончила я с пуговицами и принялась за широкий поясной бант. Выходило коряво. К тому ж разговор наш меня, мягко говоря, угнетал. Однако, повидавший множество «профпатологий» специалист, наоборот, распалился:
– Агата, о чем вы мне говорите? У вас – все симптомы данной заразы и на лице и в свечении! Подумаешь, продырявили четвертый преобразователь!
Вот, ничего себе!
– Да как же…
– Так он у вас восстановится. Если вы, конечно, продвинете лечебный процесс. И свои рекомендации я уже дал.
– А-а…
– Остальное – тоже за вами… Да, именно центральная, сердечная чакра – ваша профдоминанта. Но и без вечного шипения нечисти в голове маги живут. И без левитации тоже… люди, – хоть выкатыванием глаз, но, парировала я. – Тем более, на время опоздавшего на семь лет отпуска, ни то ни другое вам явно не пригодится. Ведь интуиция природная при вас до сих пор?
– Это – из другой моей… «чакры». И вы, господин лекарь, еще про прокладывание подвалов забыли. Для меня теперь и оно недоступно.
– Да подумаешь!
– Ну, знаете ли!
– Агата, я многое знаю, – доверительно понизил голос мужчина. – А еще уверен, ссылаясь на собственное же знание, что вам о-очень крупно тогда повезло, в бывшей своей гремучей Бередне. Или я не прав? С какого уровня был тот демон? – и пронзительным взором– в упор.
Пришлось и мне выдуть пар:
– С пятого… скорее всего.
– О-о, то-то же! Так что, в полноценный, без ненужных мыслей в голове отпуск, рыцарь Вешковская! Выход – через дверь, по лестнице и направо! В отпуск! Восстанавливать свою профдоминанту!
И я, как запущенная арбалетная стрела, выскочила из кабинета вон.
Мраморно-серый прокуратский коридор пролетела, даже не глядя по сторонам. Да и на кого мне здесь пялиться и с кем точить лясы, если за минувшие в «длительной командировке» семь лет, была в главном дворце справедливости всего-то два раза? А потом застучала каблуками по лестнице вниз… И странное это ощущение. Куда привычней вовсе не слышать собственных осторожных шагов? И неделями не лицезреть отражения в зеркале. Да и шрамы мои, пусть мелкие, но, все ж, куда гармоничней «вписаны» в совершенно иную среду. Там, где день отмеряется: от задиристых петушиных перекличек на заре до вечернего хора лягушек в камышовнике (хотя мой, обычно, начинался вторым). А многокарманные штаны с рубашкой на удобной шнуровке? Это вам не чтоб тебя «демони супрезел аних» [1]1
«Дружеское» пожелание береднянских профессиональных охотников на нечисть, зовущихся в простонародье «башенниками» (по монастырю Крылатой башни). Полностью же выражение звучит, как «Тако демони супрезел аних», а переводится: «Чтоб тебя демоны за своего взяли».
[Закрыть]из пафосного столичного магазина. Но, дело даже не в этом (хотя и ощущала я себя всю неделю в «цивилизации», как коза в кринолине), а…
– Агата!.. Агата, минутку, пожалуйста, погоди, я сейчас! – уф-ф… Вот, собственно, в этом все и дело – в моем нежелании возвращаться в саднящее до сих пор прошлое… Мужчина из центра просторного холла внизу, вновь вернул к своему царственному собеседнику сощуренные глаза. – Мы с вами уже закончили. Я так понимаю? И вот что: на той неделе у меня будет свободное время, займемся вашим вопросом. Всего доброго, господин главный судья!
Тысь мОя майка [2]2
В переводе с береднянского: «Моя ж ты мать!»
[Закрыть], вот это… уровень. Хотя, для данного места… Да и для мужчины этого…
– Здравствуй, Глеб! Ты два года, как смотался назад к кранам с горячей водой и парфюму из «Эльфийского сада» [3]3
Самый дорогой магазин парфюмерии в Куполграде.
[Закрыть], а у меня на тебя до сих пор «служебная стойка».
Мой бывший начальник, а сейчас – весьма авторитетный среди главных судей Ладмении некромант, Глеб Анчаров, от избытка воспитания скромно оскалился:
– Выработанный рефлекс, Агата! Так и я – не против. Отчеты все накатала?
– Ага.
– А лекаря прокуратского вниманьем почтила?
– Два раза.
– А…
– А тебе то какое в том дело?
– Переживаю за бывшую подчиненную. Я ведь действительно, тебя бросил, получается. Да еще взвалил на тонкие женские плечи всю свою смердячую некромантскую практику.
– Ах, вот вы как, господин, забабледили [4]4
В переводе с того же: «заговорили».
[Закрыть]? А мне втирали про «высокую межгосударственную миссию», «помощь дружественному по Бетану соседу» и прочую…
– Правду жизни на уровне госинтересов, – закончил Глеб, а потом, вдруг, отработанно быстро огляделся. – Агата, надо поговорить.
Я в ответ так же отработанно «сделала стойку»:
– Про что именно?
– Про твоего последнего береднянского… «клиента».
– А-а… Так я в отчете уже…
– Ну, а мне повторишь. По старой то дружбе? – и, спешно добавил. – Хотя, согласен – мотивация неудачная.
– Так точно. Друзья – удовольствие слишком дорогое. А по старой службе… – глянула я сквозь дверное стекло на оживленную столичную улицу. – Давай, приглашай меня в тихую, с нормальной едой, таверну. Только, не здесь.
– Ладно, – вмиг прищурил свои фиолетовые глаза Глеб. – Либряна госпожу мага устроит?
– Вполне. И… после вас.
– Знаю, наслышан. Ты теперь у нас – безподвальная.
– Ой, только не разрыдайся от возвышенного некромантского горя! Кое-что, все ж, сохранилось! – смеясь, выскочила я в распахнутую мужчиной высокую черную дверь…
Либряна – почтительно старый, но вечно гудящий всеми допустимыми расами, ремесленный центр, был выбран Глебом Анчаровым стратегически верно. Для «тайных» речей. Это я оценила. И не потому что в толпе тебя легче всего игнорировать, а просто, слушать нас здесь удовольствия мало. Даже из любопытства. Ведь вряд ли мы примемся рассуждать о «товарообороте горшков» или «прогнозах на тинаррскую брюкву». По крайней мере, последнего моего «береднянского клиента» волновало совершенно другое.
– Устраивает?
– Ага… Таверна «Черепок». Гончарная слобода?
– Совершенно верно. Заходим?
И мы окунулись в ремесленный мир… Ремесленный пир. Толи праздник удачной сделки, толи похороны конкурента. Но, гуляли с большим воодушевлением:
– А чтоб земля ему… красной да нежирной!
– Аминь!
– Спасибо, спасибо! – длинной разлапистой бородой в каждую сторону набитого румяными гостями стола. Значит, точно – не похороны. Раз виновник сам на тост отвечает. И при этом – не наш с Глебом «клиент».
– Агата, давай наверх. На втором этаже столы тоже есть. И без нездорового оживления, – это такой тонкий юмор от некроманта.
– Давай. Кстати, по этой весне я в Лешьей проплешине как раз с их бывшим коллегой меж дубов нарезала. Прыткий оказался, хоть и «в возрасте» – месяца два уж округу бодрил.
– Да? – на ходу развернулся ко мне некромант. – И кто? Драугр [5]5
Вид нежити, покидающей за какой-то оказией собственную могилу. В простонародье – упырь. Хотя, в Бередне данным «научным термином» именуют любого покойника, вызывающего подозрения еще при жизни.
[Закрыть]?
– Ага. Он самый – упырище.
– Это точно, – хмыкнул, качнув своими черными кудрями мой бывший начальник. Тема для него, как говорит господин Дучи, «профболезненная». Потому что Глеб Анчаров – профессионал до кончиков своих, этих самых, кудрей. – И чем ты его?
– Сначала шаром, потом знаком креста, что ты мне показал. Кстати, откуда он? Я уже здесь в учебниках своих старых посмотрела и…
– Не нашла. Это – мой личный. И действует только там, в Бередне. Там – земля намолена. Поэтому – на контрастах. Открытая земля… Вот здесь, в сторонке и сядем…
– Ага.
И мы сели. С одной стороны, вдоль стены – ивовый «плетень» с расписными горшками вверх дном. С другой – широкая, обтертая в видных местах колонна. Тоже расписанная по стилю: птички, бабочки на цветочках и эльф с косыми глазами в этой деревенской идиллии. Если б не он – чисто Бередня. А так – вполне в духе моей исторической родины. И наверняка, с другой стороны гном где-то в траве затесался. Хотя, те и вломить могут, если пропорции (рост) живописец неправильно воссоздал. А уж как у нас дриад малюют. Не женщины – лютни с глазами. Правда, некоторые те «лютни» умудряются такими «наростами» сверху дополнить, что центр тяжести явно смещается в сторону…
– Агата, что заказывать будешь?
– Заказывать?.. А бурек у вас есть?
Дева с глазами не хуже дриадских, закатила их к потолку:
– Есть.
Я, на всякий случай, уточнила:
– Это такой пирог из слоеного теста с рубленым мясом и…
– У нас, госпожа – приличное заведение.
– Ага… Тогда несите. Глеб?
– И мне. И… остальное, тоже приличное, – уж он-то «свой» запах точно учует. Хотя и я кое на что гожусь:
– Только без салата с грибами…пятнюшками.
– У нас и грибов-то таких… – на этот раз скосилась дева в меню и… захлопнула ротик. – Угу…
– Развлеклась?.. Ну, а пока нам эту гадость из запеканки выковыривают, давай, рассказывай. Про своего последнего «клиента» из нашей с тобой бывшей Бередни.
– Глеб, а что именно тебя в нем интересует?
– Меня интересует… всё.
– Ага… Всё, – откинулась я на спинку стула, устраиваясь удобнее…
* * *
– Агата, Илья еще говорил, что очень песню любит про «милую с очами, как ночь»! – нет, парня в тот вечер трудно было унять:
– Петар, отстань и от меня и от него.
– Агата!
– Петар!
Хотя, понять его можно вполне. И отвернувшемуся к темнеющей через луг полосе леса, Илье и Спасу, повидавшему, кроме знаменитых здешних ольховников много чего в сорок-то с гаком лет. И оба башенника, качаясь каждый в своем седле, лишь терпеливо сносили нервозные выплески своего юного, попавшего в первый свой «перехлест» собрата.
Я тоже терпела. Правда, не молча – должен же хоть кто-то ему отвечать?
– Агата, Илье не только глаза твои черные нравятся! Еще и волосы, как спелый лен, и голоси… особенно он.
– Петар, а тебе самому кто-нибудь нравится?
– Мне?! – резанул тишину новым высоким переливом пацан. И неожиданно огласился. – Богородица! Славься Дева Пречистая!
– Вот-вот.
– Богородица! Матерь Богу, заступница сирым! Ты, как светоч в ночи заблудшей душе, как спасительный вдох в глубине! Ты веди, как звезда, сквозь туман и года и храни мою душу… храни мою душу…
Спас, едущий с левого от меня бока, развернулся назад и выдохнул:
– Кажись, отпустило.
– Храни мою душу! Храни!!!..
– Ты уверен? – прищурилась туда же и я, встретившись с хмурым взглядом Ильи. Петар же, прижав к глазам стиснутые кулаки, тихо плакал… Тысь моя майка. Действительно, отпустило. И громко выдохнула сама…
Мы добрались до той несчастной деревни, заблудившейся в северных дремучих лесах, слишком поздно. Потому что незваной извне помощью. А кому было звать, когда Древки каждый летний сезон наполовину пусты? Все мужики – на лесосплаве в пяти верстах, а женщины… Береднянские женщины в первую очередь, хватая детей, бегут в церковь. Там мы их и нашли, когда пыльные и уставшие после суточной скачки облазили все пустые вымершие дома. Да, дома в Древках вымерли первыми… Богородица… Та маленькая, битком набитая церковь, кажется так и величалась: Богородицкий храм. И сейчас уже сложно узнать, кто открыл в ту проклятую ночь его двери и запустил вовнутрь потерявшее разум зверье.
– Агата, скажи, ты точно уверена?
Я и теперь была уверена, о чем именно меня в который раз вопрошает Спас:
– Да. Это – просто звери. Только, с внушенной задачей. Сами волки на такое вряд ли…
– Ну да, – мужчина, потерев свой вечно щетинистый подбородок, отвернулся в седле. – Да и не сезон нынче. Даже, если предположить, что…
– Не весна после голодной зимы… Ты же сам не хуже меня знаешь – хищники, запах крови. И стоит одному из стаи начать…
– А «клиенты» твои?
– В том-то и дело, что не с кем мне там было общаться, – впрочем, я и про то ему говорила. – Разбежалась из Древок вся домашняя нечисть. А это, Спас, очень плохо – они ведь тоже умеют бояться. И в нашем случае – не кадила с молитвой… Ты мне лучше сам еще раз скажи: что тот бродячий монах, до вашей Крылатой башни добежавший, говорил. Мне точно знать надо.
– Что говорил?.. – сдвинул Спас брови. – Явился ему ангел в белых одеждах, когда он у костерка своего можжевелового дремал.
– Можжевелового?
– Ну да. И я про тоже сначала подумал: дымок-то те еще сказочки навевает. Но он, вроде, вменяемый и без этого блеска в глазах, что у…
– Я поняла. Так что было дальше?
– А что было? Явился, значит, ангел и огласил свой вердикт: церкви осквернены, священники – первые антихристы на земле, а кто туда сунется – Божья расплата.
– Спас, сколько нам до «места откровенья» осталось?
– Верст четырнадцать – шестнадцать. Скоро река будет, Шуя. Как раз та, по которой мужики из Древок бревна сплавляли.
– Ага. И?
– Потом – через мост, ущельем и выедем на ту сторону гор.
– А между нами и «той стороной» деревни еще есть?
Башенник поднял на меня покрасневшие от недосыпа глаза:
– Есть. Там я заночевать спланировал. Радушница. Версты полторы на северо-запад.
– Ага… Очень плохо.
– Что, «плохо»?
– То, что радиус мал. Но, разбираться будем завтра на месте. Думаю, за неделю след этого «ангела» еще не успел остыть. Наверняка, энергетические ошметки остались. А они, как…
– Отпечатки подошв на песке. Или почерк, – закончил Спас, покачивая головой. Все-таки, двухгодичное совместное мотание по здешним просторам сильно облегчает и службу и жизнь.
Я вот тоже много узнала. И, к концу своего второго по продленному договору срока, не хило разбиралась в Божественном православном ряду. И даже пару молитв выучила, просто слушая своих береднянских «коллег» в пол уха. Хотя, поначалу и наблюдала – процесс с точки зрения энергетики сильно впечатляет. Особенно перемены в свечении (до и после молитвы). Что же касается «принимающей стороны», то, думаю, они тоже, по крайней мере, стерпелись с тем, что рядом в большинстве их заданий – настырная девка. «Нечистая адвокатша». Так меня Спас окрестил. Два года назад, но я-то запомнила. Да и не обижалась…
Маленькая, вытянутая вдоль песчаного берега Шуи, деревня Радушница. Она еще издали приветливо нам огласилась, лишь стоило выехать из ольховника. Туман, уже накрывший за плетнями поля, далеко по округе разносил задорные переливы тамбуриц и свирелей. А между ними – сплоченное мужское многолосье – танцуют.
– Свадьба, – Спас, скривившись, сплюнул. – Это – надолго и…
– Я поняла. Значит, выселить всем праздничным скопом…
– Да они скорее тебя за ворота выселят.
– Или споят. Что вероятнее, – подъехал с другой от меня стороны Илья. – Агата, ты там – осторожнее. Местная ракия… – и тоже скривился.
Мне же кривиться было без надобности, потому как опыта присутствия на подобных мероприятиях не имелось:
– Ага. Сориентируемся по обстоятельствам… – взгляды, устремленные на меня с обеих сторон, были слишком красноречивы.
Да я и сама убедилась: какие тут «обстоятельства», когда…
– О-о! Гости дорогие! Господь – на небе, на земле – гулянье!.. Дамьян, прими лошадей! А вы – к столу! К столу!.. И все дела на потом! – вот же угораздило – еще и сам местный староста сына женил. Какие уж тут… «обстоятельства»?..
Свадьба в Бередне. Эх, в другое бы время! Потому что… свадьба в Бередне – «гулянье». У меня с тех пор к этому слову только такой синоним. По завышенной до максимума шкале. И не важно: кто ты и с какой стороны (жениха или невесты). Здесь все – гости и все долгожданные. И пьют и танцуют, как в первый и в последний раз в жизни. И попробуй здесь откажись?
– А вот за младенчиков наших? – так здесь «брачующихся» именуют. – Милгостья, за младенчиков, сам Бог велел?
– Спасибо. Действительно.
– Агата, не до дна. Здесь так можно, – бдительный Илья на скамейке слева.
– Точно. Давай, пригуби, – снисходительный Спас – напротив.
Вот Петару повезло. Он, пожевав всего понемногу, прихватил сумку с седла и – за плетень под телегу спать. Хотя, парень… Жалко его – всего восемнадцать лет. Первое задание и такое…
– Мужчины, а что ж вы сидите-то? – и как против таких «радушных красот» устоять?
Илья, явно, решился:
– А, пошли!
Вот Спас проявил твердость духа:
– Мне… я…
– Да гости так не гуляют!
– Спас, иди. Когда еще?
– А, ладно! – и, крякнув, поднялся со скамьи.
– А вы, милгостья? – ух ты! Вот это… «искушение с усами»:
– Спасибо, я вас запомнила и… в следующий раз, – и, перемахнув через собственное сиденье, нырнула за освещенный оградный круг.
Над близкой, притихшей на ночь рекой, тоже «гуляла» свадьба. И музыка и громкие голоса, эхом уносясь в темноту над водой, постепенно в ней угасали. Даже лягушки заслушались. Но я пришла сюда явно не к ним. И, опустившись на еще теплый после дня камень, привычно прижала палец к виску…
– Агата?
– Ага?
– Получилось?..
Тысь моя майка… О-о… Я стояла напротив Ильи, облокотившегося на плетень и мысли, почему-то витали совсем не над речкой. Хотя, что им там делать?.. Да, он слишком хорош. Этот, похожий на неуклюжего зверя, огромный и сильный башенник. С пронзительно синими, как цветы васильки глазами. Он слишком хорош. Его надо непременно любить. И мне жаль, что нельзя по-другому. Мне искренне жаль:
– Илья…
– Да, Агата? – чуть подался он вперед.
– Мне жаль, но, по-моему, сегодня ночью с той стороны моста к нам нагрянут «гости». Русалок вот уж два дня, как нет. Они все перебрались в верховья. Водяного «хозяина» тоже. На мой «призыв» откликнулся лишь древний коряжник. Но, ему уже все равно, когда и где помирать. И он мне сказал, что… – нахмурясь, отвернулась я. – «с севера веет большим злом. И холодом». Последнее я и сама почуяла. А это – очень плохо. И…
– Ясно… Пошли. Нам надо подготовиться. Сколько у нас осталось?
– Думаю, они придут перед рассветом. Так что…
– Ясно… Агата?
– Что, Илья?
Мужчина, качнув головой, скривился:
– Как бы там ни было, Петар сегодня сказал правду. О тебе и…
– Я знаю, Илья… Я это знаю…
Мы вернулись уже вчетвером. Тихо прошли по пружинящим доскам моста, навстречу темноте и, ощущаемому теперь всеми нами, холоду. Хотя, первое расступилось, обрисовав на том берегу, торчащие из травы «веники» конского щавеля и далекий предгорный лес. А между лесом и нами…
– Вы их видите? – я даже голос собственный не узнала.
