Текст книги "Ларец"

Автор книги: Елена Чудинова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 46 (всего у книги 46 страниц)

Глава XLVI

Душа словно пробуждалась ото сна, покуда глаза узнавали места, казалось вовсе выброшенные памятью, незначимые. Вот этот взгорок посередь скошенного луга, с единственной кривою березкой. Он всегда представлялся маленькой Нелли островком среди волн скошенного сена, она играла на нем в морские плаванья. Березка была мачтою, а парусом служил обыкновенно кушак. И как такое могло быть, что взгорок этот за год не вспомнился ей ни разу?

А теперь, за зарослями бузины, дорога повернет налево.

– Прости, касатка, мочи нету, – Параша уж минут пять елозила на сиденьи. – После в дом приду вещи разбирать! Побегу теперь до деревни, как-то там мои живы? Ох, подивятся, такой я щеголихой-то, в козловых башмаках!

Нелли глядела вслед, как козловые башмаки сапогами-скороходами несут девочку по стерне к сереющим вдалеке крышам.

Навстречу уж приближалась роща, где обрел печальное нехристианское пристанище Орест: деревца над могилой давали теперь больше тени. Нелли хотела было остановить карету, но передумала. После, она придет сюда после. С покоем и миром на душе. Незачем нести к могиле смятенное, тревожное, грозящее выскочить из груди сердце.

Чтобы унять невыносимый сей стук, Нелли глубоко вздохнула и обернулась: крашенный зеленою краской новенький дорожный сундук был превосходно виден через заднее окошко. На самом дне, под шпагою, пистолетами и мальчишеским платьем, прикрытым для прилику вышитыми сорочками, лежал себе ларец. Что же, она вить добилась своего. Дом она покинула ради того, чтоб вернуть сии камни, с ними и возвращается теперь обратно. Все тайны прошлых лет дремлют под вишневою крышкой, суля Нелли самые восхитительные прогулки. Предки, чей прах давно истлел под могильными плитами, снова сделаются ее живыми собеседниками. Не то ли важней для Нелли всего на свете?

Но сердце вновь ухнуло, подпрыгнуло и куда-то упало: легкая озерная гладь поблескивала жидким серебром в лучах знойного солнца. Вот уж и лев Протесилай виден на другом берегу.

Сделалось полутемно: небо над каретою закрыл сомкнувшийся свод липовой аллеи. Вот уж дворня побежала со всех сторон с дикими криками за каретой, словно оповещая о пожаре или чуме.

Кирилла Иваныч, в сюртуке табачного цвету, в сапогах, с удилищем в руке, бегом поднимался от мостков.

Нелли, соскочив на ходу, бросилась ему навстречу.

– Папенька!!

– Нелли!!

Кирилла Иванович, швырнув удочку прямо в траву, подхватил дочь на руки и, как бывало в детстве, закружил.

Нелли, наконец, высвободилась, соскользнула на землю, чтобы увидать отцовское лицо: как она, оказывается, по нему соскучилась!

Но откуда взялась эта морщина над бровями? И в волосах чуть больше серебристых нитей. Да и складки около рта сделались глубже. И все ж папенька еще молодой, молодой и красивый!

– А выросла-то, выросла! – задыхаясь от волнения, приговаривал Кирилла Иваныч, привлекая Нелли к груди. – О прошлое-то лето только до этой пуговицы макушкой доставала, а теперь вон до которой! Подите, да подите же все! После! После поздороваетесь с барышней вашей! Фавл, займися каретою! Экую роскошную княгинюшка отрядила, мог бы я и свой экипаж выслать. Баловство!

Покуда внимание папеньки отвлеклося на карету, Нелли нашла взглядом Фавушку среди толпившейся на почтительном расстоянии дворни. Парень, без кровинки в лице, глядел на нее во все глаза. Нелли медленно, значительно кивнула.

Добивалась я того или нет, только молочный твой брат отомщен.

Фавушка вздрогнул и заплакал как дитя, растирая кулачищами слезы. Щастье, никто не обратил внимания среди общей сумятицы.

– Ах, Нелли, Нелли, – повторял Кирилла Иванович, увлекая дочь по направлению к дому. – Полный год по обителям! Уж как тревожились мы с матерью твоей, что сманят тебя вовсе в монахини! Того ль мы для тебя желаем, чтоб замуровать юность и таланты в каменной келье! Уж как тревожились! До поздней-то осени нет, только радовались, что от горя тебе отвлечение. Но уж как ты после Рождества не воротилась… В другое время я б за тобой сам помчал, хоть бы и в наиотдаленнейший скит!

Нелли обомлела. Хороши б они все вышли, вместе с княгиней. Впрочем, кажется, мужчин в тот скит не пускают вовсе. Но все ж.

– Так вить тут, сама знаешь, каковы обстоятельства-то были, – продолжал папенька. – Веришь ли, за полгода я до Грачевки ни разу не доехал! Боялся! Так мне сердце и рвало на две части. И от дому не отойдешь, и за тебя истревожился.

Почему не отойдешь от дому? Предполагается между тем, что Нелли должна сие знать из писем. Спрашивать нельзя, только поскорей бы все прояснилось, нето как-то не по себе.

– Много и других новостей, – как на грех, вспомнил Кирилла Иваныч. – Первое, даже и писать я тебе не хотел, боялся опечалить. Конька-то любимого Орестушкиного конокрады свели, в ту ж ночь, как ты уехала. Но уж что тут сделаешь, искали, конечно.

Вот уж новость так новость! Лучше б сказал наконец, чего ж у них тут приключилось без Нелли.

– А кроме того, батюшка теперь у нас новый, – продолжал Кирилла Иваныч. – Отец Захария. Священник он хороший, в летах, правда, но худого слова не скажу. Хотя, по правде, до отца Модеста ему далеко. Тот, вишь, поехал в конце лета по делам приходским, да после уж пришла бумага, что срочно отзывают его от нас. Видать, в гору пошел. И то, такому просвещенному человеку место ли в деревенской глуши? А все жаль.

Нелли предосудительнейшим образом захотелось стукнуть собственного родителя. Долго он еще намерен ее потчевать такими свежими новостями?

Каменные львы Пелий и Нелей улыбнулись, дом уже стелил под ноги белые свои ступени. Какой же он, однако ж, бедный да маленькой! А все лучше любого дворца.

Кирилла Иванович глубоко вздохнул, и сердце Нелли сжала холодная рука. Что за мука! Расспрашивать нельзя, надлежит терпеть, покуда все само не прояснится.

– Тяжелый вышел год после Ореста, куда тяжелей. И вить всегда сыщутся в таких обстоятельствах доброхоты злоязычные, – Кирилла Иванович в сердцах хрустнул перстами. – Всю зиму дудели в уши, поздно-де, добра не жди. Чтоб их колика прихватила! Прости, Нелли. Ну да теперь все позади, вашими с княгинюшкою молитвами. Теперь радоваться надобно! Все в считанны дни развязалось, и это, и ты воротилась. Как же щаслив я сегодни, Нелли!

От сердца немного отлегло. К тому ж, вне сомнений, из дальних покоев доносился голос Елизаветы Федоровны. Маменька пела. Вот уж ясны были слова.

 
– Струится кисея
Из золотого
Кольца. Рука твоя,
Качанье дома,
Качанье скорлупы,
Качанье мира,
Под нимбом нитяным
Благ сон кумира.
 

Старая песенка, сочиненная папенькой, когда родился Орест! Нелли побежала было, но Кирилла Иванович удержал ее за рукав и отчего-то пошел на цыпочках. Верно, хочет сделать маменьке сюрприз, поняла Нелли.

 
– Струится кисея,
И ленты плещут.
И крыльями твоя
Любовь трепещет.
 

Елизавета Федоровна, в слоновой кости шелковом капоте и вязаном чепце, сидела боком к дверям, лицом к тому, чего Нелли никак не ждала увидеть. То была спущенная, верно, с чердака резная колыбель, в коей сперва спал Орест, а потом самое Нелли.

– Лиза, – тихонько позвал Кирилла Иванович.

Елизавета Федоровна, оборотясь, при виде Нелли не вымолвила ни слова, только взгляд ее лучезарно просиял, словно бы озарил все лицо ее неземным, волшебным светом.

– Уснул? – прошептал Кирилла Иванович.

– Только сейчас, – Елизавета Федоровна говорила не шепотом, но голос ее звучал необычайно мягко. Она поднялась с кресел и приподняла край невесомого полога. – Поди, Нелли, погляди на братца.

В кружевах и оборках лежал вовсе крохотный малютка, не сразу его можно было и разглядеть средь обильной этой белоснежной пены. К высокому лобику прилипла единственная золотистая прядка волос, а цвет глазок оставался неявен, ибо они были закрыты.

– Он уж большой такой стал, – сказала Елизавета Федоровна. – Вовсе великан. И то, завтра будет три недели. Да ты вить еще не знаешь, как братца звать! Мы отписали после крестин, да ты, выходит, как раз в дороге была! Звать его Роман. Сами не знаем отчего, никого из родни так не звали. А только как я на него взглянула, сразу и поняла – Роман да и только!

– Маленькой Роман Сабуров, – улыбнулся Кирилла Иванович.

Нелли положила руку на край колыбели и легонько ее качнула.

Март 2001– 9 сентября 2002

(по замыслу 1997 года)

Москва

Некоторые слова устаревшие, либо изменившие свое значение

Берник! Дудки! Фигушки!

Вифлиофика библиотека.

Волюм толстая книга, том.

Гиль ерунда, чепуха.

Жиды в то время не имело ругательного смысла, означая не евреев просто, но евреев, исповедующих иудаизм. Евреи, принявшие христианскую веру, звались выкрестами.

Жилье этаж, в два жилья – двухэтажный..

Завозня нечто среднее между лодкою и плотом, для переправы повозок, скота и проч.

Испуга тогда – женск. рода.

Кат палач.

Куафюра прическа.

Ласкаться надеяться.

Мов розово-лиловый.

Мурья лачуга, жалкое место.

Натура тогда – природа. Свидетельством тому дошедшее до нас слово натуралист.

Обязательно тогда – любезно.

Пейзане крестьяне.

Перванш серо-голубой.

Перебелять переписывать начисто, набело.

Пиит поэт.

Ради 2 лицо ед. и множ. число – рады.

Рачение старание.

Ретирад уборная, отхожее место.

Само розовато-оранжевый.

Смарагдовый изумрудно-зеленый.

Стогн площадь.

Тальма женская накидка.

Щастье вправду частенько так писалось тогда.

Эпернь многоэтажная ваза в виде тарелок на общем стержне.