Текст книги "Алгоритм счастья"
Автор книги: Елена Катасонова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)
– А я не знаю, – весело отмахнулась Валя. – Геночка подарил.
"Да Валя твоя – содержанка!" Ну нет, это оскорбительное слово принадлежит прошлому веку. Нет теперь никаких содержанок! Есть умные женщины, которых обеспечивают удачливые мужчины: и в Хургаду возят, и одевают как кукол, на них швыряют не считая деньги. И это только нормально!
– Соглашайся, пока зовут, – посерьезнела Валя. – Пока мы расширяемся.
– В конце концов можно перевестись на вечерний, – вопросительно взглянула на нее Рита.
– Ну уж нет! – решительно отрезала Валя. – У нас на фирме ненормированный рабочий день. Бывает, задерживаемся и до одиннадцати. Не всегда, правда, по делам фирмы. – Она как-то странно хихикнула.
– Фирма требует всего человека, – солидно подтвердил ухвативший последние слова, подходя к столу, Гена.
"Сегодня ничего не скажу, – решила Рита. – Съезжу, поговорю и подумаю. А там будет видно".
– И как в кафе? – рассеянно спросил Олег, оторвавшись на минуту от присланного Риком препринта, и, не дожидаясь ответа, снова уткнулся в тощую книжицу. – Молодец Рик, – бормотал он, – ну что за умница, молодец! Знает, что нет у меня выхода в Интернет, сам распечатал, прислал. И так кстати.,.
Рита молча смотрела на мужа. "Муж – объелся груш..." Откуда взялась эта дурацкая поговорка?
Господи, какая крохотная у них комнатушка ; – ну конечно, рассчитана на одного, – как неприбранно, некрасиво! Стол завален бумагами, на краю, в тарелке, засохшие четыре пельменя.
– Есть хочешь? – устало спросила она.
– Да я поел, – качнул Олег головой в сторону тарелки. – И тебе оставил. Правда, немного. Извини, увлекся.
– Я из кафе, – напомнила Рита.
– Ах да, – обрадовался Олег. – Тогда я доем. – Не глядя, переворачивая страницу, ткнул вилкой в ближайший пельмень, отправил его в рот и вдруг вскочил так резко, что Рита вздрогнула. – Так вот оно что! Ты так считаешь? Ну, это мы еще поглядим!
Рита села на краешек стула. Олег всей пятерней взъерошил светлые, льняные волосы, худые лопатки выпирали из-под синей рубашки. "Как он похудел, – с жалостью и острым чувством вины подумала Рита. – Плохо ест, мало спит, много работает, даже когда простужен, когда болен, работает. Ему надо помочь! Не только для себя, для него тоже..." Она искала и находила весомые аргументы, старалась подавить малейшие колебания, но не знала, как сказать мужу, что завтра не пойдет на лекции, а поедет.., куда?
– Знаешь что, – откашлялась Рита, – я завтра уеду в девять, мне нужно...
– Хорошо, хорошо, – не поворачиваясь, закивал Олег. – Нет, тут Рик не прав безусловно, и я ему докажу...
Рита шагнула "к шкафу, открыла его осторожно, чтоб не скрипнула дверца, вынула длинную, узкую, привезенную мамой юбку – хорошо, что вернулось лето! – сняла с вешалки свободный шерстяной джемпер, а кофточку серебристую, с воротником под самое горло, ту, в которой была в кафе, она наденет под джемпер... Молодец мама! Все такое красивое, новое. Вот только сумочке уже три года, а говорят, сумку положено менять каждый год. И туфли уже давно не модные. Ну ладно, скоро все у нее, у них изменится!
Так... Что еще? Еще она вымоет голову и завьется, сделает маникюр серебристый, под цвет кофточки. Встанет пораньше, займется косметикой тщательно, не спеша. "По одежке встречают..." Она должна, просто обязана быть красивой – чтобы не хуже Вали. Это же не их замызганный факультет, это фирма!
Рита развесила свои вещички на стуле и скрылась в ванной. И здесь, под душем, у нее заболело сердце и взяла за горло тоска... Как она сейчас войдет в комнату? Как посмотрит Олегу в глаза? Ей стало так стыдно, так нестерпимо стыдно, словно она предавала Олега, их общую жизнь, уже предала. Ведь это она говорила ему: "Подумай сам, кто они, а кто ты!" Теперь бы добавила: "Но ведь они процветают, а мы..."
В эту ночь Рита отбросила как ненужную ветошь всю свою природную сдержанность и стыдливость. Она не стала ждать от мужа никакого знака, движения или слова. Она сама прижалась к нему, рука ее опустилась к низу его живота, стала гладить, ласкать курчавые, короткие, жесткие волосы...
– Не надо, – смущенно шепнул Олег.
Рита, вспыхнув, отпрянула: ее отвергают!
– Прости... Я не знаю.., прости...
Олег искал и не находил слов. Что-то тревожное и чужое появилось в Рите или ему только кажется?
– Я тебя люблю, – защищаясь от этой странной тревоги, сказал он и постарался повернуть к себе Риту. – А ты? А ты?
Отвернувшись к стене, Рита упрямо молчала.
"Спит? – подумал Олег. – Ну, пусть спит".
– И я, – в этот самый момент сказала Рита и, не поворачиваясь, все так же уткнувшись в стену, взяла его руку и положила себе на грудь.
Давно не было у них такой ночи. И никогда еще с такой страстью, неудержимым желанием не ласкала своего мужа Рита.
– Ритка, ты становишься настоящей женщиной! – с каким-то даже испугом сказал Олег, ткнулся головой ей под мышку и, с наслаждением вдыхая родной запах, мгновенно заснул. А она спала неспокойно и зыбко и проснулась окончательно в пять.
Покосилась на муака. – светлые волосы оставляли открытой загорелую шею, выцветшая майка обтягивала широкие плечи. Не слышно, не дыша, Рита скользнула в ванную и там привела себя в "большой порядок", как сказала бы Валя. Посмотрела внимательно в зеркало и осталась довольна: уверенная в собственной красоте женщина в серебристой кофточке и свободном джемпере, в узкой юбке, делающей ее выше, стройнее, с ликом египетской богини – так подкрашены были глаза и скулы – отражалась в зеркальном стекле. Тихо, на цыпочках, вернулась Рита за сумкой – "надо было взять ее в ванную", кинула прощальный взгляд на мужа – он по-прежнему сладко спал, укрывшись до пояса одеялом. И глядя на стираную-перестираную майку, на крохотную на ней дырочку, Рита с ожесточением сказала себе: "Не хочу быть бедной!" И поехала на фирму к Виктору.
Глава 9
Могучей силой, уверенностью в себе веяло от этого человека. Пиджак небрежно был брошен на стоявший у окна стул. Тонкий серый свитер обтягивал тугие бицепсы. "И у Генки такой же, только черный", – подумала Рита, и лишь когда вошел в кабинет с бумагами клерк тоже в свитере под пиджаком, догадалась, что это у них вроде как униформа: свитеры и – на запястьях, на шеях – цепочки.
– Нуте-с, – покачиваясь на высоком, вертящемся кресле, сказал Виктор, – значит, надумали к нам?
Стальные глаза холодно, неподвижно смотрели на Риту. Прошлись по ее телу, задержавшись на ногах и груди, и теперь лениво разглядывали лицо.
Рита, сглотнув, кивнула. Нервный этот глоток с удовольствием отметил Виктор. Повернувшись на кресле, нажал на кнопку. Вошла секретарша.
– Ниночка, сооруди там по-быстрому: кофе, пепси... Ну, словом, знаешь.
– Хорошо, Виктор Григорьевич.
Ниночка, повернувшись на каблучках, исчезла. Пухлые губки надуты, глаза опущены. "Ничо, – усмехнулся Виктор. – Ишь, собственница! Разбаловалась..."
– Компьютером владеете? – продолжал он серьезно.
– В общем, да, – откашлялась Рита.
– В общем и целом? – прищурился Виктор. – У нас фирма серьезная, в общем и целом – не получается. Серьезная фирма! Геннадий Арсентьевич говорил?
– Говорил.
"Что ж это с голосом? – с ужасом думала Рита. – Неужели я его боюсь?" И тут же поняла, что да, боится "хозяина", как называли его и Гена, и Валечка, а почему боится, не знает. Что-то пугающее было в холодных, без ресниц глазах – пугающе беспощадное и пронзительное. Но тут как раз Виктор решил, что для начала хватит. Неожиданно улыбнулся, широким жестом гостеприимно указал на диван:
– Прошу!
Рита села. Виктор демократично устроился рядом, положил руку на спинку дивана, легонько, словно бы невзначай, касаясь Ритиного плеча. Она отодвинулась, качнулась вперед, от руки незаметно отстраняясь. Но Виктор ее маневр еще как приметил! "Ничо, – усмехнулся он, – приручим. Когда телка готова сразу, так даже неинтересно".
– А вот и столик, – сказал он, не замечая Ниночки, будто столик вкатился в кабинет сам.
Ниночка подняла глаза, и Рита поймала испуганный, умоляющий, затравленный взгляд. Виктор ответил чуть заметной усмешкой – мелькнула как метеор и погасла. "Что у них тут происходит?" – подумала в замешательстве Рита и почему-то вспомнила последний фильм, который смотрела вместе с Олегом, – о том, как развлекались в советские времена номенклатурные комсомольцы.
– Они ведь и сейчас никуда не делись, – сказал Олег, когда, потрясенные, вышли они из круглого зала их клуба, где крутили фильм. Рассосались по фирмам и банкам, привели туда своих девочек, принесли с собой ту же мораль.
Он словно предупреждал Риту, словно предвидел...
– Прошу! – снова сказал Виктор и щедрой рукой плеснул в фужеры пепси так, что пена оросила столик.
"Ну чего я нервничаю? – постаралась взять себя в руки Рита. – Конечно, с этой Ниночкой у него что-то есть, так тем лучше!" Она уже защищалась от Виктора.
– А в каком отделе я буду работать? – спросила она.
– Решим, – неопределенно ответил Виктор. – Пройдите к девочкам, во вторую комнату, заполните всякие там бумажки. У вас ведь нет трудовой книжки?
Очень хорошо!
"Почему хорошо, да еще очень?" Рита спросить не посмела. Все уже катилось по накатанным рельсам, и, казалось, назад пути нет. Как во сне прошла она к "девочкам", заполнила анкету, еще какой-то листок.
– Вот тут распишитесь, пожалуйста. – Голоногая девица с длинными сиреневыми ногтями положила перед Ритой платежную ведомость, небрежно прикрыв бумагой левую сторону – там, где цифры. И Рита расписалась, не зная за что.
– Мы начинаем в десять, – сказала девица, неестественно большие ресницы поднимались и опускались как опахала. – Начальство традиционно приходит к одиннадцати. К его приходу срочные бумаги должны быть готовы.
– А вечером? – спросила Рита, вспомнив предупреждение Вали.
– Рабочий день не нормирован, – ответила девица. – Иногда работаем допоздна, иногда – нет.
Но раньше девяти, как правило, домой не приходим.
– Понятно, – пробормотала, падая духом, Рита.
– Да, вот еще. Принесите фотографию: сделаем пропуск. А пока выпишем временный. Завтра будет лежать у охраны.
"Завтра? – ахнула Рита. – Как, уже завтра?"
Но ведь она пришла всего лишь посмотреть и поговорить, она ничего еще не оформила на факультете – надо все-таки попробовать взять академический отпуск, – ничего не сказала Олегу... Рита забормотала что-то невнятное. Девица равнодушно пожала плечами.
– А как вы договорились с начальством? Никак? Тогда давайте через неделю. Сегодня у нас что, вторник? Значит, со следующего вторника. Так вас устроит?
– Да-да, – заторопилась Рита. – Спасибо! Огромное вам спасибо!
– Не за что, – обронила девица и повернулась к Рите спиной.
– До свидания, – пискнула Рита.
– Всего доброго, – не поворачиваясь, ответила девица, уже занимаясь другими делами.
***
Рита не зашла, как договаривались, к Вале. Хотелось выбраться поскорее на волю – подальше от белых, как в больнице, стен, вьющихся растений в горшках на треножниках, подальше от Виктора с его стальными, без ресниц, глазами, несчастной Ниночки, рослых охранников и девицы с сиреневыми ногтями. Она так и не поняла, что будет делать. Наверное, сиднем сидеть у компьютера: набирать, распечатывать и опять набирать. Теперь, когда ее определенно брали, стало нестерпимо жаль факультета – его длинных коридоров и больших аудиторий, когда слушали они лекции всем потоком, библиотеки, одной из лучших в стране, читального зала, где занимали с утра места клали книжки, – а потом исчезали на целый день, курилки, хотя Рита никогда не курила, но именно там собирался пообщаться народ. Но главное – безумно, просто безумно стало жаль курсовой: Рита уже знала, куда пойдет дальше и какие выводы сделает. Даже нелюбимого ею английского – и того стало жаль: что-то там сдвинулось с мертвой точки – количество перешло в качество, и Рита заговорила – довольно бойко, хотя и с ошибками.
Пришлось снова зайти к Виктору, чтобы подписать пропуск на выход.
– Все в порядке? – спросил он. Стальные глаза смотрели на Риту холодным взглядом хозяина.
– Спасибо, да, – склонила голову Рита, ужасаясь тому, что вот он узнает, что она выторговала себе неделю, и что тогда будет?..
Во дворе Рита обессиленно села на лавочку у детской площадки и стала бездумно смотреть, как мальчик в пестрой рубашке качается на качелях, взлетая все выше и выше, а второй, поменьше, терпеливо ждет своей очереди. Она ни о чем не думала – так устала, – и ей некуда было идти: Олег на работе, а мама, должно быть, в театре, на репетиции. Мысль о матери мелькнула случайно, но Рита за нее уцепилась, схватилась как за спасательный круг. Пусть мама поможет, пусть посоветует! Может, сегодня нет репетиции или она скоро кончится? Может, вечером мама не занята? Ведь такое бывает. Редко, но бывает.
Рита вдруг заспешила. Конечно, она сейчас же поедет к маме! Кто-то должен ей помочь! Что скажет Валя, известно. Об Олеге даже подумать страшно. А мама? Ее легкомысленная, веселая мама в трудную минуту умеет собраться, принять решение – Риту не раз это удивляло, – вот пусть и решит вместе с ней.
Только нужно откуда-то позвонить. Телефонные будки исчезли, да и рассчитаны таксофоны были на две копейки. Попросить разве охранника? Но он такой важный, такой неприступный. И не хочется снова заходить в офис.
– Саша, домой! Хватит кататься: голова закружится.
– Ба, еще немножко!
– Пора обедать.
Молодая бабушка в легком светлом плаще захлопнула книгу, встала с соседней лавочки.
– Приходится гулять вместе с внуком, – улыбнулась она Рите. – Мама, помню, просто выпускала меня во двор, поглядывая изредка из окна, а теперь...
Новые времена, новые страхи. Дворов как таковых считайте что нет. Вон фирма какая-то тут устроилась, а квартплату, между прочим, не снизили ни на копейку, наоборот – повышают и повышают. Машины, машины... Скорости не снижают даже у детской площадки. И много чужих людей. Раньше все были своими.
Внук, пользуясь моментом, взлетал под самые небеса: малыш, понимая, что подходит его черед, качели раскачивал.
– У меня к вам просьба, – решилась Рита. – Нельзя ли мне от вас позвонить? Очень нужно. Я понимаю, что я тоже чужая...
Молодая бабушка засмеялась. Веселые морщинки собрались в уголках глаз.
– Ну какая же вы чужая? – сказала она. – Наш брат, интеллигент, видно за километр. А я, кстати, наблюдала, как вы входили туда. – Женщина кивнула в сторону ковровой дорожки. – Еще подумала:
"Красивая девушка". И видела, как выходили – такая печальная... Устраиваетесь на работу?
Рита кивнула.
– Приоделись, подкрасились. – Карие глаза дружелюбно смотрели на Риту. – А все равно на них не похожи. – Женщина помолчала. – Я понимаю, всем сейчас трудно, но сто раз нужно подумать... Сашенька, я кому сказала? Слезай сейчас же с качелей и пошли домой. Вон тете позвонить надо. Пошли!
В игрушечной, узкой прихожей стоял на подставке, прикрепленной к стене – здесь экономили каждый сантиметр пространства, – черный большой телефон. Там же, в прихожей, из уличного в домашнее ловко и привычно переодевали Сашу. Втроем было немыслимо тесно. "Господи, хоть бы она оказалась дома!" взмолилась Рита, терпеливо слушая длинные, стальные гудки. Она знала, что нужно ждать: мама может ведь распеваться или лежать, наслаждаясь покоем, в ванне, да мало ли что еще? Мама всегда возмущалась, когда, прослушав несколько всего гудков, люди в непонятном нетерпении вешали трубку. "Ну пусть она будет дома!" – еще раз взмолилась Рита, и мольба ее была услышана, – Детка, ты? – радостно спросила мама. – Ты, маленький, где? А я только-только ввалилась в дом.
Отпираю и слышу: звонят. Почему-то сразу решила, что ты. Испугалась: вдруг повесишь трубку, хотя сто раз тебе говорила... Подожди, я закрою дверь.
– Мамочка, я звоню от чужих...
Но мама уже отошла.
– Ничего, ничего, не стесняйтесь, – тронула Риту за плечо молодая бабушка. – А ну-ка, дружок, – строго сказала внуку, – живо в ванную, мыть руки.
И они скрылись в ванной.
– Але? – вернулась к телефону мама. – Так ты где? Приезжай, будем обедать! Я ведь с репетиции, есть хочу как волк.., как волчица. – Она засмеялась. – Приезжай, а? Я соскучилась. – Просительные нотки звучали в голосе матери. Не веря себе, уловила их Рита.
– Так у тебя небось вечерний спектакль? – спросила она.
– А вот и нет! – поддразнивая как девочка Риту, сказала мама. Сегодня второй состав.
– Тогда приеду, – облегченно вздохнула Рита.
– Что-то случилось? – забеспокоилась мама. – Как-то ты не так говоришь...
– Ничего особенного, – неуверенно ответила Рита. – Пока еще не случилось...
– Но может случиться?
– Сейчас приеду и расскажу. – Рита повесила трубку. – Спасибо, огромное вам спасибо!
Бабушка с Сашей уже вышли из ванной.
– Не за что, – ответили они вместе, посмотрели друг на друга и улыбнулись.
– Хорошо, когда есть мама, – задумчиво сказала женщина, прижав к себе внука. – Извините, случайно услышала... Пока есть мама, есть у человека опора, защита. Моя умерла два года назад. Грех жаловаться – ей было уже за восемьдесят, а я все никак не привыкну, все вспоминаю и вспоминаю – ее советы, которые мы не слушали, и как она читала Сашеньке книжки – он любил примоститься с ней рядом, – и как под конец, когда мама слегла, она уже всем мешала: очень трудно, физически трудно было за ней ухаживать – у нас ведь в доме мужчин нет, вот только Сашка. – Женщина взъерошила внуку волосы. – Что странно, – она говорила как бы сама себе, – чем больше проходит времени, тем сильнее ее не хватает. Я так скучаю о ней, не могу передать! Хотя дел полно и есть Сашка. – Женщина наклонилась и поцеловала внука. – Эх, да что там теперь... Ничего не поправишь... Так что берегите, девушка, маму, любите, пока не поздно.
Она спохватилась, взглянув на внука – его большие глаза смотрели испуганно, – и замолчала.
Слова незнакомой женщины испугали, смутили. Как это – беречь маму? Такую молодую, сильную и в зените славы. Ну, пусть не славы, так популярности.
Мама красивая и веселая, у нее все всегда хорошо – со здоровьем, с деньгами, с голосом. А теперь она еще летает как птица по миру – не туристом и даже не на гастроли с театром, а сама по себе: ее приглашают, зовут, с ней заключают контракты, в театрах Европы она теперь желанный гость. Что же касается любви, то, конечно, Рита любит маму, как же иначе? Только вот нужна ли маме ее любовь?
Тренькнул звонок, и тут же мгновенно распахнулась дверь, словно мама стояла в прихожей – в своем любимом бархатном синем халате, сияя улыбкой. Золото волос падало на хрупкие плечи, радостью светились глаза. Она обняла дочку, прижала к себе. Рита закрыла глаза, вдыхая знакомый аромат духов, и вправду почувствовала себя защищенной.
– Маленький мой, – мелодично говорила мама. – ;
Как же я тебе рада! Мы так давно не были с тобой вдвоем.
Конечно, я люблю Олега, очень люблю, но хочется иногда посидеть наедине с дочкой!
Неужели мама о ней скучает? Неужели маме тоже ее не хватает? Было бы здорово!
Рита вошла вслед за матерью в комнату, села в кресло и огляделась. Фортепьяно, афиши, портреты мамы – в диадеме, в кокошнике, с распущенной русой косой, в наряде восточной царицы, – сувениры из Парижа, Милана, Вены. Как она тут, одна? "Да ее и дома почти не бывает", – постаралась подавить вспыхнувшее как огонь чувство вины Рита. И все-таки... Приходит после спектакля и – никого. Рита поежилась. У нее так тоже бывает. – никого дома, но она даже рада побыть одна, потому что знает: вечером придет Олег и они будут вместе.
– Чижик, – крикнула: из, кухни мама. – Кушать подано!
Рита встала, прошла в кухню.
– Мамочка, я к тебе за советом.
Мама повернулась к Рите, взглянула на нее тревожно и вопросительно, отошла от плиты и села.
– Слушаю. – Она серьезно смотрела на дочь.
– Я даже не знаю, с чего начать, – сказала Рита.
– Что-то случилось? – поспешила ей на помощь мама. – Что именно? Ты же знаешь, я все пойму и всегда буду на твоей стороне!
– Нет, это совсем не то, что ты думаешь! – в отчаянии крикнула Рита и разрыдалась.
Мама вскочила, налила в стакан холодной воды.
Руки ее дрожали.
– Что-то с Олегом? На факультете? Ты беременна?
– Нет, нет, нет...
– Так что же, деточка? Что, родная?
Рита сделала еще глоток, успокаиваясь, и стала рассказывать все без утайки: про чудовищное, катастрофическое безденежье, про то, как бессовестно и несправедливо срывается она на Олеге – а вдруг он разлюбит ее? – как Валя обучила ее компьютеру, уговорила прийти на фирму и она предстала перед стальными глазами "хозяина", а потом выторговала себе неделю, хотя обещала принести фотокарточку, но теперь не знает, что делать, хотя должна же, раз обещала!
– Обещала! – воскликнула мама. – Должна!..
Решается вопрос твоей жизни, а ты – – какая-то фотокарточка и какой-то там Виктор! А Олег? Ты сказала Олегу?
– Нет еще.
– Хорошо, – перевела дух мама. – Хорошо, что не успела сказать. Не говори никогда, забудь этот бред.
– Почему – никогда?
– Потому что бред! Никакой такой фирмы не надо. Это я тебя довела, я виновата.
Мама запустила пальцы в золотистые волосы – Рита с детства помнила эту ее привычку, – слезы покатились из прекрасных глаз.
– Мамуля, ты что? – растерялась Рита.
– Ничего, я сейчас. – Мама осторожно промокнула глаза маленьким кружевным платочком. – Сейчас, подожди. – Она все плакала, плакала и была не в силах остановиться.
– Мамочка, родная! – Рита подошла к маме и обняла ее; – – При чем здесь ты?
– Мамы всегда при всем, – успокаиваясь, вздохнула Екатерина Ивановна. – Я и представить не могла, до чего вы трудно живете. Ты же знаешь, у меня с деньгами сложные отношения: я никогда их не умела считать, ничего не умела планировать. Помнишь, папа надо мной потешался? А сам-то...
– Но ведь мы уже взрослые.
– Не совсем.
– – Почему?
– Потому что не встали на ноги. Ах, какая я дура! Еще собой гордилась – как деликатно, незаметно вам помогаю: кофточки там, продукты, уезжая,.. холодильник битком набила.
– – С холодильником ты очень нам помогла, – вставила Рита.
– А надо было давать вам деньги, – не слушала ее мама. – Спокойно и регулярно, ежемесячно, постоянно, вот как дают тебе грошовую твою стипендию. Тем более что деньги у меня есть, я же все время их зарабатываю – гораздо больше, чем надо для нормальной, достойной жизни. Но я их держу знаешь на что?
– На что?
Екатерина Ивановна засмеялась сквозь слезы.
– Ни за что не догадаешься! На внука. Или внучку. Говорят, скоро введут платное образование, будет платная медицина... Конечно, останется и бесплатная, и кого-то бесплатно будут принимать в вузы, но не всех. Вот я и решила...
– Так ведь нет пока внука! – – Рита тоже засмеялась, и тоже сквозь слезы.
– Но я заранее люблю его, – призналась Екатерина Ивановна. – Заранее беспокоюсь, будет ли у тебя молоко, радуюсь, что есть теперь памперсы и он не будет лежать мокреньким.
– Мамка! – ахнула Рита. – У тебя синдром бабушки!
– Пусть синдром, – не стала возражать Екатерина Ивановна. – У меня случаются теперь бессонницы, и я лежу и о нем думаю: как буду с ним гулять, его ласкать, рассказывать ему сказки. Говорят, что первый ребенок для женщины – это ее последняя кукла, а внук – первый ребенок.
– Да, – опечалилась Рита. – До меня тебе всю жизнь не было дела.
– Не правда, – помолчав, возразила Екатерина Ивановна, – еще как было! Но ты ведь помнишь, как долго и тяжело болел папа, а после его смерти во что бы то ни стало нужно было удержаться на сцене, восстановить голос. Екатерина Ивановна вместе со своей табуреткой переместилась к Рите, обняла ее, Вздохнула. – В чем-то, возможно, ты и права, – виновато сказала она. Ведь я еще была совсем молодая, и мне нужно было... – Она запнулась. Нужна была, доченька, личная жизнь. Сцена может заменить все на свете, кроме тепла мужских рук.
Рита улыбнулась: как изящно и осторожно выражается мама.
– А у тебя как раз начался переходный возраст...
Ох, лучше не вспоминать! Теперь у меня, кроме вас, нет никого. Только вы и театр.
– Этого мало?
– Ты знаешь, что я имею в виду.
– Аркадия Семеновича?
– То наследство, что он после себя оставил. Я, доченька, больше никому не верю, ни к кому не позволяю себе привязываться.
– Это, наверное, не правильно, – неуверенно сказала Рита. Как странно, что она дает маме советы!
– Наверное, – грустно улыбнулась мама.
Они сидели обнявшись, как две подруги, две женщины, уже познавшие горечь этой жизни – одна побольше, другая только вступила на эту тропу, – и говорили, говорили...
– Дай мне честное слово, – совершенно по-детски попросила мама, – что выкинешь всю эту глупость из головы. Ты должна, просто обязана окончить университет, набраться знаний; поверь, они еще как пригодятся! А потом поступай как хочешь. Но вот вспомнишь мои слова: ты уже не станешь девочкой у компьютера.
– Я собиралась взять академический отпуск.
– Да какой там отпуск! Ты же сразу окажешься в другой среде, с другой системой ценностей, другой моралью. Из таких фирм в университеты не возвращаются.
– Ты так считаешь? – Рита почувствовала себя уязвленной.
– Уверена! – воскликнула мама. – Тебе и думать-то будет некогда. А ведь за тобой, детка, поколения российской интеллигенции: я, папа, обе бабушки, даже Мария Сергеевна, твоя прабабушка – по нашей линии, папину так далеко я не знаю. Два года билась она за заграничный паспорт – в России не было тогда высшего женского образования, – вышла фиктивно замуж, чтобы уехать.
– И как, уехала? – Рита во все глаза смотрела на маму: ничего такого она не знала, и почему никогда, ни разу в жизни так с ней мама не разговаривала?
– Уехала. Выучилась на врача в Женеве.
– А зачем вернулась?
– Чтобы лечить детей.
– В Женеве тоже есть дети.
– А наших кто лечить будет?.. Так вот, все мы рвались к культуре, а ты задумала оборвать эту нить?
Екатерина Ивановна смотрела на Риту с такой укоризной, что Рита смутилась. "Неужели это такая уж безусловная ценность?" – подумала она да так и спросила.
– Именно, – подтвердила мама. – Такая уж безусловная. Вот-вот очнутся те, кто все бросил, как собралась сделать ты, и пошел торговать в ларьки.
Увидишь! Ринутся наверстывать упущенное – за деньга, по блату, во всякие сомнительные колледжи, сами так себя назвавшие академии, – а ты уже в МГУ, его диплом ценится во всем мире! – Она помолчала, подумала. – И потом, ты забыла про Олега! Эта проклятая фирма вас разведет, уж ты мне поверь. Не бывает настоящей семьи без духовной близости. Именно поэтому мы были так счастливы с твоим папой.
– А куда ж она денется, духовная близость? – не поверила маме Рита.
– Куда-нибудь денется, – неопределенно ответила мама и, понимая, что ответила смутно, туманно, вспомнила знакомый с юности аргумент. – Ведь и вправду бытие определяет сознание, разве не так?
– Так, – не могла не согласиться Рита – она тоже учила политэкономию, – и обе они рассмеялись.
***
Темнело. Сгущались сумерки, А они все сидели на кухне, не зажигая огня.
– Так Виктор еще и гэбэшник? – брезгливо скривилась мама. – Да от этой породы – бежать и бежать!
– Почему? – наивно спросила Рита.
– Потому что порядочный человек там удержаться не может, – убежденно сказала мама. – Уж я-то их знаю!
– Откуда? – удивилась Рита.
– Что значит ты – уже новое поколение, – снисходительно и нежно улыбнулась мама. – Нет, все-таки недаром защищали вы Белый дом...
– А ты на меня сердилась, – напомнила Рита.
– Не сердилась, а беспокоилась, – поправила ее мама. – Волновалась я за тебя, боялась. Ведь погибли же эти трое! Как теперь живут их мамы? Даже подумать страшно... – Она зябко повела плечами. – Так ты спрашиваешь, откуда я знаю гэбэшников? Их лапу чувствовали все, вся страна. Ну вот, например, гастроли. Анкета должна быть чистой, как стеклышко, – это раз, характеристика за подписью парткома – два, и это при том, что я, например, никогда не была в партии. Хоть бы для приличия позволили нам, беспартийным, подписывать бумажки в месткоме! Куда там...
Обязательный треугольник, и последнее слово всегда за ними партийцами. Гадость! Ну ладно, наконец летим. И среди труппы обязательно какой-то незаметный тип, чаще всего "замдиректора по кадрам". Все, до последней хористки, знают, кто он такой! Ходит, вынюхивает, следит за нами – и, заметь, за наш счет: мы этих гадов к тому же и содержали!
С ума сойти! Мама – и такие слова.., такой голос... Куда девалась вся его мелодичность?
– Да еще претендует, видите ли, на "любовь"! – Гневом вспыхнули синие, как море, глаза. – Им ведь не нужны ни музеи, ни театры, ни картинные галереи.
Водка да бабы. Ну, еще стриптиз, порнофильмы – вот и вся программа. Выберет девочку из кордебалета, пристанет как банный лист, и попробуй-ка отвяжись!
Навсегда станешь невыездным, как наша Галя.
– Ой, мамочка, что такое ты говоришь? – расстроилась Рита. – Мужики в таких случаях злятся всегда, но от злости до мести все-таки есть дистанция – Для этих-то? Никакой! И месть их – тайный донос, по всем инстанциям. И ведь не объяснишься, не оправдаешься, потому что никто ничего не говорит, никаких обвинений не предъявляют. Просто Галю перестали брать на гастроли, и все. Все знали, в чем дело, сочувствовали, жалели, а некоторые, представь, осуждали: тоже мне, цаца! Так что от гэбэшников, даже бывших, держись, голубка, как можно дальше.
Рита сжала мамину руку. Словно молния сверкнула в мозгу: она поняла. В середине восьмидесятых маму вдруг перестали брать за границу. Вместо нее, примы, ехала солистка из второго состава. Сергей Петрович, руководитель, душа театра, возмущался, расстраивался, бегал в райком и еще куда-то, но ничего поделать не мог. А уж как изменилась мама! Похудела страшно и все глотала по какой-то сложной схеме пилюли, привезенные для нее с гастролей тем же Сергеем Петровичем...
"Какая я была эгоистка! – ужаснулась себе Рита. – Как не понимала маму! Все копалась в себе, обижалась, требовала внимания, а она, оказывается, так страдала..."
Мама поставила на плиту чайник.
– Сколько получает Олег? – неожиданно спросила она.
Рита сказала.
– Вот и я буду давать тебе столько же, но не как наши власти, а честно: с поправкой на инфляцию. А твоя стипендия – на заколки. И вот что, возьми-ка шубку, она, ей-богу, мне не нужна. Все покупали – и я купила, а у меня еще прошлогодняя совершенно новая.
– Нет, мамуль, шубы не надо, – слабо возразила Рита.
– Надо! – твердо сказала мама. – Самое время тебе наряжаться. И дай мне слово, жизнью моей поклянись: если что будет нужно, если не хватит денег – ты бежишь не на фирму, а ко мне!
– Мамочка, мне так стыдно, – прошептала Рита. – Это мы должны тебе помогать, а не ты – нам.
– Это уж как получается, – весело сказала мама. – Жизнь – штука сложная, с поворотами. Я вообще-то в вас очень верю – ив тебя, и в Олега. Придет время, и ты увидишь: знания принесут вам не только радость, профессию, но и достаток. Не такой, конечно, как у этих жуликов, но вполне приличный.
