Текст книги "Алгоритм счастья"
Автор книги: Елена Катасонова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)
Последние слова дались, с трудом: что, собственно, она может? Она сама боится преподавателей. Разве поговорить с Ксюшей, секретарем? А что может Ксюша? Что-то, наверное, может...
Итак, ее хилые заработки кончились. Олегу так никто и не позвонил, и теперь он разносит от Генки ной фирмы по адресам счета, бегает по Москве как наскипидаренный. Деньги, полученные за перевод, растаяли как апрельский снег: слишком много вокруг соблазнов. Никуда за лето они так и не выбрались, а послезавтра прилетает мама. Надо прибрать в квартире и выметаться вон – райская жизнь кончилась.
Август... Последний месяц нашего недолгого лета.
А там – дожди, изморозь, задумчивое, редкое солнце. Взглянет с отвращением на слякоть и грязь да и нырнет назад, в облака, укроется от всего этого безобразия. Олегу позарез нужны ботинки: старые промокают с прошлого года. Приклеили новую подошву – заплатили бешеные, безумные деньги, – но при первом дожде стало ясно, что потратились зря: все отклеилось, развалилось, а квитанцию им не дали, так что в мастерскую качать права не пошли. Рите же необходимы брюки – холодно в Москве без брюк – или хотя бы шерстяные колготки. Раньше бегали, переплачивали, добывали из-под земли, теперь – на каждом шагу, на все вкусы, размеры, причуды. Только вот денег нет ни шиша.
Рита заставила себя встать с кресла, включила нехотя пылесос. "Неужели это и есть жизнь?" За гудением пылесоса не расслышала, как пришел Олег. И только когда он нажал кнопку и нудное гудение смолкло, Рита, вздрогнув, очнулась от своих невеселых дум.
– Угадай, где я был?
Его глаза сияли, он улыбался и смотрел ей в лицо радостно и открыто.
– А я почем знаю? – пожала плечами Рита. – Разносил счета.
Она так сказала нарочно, из вредности, и своего добилась: улыбка погасла. Олег, вздохнув, подвинул стул и сел. Рита, не сказав больше ни слова, снова включила пылесос.
– Помочь? – с готовностью встал Олег.
– Не надо, – дернула плечом Рита. – Так где ты был?
– Представь себе, в "Метрополе"!
– Да ну?
Рита выключила пылесос и, глядя мимо Олега – его радость просто бесила! – принялась вытирать пыль с маминых сувениров. С нарастающей досадой слушала она, как Олег – "Понимаешь, случайно!" – встретил шефа, как тот утащил его с собой на конгресс биологов. А там представил самому Рику "Ну, помнишь, занимается теми же проблемами, что и я!" – как состоялся интересный такой разговор...
– А почта? – перебила Рита.
– Завтра разнесу, – отмахнулся Олег. – С утречка.
– "С утречка", – передразнила мужа Рита. – Это же срочно.
– Но понимаешь, конгресс важнее, – сникая, пробормотал Олег.
Радость его стремительно таяла, и о беседе с Риком – такой интересной – рассказывать уже не хотелось. А ведь они договорились обмениваться препринтами, и, возможно, удастся съездить к Рику в лабораторию, по Соросскому гранту, шеф сказал – похлопочет.
– Я, пожалуй, пойду, – тяжело встал Олег.
– Куда?
– Разносить счета.
– Да офисы уже все закрыты, – хмуро сказала Рита. Не хотелось его отпускать: она еще не высказалась.
– Охрана на месте, – быстро нашелся Олег, – И есть счета на домашние адреса.
Ему вдруг страстно, нестерпимо захотелось уйти, побыть одному, подумать о том, что он целый день слушал. И потом, он не знал, как сказать Рите, что с понедельника выходит на кафедру – в свой отпуск, бесплатно, чтобы продолжить серию опытов. "А почта?" – конечно, спросит она. "А почту поразносишь ты, – может быть, осмелится сказать он. – И я – по субботам и воскресеньям". Олег тяжело вздохнул. Как изменилась Рита! Куда девались ее улыбка, ласковый взгляд, веселая болтовня ни о чем, от которой теплело на сердце? Какая-то она стала резкая, даже злая. А что с ней творилось, когда случилась задержка! Страшно вспомнить...
– Ну, родишь, – совершенно потерявшись от ее крика, пробормотал Олег, скрывая неожиданную, бурную радость, нахлынувшую на него так мощно, стремительно, что он сам поразился.
– Да? – закричала в ответ Рита, размазывая по лицу слезы. – А кормить чем будем? А жить на что? Плодить, что ли, нищих?
Слово "плодить" просто убило. "Мать – певица, отец был художником, учится в МГУ, а речь торговки из Лужников..." Впервые Олег так подумал о Рите – с горечью, гневом, как о чужой. И обрадовался, когда все обошлось ведь ребенок – это уже навсегда, а он теперь ни в чем не уверен.
***
– Получите, пожалуйста. Распишитесь. Спасибо Он ходил из офиса в офис, ничего не замечая вокруг. Охранники брали счета, молча расписывались, не отвечая ни на какое "здрасьте", но Олега это не трогало: к их молчаливому хамству он довольно быстро привык. Кто он такой, в конце-то концов? Курьер в старых брюках. Платили за всю эту беготню прискорбно мало, но Гена обещал поставить его в воскресенье на "точку" – продавать магнитофоны.
– Я не умею! – испугался Олег.
– Ничо, – отмахнулся от его страха Гена. – Сумеешь...
– Да разве их покупают? – продолжал отбрыкиваться Олег. – Разве у людей есть деньги?
Геночка расхохотался, звонко хлопнул себя по коленкам.
– Еще как есть! По себе не суди, наука! Народ богатеет, рынок пока не насытился. Заработаешь – будь спок!
Мысль о том, что он, биолог, кандидат наук, будет торчать на какой-то "точке" и торговать, показалась Олегу чудовищной, возмутительной, но Рита отнеслась к предложению Гены спокойно и с интересом.
– А что? – сказала она. – Сейчас все торгуют.
Обратил внимание, какие лица у женщин, торгующих газетами, проездными билетами, пирожками? Наверняка вчерашние инженеры. Существовать-то надо?
И Олег согласился. "Ну, жизнь, – думал он, снова и снова вспоминая свою беседу с Риком – В воскресенье торгую на "точке", а с понедельника начинаю новую серию опытов. И если подтвердится то, в чем я, вообще говоря, уверен, так это же будет сенсация! Только как сказать о понедельнике Рите?"
Олег даже остановился – так поразило его сделанное только что, прямо сейчас открытие: оказывается, он боится жены, да-да, боится, нечего скрывать от самого себя! Боится ее крика, сердитых глаз, бесконечных разговоров о нищете и о том, что унизительно и позорно брать деньги у матери, и что другие, Валечка, например...
– Да твоя Валечка – содержанка! – не выдержал однажды Олег.
– Ну и что? – сверкнула глазами Рита. – Лучше быть содержанкой, чем нищей!
– А ты разве нищая? – оскорбление возразил Олег.
– А разве нет? – выкрикнула в ответ Рита и разрыдалась.
"Сложная штука – брак, – подумал Олег. – Но зато какая она в постели! Не всегда, конечно, и даже не часто, но все равно – ради таких ночей многое можно выдержать. Да и не будет же это безденежье длиться вечно?"
***
Рита, закончив уборку, сварила кофе и села у телевизора. Затихла утомившаяся за день Москва. Вихлялись на экране полуголые девицы, выкрикивая под оглушительную музыку слова, рядом с которыми "людоедка Эллочка" казалась просто Шекспиром. Да Рита эти слова и не слушала. Она думала о себе и Олеге.
Как все у них изменилось! Как вообще все поменялось вокруг. Секретарша декана Людочка, с проклятиями и отнекиваниями освоившая в свое время компьютер – один из первых подарков американской организации "People to people", – теперь процветает из-за того же компьютера: подруга устроила на инофирму.
– Понимаете, – забежав на факультет, рассказывала она, – без компьютера там просто нечего делать, и скоро везде так будет. Понимаете, у него такие возможности!
Она говорила о компьютере как о живом человеке.
Она забыла уже, как рыдала, когда однажды он спокойно и нагло сжевал и проглотил навсегда все, что было Людочкой наработано, как однажды остановился и что-то совершенно ненужное всплыло на синеватом экране, как болела у нее от компьютера голова и двоилось в глазах, как вырос в дерево под компьютерным облучением поставленный сбоку маленький кактус. Все это было в прошлом. В настоящем – новые программы, молниеносная быстрота процессов, занимавших прежде не один день, и деньги, деньги... Людочка явилась на факультет в таком блеске, что все ахнули. И торт принесла какой-то невиданный – весь в взбитых сливках и фруктах, – и вино в коробке с готическими церквами, и цветы – декану. Правда, выпив, нахваставшись, притихла, взгрустнула.
– Как у вас тут, девочки, хорошо... Культурно...
А у нас – сплошной мат. И начальник говорит мне "ты". Я удивилась, спросила, а он: "Ух ты какая!.."
Сделал пальцами "козу", будто мне три года, ткнул локтем в грудь и пошел.
– Ничего, – сказала подруга, та, что устроила, – зато нормально живешь. Не то что мы, бедолаги.
– А муж твой защитился? – спросила Людочка Риту.
– Еще как! – оживилась Рита и стала рассказывать все в подробностях, с удивлением замечая, что Людочка слушает с жадностью, с интересом. "Вот только жрать нечего", – хотелось закончить Рите свое победоносное повествование, но, конечно, она воздержалась.
Теперь Рита жалела, что отпустила Олега, успокоилась и жалела. "Он был таким радостным, а я..."
Почему не расспросила его обо всем подробно? Зачем перебила и отправила разносить эту дурацкую почту?
"Я его не отправляла, он сам пошел", – оправдывала себя Рита, но знала, что это не правда. Что, собственно говоря, хочет она от мужа? Чтобы был он таким, как Геночка? Но тогда ей пришлось бы стать Валей!
Скорей бы сентябрь, что ли. Начнутся лекции, семинары, и они вместе будут возвращаться домой, а если обломятся какие-то деньги, так, глядишь, и пообедают вместе. "Ну, это уж слишком", – хмыкнула Рита, вспомнив, какие запредельные цены стали в столовой.
Никто туда и не ходит, изредка – преподаватели.
Говорят, вот-вот столовку закроют. А еще говорят, будут давать талоны – на бедность. Можно на талон купить два пирожка, а можно доплатить и взять, например, второе, на что университетское начальство как раз и надеется. "Нет уж, тогда лучше щи, – подумала Рита. – Щи сытнее". И под шумок протянула руку еще за одним куском Людочкиного торта – он прямо таял во рту...
Рита встала, выключила телевизор. Когда же придет Олег? Почему она, дурочка, не пошла вместе с ним? Бродит сейчас один по пыльной Москве и обижается. Рита так ясно вдруг представила мужа: добрые, растерянные глаза, а к ним в тон рубашка василькового цвета, длинные, как у ребенка, ресницы, открытый высокий лоб и мягкие волосы. "Приходи скорее", – взмолилась Рита в пространство, и ей в ответ щелкнул ключ в замке, отворилась дверь И вошел Олег.
Рита шагнула ему навстречу, обняла крепко-крепко, взъерошила льняные волосы, ткнулась лицом в плечо.
– Я соскучилась, – шепнула она виновато.
– И я, – обрадовался Олег. Все его сомнения вмиг улетучились, и он сразу сказал:
– Знаешь, завтра я выхожу на работу, на кафедру.
– У тебя же отпуск! – удивилась Рита.
– Не важно! – засмеялся Олег. – Мы с Риком работаем над одной проблемой, шагаем ноздря в ноздрю. Не желаю, чтобы он меня обогнал!
– Соревнуетесь? – уважительно сказала Рита.
– Не в этом дело! – горячо заговорил Олег, усаживая Риту в кресло, и сел на ковер у ее ног. – Наука универсальна, развивается параллельно во многих странах, но этот опыт, его методику, дальнейшую расшифровку придумал я. И теперь я просто сгораю от нетерпения, особенно после встречи с Риком. Прямо мурашки бегут по коже! Так что выхожу на работу!
Ты, Зайка, не против?
Он взглянул на Риту снизу вверх, и такое у него было лицо, что Рита смутилась.
– Почему я должна быть против? – виновато заморгала она. – Если хочешь знать, я тобой горжусь.
– Правда? – обрадовался Олег. – А я – тобой.
– Ну, мной-то пока гордиться нечего, – улыбнулась Рита.
– А твоя курсовая о ледниках? – живо напомнил Олег. – И об этой, как ее...
– Зональной растительности в горах, – подсказала Рита.
– Вот-вот! – Олег встал, взял стул, сел рядом, обнял Риту. – А ведь мы хорошая пара, правда?
Ведь мы подходим друг другу, да?
Они сидели вдвоем. За окнами сгущались сумерки. И так они были близки, так близки, что потом, вспоминая, признавались себе: это был один из лучших вечеров в их жизни.
Глава 7
– Ладно, хватит! Пожалуйста, без истерик. Что я могу поделать, если нет реактивов? И субстраты вот-вот закончатся. Можно в конце концов ограничиться половинной серией.
Николай Иванович подошел к окну и так стоял, сунув руки в карманы. Что он там видел? Давно знакомый университетский дворик, а через дорогу пышный сад, принадлежащий их факультету, серое небо, с которого через минуту должен был рвануть дождь. Но главным было не то, что он видел, а то, чего не видел: лицо Олега. Потому и стоял спиной к этому славному, одаренному парню, которому наносил удар. "Будь оно все проклято!" – подумал Николай Иванович и, не дождавшись дождя и не услышав, как ни прислушивался, хлопнувшей двери, на что втайне надеялся, повернулся все-таки к этому упрямцу с великолепными его идеями.
– А если купить? – жалобно спросил Олег.
– В Академии? – поднял густые брови Николай Иванович.
– Или еще где. – Олег искательно заглянул начальству в глаза.
– Так ведь потребуют доллары, – взгрустнул Николай Иванович.
– Достану! – храбро пообещал Олег, еще не зная, у кого будет просить: у тещи или у Гены. – Достану, – повторил уверенно, вспомнив, что завтра и послезавтра как раз его очередь стоять на "точке" и можно будет договориться еще как-нибудь подежурить.
– Ну что ж, не грех и попробовать, – неуверенно согласился Николай Иванович. – Прерывать столь успешный эксперимент, конечно, жалко.
– Еще бы! – горячо подхватил Олег. – Да разве можно – половинную серию? – Он испугался, что вроде упрекает шефа, и торопливо добавил:
– Вся компания должна дудеть в одну дудку, тогда и утрем нос Рику.
– Компания – это твои лягушки? – поинтересовался шеф, и веселые искорки блеснули в его глазах.
– А то кто же!
Оба они рассмеялись, радуясь, что выход как будто найден.
Пронзительно зазвенел звонок, и дождь, словно только его и ждал, во всю свою мощь хлынул с грозового неба.
– Ну, я пошел, – энергично потирая руки, сказал Олег.
– У тебя сегодня кто, первокурсники?
– Ага, мальки.
Олег попрощался и вышел. "Мальков" он любил больше других студентов. Как горят у этих ребят глаза! Как они слушают, свято веря, что приобщаются к настоящей, большой науке, – а между прочим, и приобщаются. Но слышали бы они сегодняшний разговор, знали бы, как сочиняют ученые мужи на себя унизительные "объективки" в надежде получить грант, как рвутся уехать туда, где нет таких ничтожных проблем, как отсутствие, например, реактивов, из-за которого может сорваться не просто опыт, открытие!
Олег быстрым шагом вошел в аудиторию. Все встали.
– Садитесь, – повелительно бросил он. – Итак, на чем мы с вами остановились в среду? Амеба обыкновенная – так она называется. Но не так уж она и обыкновенна. Сейчас мы рассмотрим ее в микроскопе Сидорина, прошу ко мне...
Время летело, как стрела из натянутого лука, но Олег уже научился временем управлять. Ровно за пять минут до звонка тема была исчерпана. Его любовь к своему предмету волшебным образом передавалась ребятам, он это видел и чувствовал и гордился собой.
Горели глаза, тянулись вверх нетерпеливые руки, никто не скучал, не зевал, не поглядывал на часы. Даже звонок не нарушил тишины в аудитории.
– Вопросы есть? – звонко спросил Олег.
– Есть, есть, – загомонили студенты.
– Так задавайте. Только по одному, не все сразу. Кто хочет, может покинуть аудиторию: звонок прозвенел.
Вопросы посыпались как град, как горох. Из аудитории не вышел никто. Те, кто не задавал вопросов, слушали.
– А ведь у вас не только талант исследователя, – сказал ему вчера Николай Иванович, переходя, как это с ним часто бывало, на вы. – У вас еще и преподавательский дар. Так что оставайтесь, голубчик, у нас, у себя, в МГУ, в "Биотехнологию" убегать не советую. Там, кстати, тоже с реактивами не ахти, хотя, конечно, получше, чем у нас: все-таки они – производство.
– Да я и не собираюсь никуда бежать, – благодарно ответил Олег. – Так, мелькнула было мыслишка...
Знал бы Николай Иванович, где его ученик будет завтра. И в качестве кого, главное. А будет его ученик, смазав нос оксолином, стоять в Лужниках, за самодельным прилавком, в жидкой вонючей грязи, в шуме и гаме непрерывно текущей мимо толпы, подложив под ноги дощечку – а они все равно дико мерзнут, – стесняясь "кричать свой товар" (выражение Гены), изо всех сил карауля его – "а то сопрут", – неумело и поспешно пересчитывая деньги, путаясь в новых, непривычных купюрах, больше всего на свете боясь, что кто-нибудь из студентов, преподавателей, просто знакомых его увидит.
В воскресенье же, когда его сменит закутанная в сто одежек, с непременным термосом Рита, он, преодолевая желание спать, спать, спать, заставляя себя забыть про боль в гудящих ногах – а теперь еще и боль в пояснице, – отправится в Медицинскую библиотеку, в отдел новых поступлений, и до закрытия будет читать и выписывать то, без чего жить не может.
***
– Относись к этому как к игре, – утешая мужа и почему-то чувствуя себя виноватой, сказала Рита. – Надо же познавать жизнь, правда?
– Познавать жизнь... – невесело усмехнулся Олег. – Если уж на то пошло, так как раз биологи-то ее и познают.
– Я имею в виду не жизнь в высоком, философском и биологическом смысле слова, а простую, каждодневную, обыденную, – после мгновенного замешательства нашлась Рита. – Настоящую!
– Эти самые Лужники и есть, по-твоему, настоящая жизнь?
Олег смотрел на жену серьезно, задумчиво и печально.
– А что? – подбоченилась Рита. – Нормальная жизнь, человеческая. Люди борются за кусок хлеба. Весь мир сейчас делает бизнес.
"Откуда у нее эта манера? – не отвечая, думал Олег, глядя, как стоит перед ним подурневшая от раздражения Рита, вызывающе уперев руки в бока. Кто ей сказал, что мир – это большая толкучка?"
– Тебе надо пореже встречаться с Валей, – подумал он вслух.
– Она моя лучшая подруга, – возразила Рита. – И она меня учит компьютеру.
"Не только", – хотелось сказать Олегу, но он промолчал.
– Скорее бы затопили, что ли, – тоскливо вздохнула Рита.
– Скоро затопят, – обнадежил ее Олег и включил рефлектор:
Рита сидела, закутавшись в одеяло, И не отводила взгляда от наливающихся красным светом пружин.
– Вот уже и теплее, – опасливо приблизился к ней Олег. – Ты бы позанималась, Ритусь. А то не успеешь оглянуться – и сессия.
– Да пошла она!.. – вскричала в бешенстве Рита. – География, география... Кому она нужна, твоя дурацкая география?
.
Она упорно смотрела на раскаленные добела пружины несчастными, злыми глазами, и губы ее кривились.
– Ну конечно, еще Митрофанушка говорил, – попробовал пошутить Олег, но, взглянув на Риту, растерялся и замолчал.
– Надо было поступать на юридический, – как в бреду бормотала Рита. Или выучиться на бухгалтера.
Олег сел рядом, обнял жену, но она дернула, плечом, сбросила с себя его руки, плотнее закуталась в одеяло.
– Что ты говоришь, Рита, – мягко сказал Олег. – Вспомни, как ты работала, и твоя курсовая...
– Плевать я хотела на курсовую! – окончательно разъярилась Рита. Кому она, к черту, нужна?
Жрать мне ее, что ли?
Показалось ему или нет, что Рита чуть-чуть не выругалась по-настоящему, лишь в последний момент заменив грубый мат более-менее нейтральным словом?
Нет, наверное, показалось.
Олег все-таки обнял жену – почти насильно, – привлек к себе, покачал в объятиях, утешая.
– Милая моя, дорогая, – шептал он, – что уж ты так кручинишься? Генка же устроил нам приработок, продержимся как-нибудь.
– А я не хочу "как-нибудь", – снова сбросила его руки Рита. – Не хочу быть бедной! Не желаю ходить в тряпье!
– Почему в тряпье? – оскорбился Олег. – Екатерина Ивановна все время что-то привозит.
Уж лучше бы он этого не говорил. Рита вскочила, нервно заходила по комнате. Дымчатые волосы развевались, глаза сверкали. Но теперь она уже не казалась Олегу красивой. Да и как может быть красивой женщина, когда злобой искажено лицо?
– Мне уже третий десяток, – в отчаянии кричала Рита, – а я все маменькина дочка! А ведь вроде бы есть муж. – Она враждебно покосилась на Олега. – И не какой-нибудь, а со степенью. Жаль, что степени сейчас никому не нужны!
– Вроде бы... – усмехнулся Олег.
– Не придирайся к словам, – отмахнулась Рита. – А что, не правда? – не удержалась она. – От твоей степени – как от козла молока.
Олег оцепенел: это же прямое, настоящее оскорбление, без всякого, даже видимого, соблюдения приличий, без флера. А он-то хотел посоветоваться, у кого попросить денег на реактивы. Нет уж, лучше он сам как-нибудь. Но как? Все его друзья такие же неимущие, все бедствуют. Значит, у Генки? Так ведь он протреплется, той же Вале протреплется, а Валя – Рите. Нет, у Генки просить нельзя. И потом, теперь, говорят, дают под проценты, а если рубли, то с возвратом по курсу. Он, Олег, тогда вообще пропадет.
Остается, значит, Екатерина Ивановна.
При мысли о теще сразу стало тепло. "Ах, конечно, – скажет она, и тонкие пальцы взлетят в неподражаемом, легком движении в воздух. – О чем вы, дружок, говорите? Нет-нет, раз вы просите, я никому ничего не скажу. И не думайте вы об этих дурацких деньгах! Когда-нибудь отдадите..." Олег даже голос ее услышал, уловил знакомые интонации. И ведь вправду никому ничего не скажет – даже дочери, особенно дочери, – и условий никаких не поставит, ни о чем никогда не напомнит. А он отдаст, расшибется в лепешку – отдаст! А у Геночки просить нельзя ни за что, вдруг понял Олег. И не только потому, что выдаст всенепременно. Что-то на их фирме не так, не по правилам, похоже, не только магнитофонами они занимаются. Как же это было в одну из суббот? Он сначала не понял.
– Ну что, прибыли? – едва шевеля губами, негромко спросил огромный детина с развернутыми плечами спортсмена, подойдя к Олегу чуть не вплотную.
– Вы о чем? – моргая ресницами, недоуменно спросил Олег.
И тут же, как из-под земли, откуда-то вынырнул Геночка, крепко взял за плечо парня, повернул к себе, побелев от бешенства, что-то прошептал в самое ухо.
– Так я ж не знал. Это ж место, – непонятно оправдывался парень.
– Ты торгуй, торгуй, – кинул Олегу Геночка, и его глазки метнулись в сторону. – Твое дело – сторона.
Вечером заплатил чуть ли не вдвое больше.
– Что так? – обрадовался Олег.
– Премиальные, – хохотнул Геночка. – Холодно больно, а ты – молодцом! " – Он клещами сжал Олегу руку – так, что она вмиг онемела. – Ты, слышь, наука, нашему Витьку про сегодняшнее – ни полслова.
– О чем? – искренне удивился Олег, разминая после дружеского рукопожатия пальцы. – Что-то я ничего не понял.
– Вот и ладушки, что не понял.
Геночка облизнул толстые губы, подогнал джип, уложил в него остатки товара и исчез, только его и видели.
На "премиальные" Олегу купили ботинки, а Рите – зонт. И больше никаких таких типов к Олегу не подходило. Но слова Геночки, а главное – его тревога, оказывается, врезались в память.
Глава 8
Бывают поздней, ненастной осенью – в октябре – удивительные, прекрасные дни. Уплывают куда-то тучи, унося с собой осточертевшие всем дожди, синим и ясным становится высокое чистое небо, золотыми – деревья, и то же золото шелестит под ногами. В воздухе тишина. Умиротворенно и ласково греет по-летнему солнце, летят невесомые, редкие паутинки. Это сама природа так прощается с летом, раскрывая всю себя на прощание.
– Дочура, взгляни, какие у меня букеты! – радуется Екатерина Ивановна. – Вся комната в красном и золотом. А вот тут, видишь, я оставила зеленый листок, для контраста.
– Они же вянут! – раздражается Рита.
– Не скажи! – живо возражает мать. – И потом – я их через день меняю. А последние, когда задуют холодные ветры и они полетят, полетят, полетят, проглажу теплым утюгом, и будут они стоять всю зиму.
– Ты бы еще стихами заговорила, – ворчит Рита. – Делать тебе, как я погляжу, нечего! Собирает какие-то дурацкие листья, когда от поклонников некуда ставить букеты.
– То другое, – смеется Екатерина Ивановна.
"Кто из них мать, а кто дочь?" – смотрит на них, покачиваясь в кресле, Олег и тихонько вздыхает. Рите бы эту необыкновенную легкость матери, умение радоваться пустякам, чужим и своим успехам, милую привычку шутя переносить неудачи, смиряться с потерями – об Аркадии Семеновиче, с тех пор как пропал, ни полслова. Будто его и не было.
– Да она его не любила! – скажет в ответ на осторожное недоумение мужа Рита. – Она вообще любит только себя и свое сопрано.
– Не правда, – вступится за тещу Олег. – Ты же рассказывала, что с ней творилось, когда умер твой папа!
– Да, верно, – нехотя согласится Рита. – У те тогда даже пропал голос. Потом, правда, восстановился. С тех пор она его особенно бережет, прямо молится на свой голос.
– И еще она любит тебя, – скажет Олег фразу, которую – он знает! – так ждет Рита.
– Не уверена, – упрямо ответит Рита. – Сколько помню себя, вечно она мной недовольна. Может, потому, что я не певица и не художница? Природа отдыхает на детях!
Олег промолчит. Что он знает, в конце концов, об этой семье? Все только со слов Риты, остальное – предположения. Но с Екатериной Ивановной у них теперь общая тайна: она помогла ему с реактивами, да осталось еще на субстраты – как только появятся, ему отложат: он уже оплатил.
– Ну, ты орел! Орел, да и только, – повторял в потрясении Николай Иванович, не находя подходящих к случаю слов, и глаза его блестели от радости. – Теперь держитесь! – погрозил он кулаком невидимым конкурентам и сразу организовал Олегу "режим наибольшего благоприятствования": освободил от семинаров.
– Что это ты такой веселый? – подозрительно спросила Рита, когда Олег вернулся в тот день домой.
– Я теперь всегда таким буду! – объявил Олег и обнял, закружил по комнате Риту, совсем как в старые времена, когда-то, давным-давно, больше года назад, когда вместе, плечом к плечу, защищали они от путчистов Белый дом, символ новой России. – А давай сходим на Краснопресненскую? загорелся он великолепной идеей, радуясь всему на свете – Рите, солнцу, золотым и багряным листьям. – И мультики заодно посмотрим на Баррикадной.
– Мне не пять лет, чтобы смотреть в какой-то забегаловке всякую муть, – отрезала Рита. – А уж как мы мокли, дурачки, под дождем...
Она не договорила: все вспомнилось так отчетливо ясно, что перехватило дыхание. Площадь – единая, как один человек, горящие праведным гневом, уверенностью в победе лица, ощущение собственной силы и правоты, могучий голос с балкона: "Граждане россияне!" Слово "Россия", принадлежавшее, казалось, истории, вдруг ожило и вернулось, и таким оказалось кровным, родным, что вызвало даже слезы. Неужели прошел только год? Всего лишь год? Как же все за этот год изменилось! Власти, конечно, сорвали куш, а они, защитники, победители? Что получили они?
Безденежье, неуверенность не то что в завтрашнем, в сегодняшнем дне и тревогу – выматывающую, постоянную.
Все это выкрикнула Рита своему незадачливому, не приспособленному к новой жизни мужу, словно он был во всем виноват.
– Ну скажи мне, скажи, что получили мы? – кричала Рита.
– Мы получили свободу, – спокойно ответил Олег: он уже научился гасить Ритин крик таким вот, неестественным почти, спокойствием.
– Какую еще свободу? – горько спросила Рита.
– Свободу вообще, – неопределенно ответил Олег и, понимая, что ответил смутно, попытался, как мог, разъяснить:
– Свободу информации – раз, общения с коллегами, со всем миром – два, свободу выезда.
– Если есть деньги, – едко вставила Рита.
– Естественно, – невозмутимо подтвердил Олег. – А смотри, сколько возникло фирм, независимых предприятий...
– Что ж ты-то не в фирме?
– А я, знаешь ли, в университете, – выпрямился Олег, и такое достоинство, даже гордость прозвучали в его словах, что Рита, в некоторой растерянности взглянув на него, умолкла.
Они сидели с Валей и Геночкой в новом, с иголочки, кооперативном кафе и наслаждались жизнью. Это для них пригасили свет – прочие столики пустовали, – для них звучала тихая музыка, их бесшумно обслуживали стройные мальчики-официанты в черных брюках, отутюженных белых рубахах, с галстуками-бабочками.
Валя, в коротенькой кожаной юбочке и кожаной, с "молниями" и замочками куртке, в туфлях на высокой платформе, сияла: она гордилась Геночкой. Рита рядом с ней казалась чуть ли не оборванкой, хотя на ней были кофточка из Парижа и яркая турецкая юбка, после долгих колебаний купленная на рынке. Раскрасневшийся Гена – тоже весь в кожаном и цепочках – правил бал.
– Выпьем, девочки! – поднял он фужер с водкой. – Считай, Риток, что компьютер ты в общем и целом освоила. В случае чего Валентина поможет. И другие девчонки. Не робей, с нашими не пропадешь!
– Но я еще не решила...
– Да, говорю, не робей! – Гена говорил все громче и громче. – Витька я беру на себя: скажу – "Надо!" – и все дела. Что ж вам – с голоду подыхать?
Принесли еще закусок: какие-то невиданные салаты с кусочками ананаса, белую рыбу и красную, обложенную аккуратными ломтиками лимона, розовых крабов и даже устриц со льдом и серебряными щипчиками. Официант, покосившись на фужер, незаметно поставил еще одну рюмку для водки. Первую клиент как бы и не заметил.
– Ну, Алька – хрен с ним, – разглагольствовал, не заметив и вторую рюмку, Гена. – Что-то он там сочинил в своей биологии. Может, сделает какое открытие и.., прощай, Россия-матушка! Отвалит в Штаты, к этому, как его?
– Рику, – подсказала Рита.
– Вот-вот, к Рику, – вступила в разговор Валя. – А что будешь делать ты? Кому нужна твоя география? Вон Сашка, Танькин двоюродный брат, окончил в Ленинграде знаменитую корабелку, практику проходил на Севере, в океане. Чем-то там его наградили – отличился в шторм, спас кого-то... Ну, ему сказали, конечно, "мерси" и вручили свободный диплом.
– И что? – испуганно спросила Рита.
– А ничего! – фыркнула Валя. – Мыкался-мыкался – никому на фиг не нужен. Еле устроился в какой-то занюханный банк. Рад до смерти! Говорит, никто с их курса, ни один человек, не работает по специальности.
– Как же так? – расстроилась Рита. – Петр Первый за границу посылал на корабелов учиться, а тут теряем своих. Это же так расточительно! Сколько на обучение ухлопано денег...
– Да кто их считает! – радостно завопил Гена.
– И с тобой будет так же, – уверенно сказала Валя. – Уж если никому не нужны корабелы...
Кружилась от выпитого голова. Доводы друзей казались неоспоримы. Новая жизнь маячила совсем рядом – протяни только руку. Вот только как сказать Олегу? И маме. Валя уговаривает слишком уж горячо.
Почему? Из дружбы? Или хочет, чтобы Рита стала ей ровней? Как она когда-то Рите завидовала! Но теперь роли так странно и страшно переменились. Разве может Рита купить себе такую куртку? Сколько, интересно, она стоит? Рискнула спросить, когда Геночка отлучился в уборную.
