Текст книги "В паутине южной ночи"

Автор книги: Елена Миронова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

Куропаткин был уверен, что и на этот раз не будет никаких следов. Эта тварь знает свое дело!

Он уже не сомневался, что убийца – женщина. Тем более что она – одна на всех, по крайней мере, одна на тех троих. Результаты экспертизы наконец-то получены и подтвердили догадки Куропаткина. Теперь оставался Корнилов. Правда, капитан был полностью уверен, что это сделала та же самая женщина. Вряд ли на один курорт приехали сразу две женщины, убивающие своих любовников!

И, потом, глупо предполагать, будто убийца специально отслеживает и убивает тех мужчин, которые только что имели половой контакте дамой.

– Наверное, она очень красивая, – скат зал кто-то рядом.

– Что? – опомнился следователь. – Кто?

– Ну, эта женщина, – бесхитростно сказал Булыгин, тоже закуривая.

– С чего ты взял? – удивился Куропаткин.

– Ну, если эта женщина одна убила всех, значит, она должна была всем приглянуться, понимаете? У мужчин разные вкусы, а если действовала одна женщина, значит, она подошла им всем.

– Может, просто у убитых был одинаковый вкус, – возразил Куропаткин. – Или она вообще проститутка…

– Нет, – скептически покачал головой стажер. – Она не похожа на вульгарную проститутку. И потом, зачем ей убивать клиента, проститутке-то? А жертвы не были ограблены, между прочим, вы забыли? Так что она не проститутка. И версия мести тоже кажется мне неподходящей…

– Ишь ты, – разозлился капитан, – в милиции без году неделя, а туда же. Неподходящей ему кажется эта версия! А что тебе кажется подходящим, горе-сыщик? Она не похожа на вульгарную проститутку, – передразнил он Булыгина. – А Ты что, видел ее?

– Почему же горе-сыщик, – обиделся парень. – Я сообщаю вам о своих наблюдениях, как меня учили, высказываю версии, которые, может быть, окажутся верными…

Куропаткин разозлился теперь уже на себя.

– Ты прости, – он легонько стукнул стажера в плечо, – у меня кошки на душе скребут. Я же хотел вчера с ним поговорить, а он так просил обождать до утра…

Когда сегодня утром Корнилов не явился к Куропаткину, тот сам пришел к нему. Долго стучался в номер, а потом, разозлившись, попросил горничную открыть дверь. С разреше-f ния портье дверь была открыта, и вместо пьяного Корнилова, храпящего в объятиях потасканной тетки, следователь с ужасом увидел его уже остывшее тело.

Куропаткин повидал достаточно смертей, чтобы не испугаться и не побежать за угол, помогать содрогающемуся в спазмах желудку. И все же эта смерть выбила его из колеи. Он знал Корнилова, он говорил с ним. Он ожидал увидеть его сегодня утром и ни за что бы не подумал, что Денис может быть мертвым. А он был мертв. Эксперт предположил, что смерть мужчины наступила примерно между одиннадцатью и двенадцатью часами ночи.

Куропаткин ушел из санатория примерно в десять. Значит, Денис умер уже через час?

– Это женщина, – глухо пробормотал он. – Это женщина!

– Я же говорил вам, – подхватил возбужденный Булыгин. – Эта сука уничтожает мужчин!

Куропаткин не был склонен к максимализму, но в данный момент даже согласился с Булыгиным. Эта сука и вправду уничтожает мужчин! И узнать, кто следующий, невозможно…

Следователь понимал, что он не виновен в гибели Корнилова, и все же чувствовал себя косвенно причастным к ней. Ведь если бы он настоял на том разговоре…

Эх, что теперь говорить…

Сегодня должен был прийти факс от московских оперативников. Может быть, он что-то прояснит?

Анжелика быстро переоделась, сложила свои вещи в маленький рюкзачок и, не глядя на труп, вышла из номера. Этот оказался ничем не лучше других. Только те сразу говорили, чего хотят, а этот пытался забить ей голову дурацкими стихами и даже делал вид, будто не хочет ее. Вот идиот! Ей стало смешно. Можно подумать, она такая дура и не может различить, когда ее хотят, а когда – нет. Ни разу за всю ее жизнь не было ни одного мужчины, который ее не хотел. Этот, последний, усердно делал вид, будто хочет сначала с ней побеседовать, пообщаться. Можно подумать, они пионеры и будут встречаться, ходить, держась за ручки… Противно. Вот кого Лика ненавидела с удвоенной силой – так это лицемеров, стремящихся скрыть свою истинную сущность под нагромождением пустопорожних слов. Впрочем, эта уловка ему ничем не помогла. Правда, ей пришлось приложить некие усилия, чтобы соблазнить его, но зато потом все прошло как по маслу…

Жаль, она забыла наколку горничной в своем домике. Это все из-за этого мерзавца, следователя с дурацкой фамилией Куропаткин. И как это раньше она могла находить фамилию забавной и приемлемой для себя? С ума сойти, Анжелика Куропаткина… Ничуть не лучше, чем Анжелика Иванова! И даже еще смешнее!

Она невольно фыркнула, осторожно прикрывая дверь и оглядываясь по сторонам. Как раз в такое вот неподходящее время обязательно кто-то пройдет мимо, как назло. И ей нельзя ни в коем случае показать, что она вышла из этого номера. Она просто горничная и идет по своим делам. Интересно, какие у горничных могут быть дела, кроме как перестилать постели клиентов, убираться в номерах и надеяться на чаевые? Лика снова фыркнула, теперь уже презрительно. Словно она сама никогда не работала горничной и официанткой… Впрочем, это было давно, когда она еще не потеряла надежду на счастье и не совершила ни одного поступка, которыми теперь даже гордилась.

Она расправила плечи и направилась по коридору. Когда кто-нибудь из припозднившихся отдыхающих оказывался в коридоре, она делала вид, что собирает что-то с полу. Санаторные сторонились и, не разглядывая ее, прошмыгивали мимо, к своим номерам. Ей этого и надо было: чтобы никто не видел ее лицо. Потому что уж слишком она приметная. А народ предпочитает не смотреть на обслуживающий персонал.

Она спустилась на первый этаж, зашла в туалет, снова переоделась в свое платье, аккуратно сложила форму горничной и оставила ее там. Эта форма ей уже не пригодится. В каждом санатории, в каждой гостинице – своя форма, а Лике в этом санатории больше нечего делать. Кроме того, она чувствовала, что переборщила и что ей пора исчезнуть.

Тем более что ей и в самом деле надоело здесь. Она вернется домой и будет отдыхать до следующего года. Или нет, может быть, ей удастся и раньше наказать кого-нибудь? Правда, в своем родном городе она не практиковала убийства. Это было очень опасно. Сидеть в тюрьме Лике не хотелось, поэтому приходилось быть осторожной. Она расслаблялась только раз или два раза в год, во время отпуска.

И все оставшееся время с наслаждением вспоминала, как ей было приятно, когда… Ах, не надо лгать, прервала она саму себя. Ничего ей не было приятно! Она же не больная, не маньячка какая-нибудь, чтобы получать удо-; вольствие от убийства! И убивает она не из-за того, что хочет получить это сомнительное удовольствие. А потому, что у нее есть правило: она убивает тех, кто хочет ее. Кто настолько хочет, что тащит ее в свой номер и там пристает, шепчет всякие пошлости и расстегивает набухшую ширинку…

Ей так надоело быть объектом сладострастных желаний, что она придумала для себя эти правила. В качестве моральной компенсации. И когда придумала, ей стало легче. Правда, легче. Она почувствовала себя отмщенной. За то, что много лет подряд никто не добивался ее души. За то, что никому не была интересна она сама, как человек. А ведь она не тупая, не легкомысленная юная девица, охотящаяся за престарелыми толстосумами. Ей и толстосумы не нужны! Она – состоявшаяся женщина, обеспеченная и ни в чем не нуждающаяся. Во всяком случае, в их деньгах—точно.

Но ведь какой парадокс: этот проклятый Куропаткин так задел ее душу, что ей даже не хотелось больше следовать этим придуманным ею самой правилам. Встретив его впервые, она вдруг поняла, что вот он – именно тот человек, который ей нужен. Тот, которого она искала столько лет. Тот, с которым она наконец-то будет счастлива. Она в это верила. И ошиблась. После этой Ошибки она уже никогда не повторит ее, никогда! Она не будет больше Анжелой, трогательной, нежной и доверчивой. Никому и никогда она уже не поверит, просто примет свою судьбу, как есть. Значит, такова божья воля – чтобы она была одна. А тех, кто захочет отведать ее тела, она будет беспощадно уничтожать. Потому что другого они не заслуживают, эти похотливые самцы. Они считают, что все женщины вокруг должны удовлетворять их похоть! Ну что ж! Она доставляет им удовольствие и убивает. Потому что за удовольствие надо платить. И ей совсем не жалко этих безголовых животных, следующих исключительно своим мерзким инстинктам.

И подумать только, как она все же ошиблась… Тогда, после встречи с Куропаткиным, который тут же представился ей по всей форме так, что она даже испугалась… Думала, что ее вычислили и пришли за ней… Надо же… А когда они проговорили несколько часов и он, как влюбленный, проводил ее до дома и боялся прикоснуться к ее руке, она приняла это его состояние за любовь или хотя бы за симпатию, но никак не за желание… Потом она вернулась, снова бросилась в эти заросли, где любила бывать, чтобы посидеть в одиночестве, на свежем воздухе, и подумать о своей жизни, которая так резко изменилась. Она сидела на той лавочке, трогала рукой место, где сидел совсем недавно он, и тихо радовалась тому, что, кажется, нашла свое счастье. Ей было тяжело дышать от распирающего ее чувства, и она, дура, верила в то, что может быть счастлива.

И вдруг там появился человек – она даже толком не разглядела его лица, видела только, что он рыжий и небольшого роста. Он посветил на нее фонариком и пошло стал распинаться по поводу ее прелестей… После того, как она встретилась с Куропаткиным, ей было вдвойне, втройне противно слышать этот бред.

И все же она постаралась, дрожа от омерзения, объяснить ему, что не проститутка, а обычная отдыхающая и что сейчас же уйдет домой, если мешает ему.

– Ну что ты, крошка, – выкрикнул тот рыжий человечек, – давай порезвимся, а? Ты увидишь, какой я горячий… Правда, я пришел сюда для другой цели, но это подождет.

– Не надо, – снова попросила она, но он ее не слушал, схватил и стал жадно лапать.

Она вырвалась, вытянула руку и стала шарить в ветвях олеандра. Там, где спрятала ту металлическую палку. Нащупала твердую сталь и успокоилась.

И еще раз попросила рыжего идиота, чтобы он оставил ее в покое.

– Эх, крошка, ты такая лапочка, – как-то даже отчаянно проговорил он. – Знаешь, мне недолго осталось жить. Может быть, ты скрасишь мне последние дни жизни?

Он снова подступился к ней, и ей ничего не оставалось, как взмахнуть этим прутом. А потом еще и еще… Она должна была быть уверена, что рыжий шут действительно умер. Гораздо раньше, чем предполагал…

В тот раз она нарушила свои правила. Все получилось спонтанно. Она не хотела близости ни с кем, потому что встретила его, следователя. Она была уверена, что Куропаткин останется с ней навсегда. Она вспомнила, что нет правила без исключений. К тому же это убийство может быть квалифицировано как самозащита при нападении. Он же на нее напал, он хотел ее изнасиловать! Почему же она не, может защитить себя и ударить его палкой?

Хотя смотря как ударить… Она же методично добивала его, чтобы он впоследствии не заявил на нее в милицию. Это было бы слишком опасно и неразумно – привлекать к себе внимание органов! Она просто обезумела от ужаса и гадливости и лупила его со всех сил. А потом, опомнившись и увидев, что вместо затылка у него кровавое месиво, она снова сунула прут на ветки олеандра. Стереть свои отпечатки пальцев ей было некогда, она хотела как можно быстрее убраться оттуда…

Она беззаботно махнула рукой, направляясь к своему домику. Какая теперь разница, что об этом вспоминать!

Она открыла дверь и вошла в домик. Жаль расставаться с этим уютным домишком, она уже успела полюбить его.

Лика достала чемодан из-под кровати, смахнула тряпочкой пыль с него и аккуратно сложила свою одежду. Обтерла той же тряпочкой туфли и босоножки, положила каждую пару в пакет и тоже сложила в чемодан. Ей надо уезжать, она уже это чувствует. И так хорошо порезвилась.

Лика приняла душ, надела приготовленные джинсы и футболку, переобулась в мягкие мокасины и натянула бейсболку. Чем меньше народа разглядит ее лицо, когда она будет трястись в автобусе до вокзала, тем лучше. А от вокзала она возьмет такси – до какого-нибудь ближайшего города. И уж там купит себе билет – за двойную цену они всегда в наличии, и вернется домой. Когда она снимала домик неподалеку от моря, паспорт хозяйке она не давала. Сказала, что ее зовут Лика, и сразу же заплатила за две недели проживания. И прибавила от себя еще пятьсот рублей. Она не жадная.

Лика с мрачным удовлетворением подумала, что человек, которого она полюбила, работает в правоохранительных органах и ему достанется малоприятная работа по раскрытию преступлений. Преступлений, которые совершила она, Лика. Может быть, хоть этим она ему отомстит? Как странно: эти самцы отвергали ее душу, хотели только тела. А придурок Куропаткин отверг ее тело, хотя она сама предложила себя в полное его распоряжение. Он что-то лопотал про долг и честь и жену… Ей пришло в голову, что будет здорово поиграть с ним. Она вытащила из сумки свои духи и оставила их на полочке в доме. Правда, предварительно тщательно стерла отпечатки пальцев с флакона. Она не такая дура, чтобы оставлять улики. Она никогда этого не делает. Ни улик, ни отпечатков, ни заполненных бланков с ее фамилией и данны-4 ми паспорта – ничего! Если не считать того прута в зарослях олеандра. Но его никто не найдет!

Она даже убивает по-разному, придумывает всегда новые способы. Ей повезло, что у нее такие сильные руки. Когда-то в юности она занималась армрестлингом, и до сих пор эта сила еще осталась.

В двадцать четвертом номере санатория, из которого она только что вышла, пахнет этими духами. И еще долго будет пахнуть, они очень стойкие. Пусть эти духи будут последним приветом Куропаткину! Пусть он знает, кого отверг! Или нет, пусть он просто ЗНАЕТ! Все равно ничего доказать не сможет!

Лика вздохнула, взяла чемодан, закрыла дом и направилась к автобусной остановке.

* * *

Ноги Куропаткина сами привели его к домику, который снимала Анжела. Непонятно, почему он сюда снова направился как мазохист? Он просто очень хотел ее увидеть и извиниться за все, что наговорил ей. И, наверное, произнести речь, которую он вчера поздно вечером несколько раз репетировал про себя. Но, подходя к двери, он понял, что обманывать себя нет смысла. И что он не отважился бы прийти к ней, если бы не… Если бы не слова Булыгина.

Куропаткин почувствовал необъяснимое волнение и тревогу. У него сдавило сердце в страшном предчувствии. Когда стажер сказал про красивую женщину, следователь сразу же подумал об Анжеле. Но тогда он просто провел параллель, что Анжела очень красива и, без сомнения, ею может увлечься любой мужчина. Даже такой порядочный супруг, как Куропаткин, ни разу в жизни не изменивший жене. И тогда память услужливо подсказала ему, что вчера вечером губы Анжелы были накрашены яркой красной помадой. А потом он видел Дениса, и тот был перепачкан такой же яркой красной помадой. Но, конечно, это были мелочи, потому что мало ли женщин пользуется помадой такого цвета! Но вот все остальное – отнюдь не мелочи. Денис только что потерял жену. И капитан знал, что пил он только потому, чтобы забыть о своем горе. И Денис не был бабником, Куропаткин мог поклясться в этом. Он абсолютно точно не искал на свою несчастную раненую голову никаких приключений! И вообще собирался ехать домой – сегодня! Так что же случилось, почему он привел к себе в номер женщину, когда даже не помышлял об этом? Не потому ли, что она свела его с ума? Так же, как Анжела свела с ума самого Куропаткина? И, потом, когда капитан, возвращаясь из санатория, после неудачного похода к Корнилову, заглянул к Анжеле, ее не было дома. Впрочем, это ничего не доказывает. Но ведь именно ее следователь встретил на месте происшествия! В тот самый день, когда на Корнилова напали, в тот самый вечер, когда там же был убит Эленберг!

Куропаткин очнулся, когда обнаружил, что стоит с поднятой рукой у двери Анжелы, собираясь постучать. Он собрал волю в кулак и постучал, вспоминая, что проводил ее домой тогда в начале первого ночи. А Эленберг был убит около часа ночи.

Дверь распахнулась. На Куропаткина смотрело лицо пожилой женщины.

И в этот самый миг капитану показалось, что на него навалилась каменная глыба, которая не дает ему дышать. Это была уверенность, которая душила его. Он схватился за горло.

– Чего вам? – осторожно поинтересовалась женщина, разглядев звездочки на погонах рубашки Куропаткина.

– Где… где Анжела? – сипло спросил он, поражаясь, как пусто, без эмоций, звучит его голос.

– Здесь нет никакой Анжелы, – удивилась хозяйка. Он сразу понял, что это хозяйка, сдавшая Анжеле дом.

– То есть? – не понял Куропаткин.

На секунду ему показалось, что все это – знакомство с потрясающей женщиной, поход в картинную галерею, где он пытался блеснуть своими познаниями, неудачный ужин – ему приснилось. Он почувствовал облегчение, которое тут же, впрочем, превратилось в обреченность. Он же не идиот, не фантазер, чтобы придумывать такие вещи! И потом, вот он – этот домик, в котором он был вчера вечером…

– Можно войти?

Не дожидаясь ответа, капитан протиснулся в помещение и, пройдясь по комнатам, отметил, что хозяйка уже успела прибраться. Везде было чисто, и не осталось никаких следов пребывания Анжелы.

– Она что-нибудь оставила? – быстро спросил он. – Записку, пляжные шлепанцы, платок, помаду?

Женщина замялась, и Куропаткин понял почему. Анжела была одета очень дорого, и если она оставила какие-нибудь вещи, то хозяйка вполне могла прикарманить их.

– Не волнуйтесь, я ничего не буду забирать, – через силу улыбнулся он, пытаясь успокоить ее. – Просто мне надо знать.

– Вот…

Женщина, порывшись в своей сумке, вытащила из нее духи. Куропаткин достал толстую пробку из пузатого флакона, вдохнул запах. И тихо охнул. Этот запах был ему очень хорошо знаком. Сегодня утром, когда он был на месте преступления, он машинально отметил, что в номере очень хорошо пахнет. Так могла пахнуть только женщина. Женщина, которая после секса с Денисом убила его…

– Почему вы солгали, что здесь не было никакой Анжелы? – тихо спросил Куропаткин. – Это она вас попросила, да?

– Да нет, – удивилась хозяйка, – ничего она не просила. Просто зовут ее не Анжелой, а Ликой.

– Как? Ликой? – переспросил он и напрягся. – А паспорт ее вы видели?

Хозяйка отрицательно качнула головой.

– Ну как же так, – расстроился следователь. – Пускаете в дом неизвестно кого! И потом, ведь надо же регистрировать отдыхающих!

– Она мне заплатила за две недели, – с вызовом сказала женщина. – И дала сверху 500 рублей. Я знаю, что это означает: чтобы ее никто не беспокоил и никаких документов. Так многие делают! А что случилось-то?

– Много чего, – туманно пояснил Куропаткин. – Лика, значит? Ну-ну…

Он еще раз осмотрел домик и, не найдя в нем других предметов, принадлежавших Анжеле, понял, что эта Анжела – Лика решила поиграть с ним. Он не сомневался, что она намеренно оставила духи. Зачем же ей оставлять едва начатый, даже не ополовиненный флакон? Это для него, Куропаткина. Дескать, видел, как я тебя провела, стреляного воробья, на мякине?

Он уже собирался уходить, как вдруг вспомнил кое-что и повернулся к хозяйке.

– Она что, оплатила проживание до сегодняшнего дня?

– Нет, у нее еще три дня было, – сказала та. – Просто Лика позвонила мне сегодня в шесть утра и сказала, что вынуждена срочно уехать. Да что случилось-то? Она в порядке?

– В полнейшем, – ровно ответил Куро-паткин и вышел из домика, в котором вчера еще проводил время с самой удивительной женщиной на свете. Как это ни странно, теперь она была еще более притягательной для капитана. Он оборвал себя. Она была преступницей, убийцей. А он – следователем, который должен найти ее и наказать.

Он вспомнил еще кое-что и вернулся в дом.

– Скажите, а когда она приехала?

– Восьмого июля, – отозвалась хозяйка, запирая дверь. Она уже все убрала.

Куропаткин молча дошел до той злополучной лавочки в зарослях, на которой впервые встретил Анжелу, и закурил. Пальцы у него дрожали. Убийства курортников начались девятого числа. На следующий день после приезда этой женщины. Теперь у него не было абсолютно никаких сомнений.

Он поднялся со скамьи и почувствовал, что у него сильно кружится голова. Чтобы не упасть, ему пришлось схватиться за ветви олеандра. Куст покачнулся, что-то прошуршало по листьям, и Куропаткин, отскочив, изумленно обнаружил, что оттуда выпал металлический прут. Теперь все встало на свои места.

* * *

Владимир Сергеевич Куропаткин гулял по Гостиному двору вместе со своей женой Натальей. Лето подходило к концу, деревья уже начинали понемногу сбрасывать листву, но погода была еще теплой. Куропаткин отчетливо ощущал осеннюю «золотистость» и старался запечатлеть ее в памяти. Он обожал Петербург и с нескрываемым удовольствием приехал к родителям жены сразу же, как только закрыл это дело. Ему удалось раскрыть все убийства. Правда, убийцу еще не нашли, но это дело времени.

Он обнимал Наташку за хрупкие плечи и радовался, что смог вырваться на недельку из жаркого Сочи в прохладный Питер. Спасибо вечно болеющему Маркину, который вдруг неожиданно выздоровел, да еще так вовремя, что у Куропаткина осталось время до Вовкиной школы отдохнуть с семьей.

– Я еще тебя не простила, – сказала вдруг жена, отодвинувшись от капитана.

– В смысле? – не понял он. – И как же я должен заслужить твое прощение?

– А ты должен развлекать меня, – кокетливо захихикала жена, словно юная девчонка на свидании, – на протяжении последних дней нашего отпуска. И тогда я, может быть, смягчусь…

– Развлекать?

Следователь нахмурился. Он же не клоун, чтобы развлекать публику, пусть та и состоит из единственной женщины! К тому же у него и опыта никакого нет, никогда он не был душой компании, весельчаком и балагуром.

– Боюсь, что не смогу, – сокрушенно вздохнул он.

– Так уж и не сможешь? – жена прищурилась и потащила его на лавочку. – Я устала, давай присядем. Расскажи что-нибудь…

– Что? – не понял Куропаткин. Наташка никогда не интересовалась его расследованиями. Разве что в самом начале их семейной жизни. А потом родился сын, и ей стало не до того. Так почему же она сейчас вдруг захотела услышать милицейскую историю? Это было по меньшей мере странно.

– Я хочу написать рассказ, – сияя, проговорила вдруг Наталья и заправила за ухо золотистую прядку. – Мне предложили…

Куропаткин во все глаза уставился на жену. Он знал, что она пробовала себя в журналистике, но ей вечно не хватало либо усердия, либо времени, чтобы довести свои начинания до конца. А тут, пожалуйста, просит материал для рассказа.

– Буду печататься в «Невских вестях», – обрадованно сообщила она.

Капитан с удивлением взглянул на жену. Похоже, за то время, пока он работал, она тоже времени даром не теряла. Но все-таки Наташка наверняка лукавит: ее отец – известный журналист, и это он, вероятно, поспособствовал дочке. Впрочем, какая разница, он или не он… Главное – что жена наконец-то определилась с выбором профессии. Мальчишка подрос, и кто знает, может быть, она всерьез займется журналистикой? Или даже станет писателем… Наталья Куропаткина – так будет написано на обложке книги.

Золотыми буквами по черной обложке… Следователь даже прищурился от гордости и от того, что эти золотые буквы вдруг ослепили его. Надо же, его жена может стать писательницей!

А обложка будет черной, потому что события в той истории, которую он собирался рассказать, – черные. Поэтому вполне естественно, если издатель задумается о целесообразности черной обложки. С мертвыми мужчинами на заднем плане. Или нет, это будет слишком… Скорее на переднем плане должна быть потрясающе красивая женщина. Красивая, но несчастная. Ее красота не принесла ей никакой пользы, никакого удовольствия, никакой радости. А у ног этой красотки будет лежать металлический прут… Но если следовать этой логике, то должны лежать еще и подушка, пепельница, нож… А, какая разница, что будет нарисовано на обложке! Жена ведь еще не написала роман, и неизвестно, захочет ли и напишет ли его. Тем более что про роман она и не заговаривала. Только про статью в «Невских вестях».

Он посмотрел на Наташку и увидел разочарование в ее глазах.

Жена наверняка рассчитывала, что муж после долгой разлуки начнет с ней заигрывать, а на деле вышло так, что он и вправду собрался ей что-то рассказать.

Куропаткину же необходимо было выговориться. Прошло больше месяца с тех самых памятных событий. Почти каждую ночь ему являлась Анжела. Иногда она улыбалась, иногда плакала. Смотрела на него с невыразимой грустью и уходила прочь. Куропаткин надеялся, что, когда он окажется рядом с женой, Анжела не посмеет прийти. Так и случилось. Он был рядом с женой уже третий день, и за это время Анжела ни разу не появилась.

– Начинай, – предложила со вздохом жена.

Куропаткин взглянул на нее, улыбнулся и начал рассказывать все, что знал об этом деле, то, что выяснил при помощи московских оперативников, о чем догадался, при помощи психолога, к которому он обращался за помощью…

– А как ты понял, что она маскировалась? – спросила жена.

– Ну, потому что, во-первых, ее никто не видел. Значит, она планировала убийство и раз уничтожала улики, значит, не хотела попасться, верно? И естественно, должна была что-то придумать, чтобы отвлечь от себя внимание. А во-вторых, когда я шел к Корнилову по коридору, то обратил внимание на горничную, и она мне показалась знакомой. Я подумал, что мы с ней уже виделись. Потому что в этом же санатории неделей раньше произошло убийство Марика Седова, и я опрашивал персонал.

И только потом, позже, мой мозг выдал мне информацию. Сосед Седова, Максим, заявил, что в тот вечер, когда был убит Седов, он привел к себе девушку, а потом вышел за бутылкой вина в бар. И встретил в коридоре горничную в дурацком синем фартуке, как он выразился. Понимаешь?

– Нет, – честно кивнула Наталья. – Не понимаю.

– Горничные в этом санатории ходят в зеленых платьях и белых передниках, а не в синих, – торжествующе заключил Куропаткин. – В синих передниках горничные ходят в гостинице «Ласточка», в которой остановился еще один убитый, Федор Краснов.

– Значит, она украла форменную одежду горничной в «Ласточке», а потом воспользовалась ею в санатории «Янтарь», – ахнула Наталья. – Какая же хладнокровная эта женщина! Получается, что ей надо было всегда носить с собой форму горничной! Но ведь в каждой гостинице и каждом санатории форма разная!

– Почти нет, – печально сообщил Куропаткин, – этим она и воспользовалась. Платья шили на одном предприятии все одинаковые. И только фартуки, наколки в гостиницах и санаториях разные. Но кто обращает внимание на то, какого цвета у горничных фартук. Главное – это форменное платье, вот что всегда бросается в глаза. И потом, она же не торчала в коридоре на виду у всех. В двух других местах – гостинице и пансионате ее даже не заметили.

– А как ты догадался, что это Эленберг хотел убить Корнилова?

– Прут, который я нашел в зарослях, был обследован на отпечатки пальцев. На нем нашли отпечатки Эленберга и еще незнакомые пальчики. Получалось, что Эленберг, убитый этим прутом, держал его в руках!

– Но ведь он мог схватиться за него, чтобы защититься от убийцы, – возразила жена, внимательно слушавшая Куропаткина.

– Теоретически мог, – пожал плечами следователь, – но мне сразу стало все ясно.

К тому времени я уже получил отчет московских коллег. Я знал, что у Эленберга сгорел автосервис. А он был должен крупную сумму денег бандитам. Но Корнилов не знал о том, что Борис потерял свой автосервис, потому что в нашей беседе он упоминал о нем как о действующем бизнесе. Также мне стало известно, что сестра Эленберга за день до смерти подписала бумаги о продаже магазина. Деньги должны были поступить на счет> Бориса. Значит, он смог бы расплатиться с бандитами. Но нотариус, который заверял эти бумаги, был их общим приятелем, и он сказал потом, что Эмма просила не говорить Борису о том, что она уже продала магазин. Она хотела сделать ему сюрприз.

– Бедная женщина, – сокрушенно вздохнула Наталья.

Куропаткин промолчал.

– Я понял, что Борис не знал о том, что Эмма уже продала магазин. Зато он знал, что у Корнилова были крупные неприятности с бизнесом и он нуждался в деньгах. Эленберг солгал Корнилову, сказав, что находится в Москве. Он звонил ему уже из Сочи. Денис сказал Борису, в каком санатории он остановился. И в этот же вечер на Корнилова было совершено покушение. А на пруте – отпечатки пальцев Эленберга! И я все понял. Понял, что Эленберг, не зная о том, что деньги со дня надень поступят на его счет в банке, решил, что наследник магазина – Денис. И, раз тому тоже нужны деньги, то Борису никогда не расплатиться со своим долгом. Зато впереди маячит жестокая месть бандитов. И он решился на убийство Корнилова. После его смерти ему принадлежало бы все, что было у Эммы и Дениса, потому что Денис – сирота, а единственный наследник Эммы – Борис Эленберг.

– Господи, – прошептала Наталья, прижимая руки к щекам. – Значит, если бы Борис узнал, что Эмма уже продала магазин, то ничего бы этого не было?

– Ничего – это вряд ли, – криво улыбнулся Куропаткин. – Единственное, чего не было бы – это покушения на Корнилова. И Эленберг остался бы жив, не появись он в Сочи. А судьба четверых убитых осталась бы неизменной, ведь это не зависело от Эленберга с Корниловым…

– Как мне ее жалко, – вдруг сказала Наталья.

– Кого? – не понял Куропаткин. – Эмму?

– Эмму тоже жалко. Но я говорю о Лике…

Следователь пораженно уставился в лицо жены.

– Ты думаешь, о чем говоришь? – повысил он тон. – Она же убийца! Она убила пятерых мужчин, и всего лишь за каких-то неполных две недели! И потом, неизвестно, скольких она убила до этого. Что с тобой, Ната?

– Ты не понимаешь, – отмахнулась жена. – Это так драматично… Мне кажется, у этой женщины произошло что-то в жизни, из-за чего она ненавидела мужчин. Тех, которые спали с ней.

– Если ненавидела, зачем же с ними спать? – резонно вопросил следователь.

– Не понять тебе женскую натуру, – во второй раз уличила его в непонимании жена. – Поэтому и спала, потому что ненавидела. Она, занимаясь с ними любовью, продолжала их ненавидеть и испытывала страдание, когда убивала их. Она наказывала в первую очередь себя, потому что никакого удовольствия ни от секса с ними, ни от убийства она не испытывала!

– Да с чего ты взяла-то? – воскликнул Куропаткин. – И как это у тебя все красиво получилось. Того и гляди, в твоих устах эта дрянь скоро станет героиней, невинной жертвой!