Текст книги "Бабочка в стекле (СИ)"
Автор книги: Елена Левашова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 27 страниц)
Глава 3.
Анну успокаивал скорый отъезд дочери. Жизнь в Лондоне обеспечивала Марине безопасность.
Зима мягкими лапами бесшумно, сонно ступала по городу, укутывая деревья холодным, воздушным пухом. Такая же зима была в душе у Анюты. Или, быть может, её душа напоминала выжженную пустыню, где прошлое безвозвратно исчезло, оставив после себя зияющую рану?
Анна напоминала себе робота, питающегося от невидимых батареек ответственностью и чувством долга перед близкими. Она мягко опустилась в своё уютное рабочее кресло. Составила план на завтра, сделала поручение Маше. Мысли снова возвращали её к событию, в котором участвовать Анна не собиралась ни при каких условиях. Новогодний корпоратив... Только звонок Михаила Александровича не предполагал отказов: он собирался представить Анюту директорам крупных строительных и других фирм как партнёра холдинга, члена совета директоров, а также как талантливого специалиста по тендерам. В этом году новогодний банкет проходил в совершенно несвойственной холдингу Колосовских манере: не в узком кругу, а в составе ряда крупных строительных, юридических, экономических предприятий. Планировалось присутствие членов торгово-промышленной палаты, строительных и архитектурных комитетов. Так называемый новогодний форум предпринимателей.
Это означало только одно: ей предстоит снова проходить испытание общением с теми персонами, видеть которых совсем не хотелось. Успокаивал лишь тот факт, что людей будет в разы больше, чем обычно, значит, затеряться в толпе не составит труда.
Около ресторанного комплекса скопились такси, буксующие в подтаявшем снегу, сигналящие правительственные внедорожники, а также автомобили директоров, министров, водители которых старались подвезти своих работодателей как можно ближе ко входу.
‒ Девушка, может быть, вы здесь выйдете? ‒ недовольно буркнул водитель такси. Анна поежилась, посмотрела на свои элегантные замшевые бордовые туфельки на высоком каблуке и промолвила:
‒ Нет, подвезите меня прямо к дверям.
Она поправила прическу, в которую были собраны локоны, и положила перчатки в небольшой чёрный клатч, намереваясь терпеливо дождаться своей очереди в нескончаемой веренице машин.
В ярко освещённом роскошном холле Анну встретила приветливая девушка, сверившая её данные со списком приглашённых. Как только Анюта расстегнула серебристую пуговицу своей нарядной, короткой норковой шубки, направляясь к гардеробу, на её плечи опустились руки Отто. Он с трепетом помог своей спутнице раздеться, не отрывая от неё восхищённого взгляда:
‒ Аннет... У меня просто нет слов, богиня... соблазнительница... ‒ он мурлыкал комплименты зардевшейся от смущения Анне.
Чёрное, прямое, отороченное кружевом короткое платье с довольно глубоким декольте обнажало изящные колени, подчёркивало стройность её фигуры. Ювелирный комплект из золота с крупными рубинами дополнял туфли бордово-красного оттенка, заранее купленные Анютой.
Отто припал к её пальчикам с красными ногтями в нетерпеливом поцелуе. Анна подхватила его под руку и уверенно направилась в зал. Мужчины в строгих костюмах, по большей части повседневных, шумно здоровались, пожимали друг другу руки или хлопали по плечу. Можно скрыться в толпе... Сесть подальше...
‒ Аннет, милая, ты куда? ‒ недоуменно спросил Анну Отто. ‒ Мы сидим вместе с Мишей за шестым столиком, ты забыла?
Забыла? Если бы только она могла забыть... Непременно приказала бы своему сердцу тотчас совершить это!
Михаил Александрович встретил их с улыбкой. Он поздоровался с Отто, сделал комплимент Анне и указал паре на места. Анюта выдохнула, обнаружив, что за столиком, кроме Веры Петровны, никого нет. Женщины обнялись, испытывая радость от встречи, и принялись обсуждать новости и семейные хлопоты.
Звучала легкая музыка, официанты сновали по залу, роняя приборы, гости торопливо рассаживались. Взгляд Анюты задержался на входе, где появилось, наконец, блистательное семейство Колосовских.
«Напыщенный денди», ‒ подумала Анна, рассмотрев возвышающуюся над всеми фигуру Бориса. Загорелый, в белоснежной рубашке с расстёгнутым воротом, он был неотразим. К нему липла Ирина, похожая на новогоднюю елку из-за обилия стразов и пайеток на серебристом длинном платье. Берта Михайловна оттянула её от Бориса и с улыбкой повела в гардероб.
Анна замерла, наблюдая за ним. Он не видит её, не знает, как пересохло у неё во рту от обиды и боли. Не замечает, как пылают щеки, не слышит, как сердце сбивается с ритма. Борис общается теперь с Анютой через посредников. В лице своей любовницы…
Компания подошла к столику, здороваясь с гостями. Борис сдержанно кивнул Анне, пожал руку Отто и сел с Ириной на другой конец стола. Подальше...
Анюта так и осталась сидеть возле Веры Петровны, искренне радуясь этому соседству. Разговаривать с остальными ей совсем не хотелось.
Ведущие ‒ мужчина и женщина в нарядных атласных костюмах ‒ закончили поздравлять гостей. Официанты ускорили темп, вынося одно за другим разнообразные блюда. Отто ухаживал за Анютой, суетился, пытался угодить ей, подливал красное вино в её бокал.
Ирина искоса наблюдала за ними. За ней... Большие голубые глаза выделены ярким макияжем в дымчато-серых тонах, кожа сливочная, безупречная, чуть тронутая румянами на щеках… На губах блестящий красный блеск для губ, волнистые пряди выбились из высокой прически и игриво пружинят по тонкой шее.
‒ Анечка, а когда у вас свадьба? ‒ бесцеремонно спросила она Анюту прямо в лоб.
Анна, встретившись с Ириной взглядом, твёрдо ответила, будто к подобным расспросам подготовилась заранее:
‒ Летом. Мы ещё не решили в каком месяце, но это вопрос второстепенный, правда?
Ирина кивнула ей, довольная ответом.
‒ А у вас когда? ‒ ошарашила Анна свою собеседницу.
Ирина замешкалась, посмотрела на Бориса, сделавшего вид, что вопрос он не слышал, но тут же собралась и выпалила:
‒ Ох, эти формальности никому не нужны! Нам хорошо вместе, и это главное!
Ирина без умолку рассказывала о сицилийской вилле и романтической атмосфере Средиземного моря, очевидно, пытаясь убедить Анну в искренности и серьёзности их с Борисом отношений. Только момент был упущен.
Анна перевела Отто предмет их разговора с Ириной, опустив детали. Беседы о свадьбе были бальзамом для его изголодавшегося влюблённого сердца.
К середине ужина Михаил решил поднять рабочие вопросы, касающиеся их с Анютой разговора. Мужчина представил её директорам крупных строительных фирм Сибири. Они переходили от столика к столику, знакомясь с подвыпившими начальниками.
Возможный успех наметившихся сделок значительно повысил уверенность Анны. Благодаря Михаилу она будто расправила плечи, поверила, что она и есть та самая «компетентная и талантливая», о которой он говорил. Значит, мудрости Михаила Александровича хватает для того, чтобы не связывать её с предательством Юргиса, не считать сообщницей, если он так искренне стремится помочь? Она наблюдала за мигающей елкой и танцующими парами, когда её кисти коснулась тёплая рука Бориса.
‒ Анна Александровна, пойдёмте танцевать.
Как часто она слышала это раньше: Анька, Анечка, Анюта, Нюся... А теперь он называет её по имени и отчеству, как чужую, малознакомую женщину... Странно, что приглашение на танец он не прислал через Ирину!
‒ Извините, Борис Михайлович, я не хочу танцевать... с вами! ‒ выпалила она дерзко.
«Долгожданный реванш настоящей стервы...», ‒ подумал Борис, сухо извинившись. Он направился в глубину зала, растворившись в толпе. Отто с Михаилом присоединились к партнёрам холдинга, занимавшим соседний столик. В приятной мужской компании им было привычнее.
Вечер становился уютнее. Гости уже разъезжались, оставляя после себя пустые места и следы пиршества на столах. Элегантная пара ведущих объявила начало новогодних конкурсов и фантов.
Зал наполнили ароматы хорошего кофе и чая, а также свежих пирожных и выпечки. Официанты сновали между столиками, накрывая их. Анна напряжённо вглядывалась в силуэт Отто. Сидеть в одиночестве ей становилось в тягость. Вера Петровна пересела поближе к дочери и внуку, лишив Анюту собеседника в своём лице.
Какой-то важный начальник зачитал стихотворение, очевидно, получив фант от коллег. Наконец, Михаил с Отто вернулись на места. Ирина под руку с Борисом, сверкая блестящим шуршащим платьем, торопилась к столу.
Она трясла желтым листочком над головой. Очевидно, это было задание ведущих для гостей их столика.
Анне показалось, что Ирина сверкнула в её сторону хитрым взглядом.
Как только стихли аплодисменты после выступления очередного участника, ведущие обратились к Ирине. Ей выдалась честь зачитать задание и выбрать кандидата, который его выполнит.
Столик номер шесть вмиг осветился подсветкой, чтобы привлечь внимание присутствующих. Ведущий подошёл к Ирине с микрофоном. Грудным, загадочным голосом она прочитала дрожащий листочек, сверля глазами Анну:
‒ Итак! Вы должны рассказать наизусть любое стихотворение поэта серебряного века! И я выбираю для выполнения этого задания Анну Рауде!
Ирина уничтожающе посмотрела на Анну, очевидно, предвидя её фиаско перед многочисленной, внимательно наблюдающей публикой. Анна заметила проснувшийся интерес Бориса к себе. Он улыбнулся, с теплом посмотрев в глаза Анны.
Ирине было невдомек, что Анюта ‒ дочь учительницы русского языка и литературы. И фиаско предстоит потерпеть ей, а не Анне. Переливающиеся софиты ослепили столик, блуждая по лицам девушек.
Анна с гордостью взяла протянутый Ириной микрофон, мысленно перебирая известные ей стихи. Она даже хотела зачитать свои стихи, но посчитала их слишком интимными. Пройдя с ведущими на сцену, Анюта окинула взором гостей, смотрящих на неё с неподдельным интересом. Она что-то спросила на ухо у ведущего, а затем твёрдо, с несвойственной ей немного ироничной манерой, промолвила:
‒ Ирина, я принимаю ваш фант. Прочитаю очень красивое стихотворение поэта серебряного века. А вы угадаете его автора, идёт?
Ирина побледнела и замешкалась. Суетливо цеплялась за Бориса руками, что-то шептала, пока тот с нескрываемым любопытством наблюдал за происходящим.
Толпа требовала зрелища, призывая Анну начать выступление.
Анюта вздохнула, сжимая микрофон в хрупких руках. Стихотворение было прекрасно известно Борису. Анна читала его на их уютной кухне, когда была жива Наташа. Когда они беззаботно общались, как близкие друзья... Когда он мог назвать её «Нюся», чмокнуть в щеку или легонько обнять. Когда не было этой беспросветной пустоты между ними.
Её голос не звучал твёрдо. Он дрожал, будто натянутая струна. Дрожали густые тёмные ресницы, тонкие пальчики. Борис чувствовал на расстоянии тепло, исходящее от неё, будто с каждой фразой невидимая боль переливалась прямиком в его сердце, безжалостно разогревая толстый слой льда...
‒ Она отдалась без упрека,
Она целовала без слов.
Как темное море глубоко,
Как дышат края облаков! ‒ читала Анна.
Ирина беспрерывно дергала Бориса, Берту, Михаила, пытаясь выяснить, кто же автор стихотворения? Они молча отбивались от неё, наслаждаясь выступлением Анюты. К тому же Отто, не понимающий русского, просил перевода.
‒ Она не твердила: «Не надо»,
Обетов она не ждала.
Как сладостно дышит прохлада,
Как тает вечерняя мгла! ‒ продолжала Анна.
Её голос утратил строгость, став нежным и мягким, а глаза из темно-серых вновь стали голубыми. Анюта украдкой пыталась перехватить взгляд Бориса...
‒ Она не страшилась возмездья,
Она не боялась утрат.
Как сказочно светят созвездья,
Как звезды бессмертно горят!
Ирина беспомощно вжалась в своё место. Ведущий обратился к ней громко, торжественно, ожидая услышать фамилию автора. Только Бальмонта Ирина не читала...
‒ А если я не назову фамилию поэта? ‒ хищно прищурившись, спросила она.
‒ По правилам конкурса вы должны выполнить задание, предложенное вашей приятельницей! Или исполнить её желание. ‒ Ответил ей улыбающийся ведущий.
‒ И каково ваше задание? ‒ Ирина сухо спросила Анну.
«Я не дам себя унижать!» ‒ подумала Анюта.
‒ Ваш спутник хотел сегодня потанцевать со мной, но я отказала ему...
Лицо Ирины вытянулось и скривилось. Очевидно, сей факт был ей неизвестен.
‒ И, если вы не назовёте автора, я подарю ему танец! Считайте это моим желанием!
Анна выжидала, как поведёт себя Борис. Шепнёт Ирине на ушко заветную фамилию или промолчит и пойдёт танцевать с ней. Только он выбрал первое... Показав своё презрение всем сотням глаз, устремлённым на стоящую на сцене Анну.
‒ Бальмонт! Константин Бальмонт! ‒ злорадно выкрикнула Ирина таким тоном, каким судья выносит приговор.
Анна аплодировала ей вместе с остальными, пытаясь перевести происходящее в шутку. Она вернулась на своё место с высоко поднятой головой. Отто обнял её и поцеловал руку: ничего не понимая, он, очевидно, решил, что его Аннет превзошла себя и испытала триумф, а не унижение.
Ей хотелось покинуть вечер немедленно, убежать прямо со сцены... Но так открыто признавать своё поражение Анна не хотела. Она предложила Ирине и Борису выпить и похвалила Ирину за знание русской поэзии. Та приняла восхищение Анюты за чистую монету, посчитав игру сыгранной вничью.
Анна пригласила Отто танцевать. Во время танца она попросила шепчущего ей нежности мужчину проводить её до выхода. Отто намекал на ночь в его номере, но Анюта пообещала выйти за него замуж по-настоящему в обмен на отсутствие близости до свадьбы. Он сиял, счастливый и довольный, обещая Анне ждать вечность ради права обладать ею.
Пара вернулась к столику номер шесть. Раскрасневшаяся Анна одарила присутствующих томным взглядом и попрощалась, сказав, что её жених скоро уезжает, поэтому ей не терпится предаться любовным утехам. Отто ничего не понимал, но по лучезарному виду Анюты предположил, что тема для разговора приятная, к тому же Анна сама поцеловала его в губы!
Внутри Бориса кипела ярость. Ненависть. Сокрушающая ревность. Казалось, он ненавидел все вокруг. Весь мир! Ненавидел Ирину за хитрость и лицемерие, как и ненавидел Отто, просто так, без причины.
Борис постоянно думал об Анюте. Чем нежнее звучал её голос и теплее становился взгляд, когда она читала это злосчастное стихотворение для него, тем мощнее он выстраивал стену в своём сердце. Он смотрел на неё и, казалось, ненавидел все больше! Так сильно, что задыхался без неё. Ненавидел, потому что она вторглась в его жизненное пространство, в его такую уютную и привычную бесчувственность. Она размотала его кокон, оболочку, которой он прикрыл себя от жизни.
Ненависть. Такая, что больно дышать. Как будто много коротких вдохов столпилось в груди, разрывая её. Гордость. Неприятие… Что возомнила она о себе? Он ненавидел так, что не мог сам понять – за что? И вообще не мог понять, ненавидел ли? Это были какие-то странные, неопределенные чувства.
Хрупкая, нежная, тонкая, с глубокими потухшими глазами, она входила в зал переговоров, пытаясь быть незаметной для него, стремясь улизнуть в числе первых, чтобы избежать общения с ним. У него сжималось сердце от постоянного чувства вины. Аня страдала так сильно от его отношения, что это было видно всем. При любой возможности он пытался уколоть её, обидеть, упрочить прежнее положение, укрепить своё существование мумии, а не человека. Только обидеть её больше никому не позволялось. Любая попытка задеть или оскорбить Анну, исходящая от кого-то другого, жестко пресекалась Борисом. Он, словно зверь, готов был разорвать обидчика. И все же ‒ кто она, чтобы оживить его?
Глава 4.
Обманчивое весеннее солнце робко пробивалось сквозь серое небо. Весной ещё и не пахло, но душа Анны искала её скорого прихода. В один из таких дней она решилась на пешую прогулку до работы. Ей радостно было вдыхать ещё холодный, но уже весенний воздух.
Через несколько дней полюбившихся ей прогулок Анна заболела. Где-то за неделю до собрания акционеров ей стало тяжело дышать. Кашля не было, но по вечерам поднималась температура. За два дня до собрания Анна уже не могла спать, лёжа на спине, она беспомощно хрипела и искала положение, чтобы вдохнуть.
Татьяна Николаевна вызвала скорую. Анна не стала противиться, а попросила мать сделать это побыстрее. К её приезду у Анны посинел носогубный треугольник, воздух она хватала судорожными урывками.
Сирена скорой помощи разрывала вечернюю мглу оглушительным воем, добираясь по пробкам до больницы. Анну положили в реанимацию, чтобы снять отек легких и симптомы дыхательной недостаточности. Врач сделал ей успокоительный укол, чтобы она уснула. Мать не отходила от неё ни на шаг.
В день собрания она с телефона Анны позвонила Михаилу Колосовскому:
– Да, Анна Александровна, слушаю вас.
– Извините, это мама Ани, – Татьяна Николаевна расплакалась. Она ничего не могла вымолвить.
– Что случилось? Успокойтесь и объясните мне! – он встал и, волнуясь, начал ходить по совещательной комнате.
– Аня не сможет сегодня быть на совещании, она в реанимации... – и снова заплакала.
– Господи, что случилось? Как я могу помочь? В какой она больнице? – Михаил сжал трубку телефона.
– У Ани пневмония. Дышать ей очень тяжело, и врачи боятся возможного отека лёгких, к тому же дыхательная недостаточность не отступает, – объяснила Татьяна.
Он, озадаченный, пообещал подключить все возможные ресурсы, чтобы врачи отнеслись к ней наилучшим образом.
Собрание Михаил начал по расписанию. Неторопливо подтягивались акционеры и начальники отделов с отчетами. Борис приехал в числе первых. Ирина была в Германии, к тому же её присутствие не требовалось. Берта села рядом с Борисом. Михаил поприветствовал коллег.
Никто и не заметил отсутствия Анны, кроме Бориса... Но спросить прямо у него не хватило смелости. Он часто дышал, ожидая, что объект его неприятия опоздает, придёт позже, но она все не приходила...
– А где Рауде? – встрепенулась Берта. Её вопрос был спасительной соломинкой для его страждущей души.
– Коллеги, Анна в тяжёлом состоянии находится в реанимации, пожалуйста, проявите сочувствие. Как только ей станет лучше, я её навещу. – Михаил тяжело вздохнул, искренне волнуясь за неё.
– Где? Какая больница, и что с ней? – Борис вскочил как ошпаренный.
– Боря, оставь ты её в покое! Пожалей! Ты ехать собрался? – Михаил подошёл к сыну. Тот готов был провалиться сквозь землю... Значит, его неприязнь была видна всем. – Не надо, прошу тебя, я сам съезжу, только не ты... Она слабая очень.
– Папа, ты что? Ты как подумать мог? Разве я могу... Какая больница? – Михаил молчал. – Ладно, я позвоню её маме. – Борис решительно направился к выходу.
Пальцы лишились чувствительности, руки дрожали от смятения. Борис нажал кнопку вызова лифта. Цокольный этаж подземной парковки и странное ощущение дежавю. Он вспомнил, как умирала его жена. Его Наташа. Как холодные восковые стены больницы каждый день принимали его, постоянного посетителя. Принимали, а вечером отпускали на свободу. Разве теперь ему так же плохо? Когда человек, которого он не переносит на дух, – такой слабый, обессиленный, больной. Хрупкая женщина... Анюта...
Он на миг представил, что больше никогда не увидит её голубых бездонных глаз, не услышит голоса... Принесло ли это известие радость? Нет, сама мысль, что Аня страдает, приносила боль. Хотя парадокс: источником боли являлся он сам. Это было концом борьбы с собой. Теперь уже он сам рвался наружу из этих ненавистных оков.
Он замучил её. И его семья, бывший муж. Вместо поддержки и помощи он методично колол её гадкими замечаниями, утверждаясь в своём упрямстве за счёт неё. Только за что? За то, что Аня посмела отказать ему? За то, что хочет быть любимой, а он неспособен ей дать это? Нет, она никогда не простит... Он сам никогда не простит себя. Ничтожество… Мерзавец…
Борис долго ехал до больницы, машины медленно ползущей вереницей двигались в пробке. Он заранее позвонил главному врачу, чтобы его пропустили к ней.
Анюта лежала одна, с кислородной маской на лице. Голубая кафельная палата, капающая в раковину вода из крана. На локтевом сгибе виднелись следы от уколов. На белой подушке блестели разбросанные пшеничные кудри... Рядом сидела уставшая Татьяна Николаевна. Она встала и обняла Бориса.
«Наверное, Анна не рассказывала ей ничего, иначе она плюнула бы мне в лицо, – подумал Борис. – До чего я довёл её? Анечка, родная...». Он вспомнил на мгновенье, как она пришла к той ночью, желая быть неузнаваемой, зная, что у него камень вместо сердца, не надеясь и не рассчитывая на его взаимность. Отчаянно борясь со своей любовью, пришла, желая получить лишь одну ночь. Как страстно отдавала себя, не просив ничего взамен. Как сказала, что любит его давно... А потом разлюбила, разочаровалась... Он методично убеждал её в том, что она не ошиблась, показывая себя с худшей стороны. Снова и снова доказывал ей, что он и есть циничный мерзавец.
Борис попросил маму выйти ненадолго и сел на её место. Взял в свои тёплые большие ладони холодную тонкую кисть. Анна повернулась к нему. Абсолютно потухший, больной взгляд. Она сняла маску с себя.
– Зачем ты пришёл? – ей трудно было говорить. – Прошу тебя, уйди... – она отвернулась, чтобы не видеть его.
– Прости меня, пожалуйста! – он прижался лбом к её ладони. – Если я тебя потеряю, я жить не смогу... Анюта, прости меня...
– Найдешь себе другой объект для битья... Кажется, ты должен обрадоваться... Что я такая... Что мне плохо... – ей было тяжело говорить, и она снова прижалась к маске.
– Как я могу радоваться... – он шептал, поглаживая её по голове. – Я никогда больше не обижу тебя, вот увидишь... Прости меня! Я так виноват... Это всё из-за меня.
– Не глупи. Просто я переохладилась.
Борис едва выдерживал ее потухший взгляд голубых озёр. Он сжал ладонь Ани в своей и гладил её по голове, непослушным светлым кудрям. Анна смущалась своего положения и болезненного бледного вида.
– Когда ты уйдёшь? Мне плохо возле тебя... – она вжалась в кислородную маску.
– Я не уйду... – он держал её руку.
– Борь, ну зачем? Если бы я не заболела, всё было по-прежнему... Уходи, мне не нужна твоя жалость. Лучше уж неприязнь...
– Анечка, я сам виноват, и всё исправлю между нами, вот увидишь. На меня можно положиться!
– Зачем? – она стала задыхаться. Борис помог ей принять удобное положение, приподняв подушки. – Все исправлять? Может, жить спокойно каждому своей жизнью? Чего тебе не хватает? – она отвела взгляд от Бориса.
– Я не уйду... не гони. Я буду рядом! Буду молчать, если хочешь, но я не уйду.
– Борь, я женщина, меня смущает твоё присутствие... ну ты понимаешь. Мне нужно выйти ненадолго. – Она попыталась подняться.
– Хорошо, я выйду и вернусь через пять минут.
Борис вышел к Аниной маме и тут же услышал, как Анна упала. Он вбежал и поднял её, бледную, обессиленную. Татьяна Николаевна расплакалась и побежала за врачом. На Аню было больно смотреть.
– Анюта, вот видишь, а ты меня гонишь... – он прижимал её хрупкое тело. Ему казалось, она невесомая. Такой же перед смертью была Наташа. Всё, что он пережил, пронеслось в памяти, вызывая болезненное, ноющее в груди чувство.
– Борь, голова закружилась... Мне нужно было...
– Анька, я все сделаю для тебя... я не уйду... – она словно подчинила его себе. Будто в её хрупких руках была его жизнь.
– Не уходи, прошу, будь со мной, – Анна вжалась в него, так беспомощно и трогательно, что у него захватило дыхание. Он так и стоял, замерев, посередине палаты, прижимая ее к себе.
– Не уйду, не оставлю тебя... – хрипло шептал он.
Ненависть. Такая, что не давала дышать. Оглушающая… К себе... И только к себе. Оттого, что не пускал в своё сердце любовь...
Прибежала Татьяна Николаевна вместе с врачом. Они словно разбудили Бориса от этого сладкого оцепенения. Он сидел на краю кровати, держа Анну на руках.
– Анна, как вы? Что произошло? – врач попросил Бориса положить её на кровать и выйти из палаты. Тот беспомощно подчинился, выпустив свой драгоценный груз. Минут через пятнадцать врач покинул палату, разрешив Борису вернуться.
– Доктор, подождите! – он догнал врача, – как она? Скажите, я могу помочь больнице?
Врач озирался по сторонам, боясь назвать сумму.
– Мне нужно, чтобы эту женщину лечили самым лучшим образом, – Борис не стал дожидаться ответа и вытащил из бумажника пачку купюр. – Вам же нужен ремонт?
Врач кивнул, обещая лучшую заботу об Анне.
Борис уехал поздней ночью, когда она заснула. Бледная, измученная... Господи, она будто вынула из него сердце!
Прохладные кафельные стены выпустили его из своих объятий. Он сел в машину и закурил. Как тогда, в ночь перед смертью Наташи. Нет, её нельзя оставлять! Он просто не переживёт, если потеряет Анну! Утром его разбудил звонок отца.
– Боря, сегодня прилетает Отто, он хочет быть рядом с Анечкой. Как она, кстати? Ты доехал до больницы?
– Пап, очень плоха она... – «черт, черт, вот нелёгкая принесла его!» – Борис был раздосадован этим известием. – Я туда сейчас поеду.
Он быстро собрался, чтобы успеть вырвать эту возможность быть возле неё до приезда уважаемого немецкого партнера. Украсть это право ненадолго, как когда-то она украла у него ночь любви…
Борис включил зажигание своего внедорожника. По дороге заехал купить ей цветы без резкого аромата, чтобы не усугубить отек.
В холле его встретил лечащий врач Анны, поблагодарив Бориса за помощь больнице.
– Борис Михайлович, спасибо вам огромное! – он начал показывать какие-то расчёты, сбивчиво поясняя, на что отделение собирается потратить полученные средства, только Борису это все было неинтересно.
– Скажите, как Анна? – его глаза выражали крайнюю обеспокоенность. Врач успокоил его опасения.
Борис теперь не хотел терять ни минуты. Время, которое он потратил на фарс, усмешки, на то незначимое, чем он сам себя окружал. Не хотел упускать ни минуты своей жизни. Настоящей жизни!
Он постучал в дверь палаты. Они отозвались обе – Анна и её мама. Борис вошёл, не скрывая улыбки. В руках – корзинка мелких анютиных глазок практически без аромата.
Анне было заметно лучше – это отражалось в её глазах. Они больше не казались потухшими и приобрели цвет ясного майского неба. Тот же блеск, смущенная улыбка. Возле неё суетилась медсестра с капельницей, она заменила пустой флакон на полный и вышла.
– Анютка, как ты? – Борис сжал её тонкую кисть. Она слабо ответила на его рукопожатие.
– Спасибо, получше, – она глубоко вдохнула и отвернулась. Борис видел её смущение: она словно обнажённая, обезоруженная лежала перед ним. Зная Анну, можно было предположить, насколько эта ситуация была ей неудобна.
– Анечка... – слов не было. Вернее, их было так много: несказанных, заранее подготовленных, придуманных им для объяснения с ней, что они, словно люди в толпе, растворились, обесценились. Мама Анюты почувствовала себя неловко: она тактично извинилась и вышла «подышать» свежим воздухом.
– Борь, спасибо тебе... Мне так хочется покоя. Просто отдохнуть, выспаться. Я сама себя довела до такого! – Боря молча сжимал её кисть. Она тихо дышала, а ему хотелось затаить дыхание, чтобы не нарушить её покой.
– Анька, я буду молчать. Я понимаю все... Хочешь, я вообще буду сидеть в коридоре? – он наблюдал, как пульсирует вена на её бледной шее, как обострились тени под глазами и впали щеки.
– Нет, ты что? А зачем тебе вообще здесь сидеть? Я вроде не умираю. – Анна улыбнулась, и ему было приятно, что она уже способна шутить.
– Слава Богу, не умираешь. Я просто волнуюсь, мне хочется быть рядом... – он с нежностью посмотрел в её глаза. – Ань, ты не будешь против, если я отправлю тебя в санаторий? После больницы. Чтобы ты полностью окрепла. Или в жаркую страну погреться?
Она удивленно смотрела на него. В этот момент в палату без стука вошёл Отто с огромным букетом белых лилий. Анна их терпеть не могла, но это самая меньшая их вина. Они источали резкий запах, противопоказанный ей сейчас. Отто был свеж и благоухал отменным парфюмом. В другой ситуации Борис расценил бы его действие как насмешку или издевку. Но он был так искренен и старателен в своей абсурдной выходке, что винить Борис его не стал. Его круглое лицо, блеклые небольшие голубые глаза преобразились от свидания с Анной.
– А погреться Аннет поедет со мной в Египет! В наш отель. Там сейчас замечательная погода, и я уже все приготовил к приезду моей любимой! – он посмотрел на Бориса, обозначив своё преимущество. – Так что, спасибо холдингу за заботу, но мы справимся сами! – он жестом приказал Борису уступить место, сунув Анне практически под нос свои цветы.
Анна оцепенела от неожиданности. Она не смогла промолвить ни слова. Слезы застилали глаза, в носу защипало, и она, судорожно вдохнув воздух, состоящий из коктейля ароматов, дернула кислородную маску на себя. Борис быстро сориентировался: он нажал кнопку вызова врача и резко выхватил цветы из рук Отто. В следующую минуту он выскочил с букетом в коридор, не зная, куда его деть. К счастью, мимо проходила молоденькая медсестра, которой Борис их вручил.
Он спешно вернулся в палату, совершенно разбитый. Ему отчаянно хотелось быть рядом, защищать её от всех, оберегать. Казалось, он отойдёт на минуту, и Анне сделается хуже, ей навредят без него. Ему хотелось все держать под контролем. «Шут гороховый, явился-таки...».
Едва Борис вошёл в палату, как Отто тут же набросился на него.
– Борис, что происходит? Ты желаешь объяснений?
Нет, объясняться с ним Борис не хотел.
– Отто, мы не на базаре, в конце концов! Ты не догадался, что ей противопоказаны резкие запахи? – они вышли в коридор, не желая беспокоить Анну своими спорами. Говорили по-немецки. Отто бросал искры, скалился, то снимал, то надевал снова свой модный клетчатый пиджак, спрашивая Бориса, когда запах парфюма ощущается меньше.
Борису вся эта нелепая ситуация была неприятна. Главное, о чем он радел – здоровье Анны. Приходить сюда и находиться здесь он будет столько, сколько посчитает нужным. Не считаясь ни с кем, кроме неё, если она его не оттолкнёт.
Отто в открытую, не скрывая неприязни, давал понять Борису, что он лишний. Он сидел возле Анны, теребя её кисть, шепча ей какие-то нежные слова. Анюта не показывала каких-либо эмоций, а Борису последнее время не удавалось читать её чувства по глазам...
Он уже готов был признать, что думает о ней постоянно, мечтает о ней, мысленно ласкает нежные губы и не только... Что от долгой разлуки с ней начинает задыхаться, ища её присутствия, желая её как воздух. Все мысли его занимает она. Что больше всего на свете он хочет, чтобы она его полюбила! Полюбила снова... Если это вообще возможно! Он был готов признать свое полное поражение. И назвать, наконец, свои чувства этим страшным запретным словом – любовь...
